Текст книги "Золотой век амазонок"

Миф, созданный в те незапамятные времена, когда борьба велась самым жестоким образом и ее нельзя было избежать, сыграл свою роль. Когда внешнее давление ослабело и люди сделались более просвещенными, повесть эта утратила известную долю мрачности, но не растратила силы: поэт и художник сделали ее своей собственностью, извлекая из суровых подробностей новый смысл, приспосабливая мораль к более счастливой стадии развития цивилизации. Таким образом, они смягчили рассказ о жестокости амазонок, приспособив его к собственным целям, способствуя культу прекрасного путем возвышения великолепных человеческих фигур, одновременно изящных и сильных, создавая образцы для девушки и матроны, пробуждая в мужских сердцах восхищение и жалость.

Глава 2. Амазонки античности

Перелистывая работы ранних греческих писателей, мы натыкаемся на трогательное и обстоятельное повествование о возвышении и падении государства женщин. Лишившись мужей, сыновей и братьев в превратностях битвы и страдая от притеснений со стороны жестоких соседей, они взялись за оружие, чтобы отомстить за себя. Попробовав таким образом крови, эти женщины, как утверждает сказание, приобрели вкус к убийству и, покоряясь восторгу победы, решили отменить правление мужского пола, сделавшись собственными госпожами. Изгнав или искалечив тех немногих мужчин, что еще оставались среди них, они приступили к основанию государства и, либо благодаря требованиям обстановки, либо ощущая призвание к военному делу, придали последнему общенациональный характер. Чудовищный эксперимент увенчался успехом, если верить самым разнообразным писателям: границы государства чрезвычайно расширились, слава женщин-воительниц летела перед их наступающими полчищами, сея ужас в дальних странах. Время от времени они заключали военные союзы с соседними народами, чтобы облегчить проведение далеких и опасных походов. Женщины дошли на западе до Богемии (Чехии), по утверждению некоторых авторов, вступили в Галлию, достигли Средиземного моря, проникли в Индию вместе с победителем Дионисом, вторглись в Северную Африку, чтобы заключить договор с Гором, сыном Осириса и Изиды. Далее напали на Аттику, остановились перед гордыми Афинами и едва не разрушили этот город. Основали колонии в Европе и Малой Азии, построили множество известных городов. Подобная тема вдохновила поэтов на красноречие, предоставила возможность хронистам украшать ее разнообразными фантастическими узорами и подробностями; благословила кисти художников и резцы скульпторов на создание произведений, иногда гротескных, но по большей части изобретательных и хитроумных.

Повесть об амазонках на удивление лишена подтверждения со стороны памятников или других современных свидетельств, которые потребуются впоследствии. Она полна противоречий и ловушек, уготованных неосторожному, однако ее основные контуры остаются достаточно неизменными. Датировать ее невозможно, хотя многие относят указанные события к периоду, заключенному между 2500 и 1500 годами до н. э., a прочие – ко времени более раннему, что следует из упоминания о дальних походах и наличия в этих упоминаниях мифологических персонажей. Во всяком случае, в некоторое туманное время, в некотором столь же неопределенном регионе далеких земель, расположенных к северо-востоку от Кавказского хребта, среди скифов возник заговор, направленный против двух князей, носивших, как нам сообщают, имена Гилин и Сколопотос, и в результате оказавшихся приговоренными к изгнанию. Князья эти вместе с собственными семьями, со своими сподвижниками, сторонниками и приверженцами, а также их семьями – малым народом – были изгнаны за рубежи отечества и нахлынули на предгорья Кавказа могучей, вздувшейся от избытка вод рекой. Естественным образом они грабили и убивали, оседали как на высокогорье, так и на равнине, угнетая местное население. Как и следовало ожидать, последнее восстало в самый неожиданный момент, и восстание оказалось настолько успешным, что буквально стерло захватчиков с лица земли. Избиение скифских мужчин стало ужасным и проведено было со всей тщательностью, присущей тем добрым временам. Однако женщины сурового народа, успевшие привыкнуть за недавнее время к неприятностям, обрушившимся на их племя, с боями возвратились к темным горам. Изгнанные из отеческих краев, внезапно лишившиеся собственных мужчин, опасаясь унижений со стороны победоносных соседей, в полном отчаянии они обратились к мысли о создании женского государства. В качестве первого шага был объявлен священным пояс, почти повсюду на Востоке и в Восточной Европе считавшийся знаком незамужней женщины. Потом, искалечив или изгнав тех немногих мужчин, что еще оставались с ними, женщины избрали двух цариц, попеременно ведавших то внутренними делами, то обороной. Однако от защиты отважные женщины скоро перешли к наступлению и отвоевали свои прежние дома. Подобное состояние дел естественным образом приводило к новым и новым нападениям соседей, и лишившееся мужчин государство незаметным образом обрело для себя опору в постоянных военных действиях, что с неизбежностью повлекло за собой необходимость завоеваний за пределами первоначальных границ. Отсюда на государственном уровне возникла новая проблема: время и мечи соседей прискорбным образом сокращали население, чему лишь в известной мере мог воспрепятствовать набор новых рекрутов. Следовало найти выход из положения. Поэтому периодически стали объявляться перемирия, и те из юных воительниц, которые уже убивали в бою мужчин, начали, оставив свои пояса, встречаться с соседями и заключать с ними временные брачные союзы. По возвращении они вновь надевали на себя магическое кольцо. Рожденные в таком браке мальчики, по одним сообщениям, приносились в жертву, по другим – калечились и оставлялись жить в качестве рабов или же отсылались назад к своим отцам. Девочек выкармливали кобыльим молоком, сердцевиной стеблей водных растений и при первой же возможности переводили на мясное питание. Они росли в строгости, рано приучались к трудностям походной жизни и использованию оружия с ездой на конях. Ходили в одних рубашках, защищались небольшими щитами, владели луком и стрелами, копьем и боевым топором. Чтобы иметь большую свободу при стрельбе из лука, правую грудь или ампутировали или калечили, прижигая каленым железом или плотно перевязывая; поэтому, вступив в контакт с женщинами-воительницами, греки назвали их амазонками, то есть безгрудыми. Памятуя о степи – родной земле предков, они усиленно упражнялись в верховой езде и, как утверждают, с равным успехом сражались пешими и на конях. Таким образом, ради сохранения народа предпринимались разнообразные меры.

Совершенствование военной структуры общества, представлявшей собой его экономическую основу, и прирост населения сделали необходимыми завоевательные походы. Беспокойные рои уводили за собой великие царицы. Среди этих воинственных правительниц одним из первых называется имя Марпесии, направившей свои рати на завоевание соседних царств и закрепившей свою власть над Кавказом. Поднявшись по относительно пологим северным склонам, они спустились по крутым ущельям юга и захватили Каппадокию, остановившись в итоге на Фермодоне, втекающем в Эвксинский Понт (Черное море). Здесь была сооружена столица Фемискира, ставшая второй и величайшей колыбелью этого народа. Оттуда они пробились к Эгейскому морю, прошли через большую часть Малой Азии в Сирию, основав множество городов, таких как Эфес и Смирна. Нам рассказывают об неугомонной энергии амазонок, oб организованных походах, угрожавших как древним, так и находящимся только в стадии становления культурам, о стычках с вооруженными троянцами во Фригии, о походе на Египет через Сирию, о свите Диониса, прошедшей через Парфию до Индии, где, как утверждают некоторые, амазонки основали колонии, а потом, после нападений на греческие поселения, предприняли поход уже на Афины.

Древние авторы в основном считают Кавказ продолжением горного хребта Тавра, полностью находящегося в Азии. Однако некоторые из них приводят и описания первоначального дома амазонок. Плиний утверждает, что «он имеет невероятную протяженность, и разделяет безчисленное количество народов; поднимаясь возле Индийского моря, этот хребет уходит на север с правой стороны, а с левой на юг. Потом, поворачивая на запад, он рассек бы Азию посередине, если бы не море, преградившее его победное продвижение по земле. Соответственным образом, уклонившись на север и образуя дугу, он занимает значительный участок земной территории, то и дело встречаясь с морями, готовыми преградить ему путь: Финикийским, Понтийским, и в другой стороне Каспийским и Гиценийским (западная и восточная части Каспийского моря), а потом с Меотийским озером. Несколько ограниченный препятствиями хребет изгибается между морями, прокладывая себе дальнейший путь, и, наконец, выбравшись на свободу, по плавной дуге соединяется с цепью Рифейских гор. Хребет носит многочисленные имена, и по мере продвижения вдоль него они сменяют друг друга. Первая часть его носит название Имай (Хинду Куш), после чего он последовательно называется именами Эмодом, Паропанисом, Цирцием, Камбадом, Париадром, Коатром, Орегом, Oрандом, Нифатом, Тавром и, там, где он превосходит себя самого, Кавказом. Там, где хребет раскидывает свои ответвления, то и дело погружающиеся в море, он носит названия Сарпедон, Коракесий, Краг, и потом снова Тавр. Там, где он расступается и открывает проход для людей, он все равно сохраняет свое имя за воротами этих проходов… В дополнение к тому, останавливаясь в своем продвижении вперед, хребет отступает от моря и принимает на себя с обоих склонов имена многочисленных народов», так что среди прочих существовали Амазонские и Скифские горы. Плиний упоминает две горящие горы (вероятно, благодаря выходам природного газа или нефти) в Сирии. Страбон помещает амазонок в самых восточных областях Кавказа, граничащих с Каспийским морем и образующих преграду, разделяющую албанцев и иберов. Он также указывает на то, что равнины Скифии и весь берег Фемискиры, «именуемый равниной амазонок», имеют аллювиальный характер, странным образом контрастируя с их горными убежищами. Описывая современную ему географию региона, Плиний говорит: «По берегу (Эвксинского Понта) протекает река Фермодон, огибающая укрепления, называемые Фанарея (Фермея?) и подножия гор Амазонок (Масон Даг?). Прежде здесь существовал город, носивший то же самое имя, что и река, и еще пять остальных – Амазоний, Фемискира, Сатира, Амазия и Комана». Из всех них можно видеть громадные вершины черного хребта, связывающего Понт с далекими областями, прячущимися в таинственном хаосе гор, лесов, рек, морей и скучных равнин.

Многочисленные народы, населявшие упомянутую местность, равным образом вселяли трепет в душу географа. Страбон пишет: «Как говорят, амазонки живут в горах над Албанией. Надежные авторы утверждают, однако, что они живут у подножия Кавказских гор. Находясь у себя дома, они заняты тем, что собственными руками пашут, занимаются садоводством, пасут скот и, в особенности, объезжают коней. Сильнейшие среди них уделяют много времени верховой охоте и военным упражнениям». В его время люди, населявшие южную сторону Кавказа, являлись пиратами, не оставлявшими своим соседям и мгновения покоя; разделенные на небольшие племена, подчинявшиеся тиранам, они жили разбоем.

Страбон также упоминает «совершенно варварские» племена Кавказа, почитавшие Мать-Землю, а также приносившие и поедавшие человеческие жертвоприношения, хотя при этом не употреблявшие для подобных целей женщин. Очевидно, в данном вопросе почитатели земли руководствовались в первую очередь принципом сохранения рода. Подобные наклонности вполне объясняют ту честь, которую они оказывали своим старикам: их удавливали ближайшие родственники. Мужчин также съедали, а женщин возвращали в лоно великой Матери-Земли. Аналогичный подход к основному принципу природы отличал албанцев и иберов, которых многие считают ближайшими соседями амазонок. Дело в том, что эти народы, почитавшие в первую очередь двух богов – Солнце (Юпитера), вероятно являвшегося «Неизвестным Богом», Богом Создателем, и Луну, особое почитание предназначали последней, как более близкой. Возле Иберии располагался храм Луны, где жрец бледной богини почитался следом за царем, и властвовал над многочисленными и людными тропами на священной земле вокруг святилища. Многие из храмовых служителей и других людей занимались пророчествами. Тех из них, кто превращался в буйных одержимых и отправлялся в лес в одиночестве, захватывали жрецы, помещали в священные оковы и целый год содержали в роскоши. Потом такого человека выводили к святилищу и ставили перед ним вместе с остальными жертвами. Служитель лунной богини, появлявшийся из толпы со священным копьем, наносил жертвам удар в сердце, в то время как стоявший перед святилищем жрец произносил предсказания, руководствуясь характером падения и истечения крови. После этого труп уносили в специально предназначенное место, бросая под ноги собравшегося народа, который получал, таким образом, возможность очиститься кровью освященного козла отпущения.

Геродот утверждает, что тавры приносили в жертву всех потерпевших кораблекрушение, а также всех греков, которых случай привел в их гавани, причем человеческие жертвоприношения совершались богине-девственнице. Жертву поражали по голове дубинкой, после чего голова отрезалась и прибивалась к дереву, а тело сбрасывали с крутых утесов. Захваченных в войне пленников обезглавливали, а головы их выставляли на высоких шестах вокруг домов. Геродот добавляет: «Головы помещались так высоко, чтобы весь дом находился под их покровительством», именно такой аргумент используют в настоящее время охотники за головами с Борнео и прочие дикие племена. Самые ранние указания на это можно видеть в древней «Аргонавтике», приписываемой Орфею, но почти наверняка записанной Ономакритом из Афин, жившим в 520–465 годах до н. э. В этой поэме мы читаем об опасных и свирепых народах, живших вокруг Меотийского озера и далее к югу, к числу которых принадлежали и кровожадные тавры, приносившие Артемиде жуткие жертвоприношения в виде чаши с человеческой кровью. Ужасные вещи рассказывают и о скифах. Они поклонялись солнцу и луне, а также младшим богам природных стихий – воздуха, огня и воды, – принося им жертвоприношения. Уздечки их боевых коней украшали скальпы, снятые с павших врагов. Могучий и загадочный народ хеттов также пришел с Кавказа, и вне сомнения находился в родстве со скифами. Хетты почитали богиню сил природы, подобную Ашторет, и оставленные ими в Малой Азии памятники свидетельствуют о том, что они приносили в жертву людей при исполнении собственных религиозных обрядов, имели гвардии из жрецов и жриц, а также практиковали весенние оргии. Хетты, возможно, и являлись подлинными основателями Эфеса. Они пользовались двулезвийными топорами, носили короткие рубахи и высокие сапоги с загнутыми вверх носками. Удобная для хождения по снегу обувь свидетельствует о северном происхождении. Любопытно, что Плиний пишет об обитателях Кавказских высокогорий, носивших сапоги из сыромятной кожи с загнутыми вверх носками, чтобы ходить по снегу. В подобной обуви амазонки часто изображаются на керамике, она аналогична монгольской обуви, до сих пор носимой в Китае.

Небрежное замечание Страбона о том, какими делами занимаются женщины, «находясь дома», имеет едва ли не саркастическое звучание, поскольку может показаться, что они крайне редко обращались к подобным мирным занятиям: в соответствии с общим хором древних писателей, походы амазонок были настолько же далекими, насколько просторной являлась область их влияния. Утверждают, что между появлением амазонок и периодом их высшей активности в Малой Азии на деле прошло три столетия беспрестанных войн, после чего давление воинственных женщин на греков сделалось столь нестерпимым, что Беллерофон (считавшийся потомком Гелиоса, бога солнца, и Посейдона, бога морей), сразу же после убийства Химеры, был отправлен царем Ликии отражать их натиск. Герой справился и с этим крайне трудным заданием, на время заградив путь амазонкам.

Однако ход событий показал, что неотвратимое наступление варваров было лишь прервано. После ухода Беллерофона, плотины, преграждавшей путь беспокойным волнам степного прилива, не стало. Угроза нападения амазонок вновь сделалась первостепенной. Греция подверглась такому натиску, что воинственные царицы и дела их приобрели выдающееся значение. Одним из двенадцати подвигов, выполненных Гераклом по поручению царя Микен Эврисфея, стало чрезвычайно опасное деяние, заключавшееся в похищении пояса предводительницы амазонок, – пояса, имевшего среди женщин-воительниц чрезвычайное символическое значение и оттого наиболее священного для них предмета. Подвиг этот стал началом великих событий. По мнению большинства авторов, Геракла в этом походе сопровождал царь афинский Тесей, а также цвет греческой молодежи, вместе с большим флотом великолепных кораблей. Переплыв Эгейское море, они прошли через Босфор и Черное море, и без препятствий дошли до устья самого Фермодона. Они сумели пройти вверх по реке до Фемискиры, прежде чем Антиопа, царица, ведавшая охраной дома, успела подготовиться к сопротивлению или вызвать свою сестру и соправительницу Оритию, находившуюся в дальнем военном походе. Геракл отправил вестников к Антиопе, и со всеми церемониями потребовал отдать ему пояс царицы, что, в сущности, было эквивалентно требованию капитуляции, и естественно получил немедленный отказ. Обе стороны принялись готовиться к битве. Греки приступили к стенам и пошли на штурм. Ослабленный гарнизон амазонок защищал свою столицу с великим упорством и совершил кровавую вылазку под руководством царицы. Самые свирепые битвы кипели вокруг Геракла и Тесея. Геракл, неуязвимый под своей львиной шкурой, совершил удивительные деяния, убив собственной рукой одиннадцать предводительниц амазонок, которые в своей безупречной доблести по очереди нападали на него. В самом деле, Диодор Сицилийский сообщает нам, что Геракл вызывал их на поединок. Аэлла Быстроногая пала от его руки, обратившись в бегство; Филиппида была убита первым ударом. Протоя, сразившая в поединках множество мужчин, не оказалась удачливее; еще несколько амазонок, спутниц Артемиды-охотницы, потерпели поражение, и души их отправились в Аид. Геракл казался неуязвимым. В итоге победа осталась за греками, отнюдь не ставшими медлить с грабежом, в чем признаются их собственные авторы. Взято было множество пленниц и ценностей. Сам Геракл захватил Меналиппу, сестру обеих цариц, в то время как четвертая сестра, Ипполита, досталась Тесею. Геракл, памятуя о цели похода, выменял свою прекрасную полонянку на пояс Антиопы. Тесей же, покорившись вспыхнувшей в нем любви к прекрасной Ипполите, взял ее в жены и решил увезти с собой. Некоторые авторы, в частности Диодор, утверждают, что Геракл отпустил Меналиппу и, захватив Антиопу, снял с нее пояс и отдал Тесею, который увез ее в Афины, где она стала матерью Ипполиты. Аполлодор Афинский добавляет к этой истории нотку сверхъестественного. В соответствии с ним Ипполита носила пояс Ареса, который намеревалась отдать Гераклу. Однако Гера, приняв облик одной из воительниц, явилась посреди амазонок и заставила их возобновить сопротивление грекам явившимся по ее словам, чтобы похитить их царицу. Тем не менее супруга Зевса не сумела воспрепятствовать победе греков. Геракл, не удовлетворившись приобретением пояса царицы, также увез с собой ее доспехи, в том числе и двухстороннюю боевую секиру, знак власти, о котором мы еще услышим потом. Погрузив разнообразные трофеи на корабли, греки поспешно отчалили от берегов и направились под парусами обратно.

Спешно вернувшись с войском домой, Орития обнаружила одни только руины, а Антиопа или Меналиппа рассказала ей всю горестную повесть. Намереваясь отбить Ипполиту и другие драгоценные трофеи, походная царица произнесла страстную речь перед войском. Что хорошего в том, спрашивала она, что, став владычицами Понта и Азии, невзирая на все достигнутые успехи, мы остаемся открытыми для наглости греков, посмевших напасть на нас в самом сердце нашего государства? Неужели мы будем кротко терпеть убийства и насилие? После, сознавая масштаб стоящей перед ней задачи, она обратилась за помощью к царю скифов Сагиллу, напомнив ему о связывающем оба народа родстве и об угрозе им всем, исходящей от тех же самых греков. Зов ее оказался услышанным, Сагилл отправил на войну своего сына Пенасагора во главе сильной конницы. Сама Орития собрала огромное войско и, пройдя вместе с союзниками по берегу Черного моря, переправилась через Боспор Киммерийский[2]2
  Ныне Керченский пролив.


[Закрыть] по зимнему льду. Другие утверждают, что она обошла вокруг Черного моря, пересекла Дунай и достаточно долго пробыла на острове Ареса, где амазонки построили храм, посвященный ими богу войны. Главным здесь кажется то, что самые опасные вторжения варваров в Грецию происходили в основном через Фессалию. Во всяком случае, большинство авторов соглашаются с тем, что этот отважный поход на Аттику был осуществлен именно так. Орития вела свои войска быстрым маршем, не останавливаясь нигде, хотя иногда и встречалась с упорным сопротивлением. Появившись перед городом Афины Паллады, находившимся тогда на месте Акрополя, она остановилась лагерем на месте древних Афин Кекропса и потребовала у Тесея возвращения Ипполиты и священного пояса. Тесей отослал ее вестников назад с пустыми руками и, собирая войско, принес жертвоприношение богу Страха, храм которого открывался лишь в самые тяжкие времена. Царь Афин просил бога не тревожить греков, а вторгнуться в ряды врагинь и смутить их сердца.

Плотная осада продлилась около месяца, ход ее разнообразили, с одной стороны внезапные вылазки, а с другой – свирепые приступы; однако, решительных успехов достигнуто не было, пока Тесей не собрал все силы. Войско амазонок широко растянулось по фронту, левое крыло его располагалось вдалеке – в урочище, впоследствии называвшемся Амазониумом, или равниной Амазонок: центр находился возле Ареопага, а правое крыло упиралось в Пникс. Афиняне нанесли удар со стороны Мусея, однако отраженный амазонками отряд был оттеснен назад, к Храму Эвменид. К грекам поспешили подкрепления из Палладиума, Ардетия и Ликея. В последовавшей упорной рукопашной женщины понесли жестокий урон и были вынуждены искать в итоге убежища в своем стане. Успех этот, о чем свидетельствуют большинство хроникеров, был достигнут лишь благодаря сосредоточению крупных сил в одном месте. Все подчеркивают, что борьба шла не на жизнь, а на смерть. В итоге создается глубокое впечатление, столь ярким образом доносимое до нас одухотворенными изваяниями, изображающими эту битву. Побоище было ужасным, казалось, оно никогда не прекратится. Обе стороны отчаянно сражались «за свои очаги и отечество», пока не появилась Ипполита, чтобы стать посредницей между победоносными, но почти выдохшимися войсками своего мужа, и побежденной, но ни в какой мере не собиравшейся сдаваться армией ее сестры. Был заключен мир, и в память об этом соорудили Хормосин, или Дом Клятвы. Павших похоронили со всеми полагающимися почестями, остатки войска амазонок, проведшего в Аттике около четырех месяцев, по условиям перемирия были выпущены из Греции. Рассказывают, что Ипполита скончалась и была похоронена в Мегаре, где показывали ее могилу. По прошествии долгого времени погребения прочих амазонок были известны в Афинах, Беотии и в Фессалии; однако в новое время следов их, как и храма Амазонок в Афинах, отыскать не удалось.

Некоторые из историков, в том числе Плутарх, считают, что Тесей не сопровождал Геракла в походе на Фермодон и что само выступление имело целью умиротворение амазонок на долгое время. Однако говорят, что впоследствии Тесей сам вторгся со своим войском на территорию государства, или же проник туда тайно и хитростью овладел царицей Антиопой, которая родила ему Ипполиту. Эти авторы намекают на то, что вторжение амазонок в Аттику было вызвано отнюдь не желанием вернуть девушку, а имело самые серьезные причины. В соответствии с этими авторами, Антиопа, рванувшаяся, чтобы прикрыть щитом мужа, была убита стрелой, посланной амазонкой Молпадией, в свой черед сраженной Тесеем. Прочие подробности осады в основном совпадают, хотя некоторые и утверждают, что к храму Фурий были оттеснены не греки, а амазонки.

Если следовать общепринятой версии, войско Оритии, побежденное, но не лишившееся чести, поскольку отступало с оружием и под охраной заключенного мира, – в качестве знака благодарности богам воздвигло статуи в нескольких храмах, однако вернуться назад в Фемискиру женщины постыдились, поскольку не достигли цели похода. Вновь пройдя через Фессалию вместе со своими союзниками-скифами, они дошли до скифских поселений во Фракии, где и основали новое женское государство, впоследствии распространившееся дальше на запад. Очевидно, в этих поселениях действовали более свободные законы, поскольку традиционный образ жизни постепенно забывался, и, смешавшись с окружающим населением, эта ветвь народа женщин-воительниц постепенно вернулась к естественному образу жизни.

Павсаний в своем описании Мегары утверждает, что в его время в этом городе возле святилища Пандиона находилась гробница Ипполиты, и пересказывает мегарское изложение событий, повлекших за собой ее смерть: «Когда амазонки шли войной на афинян из-за Антиопы и были побеждены Тесеем, большая часть их погибла в сражении; однако Ипполита, сестра Антиопы, в то время командовавшая ратью женщин, с немногими товарками бежала в Мегару. Однако там несчастье, обрушившееся на ее войско, наполнило ее унынием, ситуация, в которой она оказалась, и отчаяние при мысли о невозможности вернуться домой в Фемискиру повергли ее в горе, от которого она скончалась и была погребена. Гробница ее имеет форму щита амазонки» (или, в соответствии с другими источниками, «украшена щитом амазонки»).

Существовали значительные противоречия в отношении тех городов, которые предположительно основали амазонки во время своих вторжений в Малую Азию и прочие части света. По поводу Эфеса, Павсаний поправляет Пиндара, который приписывает им основание святилища: «Верно, что женщины из Фермодона, исстари зная святилище, приносили жертвы Эфесской богине, как в этом случае (когда они торопились домой от Афин) и когда бежали от Геракла; некоторые из них приносили жертвы в еще более древние времена, когда бежали от Диониса и искали защиты в святилище. Однако само святилище основали не они». Труд Павсания, бесценный путеводитель, – так сказать, Мюррей или Бедекер по древнему миру, содержит много такого, что стоит отметить, поскольку великие общественные и священные здания Афин, Олимпии и прочих населенных пунктов были украшены картинами и статуями, часто принадлежавшими самым знаменитым мастерам и созданным на сюжеты различных событий этой скоротечной войны. Павсаний приводит описания большей части их, увы, зачастую прискорбно краткие.

Нам остается только следовать этому путеводителю, передающему то, что очевидец видел собственными глазами, и существовавшие тогда устные рассказы. В самих Афинах находились выдающиеся росписи на стенах Рыночной Колоннады, на которых был изображен Тесей и его собратья-афиняне, сражающиеся с амазонками, в основном конными. Павсаний пишет: «Может показаться, что доблесть этих женщин не была поколеблена неудачами, ибо амазонок ожидали великие события, после того как победивший их Тесей сошел в Аид». Росписи эти были выполнены знаменитым Миконом, жившим около 460 года до н. э., и просуществовали до середины четвертого столетия новой эры. «Возле Гимнасия, – свидетельствует наш автор, – расположено святилище Тесея, украшенное живописными изображениями афинян, сражающихся с амазонками». Однако величайшая из достопримечательностей подобного рода находилась на южной стене Акрополя, где располагались «фигуры высотой в два локтя, посвященные Атталу. На них изображена легендарная война гигантов, некогда населявших Фракию и Перешеек, битва афинян с амазонками, сражение с мидийцами при Марафоне и истребление галлов в Миссии». Принято считать, что упомянутый Аттал является вторым среди носивших это имя, более того, эти фигуры, похоже, выполненные из полой бронзы (ибо Плутарх сообщает, что одна из них была опрокинута ветром), являлись копиями более крупных изваяний, поставленных Атталом I в Малой Азии. Мраморные копии их обнаружены в музеях Лувра, Экса, Венеции и Неаполя, причем в последнем из них находятся статуи мертвого галла и амазонки, лежащей на спине, чуть подогнув правую ногу.

В Олимпии, как нам рассказывают, можно было ознакомиться со всеми деяниями Геракла, среди прочих подвигов которого изображено и похищение пояса у царицы амазонок. Сцена эта была повторена в скульптурной группе, находившейся «не столь далеко от приношения ахеян», где Геракл изображался сражающимся с царицей, сидевшей верхом на коне. Группа принадлежала резцу Аристокла Кинодийского (Cynodian), которого Павсаний считает наиболее древним из скульпторов. Описывая изваяние Олимпийского Зевса, чья статуя и престол были украшены золотом, черным деревом, слоновой костью и драгоценными камнями, он утверждает, что, кроме того, там было много скульптур и картин. Между ножками колоссального трона находилось три плиты с изваяниями. На одной из них «изображено войско, сражавшееся на стороне Геракла против амазонок. Общее число фигур равно двадцати девяти. Фигура Тесея находится между союзниками Геракла». Стены не позволяли публике проходить под престолом, и на них с трех сторон нарисованы были картины, четвертая же оставалась синей как небо; «на последней росписи изображена испускающая дух Пентесилея и поддерживающий ее Ахиллес». Далее на приступке, украшенном золотыми львами, находился «рельеф с изображением битвы Тесея. Битва эта стала первым доблестным деянием, предпринятым афинянами в отношении внешнего врага». Далее он сообщает нам, что в Пиррихии находились два храма, один из которых был посвящен Артемиде Прекратительнице Войны, поскольку именно здесь амазонки завершили военные действия, а второй – Аполлону Амазонийскому. «B обоих располагались деревянные изображения, предание утверждает, что их пожертвовали храмам женщины, пришедшие от Фермодона». Имя амазонок вновь и вновь возникает в повествовании Павсания. И все это конечно же свидетельствует о том значении, которым обладала эта война в глазах афинянин. Для них она была не просто памятным событием в истории народа, но одним из его наиболее выдающихся деяний. Геродот также заставляет своих афинянин хвастать этой победой в сердитой перебранке с тегеянами по поводу того, кому из них стоять на левом фланге против персидского войска. Сыны Афины восклицают: «Другим нашим благородным деянием стала война с амазонками, пришедшими от родных им Берегов Фермодона и наводнивших войсками Аттику». Эта гордость победой над воинственными женщинами вновь и вновь доносится до нас. Чувство это разделяют и трезвый хронист, и поэт, и художник.