Текст книги "Стихи, навеянные творчеством Сальвадора Дали"

Галина Богапенко
Стихи, навеянные творчеством Сальвадора Дали

© Богапеко Г., 2022

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2022

 
Внутри и вне,
           Вверху, внизу, вокруг —
Театр теней, нет ничего другого;
Волшебный Ящик, Солнце —
                                          в нём свеча,
А мы лишь призраки
                            Бесплотные на стенах.
 

О. Хайям «Рубаи»

«Рискнуть собой, чтобы раскрыть себя»

Галина Богапеко – мастер словесных аллегорий. Её поэзия метафорична и изысканна. Автора не оставляет настойчивое стремление поиска – необычных форм, а поэтическая интуиция её в этом безгранична. Но в чём новизна в её творчестве? У Галины Богапеко буквально выплеснулся оригинальный цикл стихотворений, созданных под впечатлением творчества Сальвадора Дали. И это уже событие, потому что в литературе ничего подобного мы не встретим, а если и встретим, то одиночные посвящения, но не цикл и не книгу. В этой неоспоримо неожиданной для творческого пути автора книге немало образно-ярких решений любой темы. Возьмём историю порочной страсти Гала Дали, которая разрастается до своего рода поэмы экстаза, отражающей разрушение эстетических норм европейской элиты и общества того времени. Таким образом, автор создаёт нетрадиционный контекст любовной и философской лирики в современной поэзии. И в этом контексте поэтическая волна Галины Богапеко не скользит по поверхности жизни, а образно уплотняет наше бытие. И здесь поэтические изыски автора раскрываются во всей полноте. Автор выходит на некую непревзойдённую и самостийную уверенность в определении тем и мотивов, героев и проникновений. Проникновений в сущее – своей судьбы и судьбы народа. И главное – успеть! «Пока свет звёзд небесных не погас», благой Пегас бежит с Поэтом рядом, и нужно рисковать – «рискнуть собой, чтобы раскрыть себя»… «Восьмёркой повторяя ход событий» и в «торжестве семи цветов» – увидеть вдруг: «когда-то это тоже было»…

И знать об этом наперёд, но не сказать – заранее.

Художественные открытия Галины Богапеко поразительны своей нетривиальностью, цельностью и прямым попаданием – в цель. А целью является сердце, влекомое навстречу этим затейливо-притязательным открытиям Сальвадора Дали – одного из самых непостижимых художников XX века.

Как отдельный, сокрытый, видимо-невидимый образ, в стихах Галины Богапеко проскальзывает неожиданная улыбка, да, именно улыбка – зримая и естественная.

Нельзя не улыбнуться, например, читая про ворону: «Не каркает, уже заговорила: “Всё, что случилось, кар-р-р, – всё тоже было…”». И всё, ты понимаешь, что речь идёт о круговороте жизни и оборотах судьбы, глобальное и вселенское концентрируется в природно-сказочно-бытовом – так просто и гениально.

Ряд стихотворений особенно запоминаются и являются знаковыми. Одним из них назову «Мойры». И картина Дали, и стихотворение Галины Богапеко, идущее встык картине, являют этакий прочный троичный союз – разговор о Судьбе человеческой как неотвратимости и как непреложности жизни. Три всемогущих мойры: Клоту (настоящее), Лахйсис (прошлое), Бтропос («жизни нить обрывает») – прядут и тянут нити судьбы, и, кажется, ничто не может изменить их действенность, их плетение. Но где-то в тени Дали прячет четвёртую мойру… Ти́ха-мойра распознана автором – и в картине Дали, и в собственном пространстве жизни:

 
Богиню случая, счастья, удачи
Дали на холсте в тени берега прячет.
Но я её вижу, я чувствую день,
Когда Ти́ха-мойра покинет тень…
 

Именно мойра способна «переиначить» и поправить судьбу – на тот лад, что стучит надеждой в человеке… На лучший, на счастливый лад!.. Ритм стихотворения напевен, будто качаешься на волнах моря…

Из стихотворения, как из маминой люльки, не хочется выходить, а так бы качаться-качаться, веря в счастливый случай… И уже следующее стихотворение, «Сны в голубой оболочке», будто врачует жизнь, развернув её на 120 градусов поперёк судьбы, хотя ещё «нет седла, оседлать рысака и судьбину упрямо», но «судьбина» будто уже позади, а впереди… «я б лакала, как кошка, из молочной реки Сенегала», и «я б по Африке вместе с жирафом шагала», и эта фантастическая свобода красоты и всевозможности – постичь и картины Шагала, и «гениальный абсурд обожаемого Дали»…

Романтика, сюр, идиллия и иллюзия – и перспектива за перспективой, обозначаемая серебристой сказочной раковиной с сияющей жемчужиной внутри – и не слегка угадываемой, а телесно-смело открытой!.. Красота нарастает, влечёт, и сквозь «противоречивые образы» картин и строчек мы попадаем в «Постоянство памяти» – одну из самых гениальных картин Дали – в золотистой оболочке богапековского на неё взгляда:

 
Память – она расплавлена во времени,
А может быть, время расплавлено в памяти?
 

Плавление, висячие часы-циферблаты, время остановилось на шести, какая-то пустыня вечности, и вопросы звучат как ответы, а ответы вопрошают дальше… И осталось поставить знак равенства между памятью и временем, но тогда исчезнут часы, и душа сольётся с безмерностью…

Потому – не двенадцать, а шесть, потому ещё всё ощутимо, хотя и расплавлено… Тайна картины, тайна стихотворения, данного свыше. Тайна двух начальных строк – таинство тайны.

И «Последний блик» – грусть, и весь «расплывчатый»-расплавленный старик, потому что человек – тоже время, его конденсатор и проявитель, его «зной и стужа». И далее: «Куда уходит любовь?» – вопрошают автор строк и солнечно-лучистая картина Сальвадора Дали, и под Любовью мы усматриваем и слышим всю её Величество Жизнь, равную Любви беззаветной…

 
Я вижу печаль, беспросветные дали —
Сердечной картины Дали —
В златых облаках золочёные храмы,
В златых облаках святые хоралы —
То песни вселенской любви…
 

И в каждое стихотворение хочется входить как в збмок, как в храм, в каждом – своё звучание и своя подстрочная история жизни. Жизни и любви.

«За секунду до пробуждения»: убрав восхитительную длинноту в названии картины, Галина Богапеко не менее восхитительно оснащает название смыслом особого пробуждения – пробуждения «нового человека», который ещё грезился в предыдущих полотнах стиха, здесь же обретает явь и плоть в облике прекрасной женщины, готовой проснуться! Само название книги «Стихи, навеянные творчеством Сальвадора Дали» перерастает в гармоничное состояние с сущностью живописного произведения – и обретает некое единство, почти физически ощущаемое.

Прошу себя остановиться. И не входить в каждое стихотворение, лишь оставить приоткрытой дверь… Входите!.. Ведь там, за дверью, такая симпатичная и притягательная «вечность в пыльнике пыльного цвета», и «Лилит и Адам», проросшие в одном гигантском цветке, и Та мистическая «Га л а Дали» – загадка и тайна любви и доли, «падший ангел» – но «белый ангел», и его не боятся дети, и автор взывает: «Снимайте, снимайте любимых детей» – «и с ангелом белым снимайте любимых детей…» И именно детским дыханием, детской картиной завершает Галина Богапеко поэтический оркестр своего волеизъявления:

 
Шум воды, простора, глубины,
пустоты в рапанных перепонках,
В небесах волшебные челны
В белых рафинадных рубашонках…
 

«В чём же детскость?» – спросит, быть может, самый искушённый читатель. В том-то и детскость, что она – в одном слове, ну или в двух – которым замены нет и не будет, потому они – вечны.

«Рафинадные рубашонки» Галины Богапеко – изумительная классика поэзии.

Торжество и бесконечность врачующей нас Жизни.

Елена Воронова,

член СП России, член-корреспондент

Академии литературы РФ,

кандидат филологических наук,

заместитель главного редактора журнала

«Вестник Российской литературы»

Он – множество икс

(Эксперимент ропалический)

Гармоничный секстет

 
Лёгкие пальчики листьев играли на воздушном кларнете,
И гусеница свисала на чудодейственной нити,
И жизнь замирала в спектральном значении света,
звука и цвета,
               в предвосхищении открытия.
И лишь уловима, лишь различима окружность орбиты
В ожидании звучания гармоничного секстета —
Жужжания жука, дятла тука, шелеста самбука[1]1
  Самбук, самбука – бузина.


[Закрыть],
Всплеска рук Сидни Хука[2]2
  Хук Сидни (1902–1989) – американский философ-идеалист.


[Закрыть] с виадука[3]3
  Мост через ущелье, железнодорожные пути и т. п.; путепровод.


[Закрыть],
Отголоски мистического – неосознанные молитвы хрупкие.
От звука заколебался воздух, всё разрушила – базука…
 

Пока свет звезд небесных не погас

Расслабься, вспомни о хорошем,

Впусти поток счастливого момента

Из разных ручейков, рек, и морей,

и океанов.

 
Пьяней от счастья, выйдя из сансары[4]4
  Сансара (санскр.) – перерождение, круговорот, блуждание, прохождение через нечто, одно из базовых понятий индийской религии и философии.


[Закрыть],
И путь в нирвану[5]5
  Нирвана – понятие, которое обычно связывается с состоянием освобождения от страданий, свойственных бытию в сансаре.


[Закрыть]
Покажется короче, но длинней,
Когда уже – по ней.
И в ней, без тараканов в голове,
Ты ощутишь всю прану[6]6
  Прана (санскр. – «дыхание жизни») – в индийской мифологии этим термином обозначается живое, жизненное начало в теле человека, т. е. душа.


[Закрыть]
В торжестве
Семи цветов. И сказочный Морфей
Тебя, покачивая на руках-волнах,
Внесёт в тот сон. С улыбкой на устах
Ты встретишь в «Городе любви» его,
О ком скучала целый месяц,
Он там, он словно божество.
Парящий в светлом поднебесье
Пегас
Благословит на счастье вас,
Пока вы вместе,
Пока свет звёзд небесных
не погас…
 

«Когда-то это тоже было»

 
Рискнуть собой, чтобы раскрыть себя,
Как раковину на песке горячем…
Мы зрячие, не в этом ли беда?
«Вперёд смотрящие»
в иллюзии всегда.
Иллюзия сегодня в настоящем.
 
 
Всё было, и, что будет, тоже было,
Восьмёркой повторяя ход событий,
На принтере размножим все открытия, —
Всё было, и, что будет, тоже было.
 
 
Вот раковина створки приоткрыла —
Жемчужина! И блеском озарило!
Восторг! —
«Когда-то это тоже было». —
 
 
Тогда в необозначенный нам век,
При полнолунии, вдруг лунный свет
текучим стал
И в море падал, словно с горки,
И попадал
в распахнутые створки
Жемчужных раковин, и каменел,
И перламутром обрастал, белел,
сиял
И превращался в маленькие луны,
В жемчужины для благородных юных,
Для светских дам, для баловней фортуны…
 
 
Вот раковина створки приоткрыла —
Жемчужину ворона проглотила,
Не каркает, уже заговорила:
«Всё, что случилось, кар-р-р, – всё тоже где-то было…»
 

Мойры[7]7
  В римскую эпоху мойрам соответствовали три богини судьбы – парки: Децима (Лахйсис), Нона (Клоту) и Морта (Бтропос).


[Закрыть]

…всё, что у нас происходит,

Ведает Мойра и всепостигающий разум Зевеса.

LIX Орфический гимн

 
Закрываю глаза и вновь вижу берег
Из мифической древней сказки,
Он у моря не южного, не северного,
Иллюзорного моря в старой оснастке.
 
 
Там у моря три мойры
              в прозрачных платьях.
И кого-то они судьбой восхитят,
Остальные слезами им заплатят
За печаль, вереницу сердечных утрат.
 
 
Мойры у моря, их суть обозначена —
Прядут нить судьбы,
                    Зевсом назначенной,
Прядут и поют,
            полнят музыку сфер,
Напротив священной, из древних, шхер.
 
 
Мойра Клото́ —
нить жизни плетёт,
О настоящем песню поёт.
 
 
Лахе́сис-мойра проводит нить —
Превратность судьбы не отделить,
Поёт о прошлом, кропя слезами.
 
 
Мойра А́тропос —
Жизни нить обрезает,
О будущем песню поёт.
Всему свой черёд,
А Зевс наблюдает.
 
 
Что может быть слаще музыки сфер,
Страшнее гадюк из тёмных пещер?
И кажется, неотвратимость рока —
Укорот жизни, по судьбе – одинока…
 
 
О всемогущие мойры, у моря
Сколько несчастных мыкают горя?
Здесь, на волшебном святом побережье,
Нет им спасенья, нет им надежды.
 
 
Но скоро,
но скоро рассеются тучи,
И мойра Ти́ха, богиня случая,
На краешек берега с неба сойдёт,
«Неотвратимость» на нет сведёт.
 
 
Богиню случая, счастья, удачи
Дали на холсте в тени берега прячет.
Но я её вижу, я чувствую день,
Когда Ти́ха-мойра покинет тень,
 
 
Переиначит нашу судьбу —
Кружева обратит в песочную пыль.
Ведь когда-то ковыль
Пел в степи на ветру,
 
 
Что-то древнее пел, и шумел, и качался.
Где-то счастья предел,
Где-то город в удел,
Где-то время, с которым не время расстаться.
 
 
Где-то мойры
     у самого синего моря,
Где-то сказки у дальних его берегов,
Где-то чьи-то истории
              у моря теснятся,
Где-то волны,
отлитые серебром,
Где-то дивные сны кому-то снятся…
 

Свет в голубой оболочке

 
У меня, у менял серебра и у кошки линялой
Нет седла, оседлать рысака и судьбину упрямо,
И с рожденья Адама,
И с момента зрелого яблока в райском саду
Я иду по ступеням, давно по ступеням с базара,
Я устала, устала, а ноги идут и идут.
 
 
Я б лакала, как кошка, из молочной реки Сенегала,
Я б носила кольцо и в ушах, и в носу, на губе.
Я б по Африке вместе с жирафом шагала,
Обвенчалась с природой и забыла б совсем о тебе…
 
 
Но картины Шагала и сны в голубой оболочке,
Гениальный абсурд обожаемого Дали,
Незабвенны до смерти Пушкина страстные строчки
О любви, о любви, о любви,
О бессмертной любви.
 

Перспектива

 
Приморский высокий округлый и гладкий бархан,
И раковина, розовым перламутром внутри
Сияя, на этом притихшем бархане лежит.
Её распахнул неведомый ныне мудрец,
И жемчугом солнце лучи распустило окрест.
И розовым небо, и розовым облако стало,
И розовый блик на море, как отблеск металла,
Как лезвие, на котором парусник,
Вдруг обозначил новой эпохи начало.
 

Противоречивый образ

 
День в безразмерном платье,
                       он замер в предзакатье,
Остыл в кисельной гамме цветных полутонов.
Всё на картине мастера:
                    и море там Саргассово[8]8
  Саргассово море – часть Атлантического океана.


[Закрыть],
И бастровые[9]9
  Бастр – сахарный песок.


[Закрыть] насыпи на кромках ледников.
 
 
В подсветке – побережье оливкового цвета
И затенённый плюшевый
в пространстве ближнем холм.
На нём в подсветке глыба —
                 с потусторонним светом,
А наверху псефиты[10]10
  Псефиты – глыбы.


[Закрыть] – фигурка башмачком.
 
 
И женский образ странный —
            в прозрачном целлофане,
Изображён у глыбы вдали от океана.
На фоне полусвета, на затенённом плюше,
Он походил на рыбу, застывшую на суше.
И девы тень на камне,
                    в просвете, где веками
Вдруг появлялись души…
 

Постоянство памяти

Новая «нормальность» уже приходит, и появление нового человека уже совсем близко.

«Почему у вас часы растекаются?» – спрашивают меня. Но суть не в том, что растекаются! Суть в том, что мои часы показывают точное время.

Сальвадор Дали

 
Память – она расплавлена во времени,
А может быть, время расплавлено в памяти?
Берег, уже не живой берег —
Рисунок, застывший памятником.
 
 
Мозг – как расплавленный сыр —
Супермягкий, тягучий.
Я представляю себе часы —
Мягкие в этом случае.
 
 
Они на ветке, они на скале,
Мозг поперёк обернули.
Кажется, я нахожусь в шале,
Раскачиваюсь на стуле.
 
 
Мигрень не проходит, плывущий взгляд.
А часы на маслиновой ветке висят,
И время на них шесть часов.
Мне надо вернуться к себе – назад,
В двенадцатый круг[11]11
  «Круг Двенадцати» – это имя, представляющее собой не только название, но и энергию новой парадигмы восприятия.


[Закрыть] изощрённых мозгов…
 

Последний блик

(Словесный рисунок)

 
Расплывчатый старик —
Чернильным эдаким разводом в виде лужи,
На фоне хаоса, который в мире кру́жит,
Он в землю смотрит – потерял парик.
 
 
Нет парика,
Он ощущает холод вен
И холод сердца, и замёрзли уши,
А сзади в речке отраженье стен
Вчерашней жизни и уже минувшей.
 
 
И ворошит он длинной палкой тлен.
Согбенный, ищет «соль земли»,
Но созерцает тлен, и глень,
И оживленье вредоносной тли.
 
 
Расплывчатый старик —
Чернильным эдаким разводом в виде лужи,
На фоне хаоса, который в мире кру́жит,
Он в землю смотрит – и последний блик…
 
 
Жизнь коротка – от зноя и до стужи.
 

Куда уходит любовь

 
Я вижу печаль, беспросветные дали
Сердечной картины Дали.
В златых облаках золочёные храмы,
В златых облаках святые хоралы —
То песни вселенской любви.
 
 
И облик святой с посланьем в руке —
На тихой, небесной, священной ладье,
На сизой окраине неба.
А ярусом ниже, в облачной низи, небыль —
Мираж семи кедров —
Тень отразили к земле из выси
кистью
волшебного Феба[12]12
  Феб – один из эпитетов древнегреческого бога Аполлона как божества света.


[Закрыть].
А на земле, плодородной и вольной,
 
 
Белый конь и двое влюблённых
К лику святой обращены —
Счастливые – с правой стоят стороны.
Ты – слева, один, ты без коня,
На фоне сплошной темноты,
Ты смотришь на небо, ты жаждешь огня,
Любовной зари жаждешь ты…
 
 
Я вижу печаль, беспросветные дали
Сердечной картины Дали.
В златых облаках золочёные храмы,
В златых облаках святые хоралы —
То песни вселенской любви…
 

Но динозавр когда-то оживет

 
Смотрю на руки – сеть морского дна,
Иероглифы пока живой скрижали.
Кто их прочтёт? Найдётся ли едва ли
Кому прочесть иероглифы дано —
хотя бы дня.
Веретено
         запущено давно…
Виток судьбы – и снова западня —
«Не-тронь меня, судьбы клешня» —
Молитвенная ектенья…
 
 
А солнце светит, музыку играя,
На каравае вспышки войн вчерашних…
Вот динозавр[13]13
  Громадный электронный динозавр стоял по дороге к морю. Анапа, сентябрь 2017 года.


[Закрыть] вернулся с дальней пашни,
Войну и хаос он подозревает.
И, руки-крюки выставив вперёд,
Он издаёт космические звуки.
Но электронный кончится завод,
И динозавр застынет в ложной скуке.
И мимо прошагает наш народ,
Ведь он живёт – ежеминутно,
Всё поглощая, что судьба даёт,
От панихиды до салюта.
Но динозавр когда-то оживёт…
 

Сужение мысли

 
Мысли тянулись до прорисовки закатного берега.
Может быть, там, за картой, времени
нет, а есть ощущение парения,
Может быть, там когда-то было всё как на карте —
И закаты, весенние закаты в марте,
Когда солнце в инее
на воображаемой линии,
А под снегом дрожжевая опара – брожение.
Сужение
мысли во времени, время – разрастается,
До горизонта, за горизонтом превращается
В облако и теряет своё значение – в лилию…
 

Апофеоз «Лунной сонаты»

 
Осень, вечер, одна.
Нет, не одна,
Луна заглянула в окно,
Ей любопытно, чем заполнено нутро
яркого квадрата.
 
 
Луна не считала себя элеаткой[14]14
  Элеатская школа. Главные представители школы элеатов – Ксенофан, Парменид, Зенон, Мелисс.


[Закрыть],
Хотя отражалась и в Тирренском море[15]15
  Тирренское море – часть Средиземного моря у западного побережья Италии.


[Закрыть],
Она не любила грустить, пребывала в мажоре…
 
 
Ослепила, загородила всё стекло.
Что за напасти – «страсти-мордасти»,
Здрасте! —
Глаза пучит, ей скучно, а я измучена зелу —
С утра до вечера
с уборкой обвенчана —
«Мойдодыр» аккурат.
Светло, чистота,
         включила «Лунную сонату».
 
 
Луна тут как тут (святая простота!) —
Материализовалась лунным светом,
Спутав мой куб с Фирвальдштетским озером[16]16
  Фирвальдштетское озеро находится в центральной части Швейцарии.


[Закрыть],
Ведь соната посвящена Джульетте —
Возлюбленной бессмертной.
Обожествление любви – апофеоз…
Луна отдалилась в окружение звёздное
И воссияла над Фирвальдштетским озером…
 

Идиллия – иллюзия в судьбе

Я благодарен судьбе за две вещи:

за то, что я испанец, и за то, что я —

Сальвадор Дали.

Сальвадор Дали

 
Небесные глубины голубые
И голубиное «вор» – чаянье унылое,
И теснота в раздувшейся гордыне,
И пульс Планеты на запястье хилом,
И жажда жизни на пороге длинном
Мгновения «ухода» в параллель.
 
 
Глоток «ухода» превратится в иней,
В тот миг завоет, ощетинясь, зверь.
Идиллия – в потустороннем мире,
Идиллия – в пастушьей голове,
Идиллия – в романах соловьиных,
Идиллия – иллюзия в судьбе…
 
 
Одни в сей миг из жизни уходили,
Другие – реквием играли на трубе…
 

Перспетива

Почему-то никого, кроме меня, не волнует обратная сторона вещей. Вот, к примеру, тень. Хотелось бы понять, в каких отношениях она с тем, что ее отбрасывает, и вообще – что она такое.

Сальвадор Дали

 
Я представляю себе перспективу:
Я – в пустыне, по пояс в песке.
Небо бледно-фиолетовое с синью
И горный массив вдалеке.
Я подпираю правую щёку
И упираюсь в песок локтём.
Тень моя длинная, почти около
Этих неровных из глыб гор,
Часть её на сероватом песке,
Часть – на фиолетовом пространстве,
А в перспективе —
голова дельфина —
в трансе.
А горы —
фигуры тех, кто в горе,
но как поделиться счастьем?
«Баррикадная», двери вагона открываются,
Выхожу, а кругом веселье.
Вроде бы нет праздника?
Есть праздник! —
Качается на качелях…
 

Астарта

 
О Боги, о Астарта[17]17
  Астарта – в финикийской мифологии богиня плодородия.


[Закрыть],
Спустись, явись в начале марта,
И слоги «Ом» и «Ум» соедини
В «Явления» Арата[18]18
  Арат – древнегреческий поэт. основатель школы в немецкой педагогике XIX века.


[Закрыть].
 
 
О, эти дни утраты и разврата,
Стяжательства, парадов и чумы…
Но было равновесие когда-то,
Явись, Астарта, мир наш измени.
Арат оставил стих
Значения примет, и звёзды в нём.
Планеты испытаний,
Рождаются в гармонии ментальной
И тают в гармоничный миг,
сливаясь в окоём
Звезды «Начальной».
Приметы лета, осени, зимы, весны давно в тумане.
Астральный мир Землёю возмущён,
Земля больна – «Чумой»,
Давно страдает и разрушает качество своё,
Печально.
Вольна, Астарта, ты любовь посеять,
Развеять ты вольна туман,
Спасти от войн – заблудших, страны.
Но мы должны во что-то верить.
Пора очистить Океан любовью древних,
Причасти́ мирян.
Ведь Боги дремлют в изголовье Арарата,
А мир страдает без любви, и брат идёт на брата…
 

Иллюзий высота

Меня зовут Сальвадором – Спасителем – в знак того, что во времена угрожающей техники и процветания посредственности, которые нам выпала честь претерпевать, я призван спасти искусство от пустоты.

Сальвадор Дали

 
Какая-то пустая пустота
И невесомость, как паренье в небе.
А что б сказал о том философ Гербарт[19]19
  Гербарт Иоганн Фридрих (1776–1841) – немецкий философ и педагог,


[Закрыть]?
Идея рухнула – молчат его уста…
 
 
И плетью не исправишь дух природы,
И око Бога зрит сквозь облака,
А дух свободы вечно колобродит,
Он крепче волокна из… абака[20]20
  Абака – многолетнее тропическое растение семейства банановых, из волокна которого изготовляют корабельные снасти, канаты, верёвки.


[Закрыть].
 
 
Я помню в детстве – у меня ангина,
Температура близко к сорока —
Я из себя как будто выходила,
По потолку плыла или ходила,
И тело наблюдала свысока.
 
 
Такая лёгкость и такое счастье,
Как будто космос был во мне самой,
Скорее я была астральной частью —
Разумной и немножечко живой.
 
 
Какая-то пустая пустота,
И невесомость, как паренье в небе,
И высота, иллюзий высота —
Благословенный и счастливый жребий…
 

За секунду до ппробуждения

 
Я вижу афиши, на них – цирковые тигры,
Но я не слышу шума морского прибоя.
Я слышу клокот анапской жизни, читаю титры:
«Покупайте билеты в цирк, спасайтесь от зноя!»
 
 
Это – явь, во сне по-другому, лежу на спинке —
Небо бледно-сиреневое, к рассвету ближе,
Вижу во сне иную картинку —
В небе тигры, как на афише.
Плыву на плите, с плитой,
По жемчужному морю,
Безмятежно расслаблена, в вечном просторе.
Около меня пчела и маленький гранатик,
Который как бы повис от меня ниже,
В отверстии плиты, цвета платины.
Я ничего не слышу…
 
 
А в пространстве сиреневом, надо мной и ко мне,
Вырываются из гигантского граната вовне
Чудовище иглистое, рыжая с пастью рыба
И два цирковых, с свирепым рыком, тигра.
Один – ещё наполовину в рыбьей пасти,
Ему бы самому спастись от напасти,
Другой летит на меня, и в полёте ловко
Вонзает в меня штык винтовки.
 
 
И фантастический слон на тонких ходулях-ногах,
Ходулями – в море, спиной – в сиреневых небесах,
 
 
Довершает одномоментное сновидение,
Тот сумбур несоединяемых соединений,
Который овладел моей головой,
Нарушил гармонию сна и покой…