Текст книги "Дорога на Ай-Петри"

– Да кому, на хрен, нужна здесь его музыка! – грубо прервал Виктор. Его просто тошнило уже от всех этих сказочек. – Какая здесь культура? Здесь же никто ничем, кроме денег не интересуется.

– Ну, не скажи, – Пётр покачал головой. – На хороший товар везде есть спрос. Андрей уже, кажется, пару-тройку дисков сделал. По радио часто крутят. В Испанию и Германию на гастроли приглашают. Страна больших возможностей…

– Если бабки есть! У кого они водятся, тому везде хорошо.

– Зря ты так настроен. Здесь, в Канаде, всегда можно заработать, а если ещё и найти свою нишу…

– Какая, к черту, ниша! Все давно забито. – Из него вдруг попёрло то, о чем он и думать раньше не хотел. – Наша ниша – чёрные работы, на которых канадцы, чьи предки прикатили сюда первыми, надламываться не хотят! Или на тех пахать, кто успел урвать хороший кусок, когда нашу страну растаскивали, да потом сбежали сюда, чтобы дома этот кусок другие такие же хапилы не отняли!

Он ещё что-то орал, но Пётр, казалось, уже не слушал. Прошёлся, заглядывая в углы.

– Сколько за нору платишь?

– Пятьсот.

–Так себе нора. Тесная, без кондишина… Не хочешь перебраться ко мне?

– С чего это вдруг? – с подозрением спросил Виктор.

–Да сосед у меня съехал, с которым мы дом на пару снимали, – объяснил Пётр. – Одному оплачивать, сам знаешь, дорого. И новое жильё искать не хочется. Пять лет в одном доме живу, привык. Понимаешь, он хотя и старый, но классный дом. От центра, конечно, далеко, зато это дом, а не комната, и платить, если на двоих, получается всего по четыреста баксов.

По четыреста – это хорошо. За целый дом – это очень-очень хорошо. Виктор это понимал. Тут и пьяный ёжик бы понял. Только сейчас у него денег-то, можно сказать, почти нет.

– Не знаю, – пробормотал, мучительно соображая, по силам ли ему сейчас такое перемещение. – Надо подумать… Там же за первый и последний месяц надо сразу платить, а я… Я машину купил и вот… – он ткнул пальцем в угол, где громоздилась куча пустых бутылок и пивных банок.

Петру ничего объяснять не надо, он из понятливых. Сам такой.

– Этот месяц я уже оплатил. Отдашь, когда заработаешь. А, кстати, – вскинул брови, – и насчет работы могу узнать. Я сейчас на одной фабрике, деревообрабатывающей, в Сент-Катринсе. Час с небольшим езды от Торонто, но платят неплохо.

– Где это?

Пётр объяснил.

– Далековато.

– Ну, чтоб не на машине гонять, купишь проездной на поезд. На полгода, дешевле будет. А работа того стоит. Десять-двенадцать баксов в час, в зависимости от цеха.

Десять баксов? Стоило подумать.

– А что делать-то? – вяло поинтересовался, внутренне уже на всё соглашаясь.

В самом деле, какая разница, что делать? Платили бы нормально. А главное, надо стряхнуть с себя это состояние. Хватит с него глубоких чувств. Если разобраться, всё это всего лишь игра гормонов. Основной инстинкт. Остальное – воображение. А жить надо без фантазий. Яркую обёртку, всю эту любовь, «романс» этот, придумали козлы, пишущие слюнявые истории и снимающие сладкие фильмы, чтобы побольше зелени настричь. Всё, всё ради бабла. А этой жизни подходит только здоровый секс. Встретились – трахнулись – разбежались.

7

Дом и в самом деле оказался хорошим – три спальни, просторный бейсмент, где, помимо старой стиральной машины и сушилки, за перегородкой, на грязноватом сером ковре стояло два древних огромных дивана и большой телевизор. Несколько ободрано всё, запущено, но довольно уютно. Лужайка перед домом, а на заднем дворе незамысловатый садик, состоящий из раскидистого пеканового дерева и нескольких непонятных кустов. Виктор вспомнил роскошный цветник матери. Старый сад, где сейчас, в начале лета, набирает силу ранняя черешня и клубника. Тут таких роскошных садов и не бывает. Здесь никто не выращивает фруктовых деревьев у дома – зачем, когда всё можно купить в супермаркете? И роскошных клумб не устраивают. Расточительно это, тратить воду на полив экзотических цветов. Красивый букет всегда можно купить или заказать всё в том же супермаркете. Здесь в моде всё больше ровно подстриженные лужайки, которые украшает какой-нибудь камень или статуя. Бэкярд, задний двор, то есть, здесь тоже без затей. Ну, у некоторых, кто побогаче, бассейны, а у их дома под пекановым деревом площадка, на которой, случалось, Пётр устраивал барбекю.

На одном из таких барбекю Виктор и познакомился с Маргарет.

Маргарет жила рядом. Первое время он как-то её не встречал, да и никакие соседи его не интересовали. Видел только относительно новую «Тойоту» под навесом соседнего дома – гаража, как и у них с Пётром, у соседнего дома не имелось.

Потом как-то в субботу утром, когда он после тяжёлой рабочей недели намеревался поспать подольше, его разбудил звук газонокосилки. Раздражённый, он выглянул в окно своей спальни и увидел соседку, стригущую свой газон. Ну, нашла время, возмущённо подумал, закрывая окно. Поспать не удалось.

А ещё через какое-то время, возвращаясь вечером с работы, столкнулся с ней у кустов жимолости. Она выгуливала толстенного кота, надев на него ошейник с длинным поводком. Наверное, боялась, что убежит. Он не мог сдержать улыбки – такое видел впервые, чтобы кот – на поводке. Она тоже улыбнулась в ответ. После этого, встречаясь, всегда здоровался.

– Одинокая женщина, – проинформировал его Пётр. – Работает в местной прачечной. Живёт одна, ну, если не считать двух котов и собаки. Надо будет как-нибудь на барбекю пригласить. Будешь занимать её разговором – вот тебе и языковая практика.

– Шутишь!

– Нет, серьёзно, давай пригласим! – загорелся Пётр. – Хватит тебе киснуть, ты же здоровый мужик.

У Петра появилась новая девушка, а потому он был великодушно щедр и хотел, чтобы Виктор тоже не скучал. А может быть, просто хотел себя обезопасить, приводя в дом свою красивую продавщицу.

– Да ей, по видимости, давно за сорок, – отшутился он. – Вся седая.

– Всего лишь сорок, – поправил Пётр. – Приятная женщина в соку, ну, с ранней сединой. Между прочим, у брюнетов это часто бывает. Я вообще седеть начал в двадцать восемь лет. Подумаешь, немного старше тебя. Это сейчас даже модно, иметь такую подругу.

– Да мне, честно говоря, по фигу, что здесь модно, а что нет.

Не стал углубляться в тему. Просто он не привык видеть на своих женщинах старые, вылинявшие футболки и драные штаны. Зина любила красивые вещи. А Оксана… Она вообще выглядела как топ-модель из модного журнала.

Тем не менеё, барбекю состоялось и, после жареных сосисок и пива, а главное, при ближайшем рассмотрении, оказалось, что Маргарет действительно выглядит совсем неплохо. Гладкая кожа, голубые глаза. Вот только поговорить не получалось. Она была не очень разговорчива, а он стеснялся своего грубого акцента. Тем не менее, спросил, в какой прачечной она работает. Она ответила, что совсем недалеко от дома, на том их светская беседа в тот раз и закончилась.

После этого барбекю почему-то стал видеть её чаще. Возможно, она больше возилась в своём садике. А может быть, он сам стал наблюдательнее, какой-то интерес появился. Утром выглядывал в маленькое окно спальни – стоит ли её машина у дома. Возвращаясь с работы, видел иногда, как она выгуливает то кота, то собаку. Потом даже «расписание» этих прогулок вычислил. Коты выводились на длинном поводке по вторникам и субботам. Собака гуляла чаще – три раза в неделю. Была она белая, большая и толстая и издали больше походила на свинью, чем на собаку. Виктор вспомнил отцовского Бимку, который большую часть своей собачей жизни проводил на воздухе, гоняя кур на заднем дворе. Ел, что давали, и игрушек у него не водилось. Но вид у него был самый жизнерадостный и здоровый.

– Да, они тут своих «пэтс» прогулками не балуют, – согласился Пётр, когда он поделился своими наблюдениями. – Видел сколько тут магазинов и всякого добра для кошек, собак и прочих всяких любимцев продается? Целая индустрия работает, колоссальные бабки на этом делают. А держат их взаперти, как пленников! Ты скажи, скажи своей Маргарет, что это бесчеловечно!

– С чего это она стала моей! – огрызнулся он в ответ.

Пётр ухмыльнулся.

– А кто ведет регулярное наблюдение за соседним домом?

Как-то он помог ей постричь траву на лужайке. Она пригласила его на чашку кофе.

Дом внутри оказался не таким большим, как виделся снаружи. Гостиная с традиционной парой кресел и большим диваном переходила в крошечную столовую, где помещался всего лишь стол и несколько стульев. Маргарет пригласила его присесть и отправилась на кухню готовить кофе. Он устроился в одно из кресел. На маленьком столике лежало несколько альбомов с репродукциями. Он взял в руки один из них, сдул с него собачью шерсть и начал листать. Из кухни вышла собака и внимательно посмотрела на него. Надеюсь, ты не кусаешься, пробормотал он. Шумно дыша, собака осторожно подошла ближе, понюхала его колено и отвернулась, похоже, он её не заинтересовал. Не тявкнув даже для приличия, пыхтя, стала карабкаться на диван, где и растянулась с усталым видом. Ну и ну, действительно, раскормлена до невероятных размеров – таких он ещё никогда не видел. Такой собачке не то, что укусить незнакомца – залаять не под силу.

– Она очень добрая, – сказала Маргарет, ставя на стол в столовой кофе и бутерброды.

– Я вижу, – ответил он.

Пригласил её съездить в Наягра Фолз на выходных. Она согласилась, но, как ему показалось, безо всякого удовольствия. Позже он понял, почему.

Оказалось, что когда-то Маргарет жила рядом с водопадом. Училась на каких-то курсах и подрабатывала там же – сажала цветы в Парке Королевы Виктории, который располагался на берегу Ниагары прямо напротив американского водопада. Потом подрабатывала лифтёром, поднимала группы туристов на верхнюю палубу обзорной башни Скайлон Тауэр, а ещё позднее – официанткой в одном из ресторанов на берегу той же Ниагары. Для неё Ниагара не была ни волшебством, ни праздником. Это было место работы, место зарабатывания денег. Обыденность, одним словом. И ей не нравился шум падающей воды, все эти мощные децибелы, слышимые за километры от Наягра-Фолз.

Они стали встречаться – обычно пару раз в неделю, по вечерам. Он попытался нарушить этот странный режим, придя как-то во внеурочное время, но Маргарет не впустила, сославшись на то, что завтра у неё трудный день – ей предстояла какая-то поездка.

Она умела держать дистанцию, хотя была всегда спокойна и немногословна. Она не походила ни на одну из женщин, с которыми он имел дело раньше.

– Никогда не знаешь, о чем с ней говорить. Не знаешь, что у неё на уме, о чем она думает, – пожаловался он как-то.

– Да ни о чем особенном, – ответил Пётр. – Так же, как и ты – о счетах, о том, чтобы с работы не вылететь, где что подешевле купить, да какому ветеринару своих «пэтс» показать. Ну, о тебе ещё, может быть, думает, ближе к вечеру или по выходным, – пошутил.

Но Виктору было не до шуток. Он хотел понять, нужна ли действительно ему эта Маргарет, и насколько нужна. И вообще, что с ним происходит, хотел большей ясности в этой путаной жизни.

– Мы больше года встречаемся, а каждый раз мне кажется, что я вижу её впервые. Никогда ничего не рассказывает ни о работе, ни о себе. Весь разговор: How are you? Как ты? I am fine, and you? Я нормально, а ты? Прям из учебника пятого класса. Я о ней и не знаю ничего.

– А на фига знать-то? Нашел бабу и радуйся. Ты же жениться на ней не собираешься.

– Надо же когда-нибудь… Уже под сорок.

Пётр покачал головой.

– Только не на канадке. Сколько с ними не встречался, всё что-то не то. Менталитет другой. Всё у них на расчете построено, по-моёму, у них вместо сердца калькулятор. В глазах, когда она на что-нибудь смотрит, только цифры мелькают. Взглянет, и уже просчитала, сколько ты зарабатываешь и что имеешь… кроме детородного органа. Для женитьбы надо нашу девушку искать. Тут даже не в красоте дело, хотя это, конечно, тоже немаловажно… Наши хотя и крикливее бывают, а все равно – добрее. А если с любовью не получится, так хотя бы язык один и борщи почти все готовить умеют.

Виктор соглашался, действительно, лучше наших девушек нет. Но только где их взять в этой стране? Столько вокруг одиноких парней, которые и моложе, и выглядят лучше, чем он, и зарабатывают больше. И потом, если разобраться, «наши» девушки, особенно те, кто сумел вырваться на канадские просторы в относительно юном возрасте, тоже отлично умеют считать. И тоже предпочитают канадцев с тугими кошельками. И деньги они любят тратить не хуже канадских вертихвосток. Нет, дело не в национальности…

Петру повезло – он встретил Надю (хотя неизвестно ещё, чем у них дело кончится). Она из Томска. Насмотрелась фильмов про красивую жизнь и отправилась в Мурманск, буфетчицей на корабль устраиваться. В первом же порту сошла на берег, да так на этом берегу и осталась. Сияет теперь обворожительной улыбкой, как какая-нибудь кинозвезда, налево и направо, убеждая потенциальных покупательниц, что в магазине «Аврора» лучшие кофточки в Торонто.

А у Виктора, вот, на данный момент, на жизненном пути оказалась только местная Маргарет. Что, если поразмыслить, в общем-то, тоже не так уж плохо. В ней много положительного. Немногословна, без претензий, особых развлечений не требует. Обычно пару раз в неделю они обедают в каком-нибудь ресторане. Чаще – в китайском. У неё есть излюбленные места, её там знают. Иногда они вместе отправляются в огромный молл – супермаркет, или по маленьким магазинам бродят, рассматривая товары. Редко что-нибудь покупают. Но если такое случается, за свои покупки она всегда платит сама. Опять же, живет рядом, не надо ездить куда-то. Не женщина – сплошная экономия. Чего ещё желать на сегодняшний день?

Иногда, правда, думал: может ей помаду подарить? И почему бы ей, и в самом деле, волосы не покрасить?

В одну из суббот, в процессе очередного шопинга, он вдруг купил лопату и несколько саженцев плодовых деревьев. А потом и небольшую садовую статую писающего мальчика зачем-то прихватил. Проходил случайно через отдел причиндалов для садоводства, да вдруг и застрял в нём, рассматривая многочисленные приспособления, облегчающие труд садоводов-огородников.

– Ты что, с ума сошел? – вытаращил глаза Пётр, разглядывая его приобретения. – На кой чёрт тебе все это? С чего это ты вдруг решил благоустраиваться? И дом-то не наш…

– Ты сам говорил, что хозяин будет счастлив его продать.

– Да, уговаривал купить эту развалину. Только зачем? Ну, не знаю, не знаю, – Пётр покачал головой. – Надя хочет, чтобы мы сняли жильё поближе к центру. Ей отсюда ездить на работу неудобно, я сам каждый день утром по часу в дорожных пробках стою. Вдруг и ты надумаешь съехать? Для кого тогда эти дерева? Понял! Это ты для Маргарет купил! И правильно – у неё участок большой, не только на сад, а ещё и на огород места хватит. Вместо того чтобы котов выгуливать, – Пётр рассмеялся, – пусть на продажу помидоры и репу выращивает!

А он и сам не знал, что это вдруг на него накатило, и с какой стати, в самом деле, он всё это приволок.

– Осень, – отшутился. – Пора сажать деревья.

И тут же решил, что как только Пётр уйдет, он выкупит этот дом. Дом старый, в не престижном районе – обойдётся, по меркам Торонто, недорого. Хозяин не дурак, чтобы терять, может быть, единственного реального покупателя, сбросит цену. Рад будет сбыть это старьё. Виктор же постепенно дом отремонтирует, теперь он может любую развалюху привести в порядок не хуже какой-нибудь строительной фирмы. Канадская стройка, на которой он достаточно попотел, хорошая школа.

Стройка – его канадские университеты. Не раз и не два он шёл туда, работал, как вол, бросал её и снова возвращался. Там относительно неплохо платили наличкой. Чтобы попасть туда не требовалось никаких резюме, там не спрашивали рекомендательных писем, не спрашивали, кто ты и откуда. Кого там он только не встречал. Просто поразительные люди попадались. С некоторыми он до сих пор поддерживает хорошие отношения. Не то, чтобы они встречаются часто, этого нет, они-то и перезваниваются изредка, ненадоедливо – здесь люди ценят и своё и чужое время. Вот недавно случайно в метро с Музыкантом встретился. Как дела? Нормально. У тебя как? Да так себе. При церкви, в хоре пою, с детьми занимаюсь. В хоре поет. А какая личность! Консерваторию окончил, лауреат каких-то там конкурсов, бывший преподаватель музучилища. А пахал на стройке с ними наравне, долбил стены, не боясь испортить своих музыкальных пальцев. Смеялся, зачем они мне, мне здесь концертов не давать, здесь в Канаде и оркестров-то хороших раз-два и обчёлся. Немузыкальный народ.

Ещё Дед был – колоритная фигура. Он там, на стройке, наверное, дольше всех держался. Может быть, до сих пор работает. С ним Виктор контактов не поддерживает. Вначале его даже боялся – как рявкнет басом, да обложит трехэтажным, если что не так. Он, Виктор, только пришел, ясное дело, ещё не особенно разбирался, что и как. Однажды плитку на цемент начал класть, а там это ни-ни, только на гипс. Не понял, когда ему это сказали, не владел ещё всей этой терминологией на английском. Хорошо Дед вовремя увидел, и, матерясь, начал сдирать то, что он, Виктор, наваял… Выгонят тебя к такой-то матери, орал страшным голосом. А потом сидели в перерыве на ланч, Виктор всё ещё трясся от пережитого, бутерброд в горло не лез, переживал, что работы мог лишиться, ну, не хотелось посреди зимы работу терять, тем более, за квартиру надо было платить немедленно. Сидел в углу, от стресса отходил. А тут опять Дед, грозно так, а ну иди сюда! Сердце у Виктора ёкнуло – ещё что-то не так. Он подошел, внутренне уже смиряясь, что выгонят. Храбрясь, ну, выгонят, ну и хрен с ней, со стройкой! Адская работа, пыльная, никакие респираторы не помогают, он уже кашлять начал, так и до туберкулёза недалеко. Чего ещё, спросил. И никак врубиться не мог, что это ему Дед протягивает. Ешь, говорит. Огромный шмат копчёного мяса отрубил. Тут, говорит, на твоих бутербродиках долго не протянуть, работа такая, что есть надо хорошо. Он и ел, еле-еле дожевал это соленющее мясо, давясь и шмыгая носом. Пыль там везде ядовитая… Да, все они там на стройке как одна семья были, тяжёлый труд всех равнял и сплачивал. Вроде семьи была эта стройка. По пятнадцать-шестнадцать часов с раннего утра до позднего вечера. Фул-тайм, что называется. Одни и те же морды вокруг целый день. Присмотрелись к друг другу за два года. Работа сплачивала, общение поддерживало, они как бы круговую оборону держали перед враждебным, отторгающим, не признающим их полулегального существования, миром…

Да, так он и сделает. Возьмет ссуду, хотя это и противоречит его принципу – никогда ничего ни у кого не одалживать. Он не из тех, кто хватает кредиты, по которым платить проценты всю жизнь. Но в данном случае он сделает исключение – возьмет ссуду, чтобы выкупить дом. Теперь он может себе это позволить, поскольку зарабатывает неплохо. Есть и сбережения, он научился жить осторожно, с оглядкой на завтрашний день. Научился обходиться малым, не тратить лишнего.

После нескольких лет на подсобных, грязных работах на фабрике, неожиданно для себя очутился на должности механика. Почти по специальности – вся техника столярного цеха под его контролем. Он действительно грамотный инженер и, приглядевшись к нему, управляющий со временем оценил и его образование, и способности и умелые руки. И то, что Виктор за все время работы ни одной смены не пропустил и без отпусков не один год.

Далековато, конечно, от работы живет, много времени сжирает дорога. Утомляют эти поездки, особенно зимой. День за днём, туда – сюда. Но и переселяться ближе к фабрике никакого желания, Торонто – это Торонто! Привык к этому городу. Да и к дому, в котором прожил столько лет, тоже. Пусть он не в лучшем районе, пусть не такой, о каком мечталось, но уже как свой.

Вечером, когда Пётр уехал к Наде, он начал копать ямы для саженцев. Утоптанная земля подавалась нелегко, но ему нравилось махать найденной в хозяйском сарае мотыгой, преодолевать сопротивление почвы лопатой. Посадку закончил, когда совсем стемнело. Свернул поливочный шланг, накинул куртку, чтобы не переохладиться, и присел на складной стул отдохнуть. На улице было так хорошо, что не хотелось заходить в дом. Запрокинув голову, долго смотрел на звёзды.

Но ведь чудо все-таки было, было!

Ведь попал он со своим просроченным билетом на самолёт! Никто не остановил его, никто даже не заметил, что билет был на тринадцатое! Почему? Судьба вела, Бог помог… Значит, зачем-то нужно было, чтобы он оказался здесь, в Канаде, есть некий смысл во всем происходящем.

И вдруг – через столько лет! – сверкнула молния, и ударил гром. И открылась простая истина давнего чуда. И эта истина была почти абсолютной: чудес не бывает. Тринадцать и пятнадцать – эти цифры так похожи. Особенно если написаны корявым почерком. Вместо тринадцатого, он прилетел пятнадцатого.

Впрочем, теперь это не имело никакого значения.

ФОТОГРАФИИ НА ПАМЯТЬ

1

На том крыльце, где когда-то они с Санькой играли в дурака и ели малину из большой эмалированной миски, сейчас сидел пожилой мужик в клетчатой байковой рубашке, с молотком в руке. Другой рукой шарил в старом посылочном ящике, звякая металлической мелочевкой. Заметив прохожего, поднял голову. Взгляды их встретились.

– Валька? Валентин? – неуверенно произнес мужик, приподнимаясь.

– Сомов? – вглядываясь в красное, заросшее седой щетиной лицо, также неуверенно откликнулся Валентин Юрьевич. Несколько мгновений они рассматривали друг друга, пытаясь свести воедино давний, живший в памяти образ с тем, что маячило в данный момент перед глазами. М-да. Время не смена явлений и состояний материи, а скорее, насмешка Создателя над своими творениями.

– Что, не похож? – растянул рот в кривой ухмылке мужик, ничего общего не имевший с ясноглазым и румяным школьным приятелем.

Спустился с крыльца, распахнул калитку, протянул крупную жесткую клешню.

– Ну, здравствуй.

Валентин Юрьевич торопливо опустил на землю сумку и протянул в ответ свою руку. Санька. Он. И не он. Торчащее пузцо, реденький седой ежик, щеки в прожилках, лоб в гармошку. Конечно, и он, Валентин Юрьевич, тоже моложе не стал, уже не «вьюноша», но, тем не менее, если зеркала не врут, выглядит он значительно моложе Саньки. Он отвел взгляд от темного обветренного лица. Но и за Санькиной спиной все те же следы безжалостного времени. Сомовский дом, когда-то лучший на улице, утратил добротность, осел, стоял серый, с облупившейся краской на оконных рамах. От большого сада осталось лишь несколько развалившихся от старости деревьев. Вместо малинника, как магнит притягивавшего мальчишек, вместо ухоженных гряд – пожухлые унылые сорняки.

– В гости, значит? Давненько в родные места не заглядывал, – Сомов поднял глаза к небу, прикидывая. – Лет тридцать, наверное?

От озвученной цифры, Валентину Юрьевичу стало как-то не по себе, хотя он и без вычислений знал, что школу они с Санькой закончили тридцать три года назад. Тридцать три года в трудах и заботах, а промелькнули как один день. Во всяком случае, так казалось сейчас. Но он, ведь, и после окончания школы в родные места возвращался. Все каникулы здесь проводил, после университета приезжал… Последний раз, когда мать хоронил.

– Может и бывал, – согласился Санька. – Только мы с тобой точно не пересекались. Я ж после армии еще на сверхсрочной пять лет отслужил. В Забайкалье в танковых войсках. Когда твою матушку хоронили, меня тут тоже не было. А насовсем вернулся, ты уже не приезжал. Да что это мы тут у ворот стоим? – спохватился. – Может, зайдешь?

– В другой раз.

От Валентина Юрьевича не укрылась та нерешительность, с какой бывший одноклассник кивнул в сторону крыльца.

Впрочем, он бы в любом случае не зашел. Нужно было, пока окончательно не стемнело, найти место для ночлега.

– Санька! – послышался из дома недовольный женский голос. – Сколько ждать-то тебя можно? Руки щас отвалятся, таку тяжесть держать!

– Иду! – крикнул в сторону окна Сомов и понизил голос. – Жена, понимаешь, покоя от нее нету. Вчера в райцентре на рынке у молдаван ковер купила, теперь помри, а срочно пришпандорь! Говорил, не бери три на четыре, у нас потолки-то всего два пятьдесят. Нет, уперлась, красивый, хочу. Ломай теперь голову, как лучше прицепить. На потолок его, что ли, заворачивать?

– На пол брось, – усмехнулся Валентин Юрьевич.

– Шутишь? Такой ковер, да на пол! Людка ж удавится… Людка! – слегка заискивающе обратился к окну. – Положи ковер, иди сюда, тут Валька… Валентин Брагин приехал, помнишь его?

– Руки отваливаются, говорю! – донеслось в ответ свирепое. – Быстро гвозди неси!

– От ить, дура, коза упрямая, – виновато пробормотал Санька. – Щас! – рявкнул в ответ и снова повернулся к Валентину Юрьевичу. – А ты сейчас к кому?

Валентин Юрьевич и сам пока не знал, кто приютит его на ночь. Лучшим вариантом было бы остановиться на нейтральной территории, в гостинице, но гостиницы в деревне не водилось.

– К тете Лене.

Если примет, добавил мысленно.

Помимо младшей сестры его матери, тети Лены, и ее сына Анатолия, были в деревне и более дальние родичи, Самохваловы, только помнят ли его? После смерти матери, он ни с кем, кроме родной тетки, связей не поддерживал. Да и с ней переписка велась главным образом посредством открыток. Потом и эта ниточка оборвалась. Когда купил билеты на поезд, написал коротко и Самохваловым и тете Лене, так, мол, и так, отпуск у меня, хочу приехать на три дня в родные места, буду через неделю. Ответа не получил. Впрочем, и не рассчитывал.

– Ага, понял, – Санька ощерил в улыбке рот, давно требующий внимания дантиста. – Так я к тете Лене завтра вечерком забегу. Сегодня у вас там и своих целый кагал будет.

Какой кагал, спросить Валентин Юрьевич не успел. Сомов, махнув на прощанье рукой, заспешил в дом.

А Валентин Юрьевич пошагал дальше. По пути разглядывал дома, и легкая тень сомнения, тревожившая его время от времени в поезде и в автобусе, – правильно ли сделал, что поехал? – неотвратимо перерождалась в сожаление по поводу столь необдуманного поступка. В памяти жило большое и богатое село с цветущими садами, а что он видел теперь? Сгнившие заборы, заброшенные участки, и такие же заброшенные, небеленые – некрашеные годами дома. Чем ближе подходил к дому тети Лены, тем больше соглашался с женой, не стоило ехать. Никто его сюда не звал, никто не ждет. Светлана права, глупо все это.

Решение было принято внезапно, после того, как в одну жаркую августовскую ночь ему приснился яркий и подробный сон, будто купается он с мальчишками в деревенской речке Вертушке. Под ногами мягкое песчаное дно, вода под солнцем искрится крошечными серебряными рыбками, а на берегу стоит мама и, улыбаясь, смотрит на него, держа над глазами ладонь козырьком. И так ему было хорошо в том сне, что проснувшись, он еще долго лежал, не шевелясь и не открывая глаз, пытаясь удержать в сознании эту картинку, сохранить ощущение детского счастья. Отодвинуть свое возвращение в жестко расписанную жизнь встроенного в систему человека, обремененного массой условностей и обязательств. На следующее утро, пожалуй, впервые за многие годы он опоздал на заседание кафедры. Коллеги, как никогда, раздражали глупыми вопросами и пустыми разговорами, а расписание на новый учебный год показалось донельзя бестолковым. Даже появление лаборантки Анечки, и адресованные лично ему быстрый взгляд и незаметная для других улыбка, которые обычно приятно будоражили воображение, в тот день не могли вернуть душевного равновесия. По пути домой, стоя в пробке у переезда и глядя на проносящиеся мимо вагоны, он подумал вдруг, что такие сны не снятся просто так. Детство, мама – не есть ли это некий знак свыше, что пора сбавить обороты? Всех дел не переделаешь. Надо притормозить, перевести дух. Надо поехать. Туда, куда указывал сон. Почему бы и нет?

Вернувшись домой, сообщил жене о своем решении. Шутишь? – спросила она. А поняв, что он настроен серьезно, долго не могла понять, с чего, вот так, вдруг? Пожимала плечами, качала головой, повторяла: это более чем некстати. Более чем… Он почти сварливо поинтересовался, что значит, некстати? Очень даже кстати. Перед тем, как снова погрузиться в лекционную рутину, полезно сделать небольшую передышку. Ты уже делал этим летом передышку, напомнила она, ездил в Карловы Вары. А сроки сдачи рукописи… Рукопись никуда не убежит, прервал он, а отложишь поездку, она опять не состоится. Сколько раз уже так бывало. Мне надо поехать. Хорошо, поезжай, соглашалась Светлана, но почему именно сейчас, перед началом учебного года? Я всего на три дня, уже не наступал, а оправдывался он. Так ты и уложился в три дня, вздохнула Светлана. Это же не на дачу съездить. Три дня плюс дорога, вот уже и неделя.

А если тетя Лена не получила его письма? То-то будет сюрприз. Неизвестно только какой. Может быть, она и видеть его не захочет. Явился, скажет, с бухты-барахты, здрасьте, я ваша тетя, я приехала из Киева и буду у вас жить. И хотя под ложечкой посасывало, а сердце слегка частило в нервном ожидании встречи, он не мог сдержать улыбки – тетя Лена вполне могла сказать и такое. И даже не такое могла, остра была на язык. В деревне – раньше, во всяком случае – никто с ней не связывался, что думает, то и выложит безо всякого стеснения. Так что вполне, вполне может он услышать: езжай, родственничек туда, откедова приехал. Забыл нас на многие годы, ну и мы тебя в памяти не держим. Ладно, вздохнул, отступать все равно некуда. Седьмой час, автобуса на железнодорожную станцию сегодня уже так и так не будет. Приблизившись к знакомому старому дому, приостановился у калитки. Поежился. Как-то внезапно похолодало. Всю дорогу душно было, и в поезде и в автобусе, а здесь не успел пройти от остановки и пол-улицы, как солнце спряталось за облака, в минуту превратив летний вечер в осенний. Ничего удивительного, конец августа. Валентин Юрьевич осторожно потянул на себя деревянную ручку. И тут же быстро отступил назад и захлопнул калитку, – из-под крыльца вынырнула и залилась пронзительным лаем рыжая собачонка. Первая, и неприятная, неожиданность. Раньше собаки во дворе не водилось.

– Цыц, Мальва! – из сада спешила к нему худенькая женщина. Издали – совсем старушка.

– А никак Валя? – вглядевшись в лицо гостя, спросила неожиданно звонким, молодым голосом. И он сразу вспомнил, какой она была во времена его детства – красивой, смешливой, что не мешало быть и на руку быстрой. Отшлепать и запросто оттрепать за ухо могла. Впрочем, его редко наказывали, он рос довольно послушным, а вот ее собственному сыну Толику частенько перепадало.