Текст книги "Преступные игры гения"

Глава 10

Самым страшным было ее опознать. Потом уже начнутся вопросы, недоумение, сопоставление времени и дат. Но сначала ему надо было пройти через ужас опознания.

Аня встретила его на подъездной дорожке парка. Не того, где была найдена убитая Лидочка Паршина. Этот парк располагался совсем в другой части города. Но был таким же огромным. И сильно запущенным. Кусты давно никто не стриг, молодую поросль деревьев не прореживали.

– Чаща… – проговорил он рассеянно, следуя за Анной по пятам. – Непроходимая чаща…

Она лишь коротко глянула на него через плечо, тяжело вздохнула и пошла дальше, приминая массивными кроссовками густую траву и отводя ветки от лица руками, затянутыми в узкие рукава черного спортивного костюма.

Она не успела уснуть, просто валялась без сна, представляя Генку на даче. Так она ему сказала, встретив на подъездной дорожке парка. Представляла, как он принимает душ и радуется, что вода идет горячая, без сбоев. Как готовит себе сладкий чай и сидит с чашкой на ее месте на веранде. Она все говорила и говорила, пытаясь уйти от его главного вопроса: как убили Аллу?

– Так же, как Паршину, – отворачиваясь, произнесла она. И скомандовала: – Идем…

Он пошел, но вопросы множились, и он не мог молчать. Орал и орал ей в спину:

– Кто ее нашел? Как можно найти в такой чаще? Как вообще узнали о том, где она? Черт! Анька, не молчи!

Впереди замаячил яркий свет. Место, где было обнаружено тело Аллы, освещалось переносными прожекторами. Оставалось метров пять до него. Он хотел побежать, но ноги словно приросли к земле. Да и Анна встала на тропинке. Уперлась кулаком ему в грудь, удерживая на расстоянии вытянутой руки.

– Слушай меня и запоминай, – произнесла она, внимательно рассматривая его лицо в свете прожекторов. – Аллу никто не находил. В том смысле, что никто на нее не наткнулся. Был анонимный звонок в охрану парка. Телефон есть на сайте и на щите перед главным входом. Кто говорил – понять невозможно. Голос искажен. Звонили из таксофона с соседней улицы. Камер нет, сразу говорю. Но мы просмотрим все камеры с прилегающих улиц. Просмотрим покадрово, будь уверен. Мы найдем этого урода, Гена! Посмотри на меня!

Он мало что мог видеть. Свет прожекторов бил ему в лицо. Аня высилась перед ним темной безликой фигурой с растрепанными волосами, которые после удара по голове не закалывала. Ей было больно.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил он хрипло, пытаясь заглянуть ей за спину.

– Чтобы ты вел себя как профессионал.

– Постараюсь. – Он убрал ее кулак со своей груди, легонько подтолкнул в плечи. – Идем уже.

– Гена, я не все сказала. – Аня стояла как вкопанная.

– Говори!

– Ее убили несколько иначе. Ей перерезали горло и выпустили кровь, – скороговоркой произнесла она. – Смерть наступила приблизительно в два часа дня.

Перед глазами всплыло лицо Осетрова – фальшивая улыбка, руки, перепачканные – с его слов – красной краской по локоть. Гена приехал к нему в начале четвертого. Потом вез в отдел, допрашивал. Отпустил и поехал на дачу. И пока все это происходило, Аллы уже не было в живых? Ее кровь вытекала из нее, превращая ее мертвое тело…

Его стошнило прямо Аньке на кроссовки.

– Твою мать, Сидоров! – прошипела она, вытирая блевотину о траву. – Возьми себя в руки!

– Когда я забирал Осетрова, он вышел из дома с руками по локоть в крови. Мне потом сказал, что это краска. Пурпур какой-то. Что он сейчас пишет картину и там этого цвета много.

– Могло быть и так, – кивнула Аня. – Не думаешь же ты, что он вышел в крови тебя встречать? А если бы ты вошел в дом? И обнаружил тело Аллы? Нет, майор, как ни складно, как бы тебе ни хотелось, но версия трещит по швам.

– Защищаешь любовника? – прошипел он неприятным даже самому себе голосом.

И снова ее кулак уперся ему в грудь.

– Мы не спали, если что! – произнесла она строго. – И если ты и дальше продолжишь его преследовать лишь потому, что я ему понравилась, то я буду ходатайствовать, чтобы тебя отстранили от дела. Я уже не говорю о гибели Аллы, тут тебе точно ничего не светит.

– Она не была моей женой, – возразил он слабым голосом. – Меня не могут отстранить, потому что она не была моей женой. Я могу сказать, что мы просто с ней дружили.

– Ага! Так это теперь называется, да? – фыркнула она, брызнув слюной ему прямо в лицо. – Ну и сволочь же ты, Сидоров! Все, соберись. Идем.

Алла была почти полной копией Людмилы Паршиной. То есть не сама она, а ее тело, посмертная маска. Наголо бритая голова. Волосы, измельченные в труху, лежали горкой на лице.

– Ну что за хрень, а?! – приседая на корточки возле тела, возмутилась Аня. – Ничего удивительнее этот извращенец придумать не мог?! Зачем так?

Гена стоял в ногах Аллы, рассматривая мертвое тело, которое еще пару дней назад обнимал. Он остолбенел. Он будто тоже умер. Почему ничего не чувствовал? Ни боли, ни страха, ни тоски. Ничего из набора чувств, которые сопровождают потерю. Странная отстраненность, холодные мысли, к примеру, о том, как так можно измельчить волосы? На чем?

– Это какая-то машина, – ответила ему Анна, поднимаясь в полный рост. – Вполне возможно, что приспособление для утилизации садового мусора.

– Я так и думал.

– Что ты думал? Вот что ты думал? – зашипела она ему на ухо. – Что художник в саду держит машинку по утилизации сучьев и картофельной ботвы? Я ее у него не видела.

– Была в его гараже? – удивился Гена.

– Не была, но… Но он не единственный, у кого частный дом.

– Но, согласись, в квартире такую штуку держать хлопотно. Она громоздкая. Да и шума от нее много.

– Согласись, что если убить Аллу у него было время, то обставить все именно так, сидя у тебя в допросной, явно проблематично.

Она повернулась спиной к поляне, где сворачивались эксперты, и, взяв его под руку, повела прочь.

Когда на месте происшествия закончились все мероприятия, села в его машину за руль, с трудом впихнув его на пассажирское место.

– Еще дорожного происшествия нам не хватало, да! – задвинула ногой его ноги и захлопнула дверь.

– А твоя тачка где? – поискал он глазами по стоянке, откуда уже отъехала машина скорой с телом Аллы.

– Я не на машине. Меня забирали от дома. Ты это… – Аня поехала со стоянки. – Определись, где ночевать станешь? Куда тебя везти?

– К тебе. Других вариантов нет. – Гена прикрыл глаза и произнес виновато: – И пойми, я не пользуюсь ситуацией. Просто не могу сейчас быть один. Мне страшно.

Она не стала задавать вопросов и привезла его к себе.

– Есть хочешь? – спросила Аня еще в лифте и тут же предупредила: – Но учти, ничего, кроме яичницы, предложить не могу.

– Есть буду. Я ужинал, кажется, еще в прошлой жизни.

Скинув обувь, он прошел на кухню и странно обрадовался, обнаружив на столе ее чашку с недопитым чаем. В прошлый раз здесь было почти стерильно чисто, и ему стало не по себе.

– Как твое самочувствие после нападения? – Он кивком указал на полоску пластыря, выглядывающую из-под челки.

– Жива, – подергала Аня плечами.

Она стащила с себя кофту от спортивного костюма, оставшись в спортивных штанах и футболке. Достала из холодильника яйца, сливочное масло и упаковку с тонко нарезанной ветчиной. Все быстро и одновременно отправила на сковородку.

Он мог бы сказать ей, что это неправильно, что надо дождаться, когда растает масло, потом обжарить ветчину с двух сторон и уже потом залить все яйцами. Но ее хаотичные, неправильные движения неожиданно действовали на него умиротворяюще. Все было привычным, из прошлой жизни, от которой, как ему поначалу думалось, он устал. А потом скучал дико.

– Как такое могло с ней случиться? – вырвалось у него неожиданно.

Он не хотел нести сюда все то страшное, что видел в парке. Это было не просто делом. Это было личным делом. Но вырвалось.

– Она заходила в соцсети утром. До одиннадцати часов, если быть точным. Потом все – она пропала отовсюду.

– Ты ей звонил? – Аня вывалила яичницу с недожаренной ветчиной в тарелку, поставила перед ним, вилку воткнула в середину блюда. – Ешь, Сидоров.

– Нет, я ей не звонил. Мы нехорошо расстались. Я говорил тебе, что ушел.

– Говорил. Но это же… То, что она устроила слежку за мной со своей подругой, не повод для того, чтобы так резко рвать отношения. Я тут звонила своей хорошей знакомой, она работает в одном магазине женской одежды, я там все себе покупаю. Возят на заказ. Так вот, после моих вопросов она вспомнила, что девушка, похожая на Аллу, регулярно делала у них заказы. И я подумала, что она могла следить за мной, чтобы…

– Чтобы быть на тебя похожей. Чтобы копировать твои привычки, – перебил он ее, рука с вилкой застыла над тарелкой. – Чтобы посещать те же самые рестораны. Чтобы гулять по тем же аллеям. Думаешь, я такой идиот, что не понял? Поначалу принял все это за совпадения. Мало ли, думал, вдруг ей тоже нравятся те же самые места, что и тебе. Когда узнал о слежке, дошло…

– И не смог простить? И не позвонил, не захотел помириться?

– Нет.

– Но почему, Сидоров? – всплеснула Аня руками, замирая посреди кухни. – Почему ты так с ней?

– Потому что не любил ее. И сказал ей об этом, когда уходил. И это те слова, после которых возврат и контакт невозможны. Разве нет?

Наверное, они одновременно подумали о том, что когда он уходил от нее, то таких слов не говорил. Наверное… Но вслух никто этого не произнес.

– Если бы ты не был таким скотом, возможно, девушка была бы жива, – проворчала Аня, усаживаясь напротив Гены и хватаясь за чашку с давно остывшим чаем. – Прости. Забей. Это я так, из-за личных обид… Надо восстановить весь ее день по минутам. Я уже дала задание определить местонахождение ее телефона, пока он еще был включен. К утру обещали результат.

– Но я же говорю, что в соцсетях она была в одиннадцать примерно.

– Это не значит, что прямо тогда ее телефон сразу выключился. Она могла не заходить в соцсети при работающем мобильном, – проговорила Аня скороговоркой, взгляд ее ушел в себя.

Так всегда было, когда она думала. И в этот момент ей можно было подсунуть не только чашку с прошлогодним чаем, но и картонку вместо вафель.

Гена исподлобья наблюдал за бывшей женой и глотал яичницу с ветчиной, почти не пережевывая. Ему было очень, очень стыдно за те чувства, что он сейчас испытывал. Он скот, Анька права. Он совершенно точно не должен был ощущать облегчение и спокойствие. И уж тем более комфорт. Это извращение какое-то! Он самый великий засранец в мире!

Сначала он предает свою жену, изменяет ей, потому что устал от великого семейного противостояния. Потом, окунувшись в новые отношения, ежедневно работает над собой, уговаривая себя, что все у него идет хорошо и именно об этом он всегда и мечтал. А когда новые отношения рухнули, потому что не были даже замком на песке и карточным домиком, он испытал странное облегчение.

И сейчас, сидя в кухне своей бывшей жены и глотая ее скверно приготовленную яичницу, он ощущает себя едва ли не самым счастливым человеком. И совершенно точно знает, что никуда не хочет отсюда уходить. И по женщине, сидящей напротив, он скучал все это время. Потому что…

Да потому что любил ее! Только ее! Всегда!

Хорошо, что Аня сейчас думает о деле. Хорошо, что погружена в разрабатывание версий и планов разыскных мероприятий на завтрашний день. И, возможно даже, уже строчит мысленный отчет руководству. Иначе распознала бы его настроения. И, может, погнала бы прочь.

– Доел? – строго глянула бывшая жена на его пустую тарелку. – Доел. А теперь вали спать. Сам постелешь себе в гостиной. Все постельные принадлежности на прежних местах. Я ничего не меняла.

И ушла в спальню, даже не сделав попытки убрать со стола свою пустую чашку и его грязную тарелку.

Все по-прежнему, все привычно и не забыто.

Он чувствовал себя бессердечным уродом, со странным ощущением умиротворения засыпая на любимых простынях в сине-серую полоску…

Утро началось с грохота посуды в кухне и громкого Аниного голоса. Она с кем-то говорила по телефону. То хвалила, то ругала. На Гену, появившегося в дверях кухни в одних трусах, глянула хмуро и жестом предложила занять ее место у плиты. Там готовилась овсяная каша, судя по запаху, успевшая подгореть.

– Ольховцев, ты мне мозг не делай. Быстро шуруй в кофейню и выпотроши там персонал на откровение! – Последовала пауза, заполненная неясной речью Ольховцева в телефоне, и снова: – Мне плевать, Олег, что кафе открывается еще через час. Ты! Ты туда поезжай. По пробкам пока проканителишься, прибудешь как раз к открытию. Все…

– Ольховцев вышел на работу? – спросил Гена, помешивая кашу. – Я так понял, установлено местоположение телефона Аллы?

– Да. Вчера с половины одиннадцатого до часу дня ее телефон засветился в кофейне. – Аня как-то странно глянула на него. – В «Страусе».

– Ничего себе, – он отреагировал почти без удивления.

Алла его туда заводила неоднократно. Щебетала про неожиданное открытие, про то, что ей кто-то посоветовал это место и бла-бла-бла. Он слушал, не возражал и не рассказывал, что это место было любимым их с Анькой. Немного удивлялся, конечно, что Алла ухитрилась влюбиться именно в то место, которое нравилось Анне. Но счел это простым совпадением. А на деле оказалось…

– Два с половиной часа одна она там быть не могла, – все сильнее хмурилась Аня. Покосилась на кастрюльку с подгоревшей кашей. – Да выключи ты уже плиту. Кашу не спасти. Подгорела. Придется лопать бутерброды. Сделай, Сидоров. Я в душ. Потом вместе на работу. Начальник звонил. Ждет с докладом к десяти…

Бутерброды, как всегда, они употребляли на ходу, налив приготовленный им кофе в маленький термос. Обжигались кофе, споря и возражая самим себе. Наконец Аня сдалась.

– Да, согласна, что Осетрова из виду упускать нельзя. Слишком все как-то тесно закручено вокруг него. Да и умолчал он про штрафы, которые приходили ему за езду Паршиной на его же машине. Надо вызвать его еще раз на допрос.

– У него в доме надо произвести обыск, – подруливая к своему месту на стоянке перед отделом, сказал Гена.

– Основания? – покосилась она хмуро в его сторону.

– Найдутся основания. Вон, смотри, наш гений летит навстречу. Не иначе что-то удалось узнать.

Гением они называли молодого выпускника Полицейской академии – Гришу Ростова. Он сам себе выбрал профессию, вопреки воле родителей, желающих видеть его бизнесменом. И ни разу никто из его коллег не пожалел о его выборе. Он просто творил чудеса!

– Товарищ подполковник! – крикнул Гриша, подбегая с листом бумаги. – Мне удалось узнать, с кем вчера была в кафе погибшая с половины одиннадцатого до часу дня.

– И с кем, Гриша? Доброе утро, – приветливо улыбнулась Аня молодому сотруднику.

– Доброе утро. Здравствуйте, товарищ подполковник, – он глубоко вдохнул, восстанавливая дыхание. – Извините… Она была с Осетровым Валерием Павловичем.

– Не может быть! – воскликнула Аня.

– Ничего себе поворот. Я так и думал, – покивал Гена.

– Но он мог просто там пить кофе и…

– Никак нет, Анна Сергеевна. Когда установили местоположение их телефонов, я позвонил одному своему приятелю. Он там работает менеджером. Он по моей просьбе просмотрел записи с камер и переслал мне их. Погибшая Иванова совершенно точно сидела за одним столиком с художником Осетровым.

– Ну, допустим, – она покусала губы, которые, как всегда, забыла подкрасить с утра. – Посидели, поговорили. Выпили кофе и разошлись в разные стороны.

– Никак нет, товарищ подполковник, – виновато глянул Гриша, словно сам что-то натворил. – Ушли они одновременно. И направились в одну сторону. Мой приятель мне записи со всех камер прислал. И с той, которая бьет на парковку, тоже.

– И что там случилось на парковке? Не томи, гений! – нервно прикрикнула на него Аня.

– Там ничего такого не случилось сверхъестественного, Анна Сергеевна. Как сели в машину, не видно, но… Ушли они вместе.

Глава 11

– Что ты мямлишь, подполковник?! – глянул на нее исподлобья Якушев, оставив ее после совещания в своем кабинете. – Доложить по форме не можешь?

– Я докладывала, товарищ полковник, что за Осетровым выехала группа, но его не оказалось дома.

– О как! Не оказалось дома! А почему? – его голос стал тихим, шелестящим, как шорох опавших листьев под ногами. – Хочешь, скажу?

Анна молчала, стоя навытяжку у двери. Там ее остановил окрик полковника Якушева. Там она до сих пор и стояла, поскольку команды присесть за стол не было.

– А потому, что ты не верила, что художник Осетров причастен. И водила следствие кругами вокруг его персоны. – Якушев откинулся на спинку кресла, прищурился в ее сторону. – Может, потому, что завела роман с фигурантом?

– Никак нет, товарищ полковник. – тихо возмутилась Аня. – Никаких личных отношений с фигурантом я не заводила.

– Но в кафе «Страус» ты с ним ходила? Кофе пила, сидя напротив за столиком?

Она промолчала, катая в голове, кто ее мог выдать? Гена не мог, он не знал. Даже если бы и знал, не стал бы «стучать» на нее начальству. Даже из вредности. Ольховцев? Он опрашивал сотрудников кофейни. Они могли вспомнить. А если не вспомнили, записи с камер услужливо предоставили информацию.

Неужели Ольховцев доложил?

– Не надо плохо думать о своих подчиненных, – сложились догадливой улыбкой тонкие годы Якушева. – Я потребовал записи с камер «Страуса». И сам их просмотрел. Интересно было наблюдать…

– За чем? – вырвалось у нее.

– За тобой, Аня.

Якушев встал с места и медленным шагом двинулся к двери. Дошел до Анны, встал совсем близко. Ноздри ей тут же защекотал аромат его мятного ополаскивателя для рта. Ей всегда казалось, что он им злоупотреблял.

– Чем так хорош этот художник, Смирнова? Чем он лучше меня?

Его сощуренный взгляд ей не нравился. И сам Якушев ей не нравился тоже. И его пристальное внимание после ее развода раздражало.

– Я не привыкла кого-то в чем-то сравнивать, – она сделала осторожный шаг назад, спина тут же уперлась в притолоку. – Тем более своего руководителя с фигурантом дела.

– Я мог бы быть тебе не просто руководителем, Смирнова. Я мог бы быть тебе близким человеком. Но ты все время воротишь от меня нос.

Якушев был очень высоким. Он возвышался над ней на голову. Стоял слишком близко. Дышал в лицо мятным перегаром. Ее замутило.

– Простите, товарищ полковник, но мы уже все обсудили. Полгода назад, – напомнила ему Аня.

Ловко вывернулась и встала боком, уперлась плечом в дверь, чтобы удрать при первой возможности.

– Да, помню, – он понял язык ее тела, нехорошо хмыкнув, вернулся на свое место. – Ты просила дать тебе подумать. Я жду, жду, а ты тем временем…

Она молчала. Оправдываться не собиралась. Не за что! Она еще полгода назад решила: станет настаивать – прямо скажет, что он ей не нравится. Но полковник вел себя смирно. Не приставал. Не пытался прижать. Сегодня что-то его разобрало.

– А ты тем временем крутишь хвостом не пойми с кем! – все никак не унимался Якушев. – И в чем дело-то, Ань? Я вдовец. Ты в разводе. Никаких преград. Я на пенсию не сегодня завтра уйду генералом. Свое место тебе согрею, а ты…

Она снова не нашлась, что ответить.

– В общем, я так решил… – он чуть приподнялся с кресла, уперев кулаки в стол. – Коли ты – одинокая баба – не желаешь отвечать мне взаимностью, то…

– Мы с Геной помирились, Иван Ильич, – выпалила она, не дав договорить Якушеву.

Она же догадывалась, что он сейчас скажет. Он предложит ей написать рапорт о переводе. А она не желала уходить, вот! Ее здесь все устраивало: и коллектив, и то, что работа недалеко от дома, да и должность начальника отдела ей никто не подарит, переведись она прямо сейчас.

– С Геной? С Сидоровым? Помирились? – Якушев выглядел ошарашенным. – И когда успели? Он же жил с этой… Ну, которую убили…

– Аллой Ивановой, – подсказала Аня. – Он ушел от нее.

– О как! И когда успел? – недоверчиво улыбался начальник.

– На днях, – не стала она вдаваться в подробности. – Мы решили с ним снова попробовать. Начать все сначала.

– А это не он ее, а, Смирнова? – с противным хохотком поинтересовался Якушев. – Убил, потому что надоела. Потому что к тебе захотел снова вернуться. Как тебе такая версия, подполковник?

– Никуда не годится, Иван Ильич, – она толкнула плечом дверь, слегка приоткрывая. – У Сидорова на весь день алиби. И на вечер тоже. И на ночь.

– Ну с ночью-то понятно. Ладно… Иди ищи своего мазилу. Не найдешь – стружка полетит с тебя, как с Буратино. Свободна…

По коридору до своей двери Аня летела с красным лицом. Она чувствовала, как горят ее щеки, зеркала не надо было. Кто-то ее приветствовал. Кто-то с удивлением смотрел ей вслед. Она не видела ни людей, ни стен, двигалась на инстинкте.

– Ольховцев где? – выпалила она, влетая в кабинет.

– Все еще в «Страусе», снимает показания. Изымает записи по протоколу. Все как положено. – Гена с изумлением рассматривал ее со своего рабочего места. – Что-то случилось? Ты чего такая вся?

– Какая? – Аня рухнула в свое рабочее кресло.

– Красная! Тебя словно кипятком облили. Влетело от Якушева? Чего он тебя оставлял?

Она молчала минуту, размышляя: рассказать или нет, рассказать или нет?

Умолчит – Якушев у него спросит, а Гена удивление изобразит. И тогда будет только хуже. Расскажет – Сидоров того и гляди сегодня вечером в койку к ней попросится.

– Блин! – стукнула она ладонью о стол. – Как же вы меня все достали! Блин!

– Понятно, – скрипучим голосом отреагировал бывший муж. – Опять приставал с непристойными предложениями?

– Ты знал?! – ошарашено вытаращилась на него она.

– Не знал. Догадывался. Очень подробно он расспрашивал меня однажды о нас с тобой. Что, как, насовсем разбежались или что?

– В тему дня, Сидоров, – перебила его Аня, хмуро рассматривая симпатичную физиономию, которую еще неделю назад не хотела даже вспоминать, не то что видеть. – Я ему сказала, что мы снова вместе.

– А мы вместе? – Конечно, этот гад обрадовался. – Я могу уже считать себя твоим мужем? Снова могу?

– Нет, – прервала она его веселье. – Просто он меня уже достал своим предложением. И ладно бы непристойным! Тут я еще могла бы пободаться. Он замуж меня тащит!

– Ну-у, это он не подумал. Не взвесил все досконально. Какая из тебя жена генерала? – Многие были в курсе, что начальник ждет очередное звание, Гена тоже знал. – Если ты сама генерал! Хозяйка так себе. Его грядки в загородном доме сорняком зарастут. И цветы завянут. Надо бы раскрыть ему глаза на все это. И еще, самое главное…

– И что же?

– Ты совершенно не умеешь готовить! Вот как ты вчера жарила мне яичницу, а?..

Аня понемногу успокаивалась. Генка, хоть и сволочь, но все же своя сволочь, проверенная. И он ее не сдаст.

– Ладно, заканчивай веселье, – проворчала она. – Что у нас в сухом остатке?

– У нас две жертвы с идентичными признаками убийства. Только одной удар ножом пришелся по ключице. Обе были знакомы с Осетровым, что дает нам право рассматривать его как подозреваемого. К тому же он подался в бега, что подозрение только усиливает. К тому же некто, напавший на тебя с целью совершить убийство, приехал в твой двор на его машине. То есть на машине, до сих пор оформленной на него.

– Это лишь предположение, – вяло отмахнулась Анна и осторожно тронула полоску пластыря на лбу. – Тот, кто приехал на его машине, мог просто сидеть и наблюдать, как на меня нападают. Любоваться, так сказать. Мог вообще мимо ехать. Мог и маршрут совпасть, как в ситуации с Паршиной. Твоя Алла думала, что Паршина за мной следит. А она просто ездила привычной дорогой. Меня в этой связи другой вопрос интересует: кто ездит на этой машине сейчас? Доверенность была выдана на Паршину Лидию. Она мертва. Кто катается на тачке?

– По закону, никто не может, кроме хозяина. Если только…

Гена смотрел на нее удовлетворенно-проникновенно. Вот нравилось ему, что все сходилось на Осетрове. Убей нравилось!

– Если только он не оформил генеральную доверенность еще на кого-нибудь. А?

– Оформил и промолчал. Почему? Что за фокусы?

Ей было очень неприятно, что человек, которому она позволила написать свой портрет, с которым общалась довольно тесно, вдруг оказался таким лжецом. И это она еще не спешила его в убийцы записывать. Тогда вообще…

– Что с обыском в его доме?

– Обыск в доме Осетрова состоится примерно через полчаса, – взглянул Гена на свои наручные часы.

– Почему именно через полчаса? – не поняла она.

– Потому что именно столько времени нам понадобится, чтобы доехать до коттеджного поселка, где он построил себе дом по собственному проекту. Едем?

– А ордер?

– Уже у меня. Пока ты с Якушевым расставляла точки с запятыми, я его получил.

– А группа? Эксперты и…

– Все уже в машине, ждут команды.

– Едем, – скомандовала Аня, вскакивая с места.

Они доехали даже раньше, не через полчаса, а через восемнадцать минут. Воспользовались служебным положением и включили мигалку. Гена пригласил понятых из соседей. Аня пошла по участку. В дом еще успеет. Ей надо сначала здесь, на улице, осмотреться.

Обычный участок. В меру ухоженный, в меру зеленый. Где-то срочно требовалось прополоть сорняки – газон паршивел. Где-то нужен был полив. Полог огромного красного зонта покрылся пылью. Хозяин давно не складывал его, не промывал из зеленого резинового шланга. Тот валялся в дальнем углу у забора, свиваясь неправильными восьмерками.

Он всегда так валялся, Аня помнила. Осетров признался, что каждый раз сворачивать шланг для него обременительное и нудное занятие. К тому же лишенное смысла. Шланг все равно будет размотан на следующий день.

Аня тогда его про себя поддержала. Она бы точно не стала этого делать. И на даче навсегда избавилась от шлангов, устроив систему полива по часам из труб.

Она ходила и ходила и все не могла понять, что ищет.

– Эй, ребята, – громко позвала она, встав возле груды досок – большой, почти достающей ей до груди.

На ее зов прибежали Гена и Ольховцев – он присоединился к ним по дороге, закончив все дела в кофейне «Страус».

– Что случилось? – обеспокоенно глянул на нее бывший муж.

– Это надо разобрать, – указала она пальцем на доски, набросанные кучей кое-как. – В доме что-то нашли?

– В самом доме ничего важного. Все чисто, почти стерильно, – доложил Ольховцев. – Джип в гараже. Тоже вычищен до блеска.

– В мастерской есть интересные вещи. – Гена встал перед кучей досок, озабоченно потирая подбородок. – Твой портрет, например. Когда же ты успела ему попозировать, подполковник Смирнова?

– Я знала, что он писал мой портрет. Но я не позировала. Он писал с моей фотографии.

– И ты разрешила? – уточнил он с неприятным выражением лица.

– Разрешила.

– Зачетно, Ань! – фыркнул Гена со злостью. – Ты позволила фигуранту писать свой портрет.

– Он мог сделать это и без моего разрешения! – огрызнулась она.

– Но фотографировать-то ты себя ему позволила! – еще злее выпалил он.

– И Аллу Иванову он тоже фотографировал, – неожиданно вставил Ольховцев. – Это я и на записях видел. И официант подтвердил. На телефон фотографировал. И насколько мог слышать официант, Осетров уговаривал Аллу на портрет.

– Ее портрета нет, – хмуро глянул на Ольховцева Гена. – Как нет и набросков с пурпуром. В котором он якобы перепачкал руки.

– Когда бы он успел? – округлил глаза Ольховцев. – Только вчера фото сделал в кафе. Потом его сразу к нам в отдел, а потом он сбежал.

– Ага, при этом успел убить Иванову, сбрить ей волосы, измельчить их… – он пнул нижнюю доску. – Что мы тут должны найти, подполковник?

– Что-то, что не дает мне покоя. Раскидывайте…

Они нашли эту машинку! Не слишком большая: семьдесят на семьдесят сантиметров, она уместилась в картонную коробку из-под какой-то бытовой техники. Не разобрали какой – название давно стерлось. Но вот в том, что машинка была для утилизации садового мусора, сомнений не возникло.

– А вот и волосы. Чудом остались. На барабан намотались, – бубнил эксперт Рома, выкладывая тонкие белые волосы в герметичный контейнер.

– Это волосы Аллы! – ахнул шепотом Гена, и его затрясло. – Сволочь! Гад! Найду… Ты видела эту машину, Ань, в его саду, да? Видела раньше?

– Нет. Не видела, хотя и гуляла по саду.

– Тогда почему заставила нас эту свалку разгребать?

– Потому что ее раньше здесь не было, – она пожала плечами и глянула на Рому, сидевшего перед садовым инвентарем на корточках. – Что с отпечатками пальцев, Роман?

– А вот отпечатков-то и нет, товарищ подполковник. Ни единого. Машинку тщательно вымыли. Наверное, из того вон шланга.

Аня в три шага оказалась у забора, схватила конец шланга с навинченным краном.

– Шланг сухой! Роман, взгляни потом.

Эксперт кивнул согласно, собирая что-то в пробирку.

– Что там еще? Кровь? – нахмурилась Аня так, что ранка на лбу заныла.

– Вода. Капли воды, которой обмывали это замечательное устройство. Решил собрать. Мало ли где ее обмывали. Может, из-под крана, может, из шланга… – Он как раз подошел, присел и рассматривал теперь шланг через лупу. – Если и из шланга, то точно не из этого. Этим не пользовались минимум неделю. Сообщу о результатах после анализа.

– Роман, в доме следы замытой крови имеются?

– Не обнаружено, – ответил тот меланхолично.

– Ну хоть что-то есть? – спросила Аня, бросив взгляд исподлобья в сторону Гены.

Тот все еще стоял столбом возле садового инвентаря и не сводил взгляда с барабана, на который намотались волосы Аллы. Кулаки сжаты, щеки бледные, губы крепко сжаты.

Что творилось сейчас в его душе, можно было только догадываться. Винил ли он себя в том, что так несвоевременно ушел от Аллы? Считал ли, что она осталась бы жива, не уйди он посреди ночи? Когда-нибудь он непременно об этом ей расскажет.

Но Гена высказался уже через минуту. И сказал совсем не то, что Аня предполагала.

– Алла была помешана на своих чувствах, – проговорил он, когда Аня повела его в мастерскую осмотреть все снова и вместе.

– К тебе?

– Да. Это было что-то ненормальное. Поэтому она и за тобой следить начала. – Он не смотрел на нее, он глядел себе под ноги, будто боялся споткнуться. – Я тут подумал… А что, если она начала и за Осетровым следить? И их встреча в кофейне не случайна? Может, видела вас как-то вместе. Может, из новостей что-то узнала. И решила за ним проследить. Что-то обнаружила и… Черт!

Он все же споткнулся и встал, уткнувшись лбом в стену на пороге мастерской художника. Плечи его пару раз вздрогнули.

– Прости, Ань! Жалко ее! И гадко от себя… Знаешь почему?

– Потому что оставил ее? – Она уже ходила по мастерской, внимательно рассматривая образцовый порядок.

– Нет, не поэтому. – Он глянул на нее и шагнул следом. – Потому, что засыпал вчера на наших простынях почти счастливым…

В отдел они возвращались на разных машинах. Аня так захотела.

– Вот я так и знала, что подобная фигня произойдет! – вспыхнула она, сразу как он признался. – Как у тебя все просто, Сидоров! Разбил мне сердце, потом разбил его Алле, отряхнулся – и все, уже готов к новым отношениям. Зашибись!