Текст книги "Элемент крови"

Глава девятнадцатая
Камера-одиночка
(23 часа 40 минут)

Сталин не спал. Хотя отбой, как обычно, объявили в десять вечера, он ворочался на ржавой железной койке, застеленной серым солдатским одеялом. Несмотря на то, что погода за зарешеченным окном стояла теплая, он лежал в одежде, сняв только сапоги. Его сильно знобило. Пытаясь согреться, генералиссимус обхватил себя за плечи. Чем больше он думал, глядя в темноту, тем меньше сон обволакивал его напряженный разум.

Итак, ЭТО произошло. Он ждал не так уж и долго по местным меркам – в Аду привыкаешь к неспешному течению времени, год проходит, как за минуту. Подумать только… А ведь он уже начал забывать те самые страшные слова, которые ему, тогда еще юному семинаристу, шептал на ухо в предсмертной агонии брат Ираклий – слепой монах, вернувшийся из шестилетнего паломничества в Иерусалим. То, что он говорил тогда про ПРОРОЧЕСТВО, казалось ослепляющим ужасом откровением умирающего, однако спустя годы подросший Сосо посчитал его слова нелепым бредом.

В семинарии предпочитали не обсуждать тему, почему брат Ираклий уехал в Святое место зрячим, полным сил двадцатипятилетним парнем, а вернулся назад слепым стариком. Лишь в курилке на заднем дворе, затягиваясь запретным дымом, чуть слышно шептались, что брат Ираклий, видел «то, что нельзя видеть», поэтому с ним такое и приключилось. А чего именно НЕЛЬЗЯ ВИДЕТЬ, никто из двоечников-семинаристов не знал. Все только делали огромные глаза и качали головой, прикладывая палец к губам.

Лишь после октября 1941-го, когда офицеры вермахта ржали от нетерпения, рассматривая Кремль в бинокли, Иосиф снова услышал слова, сказанные ему, когда он был ребенком. Ужаснувшись, он почувствовал – это правда. Но немцев погнали по декабрьскому морозу, и в радости побед он снова похоронил в памяти шепот полумертвого монаха.

Сказать честно, при жизни, даже в семинарии, ему никогда до конца не верилось, что существуют Рай и Ад. Озарение пахнуло ему в лицо со всей жестокостью, но… Как справедливо заметил ему вчера один из прибывших на городскую зону ростовских авторитетов, «поздно пить „боржоми“, когда почки отказали». Он пытался найти в Аду брата Ираклия, писал запросы в справочную службу, вглядывался в новые лица – а вдруг да он? Но Ираклий так и не обнаружился, и Сталину стало предельно ясно – парень попал в Рай.

…Впрочем, неважно. Получается, то, о чем шептал умирающий монах, действительно осуществимо на практике. Хорошо ли это для него? Трудно сказать. Он ведь не знает, что находится ТАМ. И не окажется ли он в итоге действий неизвестного киллера в какой-то непонятной плоскости, где ситуация еще хуже, чем в городской каменоломне?

Его мысли спутались окончательно.

О том, что случится с кандидатурами ПОСЛЕ, брат Ираклий поведать не успел. А разве он, Сталин, тоже не может стать подобной кандидатурой? Запросто. Его личность подходит минимум под два определения, так что мент позорный из Учреждения совершенно прав – если исполнитель захочет, то запросто доберутся и до него.

…Одеяло упало на пол, взвизгнули пружины – Сталин сел на кровати. Бежать. Немедленно бежать отсюда, не теряя ни минуты, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля. Рано или поздно псы обнаружат беглеца и вернут обратно, но это уже не имеет значения: пускай серьезно ужесточат наказание за побег, но зато он не попадет в НЕБЫТИЕ.

С тех пор как он понял, что существует жизнь и после смерти, ему, как и многим другим жителям города, не очень хотелось стать частью НЕБЫТИЯ. Пусть каждый день он стирает руки до крови, ворочая валуны и дыша пылью щебенки, пусть его враги издеваются над ним, бросая в карцер, где нельзя курить любимую трубку, но здесь он понимает, что он есть – он мыслит, существует, чувствует голод и холод, боль и страх… Что будет ТАМ – неизвестно никому.

Он давно наметил место, где можно перекантоваться с недельку, пока псы из Управления наказаниями не выйдут на его след – а к этому времени, глядишь, уже все и кончится. Все обстоит намного хуже, чем он думает. Брат Ираклий умер на полуслове, не окончив свою исповедь… Так не успев сказать, что может быть ПОСЛЕ. Жаль, что он не знает, кто стал исполнителем: сдал бы без рассуждений, даже не колеблясь – хотя за сотрудничество с ментами братва в каменоломне явно обозвала бы его «ссученным». Что ж, лучше стать «ссученным», чем раздавленным пеплом на полу.

Ему противна эта наглая белогвардейская сволочь из Управления наказаниями, но придется подсказать псу, как выйти на след исполнителя, – возможно, это поможет остановить его. Выкладывать на стол все карты, рассказать Учреждению про предсмертную исповедь Ираклия он не собирается – будет только хуже. Информация пусть и не сразу, но в итоге неминуемо попадет к телерепортерам, и исполнитель, которому его имя поднесут, как на блюдечке, будет знать, кого ему нужно отправить в НЕБЫТИЕ, дабы не мешал закончить дело.

В том, что при желании киллер доберется до него сразу, Сталин ничуть не сомневался – кем бы этот парень ни был, он в своем деле профессионал. Диву даешься, как виртуозно ликвидировал Гитлера. Вах, развели в городе демократию: бульварная пресса, двести каналов телевидения, на каждом шагу ФМ-радиостанции. При нем бы ни одна паршивая газета не осмелилась бы и слова вякнуть о ТАКОМ деле… Хотя он контролировал всего лишь двести миллионов населения – осуществлять контроль за шестьюдесятью миллиардами человек разных рас и временных эпох, от легионеров Цезаря до космонавтов, вероятно, сложнее.

…Поднявшись, он нащупал в кармане арестантской робы заначенный коробок спичек. Закопченная керосиновая лампа (свечи в городе запрещены по понятным причинам) стояла на плохо покрашенном деревянном столике возле окна, на нее падал бледный свет одного из редких ночных фонарей.

Облокотившись на столик, он со второй попытки зажег старый фитиль. Щурясь при свете мерцающего огонька, взял лежащий с краю обгрызенный карандаш, подвинул к себе кусок плотной оберточной бумаги. Администрация города поощряла писание узниками мемуаров. Склонившись над шершавым листом, он начал торопливо покрывать его убористым почерком…

Через пять минут, встав из-за столика, он поднял стоявший у постели сапог и повертел его в руках. Чуть напряг пальцы, вцепившись крепкими ногтями с траурной окаемкой в один из гвоздей на подошве, и тот подался, вытягиваясь наружу. Этот гвоздь он подготовил на всякий случай давно, еще сорок лет назад. На какой такой случай – он и сам не знал, потому что был уверен – бежать отсюда ему некуда. Гвоздь напоминал узкую лопаточку: был сначала заточен, а потом сплюснут с двух сторон. Как пользоваться этим приспособлением, его еще в 1962-м году со скуки научил умелый домушник Валера, вскрывший не одну сотню квартир во Владивостоке.

На цыпочках, не надевая обуви, Иосиф проскользнул к обитой железом двери и, затаив дыхание, прислушался. В коридоре шумел ветер – было пусто, охрана наверняка ушла спать. Побеги очень редки и бессмысленны, потому что всех сбежавших находят со стопроцентной вероятностью. Вложив гвоздь в замочную скважину, Сталин, как учил Валера, аккуратно развернул острие, нажав на невидимую пружину внутри щели. Дверь лязгнула и начала постепенно отворяться, заполнив его обострившийся слух царапающим скрипом…

Глава двадцатая
Сон киллера
(00 часов 38 минут)

На другой стороне города, находясь в состоянии тягучей, как свежий мед, полудремы, лежал в своей комнате убийца. Голова его плыла, и кровать вращалась, покачивая накрахмаленными боками простыни. Бессонная ночь и последующий день, проведенный в бешеном ритме, давали о себе знать – картины, проплывающие в засыпающем мозгу, были причудливы и красочны. Вот он, почему-то в платьице, собирает цветы, вот разноцветный флаг, развевающийся на ветру возле белого здания, бокал искрящегося шампанского, чьи-то улыбающиеся накрашенные губы. Мысли лениво перетекали из одной половины черепа в другую, мерцая красивыми звездочками.

…Требуется устроить небольшой перерыв – он все-таки ужасно устал, хоть новое занятие ему и приятно. Езда на велосипеде выбила его из колеи, посчитать, сколько километров он отмахал за день, – волосы на голове зашевелятся. Конечно, город не такой большой, как можно себе вообразить. Еще в 1944 году один ученый подсчитал, что если всех людей на Земле построить в колонны, затылком к затылку, они займут лишь территорию герцогства Люксембург.

Нет слов, масштабы города весьма приличные, но из одного конца в другой его можно проехать на скоростном поезде месяца за три. Плюс на всех местных автомобилях стоит специальный увеличитель, сходный по мощности с реактивным двигателем – если нужно разогнаться на трассе до пятисот километров в час, то это не проблема, существуют увеличители даже для велосипедов. Другое дело – ты сначала еще доберись до этой самой дальней трассы через все чудовищные городские пробки…

Дряблые ноги, утомленные кручением педалей, продолжали ныть пульсирующей слабой болью, и убийца, хрустя простыней, медленно перевернулся на другой бок. Ну что ж… Новая, только что поступившая порция эликсира спрятана в надежном месте, и ему пока не нужно ни о чем беспокоиться. Тем более что с носферату он вовремя успел разобраться.

Рука со скрипом сжала материю – даже через нее явственно чувствовалось, как ухоженные ногти врезались в ладонь. О-о-о… и надо же было так лопухнуться? Продумать все, заранее надеть перчатки, не оставить в комнате убитой ни единого следа, ни одной соринки, ни перышка, и забыть на видном месте самое очевидное – огромный букет цветов! Состарился он – безусловно, состарился. Долгое отсутствие практики портит самую лучшую квалификацию: когда черт стареет, он становится ангелом.

Ладно. Главного свидетеля он устранил, а без него псам будет очень сложно разобраться, кто и зачем покупал те самые розы в Вампирском квартале. Он улыбнулся, не открывая глаз. Самобичевание тоже ни к чему – и на старуху бывает проруха. Человека, через руки которого проходят курьеры, он сможет найти и без носферату: есть и номер телефона, и пароль. Жаль, что требуется подождать. Скорее бы снова выйти на охоту, опять получить порцию адреналина, от которого выступает пот, содрогаются мышцы тела, появляется странный привкус во рту.

Как бы смешно это ни звучало, но эта работа вернула его к жизни. Он получил от нее все, чего так долго ждал.

Мозг убийцы окончательно погрузился в сон. Он видел гарцующих лошадей, горы, покрытые шапками снега, ласковые материнские руки, гладящие его непослушные волосы, слышал строгий голос отца, которого так и не повстречал в Аду.

Спустя некоторое время в комнате воцарилась полная тишина, слегка нарушаемая прерывистым посвистыванием – киллер спал. На тумбочке рядом с последней порцией эликсира лежала черно-белая фотография – лицо на ней было обведено красным кругом.

Глава двадцать первая
Гензель
(чуть раньше, 23 часа 47 минут)

У входа в цветочный магазин собралась приличная толпа – превосходные розы, взращенные заботливыми руками вампиров, по праву считались одними из лучших в городе. Салон должен был работать как минимум до утра – именно поэтому в толпе пробежал глухой недовольный ропот, когда Дракула, изящно впрыгнув на крыльцо, перевернул табличку на входе, и глазам разочарованных покупателей предстала готическая надпись «Закрыто». В сотне ртов застыли уже готовые сорваться отборные ругательства, когда Калашников лениво достал из внутреннего кармана удостоверение Учреждения, предъявив присутствующим Печать зверя. Общий вздох незримо колыхнул людей, как порыв ветра, затихшая толпа начала рассасываться.

Ступая по хрустальным плитам Алексей проследовал вслед за хозяином в украшенный зеркалами вестибюль. Как и положено, в зеркалах никто, кроме спецгруппы, не отражался – такая особенность заставляла страшно страдать женщин-вампиров, не имеющих никакой возможности в разгар рабочего дня накрасить губы или поправить прическу. Со всех сторон Калашникову подобострастно кланялись неестественно бледные продавцы в шелковых костюмах – их прозрачные глаза не выражали эмоций, а бескровные губы не разжимались ни на миллиметр, дабы случайно не обнажить кривые клыки.

– У вас не так уж плохо идет бизнес, Владик, – заметил Калашников. – Судя по тому, что вы натворили на Земле, здесь вас должны были определить как минимум в ассенизаторы.

На холеном лице вампира не дрогнул ни один мускул. Граф привык к издевкам.

– Приличный человек и на помойке хорошо устроится, – спокойно ответил он. – Да и что я такого особенного сделал? Убил пару тысяч человек? Ах, какой ужас. Честное слово, даже смешно – до Пиночета и то не дотягиваю, а считаюсь чудовищем. С радостью набил бы морду этой скотине Брему Стокеру – жаль, что он к вампирскому кварталу на пушечный выстрел не подходит. Подонок! Высосал из пальца бульварную книжку, а Голливуд и рад выплеснуть на экраны подобную лажу. It sucks. Доказывать, каким я был в реале, бесполезно – благодаря кино миллиарды людей представляют себе Дракулу как кровавого маньяка номер один. Хотя по сравнению с покойным Гитлером я – бойскаут в песочнице.

Калашников оперся обоими локтями на мраморный прилавок. Ему нравилось выводить Дракулу из себя – это позволяло отвлечься от ноющей боли в голове.

– Кто бы сомневался. Все говорят одно и то же, начиная от комиссара Юровского[5]5
  Командир особого отряда ЧК, в июле 1918 года расстрелявший в Екатеринбурге семью последнего российского императора Николая II.


[Закрыть] и заканчивая Полом Потом. Каждому его наказание кажется чересчур тяжелым, даже если он тут… – Алексей не удержался от того, чтобы не съязвить. – Сидит и цветочки выращивает. После Главного Суда наказуемые начинают тоннами строчить жалобы в Управление. Вы чем-то недовольны, дорогой Владик? На досуге зайдите в гости к Джеку Потрошителю, посмотрите воочию, как он, совершивший всего лишь пять убийств, работает утилизатором использованных прокладок. Врагу не пожелаешь. А ведь по решению Главного Суда вам могут полностью деформировать личность – был офицером СС, станешь пандой в зоопарке: сиди, жуй бамбуковые листья до скончания века.

– Я вам могу привести другой пример, – возмутился Дракула. – Что вы скажете про Торквемаду? Глава испанской инквизиции, сумасшедший фанатик, отправил на костер больше миллиона еретиков. Да его тут кормить должны были этими прокладками!

– Вы думаете, Потрошителя ими не кормят? – удивился Калашников.

– Неважно! – жестикулировал руками взвинченный Дракула. – И что? Вместо этого мы видим, как этот мерзавец Торквемада сразу после смерти возглавил предприятие общественного питания при Учреждении и на протяжении уже пятисот лет является бессменным шеф-поваром адской столовой! Где же здесь справедливость?

Калашников почесал в затылке. В принципе, Дракула говорил правду.

– Что ж, вас можно понять… – примирительно заметил он. – Но, видите ли, это слабость Шефа – он ценит профессионалов своего дела… Если бы вы только знали, какие Торквемада умеет жарить шашлыки! Но хватит уже об этом. Нас крайне интересует, кто сегодня купил двадцать роз сорта «Вены сердца». Ведь вы ведете запись таких продаж?

Переборов сильнейшее желание продолжить спор, граф кивнул.

– Чаще всего да, особенно если это предварительный заказ. Виктор, журнал мне!

Молодой вампир, метнувшись с другого конца комнаты, угодливо положил перед Дракулой пачку серых листов, скрепленных бордовым шнурком. Цепкие длинные пальцы мгновенно пролистали журнал до середины, остановившись на дате сегодняшнего дня. Коготь уперся в бумагу, оставив узкую вмятинку рядом с графой «Заказы».

– Странно. Тут есть данные о покупке «Бьющей артерии», «Алых парусов» и «Лесбийской радости»… Не пугайтесь, просто нежно-розовый цвет… А вот про «Вены сердца» за последние три дня – ни слова. Похоже, нам придется спросить менеджера.

Еле заметный знак когтистым пальцем – и перед ними опять предстал вампир, тот самый, который принес журнал. Снова согнувшись в поклоне, он любезно улыбнулся Калашникову – на белом виске пульсировали красно-голубые жилки.

– Виктор, у нас проблемы, – положив руку на плечо подчиненного, тихим вдохновенным шепотом произнес Дракула. – Сегодня кто-то купил двадцать розочек моего любимого сорта «Вены сердца». А мой друг из Учреждения, которого ты видишь перед собой, не сможет лечь спать, пока не узнает, кто именно это сделал. Почему об этом нет ни одной записи в нашем журнале? Я же просил фиксировать тех, кто делает дорогие покупки. Выгодным клиентам не грех и скидку дать – нам мелочь, а людям приятно.

Калашников упустил из виду выражение лица Виктора, потому что тот склонился еще ниже – почти до хрустального пола. Висящие ниже колен руки дрожали.

– Хозяин, я не осмелился бы нарушить данный вами приказ, – донесся до Алексея приглушенный голос вампира. – Клянусь, я всем продавцам строго-настрого велел записывать в журнал приобретения «Вен сердца». Сегодня их попросту никто не купил – основной всплеск покупательской активности происходит на праздники, а сейчас…

Стоявшие поблизости сотрудники Учреждения услышали, как Дракула издал холодный шипящий свист – как кобра перед броском. Вопреки ожиданию, он не двинулся с места, однако его пальцы, в каждом из которых было по четыре фаланги, выскользнули из бархатного рукава и вцепились в ухо менеджера. Из мгновенно треснувшей кожи потекли белые капельки гноя, однако Виктор не сделал попытки освободиться.

– Скотина… – прошелестел Дракула. – Ты смеешь издеваться надо мной? Я своими глазами только что видел розы из моего магазина. Этим вечером их нашли в гримерке у мертвой женщины… И ты утверждаешь, что цветы уже три дня никто не покупал? Да я тебе рот сейчас разорву так, что арбузы станешь целиком глотать.

По вибрирующим ногам Виктора стало заметно, что такая перспектива поглощения арбузов его не прельщает. Половины слов хозяина он вообще не понял, в частности, выражение «мертвая женщина», ведь живых женщин в городе отродясь не было. Вампир расправил подрезанное трепещущее крыло, словно стараясь защититься от удара.

Калашников понял, что пришло время вмешаться.

– Владик, пожалуйста, не нервничайте – отпустите Витю. Видно, такая уж у начальника судьба – ничего не знать, – засмеялся он, глядя на осатаневшего от злости Дракулу. – Чем устраивать допрос, как в гестапо, нам лучше потратить чуть больше времени и переговорить отдельно с каждым продавцом. Хотя скажу откровенно – сомневаюсь, что это поможет. Непонятно, каким образом эти цветы попали в руки убийцы, однако ясно, что меньше всего в его планы входило привлечь внимание к своей персоне. Именно поэтому, возможно, в журнале и нет записи о «Венах сердца».

– Не исключено, что их вообще приобретало подставное лицо, – добавил Краузе.

– Это верно, – охотно согласился Калашников. – Однако для меня главным секретом является покупка такого дорогого сорта. Ведь Мэрилин Монро обрадовалась бы любым растениям, пусть даже ромашкам – ей не дарили цветы уже полсотни лет. Как мне кажется, убийца инстинктивно приобрел цветы, которые нравятся ему самому, вот в чем дело… Ладно, время идет – еще немного, и магазин разнесут в щепки недовольные покупатели. Давайте быстренько побеседуем с продавцами.

…Через полтора часа, когда окончательно стало ясно, что никто из семи продавцов и слыхом не слыхивал, куда делись двадцать розочек сорта «Вены сердца», а Дракула искренне сожалел, что не может растерзать забывчивых сотрудников прямо на рабочем месте, неожиданно открылась дверь. Покачиваясь, в нее боком протиснулась старая Мина, держа в руках целлофановую обертку и ленточку от злополучного букета.

– Дорогая, в чем дело? – с раздражением поднял брови Дракула. – Я же тебе сказал – сиди дома, отвечай на телефонные звонки. Меня могут разыскивать важные клиенты.

– Прости, милый, – Мина нервничала, брыли ее морщинистых щек мелко тряслись. – Мне показалось, что я знаю человека, который завязал узел на этом букете.

В магазине повисла звенящая тишина – и вампиры, и полицейские обратились в слух.

– Я долго не могла понять, где я его видела, – запинаясь, произнесла Мина. – Думала, думала – все ж годы уже не те, склероз… Недавно мне нужно было послать букет подруге на день рождения – как назло, я вспомнила об этом после закрытия магазина. Тебя, мой зайчик, не было дома, охранник посоветовал – идите на склад, там дежурный кладовщик, он поможет. Я так и сделала. Молодой человек был очень любезен, отобрал лучшие цветы… На том букете он в одну секунду завязал точно такой же узел, из пяти скрещенных бантиков – сказал, это его профессиональный секрет. Очень милый юноша. На груди у него была маленькая табличка с именем – что-то такое на «г»…

Малинин первым бросился к двери, невежливо оттолкнув Мину. За ним последовали остальные, в том числе и Дракула, на ходу крича в черную портативную рацию:

– Эй, на складе, кто-нибудь! Задержите Гензеля!