Текст книги "Далет-эффект"

– Корабль, – произнес Арни, и теперь, когда он снова подумал о работе, с его лица исчезли все следы эмоций. – Нам нужен корабль. Когда мы начнем испытывать более мощную… – Он замолчал, и они оба глянули по сторонам, не поворачивая головы, словно заговорщики. Затем Арни продолжил почти шепотом: – Нам понадобится более мощная установка. Та, первая, слишком мала и годится лишь для подтверждения правильности теории. Новую установку надо будет испытывать в более крупном масштабе, чтобы убедиться, что она способна не только на такие глупости, как взрыв лабораторного оборудования.

– Она сработает. Я уверен, она сработает.

Арни криво усмехнулся и протянул руку к бутылке.

– Выпьем еще шнапса.

Глава 4

– Это вопрос безопасности, – сказал Скоу.

Вообще-то его имя было Ланкильде,[5]5
  Длинный источник (дат.).


[Закрыть] но он никогда не упоминал его, и не без причины. «Скоу, – настаивал он, – зовите меня просто Скоу», словно призывая весь мир к непринужденной простоте общения, как в бильярдном зале. (Привет, Хансен. – Привет, Енсен. – Привет, Скоу.) Однако к окружающим он всегда обращался исключительно корректно.

– К безопасности надо относиться серьезно, герр профессор Расмуссен, – убеждал он, одновременно наблюдая за всем, что происходит вокруг. – У вас есть что-то, требующее охраны, поэтому надо все время быть начеку.

– То, что у нас есть…

– Не говорите мне об этом, я настаиваю. Чем меньше народу знает, тем меньше болтают. Разрешите мне только охранять вас, и работайте себе спокойно.

– Бог мой, дружище, да мне не о чем беспокоиться. Мы совсем недавно начали работу, и о нашем проекте еще никому не известно.

– Вот так должно оставаться и впредь. Я предпочитаю принять меры в самом начале – или даже до начала работы. Если все будет шито-крыто, никто ничего не сможет пронюхать.

Скоу любил подделывать свою речь под простонародный говор и потому казался простоватым, каким на самом деле вовсе не был. Когда он стоял, засунув руки в карманы поношенного твидового пиджака и слегка накренившись в сторону, он выглядел совсем как обычный пьянчужка. Бесцветное лицо и рыжеватые редеющие волосы усиливали эту иллюзию. Но Ове знал, что это и вправду не более чем иллюзия. Скоу служил в полиции уже много лет, прекрасно говорил по-немецки и во время войны был с оккупантами на короткой ноге, играл с ними в карты в Эльсиноре, что давало основание согражданам считать его презренным коллаборационистом. Одновременно он возглавлял подполье в этом районе, и его искривленная поза была результатом того, что бывшие собутыльники сумели-таки его подстрелить. Он, однако, успел выпрыгнуть со второго этажа, прежде чем они явились в госпиталь, чтобы расспросить его поподробнее. Теперь он был связан с неким правительственным комитетом – Скоу не любил вдаваться в детали по этому поводу. В конечном счете все сводилось к вопросам безопасности, которые он имел право решать по собственному усмотрению. Вот уже больше месяца он сновал вокруг и внутри лаборатории, налаживая систему охраны и устанавливая ее правила, чтобы все, чему надлежало быть секретным, было таковым.

– Все это очень напоминает детективный фильм, герр Скоу, – сказал Арни. – Если бы мы погрузили установку в кузов и прикрыли сверху брезентом, никто ее и не заметил бы.

– Просто Скоу, если вы не против. Искусство ведь основано на реальности, кино заимствует у жизни. А мы можем позаимствовать у кино. Меры должны быть приняты. Это вопрос безопасности.

Спорить с ним было невозможно. Они ждали, сидя в здании Института Нильса Бора. В это время к погрузочной площадке подъехал красно-черный почтовый фургон. Дав задний ход, он чуть не опрокинул штабель ящиков с молочными бутылками, послышались крики: «Стоп, Хенрик!», «Lidt endnu! Ser den der!»,[6]6
  Еще немного! Все, хватит! (дат.)


[Закрыть] и наконец задняя дверь фургона вплотную приблизилась к краю платформы. Два молчаливых почтальона, громоздкие в своих рыжевато-розовых куртках, грохоча деревянными подошвами, грузили в фургон какие-то свертки. Сразу было видно, что это не простые почтальоны: ни один нормальный датский почтальон не упустил бы случая поболтать с охранниками, стоявшими рядом. Скоу молча показал на ящики с установкой, и они так же молча втолкнули их внутрь. Широкие двери захлопнулись, защелкнулся тяжелый замок, заурчал мотор, и фургон выехал на дорогу. Они провожали его взглядом, пока он не затерялся среди утреннего транспорта.

– Почтовые фургоны нельзя назвать невидимками, но в том, что они почти незаметны, сомнений нет, – заметил Скоу. – Наш фургон приедет в центральное почтовое отделение на Кёбмаергаде, смешается там с другими такими же грузовиками, а через пару минут – с новыми номерными знаками, разумеется, – отправится к набережной. Я предлагаю, господа, поехать и встретить его там.

Скоу повез их в своем автомобиле – потрепанном «Опеле» неопределенного возраста, то и дело сворачивая в узкие переулки, то вписываясь в транспортный поток, то вырываясь из него, пока не убедился, что их никто не преследует. Он припарковался рядом с бухтой и отправился на поиски телефона. Ове и Арни пошли вперед. Холодные воды Эресунна несли с собой из Швеции пронизывающий северный ветер, серые облака низко нависали над головой.

– Похоже, пойдет снег, – сказал Ове.

– Это и есть наш корабль? – спросил Арни, глядя в дальний конец причала, где виднелось одинокое судно.

– Да, «Белый медведь». Мы решили, что он подходит нам лучше всего. В конце концов, мы не так уж уверены насчет давления, а это хоть и старый, но все-таки ледокол. Я видел, как он прошлой зимой расчищал здесь проход к гавани.

Двое массивных полицейских в долгополых шинелях смотрели в сторону Швеции и не обратили на них никакого внимания точно так же, как и двое не менее крупных мужчин, сидевших в автомобиле на полпути к ледоколу.

– Скоу спустил своих сторожевых псов, – заметил Ове.

– Сомневаюсь, что у них сегодня будет много работы. В такую погоду вряд ли найдется много желающих прогуляться по набережной.

Над ними в тумане высился борт корабля – черная стена с выпуклыми рядами заклепок. Трап был спущен, но на палубе никого не было видно. Они медленно взобрались наверх по скрипучей наклонной доске.

– И в самом деле древний, – сказал Ове, когда они поднялись на палубу. – Только слегка грязноват для белого медведя.

Из топки котла далеко внизу поднималась по трубе и взвивалась вверх узкая струйка черного дыма.

– Старый, но крепкий, – произнес Арни, указав на массивные прочные шпангоуты. – Ледоколы нового поколения наползают на лед и ломают его своей тяжестью. А этот старичок протаранивает путь своим собственным носом. Отличный выбор для нашего эксперимента. Интересно, куда все подевались?

Словно в ответ на эти слова дверь штурманской рубки распахнулась, и оттуда вышел капитан, такой же темный и мрачный, как и его судно, в черном плаще и сапогах, с огромной пиратской бородой, закрывавшей нижнюю часть лица. Громыхая сапогами по палубе, он подошел к ним и небрежно отдал честь.

– Я так понимаю, вы и есть те самые джентльмены, которых мне приказано ждать. Капитан корабля Хоугор.

Ни в его голосе, ни в поведении не было даже намеков на гостеприимство. Они обменялись с ним рукопожатиями, смущенные тем, что по требованию Скоу не имели права представиться.

– Спасибо, что вы предоставили свое судно в наше распоряжение. С вашей стороны это очень любезно, – сказал Ове, стараясь смягчить капитана.

– У меня не было выбора. – Капитан не собирался смягчаться. – Мне приказало начальство. Команда останется внизу – это тоже было в приказе.

– Благодарю вас, – произнес Ове, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе не зазвучали саркастические нотки.

Послышался скрип тормозов – внизу, на набережной, остановился почтовый фургон, вовремя прервав их диалог.

– Вас не затруднит вызвать нескольких матросов и помочь разгрузить фургон?

Капитан Хоугор наклонился к открытому люку и проревел пару команд. На палубе тут же появилось полдюжины матросов. Им явно было любопытно, что здесь происходит, и они были даже рады возможности сменить обстановку.

– Поосторожнее с ящиками, – предостерег Арни, когда матросы несли груз вверх по трапу. – Их нельзя кидать или трясти.

– Я буду с ними так нежен, как если бы внутри сидела моя родная матушка, – заверил ученого светловолосый гигант, широкие бакенбарды которого переходили в эпические усы. Когда капитан отвернулся, матрос улыбнулся и подмигнул.

Они заранее ознакомились с планировкой ледокола и решили, что лучше всего им подойдет машинное отделение. Носовая часть отсека была отделена складной перегородкой от помещения электрика с инструментами и верстаком. Здесь же размещались распределительный щит и генератор. Наконец, что не менее важно, отсек прилегал к наружной обшивке корпуса корабля.

Под неусыпным наблюдением обоих физиков ящики были доставлены в машинное отделение и опущены наземь. Когда матросы ушли, капитан обратился к ученым:

– Я получил указание, что ваша работа требует полной секретности. Однако, поскольку один котел должен действовать постоянно, здесь будет находиться машинист…

– У нас нет никаких возражений, капитан, – перебил его Арни.

– …а когда сменится вахта, я сам приведу другого. Если я вам понадоблюсь, я у себя в каюте.

– Прекрасно, благодарю за помощь, капитан.

Они проводили его взглядом.

– Боюсь, ему все это сильно не нравится, – покачал головой Арни.

– А я боюсь, что нам некогда переживать по этому поводу. Давай распаковываться.

На монтаж оборудования ушел почти весь день. Установка состояла из четырех основных блоков, электронная начинка которых была скрыта под черными металлическими корпусами с бесчисленными шкалами и циферблатами. Между ними извивались толстые кабели с многожильными муфтами, и еще более толстый кабель тянулся к источнику питания. Пока Арни подсоединял и настраивал аппаратуру, Ове Расмуссен надел плотные рабочие рукавицы и стал внимательно изучать корпус судна, покрытый несколькими облупившимися слоями краски и испещренный заклепками.

– Вот здесь, – сказал он, постучав по выступу шпангоута, и взялся за работу, аккуратно счищая зубилом и молотком толстые слои краски, покрывавшей металл. Расчистив участок размером в квадратный фут, он принялся усердно скрести его проволочной щеткой. – Готово, – заявил он довольным голосом, снимая рукавицы и закуривая сигарету. – Блестит как стекло. Положительный контакт сюда – и через весь корпус.

– Надеюсь, так и будет. Надо подсоединить его как можно надежнее, это для нас крайне важно.

От последнего блока установки отходил гибкий волновод квадратного сечения, заканчивающийся сложным медным контактом с винтовыми зажимами. Потратив некоторое время на зачистку контакта и ворчливую ругань по поводу упрямства неподатливого материала, они закрепили его на подготовленном участке обшивки. Арни тщательно настроил установку и включил ее.

– Ток слишком слабый, – сказал он. – Но ясно хотя бы, что цепь замкнута.

Внезапно послышался резкий стук в дверь. Ове подошел и приоткрыл ее. Это был, как всегда недовольный, капитан Хоугор.

– Да?

– С вами хочет поговорить сержант. – Было очевидно, что роль мальчика на посылках ему не по вкусу.

Ове отворил дверь чуть пошире, выскользнул наружу и осторожно закрыл ее за собой. Сержант, упакованный в мундир, весь в переплетении ремней, сияющий медными застежками и высокими сапогами, держал в руках полевой телефон в кожаном чехле, провод от которого тянулся вверх по сходням.

– Мне приказали отдать вам это, сэр. Второй узел находится на причале.

– Спасибо, сержант. Оставьте его здесь, я займусь им.

Дверь, ведущая в отсек электрика, отворилась, и оттуда выглянул Арни.

– Могу я поговорить с вами, капитан?

Хоугор повернулся к сержанту.

– Подождите меня на палубе, – бросил он и замолчал, выжидая, когда тот окажется вне пределов слышимости. – В чем дело?

– Нам нужна квалифицированная помощь. Может быть, среди ваших матросов найдется хороший сварщик? Мы могли бы вызвать специалиста с берега, но это слишком долго. Речь идет об интересах страны, – добавил Арни, заметив, что капитан не торопится отвечать.

– Да, это я уже понял. Министр торговли получит мой подробный отчет об этом деле. У нас есть Енс – он работал сварщиком на верфи. Я пришлю его. – Капитан ушел, и даже топот его ног звучал раздраженно.

Енс оказался тем самым усатым гигантом, который помог перенести вниз ящики. Он появился, легко поигрывая на ходу тяжелыми газовыми баллонами и весело улыбаясь.

– Дайте-ка взглянуть на этот хитрый ящик. От Енса нет секретов – он видит все, но не говорит ничего. Ему доверяют большие секретные дела армия, флот, морская пехота, даже Институт Нильса Бора в лице, так сказать, присутствующего здесь герра профессора Расмуссена.

Ученые остолбенело уставились на него. Матрос подмигнул и кинул наземь баллоны.

– Может быть, мы все же позвоним… – начал Арни, но его прервал гомерический хохот Енса.

– Не волнуйтесь! Я все знаю, но никому ничего не рассказываю. Енс побывал в армии, в Гренландии, потом на верфях в Южной Америке. По телевизору я видел, как герр профессор получал Нобелевскую премию. Спокойно, господа, я верный датчанин, хотя и родился в Ютландии, – так это ж не значит, что всякий паршивый зеландец может задирать передо мной нос. У меня на груди даже вытатуирован датский флаг – хотите взглянуть?

Не успели они открыть рот, как Енс распахнул рубашку и с гордостью продемонстрировал датский флаг – белый крест на красном фоне, спрятанный в густых зарослях золотистых волос.

– Все это очень хорошо, – начал Арни и пожал плечами. – Думаю, у нас нет выбора. Я надеюсь, вы не будете рассказывать о том, что увидите здесь…

– Даже если палачи вырвут у меня каждый ноготь на руках и ногах, я буду только смеяться и плевать им в лицо, не говоря ни слова.

– Да, конечно. Я не сомневаюсь в этом. Проходите сюда.

Ученые посторонились, и огромный матрос втащил свое снаряжение.

– Это все из-за контакта с корпусом, – сказал Арни, обращаясь к Ове. – Нам не удалось закрепить его как следует, и сигнал не проходит. Нужно приварить волновод к обшивке.

Выслушав объяснения, Енс кивнул, его агрегат щелкнул и зашипел. Он действительно хорошо знал свое дело, капитан не ошибся. Енс убрал волновод, почистил щеткой металлическую поверхность и протер ее растворителем. После этого снова закрепил медный контакт и провел прямой и точный сварочный шов сверху вниз, весело мурлыкая себе под нос.

– Странная у вас радиоаппаратура, – заметил он, бегло взглянув на приборы. – Хотя это не радио, конечно, насколько уж я разбираюсь – сам был радистом в Индонезии… что-то связанное с физикой, очень это сложное.

– Скажите, Енс, а вам никто не говорил, что вы слишком много болтаете? – поинтересовался Ове.

– Бывало и такое, но никто не повторял этого дважды. – Матрос показал покрытый шрамами кулак размером с футбольный мяч. Потом рассмеялся. – Болтаю я много, но выбалтываю мало – и то лишь друзьям. – Он поднял сварочное оборудование и направился к выходу. – Было очень приятно поговорить с вами, господа. Не забудьте позвать старого Енса, если вам понадобится помощь. – И он исчез.

– Интересная личность, – заметил Арни. – Как ты думаешь, он проболтается кому-нибудь?

– Надеюсь, что нет. И все-таки я расскажу о нем Скоу на всякий случай.

– Ты подхватил у него микроб подозрительности.

– Возможно. Но, если сегодня все пойдет по плану, у нас в руках окажется такой секрет, который действительно нужно будет беречь как зеницу ока.

– Так, теперь сигнал проходит отлично. – Арни выключил рубильник и потянулся. – У нас все готово. Что дальше?

– Сейчас шесть, – посмотрел на часы Ове. – Я изрядно проголодался. Нас вроде бы обещали покормить на судне.

– Капитан будет в восторге. Вареная рыба, вареная картошка и безалкогольное пиво, надо думать. Нам придется ужинать по очереди. Почему бы тебе не поесть первым? Я не слишком голоден.

– После твоего детального описания меню у меня что-то тоже отшибло аппетит. Но раз уж идея моя, пойду добровольцем. До одиннадцати часов никто не приедет, так что у нас полно времени.

Арни возился с приборами, делал предварительные подсчеты – какова будет сила поля при максимальной энергии, так что время прошло быстро. Когда снаружи донесся голос Ове, он отпер дверь.

– Вовсе не так плохо, как мы боялись. Жареная свинина и красная капуста – плотный ужин в духе старых морских традиций. Если, конечно, в последнее время у тебя не появилось предубеждений против такого меню.

– Да нет. Современный иудаизм – скорее мировоззрение и культурные традиции, чем религия. Впрочем, на рынке в Тель-Авиве домашнюю птицу найти все же легче, чем свинину. Так что я пошел ужинать.

Около одиннадцати по-военному настойчиво зазвонил полевой телефон. Ове поднял трубку.

– Говорит Скоу. Наблюдатели собрались и хотят знать, когда начнется демонстрация установки.

– Передайте им – начнем прямо сейчас. Скажите, что я поднимаюсь. – Он повесил трубку и повернулся к Арни: – Ты готов?

– Готов, насколько это возможно. – Арни глубоко вздохнул: – Ты не отходи там от телефона и информируй меня обо всем.

– Обязательно. Все сработает как надо, будь уверен.

– Я очень надеюсь. Если у нас ничего не выйдет, мы оба окажемся в дурацком положении.

– Но лабораторные результаты…

– Это совсем не то, что полевые испытания. Ладно, попробуем. Ты скажи, когда начинать.

Ове пошел, следуя за телефонным проводом наверх, и открыл наружную дверь. Порывистый ветер с силой швырнул ему в лицо пригоршню мелкого колючего снега. Ове поднял воротник и поплотнее закутался в пальто. С вершины сходней он разглядел у дальней стены причала несколько темных фигур. Скоу уже поджидал его внизу.

– Если вы готовы, давайте начинать. Адмиралу Сандер-Ланге за семьдесят, да и два генерала не намного моложе.

– Премьер-министр?..

– В последний момент передумал. Но здесь его представитель. И офицеры из ВВС – короче, весь список.

– Ну что ж, мы готовы. Принесите телефон, пожалуйста. Я по-быстрому расскажу им, в чем дело, и начнем.

– Мне бы хотелось услышать некоторые разъяснения, – раздался старческий, но все еще властный голос адмирала, когда Ове подошел к группе военных.

– Я с удовольствием это сделаю, господин адмирал. Мы надеемся продемонстрировать в действии далет-эффект.

– Далет? – спросил адмирал.

– Это четвертая буква иврита. Этот символ профессор Клейн присвоил тому фактору в уравнении, который привел к открытию.

– Какому открытию? – послышался чей-то вопрос.

Ове улыбнулся. Черты лица его были почти неразличимы в тусклом свете фонаря, залепленного снегом.

– Именно это мы сегодня и увидим. Далет-эффект теоретически доказан и проверен на практике в лабораторных условиях. Сейчас мы впервые испробуем его в достаточно крупном масштабе, чтобы проверить, можно будет его использовать или нет. Поскольку проведение испытания было сильно осложнено и физическими проблемами, и вопросами безопасности, мы решили пригласить наблюдателей, несмотря на то что опыт может потерпеть неудачу.

– Неудачу? Что вы имеете в виду? – раздался чей-то раздраженный голос.

– Это будет ясно через несколько минут… – Зазвонил телефон, и Ове остановился на полуслове. – Да?

– Можно приступать?

– Давай. Начнем с минимальной нагрузки.

– С минимальной. Включаю.

– Теперь, господа, наблюдайте за кораблем, – сказал Ове, прикрыв микрофон ладонью.

Впрочем, наблюдать было не за чем. Порывы ветра волнами гнали вдоль набережной мелкую снежную пыль, вспыхивавшую в конусах света под фонарями.

Трап ледокола был поднят; на берегу рядом с провисшими причальными канатами стояли наготове матросы. Прилив отнес ледокол от края набережной, так что стала видна темная полоска воды. Волны плескались и шлепали между корпусом корабля и каменной стеной причала.

– Пока ничего, – сказал Ове.

– Увеличиваю мощность.

Наблюдатели переступали с ноги на ногу и ежились от холода. Послышался приглушенный ропот. Один из них повернулся к Ове, приготовившись высказать упрек, как вдруг воздух наполнился пронзительным тонким визгом. Он шел со всех сторон сразу, тревожный и не имеющий источника. Казалось, он рождался прямо в мозгу, заставляя вибрировать черепные кости. Болезненное ощущение быстро прошло, но вибрация осталась, хотя ее тон сделался более низким, как будто струна гигантской небесной виолончели рокотала на фоне Вселенной.

В ту же минуту со стороны ледокола послышался скрежет – корпус заскрипел сначала с одной стороны, потом с другой. С палубы донеслись взволнованные крики. Затем по всему телу корабля прошла мелкая дрожь, вокруг вскипели крошечные буруны и побежали, присасываясь к корпусу.

– Господи Иисусе, вы только посмотрите! – выдохнул кто-то изумленно.

Они смотрели. Это было невероятно.

Огромный ледокол, словно укрепленный на гигантском подводном поршне, медленно поднимался из воды. Сначала появилась ватерлиния, затем нижняя часть корпуса, окрашенная свинцовым суриком и заляпанная темными пятнами ракушек. Немного ниже свисали пучки увядших водорослей. На корме показались нижняя часть руля и гребные винты, которые поднимались из воды, пока все лопасти не оказались в воздухе. Матросы, стоявшие на причале, поспешно травили швартовы.

– В чем дело? Что это значит? – воскликнул один из наблюдателей, но его голос потонул в шуме взволнованных криков.

Метель немного утихла; отдельные вихри еще взметались и тут же уносились прочь; фонари на набережной теперь ярко освещали корабль, висящий над морем. Вода стекала с него сплошным потоком, заглушая плеск волн о каменную стенку причала.

Киль ледокола уже на добрый метр возвышался над водой.

– Арни, ты сделал это! – Ове сжимал телефонную трубку, глядя на тысячетонную глыбу ледокола, парящую в воздухе над проливом Идерхаун. – Ты поднялся уже как минимум на метр! Снижай нагрузку…

– Я и снижаю. – Голос был напряженным. – Но начинают нарастать гармоники, стоячая волна…

Внезапно с корабля донесся протяжный металлический стон, заглушивший его слова. Ледокол вздрогнул всем корпусом и вдруг рухнул как подкошенный кормой вниз, словно из-под него выдернули подпорки.

Звук был такой, как будто загрохотал во всю мощь гигантский водопад. Мгновение – и ревущая стена черной воды взметнулась у берега, встала на дыбы, как зверь перед прыжком, вырастая все выше и выше, и обрушилась на причал. Разбившись в белую кипящую пену, волна хлынула на наблюдателей, потащила их вперед и грохнула о каменную стену. Люди попадали с ног, она смешала их в кучу, потом раскидала, словно выброшенную на берег рыбу, и поползла назад широким темным полотном.

Послышались стоны и крики раненых, которым эхом вторили возгласы, доносившиеся с корабля.

– Сюда, скорее, боже мой! Это же адмирал!

– Не трогайте его – у него сломана нога, если не хуже.

– Пустите меня!..

– Вызовите «Скорую помощь», здесь раненый!

Грохоча тяжелыми сапогами, подбежали охранники; кто-то кричал в полицейский радиопередатчик. «Белый медведь» раскачивался на волнах, лязгая металлом, и, перекрывая весь этот шум, властно гремел голос капитана:

– Течь на корме – ставьте деревянные заглушки, идиоты! Дайте мне только добраться до того, кто все это устроил!

С пронзительным воем приближались полицейские машины, за ними звенели колокольчики сирен «Скорой помощи». Огни фар неслись вдоль набережной, освещая сотни крошечных водопадов, стекавших по каменным стенам.

От удара Ове чуть не потерял сознание, вымок до костей и запутался в телефонном проводе. С трудом приподнявшись, он сел спиной к стене и смотрел, как обезумевшие люди метались на фоне раскачивающегося ледокола. Он был потрясен внезапностью несчастья, видом раненых, может быть, погибших людей. Это было жутко, этого не должно было случиться.

И в то же время его переполняло такое чувство торжества, что он едва удержался от крика. Сработало! Они победили! Далет-эффект действует – точно так, как предсказывал Арни Клейн.

В мире появилось нечто новое, не существовавшее до этой ночи, и отныне мир уже никогда не будет таким, как прежде. Он улыбнулся в темноту, не замечая крови, стекающей по подбородку, не замечая даже того, что у него выбито четыре передних зуба.

…Метель продолжала кружить, то опуская густую снежную завесу, то дразняще приподнимая ее на мгновение. Человек на другой стороне пролива Идерхаен монотонно и непрерывно ругался. Это было единственное, что он мог сделать, не успев ничего разглядеть за такой короткий миг.

Он лежал на крыше пакгауза, отделенный проливом шириной в полмили от набережной Лангелине. После наступления темноты этот район был пустынен, и он без труда избежал встречи с несколькими ночными сторожами и полицейскими, проходившими мимо. В руках он держал превосходный цейсовский бинокль с 200-миллиметровым фокусным расстоянием, приспособленный для ночного видения, но даже в такой бинокль ничего не увидишь, если смотреть не на что. Снегопад начался вскоре после того, как к набережной подъехали служебные автомобили, и больше не прекращался.

Именно появление автомобилей привлекло его внимание – такая оживленная деятельность в такое позднее время, – а также передвижение группы военных, которых он не выпускал из вида. Он никак не мог понять, что все это значит. Выходило так, будто они приехали к этому проклятому причалу в кромешную тьму и метель только лишь затем, чтобы постоять и поглазеть на грязный занюханный ледокол. Он снова выругался и сплюнул в темноту – уродливый, еще больше обезображенный яростью, с плотно сжатым ртом, бычьей шеей и редкими седыми волосами, подстриженными так коротко, что круглая голова казалась выбритой.

Что там задумали эти толстые глупые датчане? Что-то случилось – может, авария при входе в док? Люди падали на землю, поднялись волны. Но он не слышал звука взрыва. А теперь там мельтешили машины «Скорой помощи», со всех сторон мчались полицейские автомобили. Что бы там ни случилось, все это уже позади, сегодня ничего интересного больше не будет. Он ругнулся еще раз и встал, с трудом разгибая онемевшие колени.

Что-то действительно произошло, это точно. И он расшибется в лепешку, но выяснит, что именно. Ему за это платили, и такая работа была ему по душе.

Машины «Скорой помощи» уехали, и надо было иметь очень уж зоркие глаза, чтобы разглядеть в темноте, что ледокол погрузился в воду глубже, чем обычно.