Текст книги "Встретимся в суде"

– Я хотел бы передать с вами записку для Гордеева.

Валентин все еще продолжал в глубине души не доверять адвокату и опасался, что дело в его интерпретации будет выглядеть совсем по-другому – не так, как в глазах самого Валентина.

– Конечно-конечно, пишите. Так даже лучше. Он знает ваш почерк?

– Не уверен. Но я все-таки напишу.

Стержень шариковой ручки, должно быть, претерпел немало испытаний в этом кабинете, где ею пользовались все кто ни попадя. Ручка царапала бумагу, оставляла на ней дополнительные порции чернил, похожие на мушиные точки. Но, несмотря на все помехи, Баканин упорно выводил строку за строкой…

– Поторопитесь, – призвал Баканина адвокат, взглянув на солидные позолоченные часы, отягощавшие волосатое запястье.

Валентин отложил ручку:

– У меня все.

Александрбург, 18 марта 2006 года, 1.15.

Ксения Макарова

«Ленчик мною пользуется».

Эта незамысловатая мысль засела в мозгу Ксении Дмитриевны Макаровой, отравляя одной из самых влиятельных женщин Александрбурга и утреннее пробуждение, и ночной отход ко сну, и частые в течение дня приемы пищи (еда и секс, по мнению Макаровой, составляли значительную часть того, ради чего вообще стоит жить). А также эта мысль отравляла работу… И деньги. Получаемые за работу деньги. Что, если разобраться, было просто нестерпимо: большие деньги должны приносить удовольствие. Тем более такие огромнейшие деньжищи, которые получала Ксения.

Возможно, кто-то удивится: неужели должность начальника следственного управления, которую занимает Макарова, относится к числу высокооплачиваемых? Неужели труд этих людей вознаграждается миллионным состоянием? И конечно, удивление будет правомерным. За свой основной труд Ксения получала не сказать чтобы много. Ну, допустим, на квартплату, одежду, питание одинокой женщине вполне хватит. Но из каких источников оплачивалось все остальное? Две машины – одна отечественная, другая иномарка; соответственно к ним бензин. Три квартиры – в разных районах города. Строящийся под Александрбургом дом с бассейном и зимним садом. На этом фоне одежда от престижных модельеров, изготовленная на заказ, специально под ее приземистую плотную фигуру, выглядела мелочью, дамским пустячком… Неужели все это Ксения заработала?

Да, она это заработала! Однако об основных служебных обязанностях в данном случае речь не идет. Ксения Макарова получала крупные куши не за них, а за работу совсем иного рода. Может быть, кто-то не назвал бы это работой; может быть, кто-то подобрал бы для наименования этого совсем другие слова – вплоть до жесткого и предельно исчерпывающего тему слова «преступление»… Но Ксения Макарова не стала бы выражаться так резко. Если бы вы заговорили с ней об этом, она полуприкрыла бы свои большущие, широко расставленные, все еще красивые и полные африканской страстности глаза и произнесла бы томным, низким голосом, созданным для песен: «Ну как же еще прокормиться несчастной женщине?»

Несчастье Ксении заключалось как раз в том, что она была женщиной – и при этом была умнее мужчин… По крайней мере, так она полагала. Деловое предложение, исходящее от женщины, мужчина всегда воспринимает неохотно, предпочитая предложения коллег-мужчин, даже если они менее выгодны. Мужчина прислушивается к женщине при одном условии: если женщина не только коллега… Если при этом она для него еще и женщина! Выстроив эту схему у себя в уме и крепко поверив в нее, Ксения на протяжении всей своей служебной биографии воплощала тезисы в жизнь. Тем более что телесные соприкосновения для нее не несли никакой эмоциональной нагрузки. Трахнуться для того, чтобы продвинуться по службе или просто, чтобы получить удовольствие? Какие могут быть проблемы! Расставшись с девственностью в четырнадцать лет в компании одноклассников, Ксения раз и навсегда уяснила для себя: в этих телодвижениях нет никакого сверхъестественного смысла, который учат в них видеть представители старшего поколения в компании с художественной литературой. Ах, любовь-морковь! Ах, влюбленные, погибшие от любви! Погибнуть от любви, считала Ксения, можно только в одном случае: если плохо предохраняться и после попасть на криминальный аборт. Но это для невинных дурочек. Ксения отнюдь не была невинна. И отнюдь не была дурочкой. Разве дурочка смогла бы продумать и осуществить такой непростой план?

Из образа действий Ксении Макаровой вытекало следующее: она не доверяла свои наиболее ценные мысли мужчинам, с которыми не спала. Прежде чем посвятить мужчин в свои планы обогащения (тем более идущие вразрез с законом), она посчитала нужным плотно привязать их к себе. А мужчин было двое. Один был начальником Ксении, другой – ее подчиненным. Но оба были ей нужны, и она спала с обоими. Не одновременно – группен-секс не входил в число ее излюбленных удовольствий, – не афишируя обе эти связи, но и не особенно скрывая… Если они – прокурор Александрбургской области Нефедов и «важняк» Алехин – обсуждают между собой, какова их общая подруга в постели, Ксению это никак не касается. Она позаботилась о том, чтобы этим двоим было что обсуждать, кроме бабских сисек-пиписек.

– Прокурорский бизнес, – шепнула она – сперва подчиненному, потом начальнику – в момент расслабленных посткоитальных ласк.

– Чего-чего?

Реакция и у того и у другого получилась стереотипная. Мужчины после секса вообще резко тупеют, будто вместе со спермой теряют маленькие серые клеточки головного мозга. Зато Ксения даже после оргазма сохраняла мозги в трезвости. И она поделилась – и с подчиненным, и с начальником – плодами выстраданных размышлений. Она нежным голосом, не нарушающим кайфа, подсказала, что на прекращении производства уголовного дела (что означает свободу для преступника) можно заработать. В самом деле, сколько можно охранять закон за грошовую зарплату? Это непорядок. Надо, чтобы закон время от времени отворачивался в сторону, позволяя блюстителям законности поправить свое материальное положение. Собственно, им и делать ничего не придется: заинтересованные люди охотно расстанутся в их пользу с определенной суммой, а тут уж, как говорится, раз дают, грешно не брать… Сколько брать? Знающие люди вам скажут, что имеется стандартная такса в тридцать тысяч долларов. Конечно, многое зависит от тяжести статьи и прочих деталей, но в среднем сумма именно такова.

Может возникнуть вопрос: насколько долго сопротивлялись предложению Ксении ее мужчины, и сопротивлялись ли вообще? Вероятно, не очень сопротивлялись, ибо эта далеко не святая троица скоро стала жить материально гораздо лучше, чем до образования «прокурорского бизнеса». Что касается моральной стороны дела, то с ней не возникло ни малейших трудностей. Относительно страха разоблачения – здесь, конечно, определенные трудности возникали, но если учесть, что сотрудники милиции и прокуратуры, работающие в одной области, как-никак не чужие друг другу, получалось, что в итоге все не так уж страшно. Кое-кому отстегнуть на лапу, кое-кого заинтересовать долей в прибыли, кое-кому просто напомнить, что все мы, мол, одним миром мазаны, одной веревочкой повязаны, – и дело в шляпе.

Прошло некоторое время. И вот предприимчивая Ксения, развивая и укрепляя свои отношения с начальником и подчиненным, открыла перед ними новые перспективы их маленького совместного предприятия. А для этого поставила такой, казалось бы, сугубо теоретический вопрос: сколько возьмут следователь и надзирающий за ним прокурор, чтобы сфабриковать уголовное дело на полностью невиновного человека? Совершенно ясно, что тут денег потребовать можно значительно больше, чем тридцать тысяч долларов. Тут давать нужно не одному, а нескольким лицам: и лжесвидетелям, и практически всем участникам судебного процесса, начиная от следователя прокуратуры и заканчивая судьей… К чему мелочиться? Миллион долларов потребовать можно!

Если речь идет о нераскрытом убийстве, то нужно уговорить какого-нибудь наркомана или бомжа взять убийство на себя. А этот бедолага, в свою очередь, должен правильно указать на «организатора» преступления. Мол, такой-то гражданин вручил мне такую-то сумму для устранения такого-то лица. Все просто. Осуществление детальной схемы, конечно, влетит в копеечку, но ведь и поиметь можно гораздо больше, чем за мелочевку!

Кто заплатит за обвинение невиновного? Ну, знаете, Ксения это берет на себя. И после недолгого выжидания… ну да, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы угадать: на сцене появится еще один человек, который связан с Ксенией узами секса. А именно: Леонид Ефимов, который неоднократно делился с любовницей своими служебными проблемами. В итоге все должны быть довольны. Одна сторона получает деньги, другая – устранение того, кого следовало устранить… А организовала все она, Ксения!

Но если Ксения так разумно и удачно все распланировала, почему ее злило то, что Леонид Ефимов ею пользуется?

Причем злило это ее всерьез. Просыпаясь ночами, она вспоминала в подробностях свою историю взаимоотношений с тем, кого по прежней памяти называла Ленчиком, и на женщину, которая все чаще ощущала себя немолодой, обрушивалась волна терзаний. То, как беззастенчиво пользовался ее должностными услугами тот, кого она знала неоперившимся пареньком с большими амбициями и малыми возможности их реализации, заставляло ее сомневаться в себе. И мерещилось уже Ксении, что их случайное транспортное знакомство вовсе не было случайным, а Леонид, уже тогда упорно-расчетливый, выследил ее и подкараулил, точно вычислив, что на Ксению подействует его тип внешности – широкими сросшимися бровями и узким лицом Ефимов напоминал ее первого постоянного партнера (школьные эксперименты не в счет), с которым у Ксении чуть было не образовалась любовь-морковь… а, ну да ладно! Дело не в том, давно исчезнувшем с ее горизонта юноше. Дело все-таки в самом Леониде. Честность вынуждала Ксению признаться, что поведение Ленчика раздражает ее потому, что он ведет себя по отношению к ней так, как она привыкла себя вести по отношению к мужчинам: высасывать их досуха, беря от них все, что можно, обменивая секс на деловые услуги и привязывая сексом во имя будущих деловых услуг. Ксения горько подумала, что для Леонида она не так уж привлекательна: как же, толстуха! У Ефимова вкусы изысканные. То ли дело Мариночка-тростиночка…

Присутствие в новом деле Марины Криворучко также крепко досаждало Ксении. Правда, с ней она впрямую не общалась, тем не менее одно упоминание о Марине способно было испортить Ксении настроение на весь день. Непохожие внешне, по складу характера эти женщины могли бы быть сестрами. Неизвестно, догадывалась ли об этом Марина, но Ксения с самого начала раскусила в той, кого вряд ли стоило считать своей соперницей, жажду материальных удовольствий и невозможность удовлетвориться одним мужчиной. Как, спрашивается, госпожа Криворучко достигла своего нынешнего положения гендиректора в фирме «Уральский инструмент»? То-то же! И нечего ее превозносить в ущерб Ксении.

Даже то, что госпожа Криворучко не так давно овдовела, не смягчило Ксению по отношению к ней. Не всех своих мужей Марина потеряла – всего лишь одного! Она же образец древней полиандрии, когда женщина заводит себе «семью» из нескольких мужчин, которые работают на нее и ублажают. Захочет, возьмет себе кого-нибудь еще. Для нее это не проблема!

Александрбург, 18 марта 2006 года, 12.05.

Валентин Баканин – Петр Самойлов

Когда Валентина Баканина снова вырвали из камеры и повели куда-то, он подумал, что будет новый допрос. Дураки, неужели они думают, что он все-таки себя оклевещет? Или… все-таки пытки? Такие, как избиение в мешке, или кое-что покрепче? Невесть откуда в памяти всплыла леденящая информация об одном излюбленном у нашей доблестной милиции способе пытки: человеку, который не хочет сознаваться в том, чего не совершал, надевают противогаз и пережимают шланг. После первого же раза сознается большинство бедняг, а после второго-третьего – самые стойкие… У Баканина перехватило горло. Снова показалось, что он тонет – без надежды выплыть…

Однако судьба его, как оказалось, пока миловала. Наверное, его истязатели решили, что еще не перепробовали на нем всех способов словесного убеждения. Один из этих «способов», как выяснилось позднее, был приведен в тот же кабинет следователя, что и Баканин. Кроме знакомого уже Валентину «важняка» Алехина и конвоиров, в кабинете присутствовала неизвестная пока что полноватая женщина средних лет и еще какой-то тип. Поначалу Валентин взглянул на последнего без особого любопытства. За километр обнаруживалось, что это – обитатель КПЗ, такой же, как и сам Валентин. Собрат по несчастью, так сказать. На обоих была не казенная роба, выдаваемая только заключенным, а своя одежда, но такая мятая, пятнистая и несвежая, что сразу угадывалось: в ней давненько уже и спят, и едят, и справляют другие надобности. В придачу одежонка собрата по несчастью, состоявшая из бесформенных штанов и штопаного серого свитера с узором из бегущих оленей, до сих пор сохранила алкогольный запашок, который не выветрился даже под воздействием более напористого, но менее стойкого тюремного духа.

Внешне обитатель КПЗ соответствовал и своей одежде, и исходящим от нее ароматам. Его лицо, не отмеченное печатью высокого интеллекта, обнаруживало в блеске крохотных подвижных глазок, бродящих в орбитах кругами, словно тигры по клеткам, какую-то безумную хитроватинку, сигнализирующую, что обладатель таких глаз способен на любой неожиданный поступок, который ему в голову взбредет: то ли с моста спрыгнуть, то ли тормозной жидкости хлебнуть, то ли подвиг совершить. Цвет кожи – темноватый, словно от нездорового загара: возможно, сказывается привычка постоянно находиться на свежем воздухе, а возможно, плохая работа печени, сдающей от излишеств. Судя по шамкающей речи, часть зубов, несмотря на далеко не старый возраст, потеряна… Но несмотря на беззубость и плешь, просвечивающую сквозь негустые волосы головы, Валентин угадал, что напротив сидит его ровесник. Ну, может, человек, старше на пару лет.

– Привет, убивец, – сказал ровесник.

До Валентина не сразу дошел смысл сказанного. Точнее, формальный смысл дошел, а истинный – не совсем.

– Я не убийца, – миролюбиво объяснил Валентин этому человеку, который, должно быть, искренне заблуждается по его адресу. – Меня напрасно обвиняют. Те, кого убили, мои друзья, я их не убивал.

– Да уж я знаю, знаю, что ты не убивал, – охотно согласился ровесник, и Валентину показалось, что искорка безумия в глазах сверкнула отчетливее. – Сам – не убивал. Моими вот этими руками убил. – Он потряс перед собой растопыренными пальцами, грязные обломанные ногти которых врезались в сознание Валентина, как нечто незабываемое и трагическое. – Я и есть Самойлов. Тот самый Петя Самойлов, кому ты заказал дружбана своего, армяшку. А я что же, я всегда пожалуйста. Черножопых резать надо. Пусть поменьше шляются по нашей исконной русской земле.

– Я вас впервые вижу, – сказал Валентин. Глупо, примитивно, но больше ему ничего не пришло в голову.

– Правильно, – подтвердил Самойлов с ласковой, щербатой, как у первоклассника, улыбкой. – Тебя и видеть меня было не хрена. Ты же у нас, бля, важная шишка, в Москве сидишь, по-английски говоришь. А заказ ты передал через своего бухгалтера, помощника…

– Вадима Мускаева, – подсказал следователь Алехин, предупредительно наклонившись к Самойлову, точно официант, подносящий клиенту затребованное блюдо.

Темная кровь запульсировала в висках Баканина. Мускаев, бухгалтер московского отделения «Уралочки»? Он-то здесь при чем? Что с ним? Неужели его тоже схватили и привезли в Александрбург? А этот насквозь пропитой тип, мог ли он на самом деле убить Кинга? Как, зачем – вследствие мгновенного импульса, поступившего из дебрей его запутанного алкогольного сознания, или ему действительно заплатили? Все эти вопросы закружились хороводом и атаковали Баканина так агрессивно, что он, не помня себя, привскочил со стула, привинченного к полу. Но ему тут же надавили на плечи, вынудив сесть обратно. Кроме того, наручники, которые предварительно надели на Баканина, видимо, в предвидении таких эксцессов, не позволили бы ему сделать что-либо с этим типом… с этой алкогольной глумящейся рожей…

– При чем здесь Мускаев? – выкрикнул он.

– Спокойнее, спокойнее, гражданин Баканин. – Валентина едва не затошнило от отвращения, когда следователь Алехин по-отечески снисходительно похлопал его по плечу. – Ваш сообщник Мускаев от нас никуда не денется. Мы еще устроим вам очную ставку – и вам, и Самойлову, и Мускаеву. А пускай сейчас гражданин Петр Самойлов расскажет все, что ему известно по этому делу. Петя, говори.

– Известно мне, значит, – точно школьник, подхватывающий реплику учителя, завел Самойлов, – что гражданин Вадим Мускаев пришел к нам в поселок, а мы как раз все трое были выпимши…

– «Мы» – это кто? – подкинул наводящий вопрос следователь Алехин.

– Ну, я, брательник мой Егор и еще Родька Машкин – моей жены брат. Стоим возле ларька и соображаем, чем бы догнаться – бабок в обрез. Подходит он, значит, и спрашивает: «Мужики, я вижу, вам деньги нужны?» Я говорю: «Кто ж от них отказывается?» Он говорит: «Вот и ладушки. Вы мне дело – я вам деньги». Я говорю: «А чего делать-то?» Он и объяснил, что надо тут замочить одного богатея. А я как, бля, узнал, что богатей, да еще черножопый, так сразу согласился. Родька гундеть что-то стал, что на мокрое дело не подписывается, а я ему напомнил, как его сеструху Лизку, она мне тогда еще женой не была, в восемьдесят девятом году один грузин едва не отпиндосил. Прямо на улице в городе, прикинь, а? Грузин там, или армянин, или еще там, бля, какой горный орел, – все они на одно лицо. На рынок придешь – сплошная, бля, чернота, некуда ступить прирожденному русскому человеку…

В Петре Самойлове погиб, точнее, утонул в спиртном, незаурядный артист разговорного жанра. При помощи скупых изобразительных средств Самойлов сумел так зримо и выразительно представить сценку беседы заезжего подозрительного хмыря с местными алкоголиками, склонными, как водится, порефлексировать на тему национального вопроса, что Баканин почти поверил, что так оно и было. И поверил бы полностью, если бы не знал, что Вадим Мускаев ничуть не похож на вышеописанного хмыря в самойловском исполнении. И что совсем незачем ему было нанимать киллеров для убийства Рубена Айвазова…

– А с какой стати вы решили, что вас нанял Вадим Мускаев? – успел вставить вопрос Баканин, прежде чем ему снова предупреждающе и веско надавили на плечи. Однако вопрос не застал Петра Самойлова врасплох:

– А мне следак… гражданин следователь Алехин показал его портрет на фотке. Точно, он и есть. Вадим Мускаев. Как в копеечку.

– А Вадим Мускаев работает на вас, гражданин Баканин, – с нескрываемым торжеством подхватил Алехин. Лицо у него было сейчас, как у капитана, который наконец-то причалил к желанному тропическому берегу. – Так, может, бросите в молчанку играть и признаетесь по-человечески, что именно вам было выгодно прибрать к рукам фирму «Уралочка»?

– Вы втроем убили Ки… Рубена Айвазова? – игнорируя следовательские потуги принудить его к ложным показаниям, напрямую задал вопрос Самойлову Валентин. Конечно, так вести диалог было невежливо, но обычные понятия о вежливости переставали действовать в ненормальном мире, где он очутился. Если против него ведут хитрую игру, он вправе вести свою.

– А как же. Я же говорил. Втроем. Я, Егор и Родька Машкин.

– А где Машкин и Егор?

– А замочили их. Придурки, как бабло получили, пить стали без просыпу. Подрались, когда бухие были, и – того… Это ты их загубил! – вдруг ни с того ни с сего Самойлов оскалил зубы на Баканина, – тот отшатнулся, опасаясь, как бы этот непредсказуемый субъект на самом деле не вздумал его укусить. – Думаешь, легко убивать было? Думаешь, сердце не рвалось, когда не только мужика этого, бля, черножопого, армяшку, а и подругу с ее дитем пришлось на тот свет переправить? Ты, паскуда, во всем виноват!

Самойлов закатил истерику. Мотал головой, стучал об пол ногами, рвал зубами рукава свитера. Даже если он прикидывался, смотреть на это не доставляло Валентину удовольствия, и он смотрел в другую сторону, – туда, где полная, с густо подведенными глазами женщина в форме удовлетворенно покачивала головой, точно воспитательница в детсадике или учительница начальных классов. Как будто она это предвидела. Или все шло в точности так, как соответствовало неким высшим интересам…

Допрос длился около двух часов, хотя Валентин не смог бы в этом поклясться: в какой-то сумасшедше затянувшийся момент его внутренние часы дали сбой. Руки основательно затекли, в затылок ввинтилась хмурая боль; ныло все тело, несмотря на то, что в этот раз его не били. В течение допроса повторялось, с некоторыми вариациями, одно и то же: бухгалтер Вадим Мускаев по поручению главы концерна «Зевс» нанял Петра Самойлова, Георгия Самойлова и Родиона Машкина для совершения убийства Рубена Айвазова и его семьи с тем, чтобы Баканин завладел александрбургским пансионатом «Уралочка». Этот абсурдный сценарий впечатался в сознание Валентина так глубоко, что он сумел бы воспроизвести каждую его деталь; так необоримо, что не однажды за время допроса он ощущал огромное желание громко заорать, что да, да, именно так все оно и было, пускай ему скорее дадут протоколы или что там у них, он все подпишет, а после пускай его отпустят в камеру… Это было желание сродни тому, которое охватывает человека на краю пропасти или на крыше высотного дома – и подталкивает в спину, искушая возможностью полета. Однако Валентин, человек со здоровой психикой (по крайней мере, до всех этих испытаний он имел основания считать себя таковым), успешно сопротивлялся этому разрушительному порыву…

Тем не менее в камеру Валентин вернулся в угнетенном состоянии духа. И дело тут было не в физической усталости, не в мышечных болях и даже не в упадке сил, вызванном соприкосновением с Петром Самойловым. Баканину крепко не нравилось то, что на сцену этого запутанного милицейско-прокурорского спектакля каким-то образом вытолкнули Вадима Мускаева. А значит, все обстоит гораздо серьезнее, чем он предполагал. Сначала Валентину казалось, что следствие ищет, на кого бы повесить нераскрытое убийство Айвазова, и что он явился в некотором роде случайной жертвой – как друг покойного. Но если собираются засадить в тюрьму (или уже засадили?) Вадима Мускаева, работающего в его бизнесе, значит, это не случайно. Под ударом находится сам бизнес. И следовательно, ни о какой случайности не может идти и речи.

Значит, чтобы ответить на вопрос «Кому выгодно?», придется обратиться к своей памяти. И в первую очередь задать болезненный, раскрывающий пласты воспоминаний вопрос: «Зачем она приходила?»

Москва – Александрбург, 18 марта 2006 года, 19.17.

Вадим Мускаев

Мнимый посредник между «заказчиком» и «киллером», Вадим Мускаев еще неделю после того, как Баканин был захвачен и перевезен в Александрбург, спокойно работал в Москве, ходил по улицам, отдыхал в кругу семьи, не испытывая никакого желания скрыться. Да и откуда, спрашивается, взялось бы у него такое желание, когда он ведать не ведал, какие страшные преступления приписал ему в далеком уральском городе следователь по особо важным делам Алехин? Мускаев не мог не знать, конечно, об исчезновении Валентина Викторовича, однако то, что исчезновение Баканина означает угрозу для него, бухгалтера Вадима Матвеевича Мускаева, он даже заподозрить не мог. Мускаевская жизнь до сих пор текла предельно ровно и законопослушно, и всякий острый момент в ней показался бы нонсенсом: уж очень спокойной, мирной и заурядной личностью выглядел бухгалтер.

Было ему тридцать семь лет, но на вид, как правило, давали больше. Сидячая работа вынудила Вадима расшириться книзу, придав его туловищу нечто конусообразное. Узкоплечий, рыхловатый, с бесформенным носом-картошкой и короткими, почти гитлеровскими, усиками, он походил на одного из персонажей чешского кукольного театра. Пусть отец Мускаева, в порыве фамильной гордости, раскладывал иногда генеалогические карты, выводя свой род от кавказских князей: сын не находил в себе ничего дворянского, так же как и ничего кавказского. Своей работой, далекой от героики, Вадим был полностью удовлетворен и делал ее честно; в быту был скромен до незаметности и неприхотлив. Любил поесть, но пристрастием к деликатесам не отличался, хотя при нынешней зарплате мог бы их себе позволить: превыше всех изысканных блюд он ценил покупные пельмени, те, что в картонных коробочках. Единственной княжеской чертой в нем могло считаться то, что он решительно предпочитал хорошее красное вино популярному пиву… Однако вино Мускаев употреблял так редко, что и эта черта оставалась надежно скрыта почти во все дни его никому не мешающего бытия.

Поэтому Вадим Мускаев не заподозрил ровным счетом ничего плохого, когда возле него на улице остановилась милицейская машина и водитель спросил:

– Слушай, друг, не подскажешь, как проехать в Банный переулок?

Мускаев находился буквально в нескольких метрах от своего дома, неторопливо идя по тихой в такое время дня, практически безлюдной улочке. Обычно по будням он не пользовался автомобилем, предпочитая добираться до работы и обратно на метро. Близость дома и жены заставляла себя чувствовать в полной безопасности. Кроме того, Мускаев всегда охотно давал пояснения, где что находится, и люди, наверное ощущая в нем это свойство, часто обращались к нему с вопросами такого рода. Ну и помимо всего прочего, от милиции он не мог ожидать ни малейшего подвоха… Одним словом, бухгалтер принялся объяснять, подкрепляя слова жестикуляцией:

– Езжайте до Рижского вокзала, а там развернетесь…

– Будь добр, покажи по карте, а?

Просьба тоже не вызывала никаких подозрений. Вадим Мускаев вплотную подошел к машине, наклонился… «Да это же не Москва!» – собирался недоуменно воскликнуть он, отметив как несоответствие общего плана расположения города, так и незнакомые названия центральных улиц. Однако воскликнуть не успел. Удивиться как следует тоже. Его ноздри втянули резкий запах, и Вадим Мускаев гаснущим сознанием отметил, что от водителя милицейского «газика» пахнет так, словно он работает шофером на «скорой помощи»…

«Скорая помощь» была здесь ни при чем. При современном уровне медицины хлороформом не одурманивают уже и в операционных, так говорила жена Вадима, а она у него врач-стоматолог. А то, что его одурманили, и предположительно тем самым легендарным хлороформом, Вадим понял спустя неопределенное время, отбросив пропитанную вонючим сонным снадобьем тряпку с лица. Этот способ похищения людей был ему знаком из художественной литературы… из детективов… Его обманули! Милиционеры – ряженые! Скорее всего, с него сейчас начнут требовать деньги или запросят выкуп. Но как они раздобыли милицейскую машину? Вадим Мускаев с трудом приподнял одурманенную голову, в которой все шаталось и плыло. Собственное тело представлялось целлофановым мешком для мусора, набитым ватой. Во всем окружающем мире ощущалось плавное поступательное движение. Вадим подумал, что еще не пришел в себя, но сейчас же убедился, что движение – не галлюцинация: просто он находился в машине, которая куда-то ехала. По обе стороны от него сидели молчаливые люди в милицейской форме… А форму откуда взяли? Сняли с убитых милиционеров – ничего другого в несчастную мускаевскую голову не пришло. Разговаривать с этими разбойниками его не особенно тянуло, они также не напрашивались на беседу, и Вадим успокоил себя тем, что скоро все станет ясно, как только они доберутся до пункта назначения.

Что сказал бы законопослушный бухгалтер, если бы ему уже тогда объявили, что эти милиционеры, которые вели себя как настоящие бандиты, носят свою форму вполне легально? Не поверил бы, скорее всего…

Прежде чем выпустить из машины, на его заведенных за спину запястьях ловко защелкнули наручники и подпихнули вперед, придавая ускорение телу Мускаева. Снаружи его уже поджидали, готовые принять из рук в руки, двое широкоплечих и суровых мужчин в штатском. Выдернутый из вонючей полутемноты внутренностей милицейской машины, Вадим зажмурился. Его шатало. Вокруг шумел аэропорт, в котором Мускаев без труда узнал Домодедово – неоднократно случалось отсюда летать по делам «Уралочки». Все было такое нормальное, такое хорошо известное, только с ним одним происходило что-то непонятное и зловещее… И тут Вадим взбунтовался. Так заяц, загнанный волками, пытается совершить через их спины головокружительный прыжок: выгорит или не выгорит, но, по крайней мере, он недешево продаст свою жизнь. Испустив гортанный не то вой, не то рык, в котором, возможно, отозвалась кровь его предков-абреков, невысокий и совсем не тренированный бухгалтер рванулся так, что убаюканные его мнимым равнодушием сопровождающие не успели удержать свою жертву. Вадиму Мускаеву удалось пробежать, должно быть, метра три, непрерывно взывая о помощи. Дальше убежать он, учитывая трудность поддержания равновесия в наручниках и предварительную одурманенность, просто не сумел бы, но и эти трудные три метра были подвигом для него. А потом… потом был стремительно несущийся навстречу лицу асфальт. И безжалостные руки тех, кому Вадим зачем-то был нужен.

Мольбы о помощи не пропали бесследно. Вокруг мигом скопилась толпа. Не походивший на преступника бухгалтер вызвал сочувственные возгласы:

– Кто это? За что вы его?

– Проходите, проходите, – замахал на толпу руками еще один человек в милицейской форме, толстопузый и усатый. – Не видите, хулигана поймали!

Остаток дня и всю ночь Вадима Мускаева продержали в наручниках в дежурном помещении милиции аэропорта. Никогда еще бухгалтер не находился ближе к умопомешательству, чем в ту ночь. Он то лихорадочно обдумывал, кому могло быть выгодно его похищение, то тщетно взывал к совести дежурного, неколебимо видневшегося по ту сторону решетки. Несколько раз, как можно незаметнее, всплакнул. Он бы обрадовался, если бы вместе с ним в «обезьяннике» оказался настоящий хулиган, или даже наркоман, или хотя бы проститутка, хоть одна живая душа, не участвующая в этой непостижимой и страшной махинации. По крайней мере, было бы с кем поделиться своей бедой, а то еще, как знать, удалось бы и передать весточку на волю, жене и сослуживцам… И адвокату! Персонального адвоката Мускаеву (Бог миловал!) иметь пока не доводилось, но он был осведомлен о том, что фирму курирует отменный специалист, прославленный умением вызволять попавших в сложную ситуацию тружеников бизнеса. А, по всей видимости, ситуация Вадима Мускаева относилась к разряду сложных… Если не суперсложных.