Текст книги "Ричард Длинные Руки – эрцфюрст"

Глава 3

Зазвонил колокол, я насторожился. Если бы трубы, то, понятно, кто-то из особо знатных лордов, они без этих знаков внимания не могут, сразу чувствуют себя оскорбленными, но чтоб колокола…

Выйдя на балкон, я увидел, как вдали распахнули ажурные ворота из толстых металлических прутьев. Под аркой с гербом короля Кейдана проехала на конях целая процессия, а в середине на смирном муле с торчащими ушами священник в малиновом одеянии служителя церкви высшего ранга.

Я охнул, рассмотрев отца Дитриха, вихрем выбежал из кабинета, пронесся по лестницам и выбежал наружу, когда отцу Дитриху помогали покинуть седло.

Отпихнув слуг, я ухватил его руку, пожал, а затем смиренно поцеловал.

– Отец Дитрих, как я по вам соскучился!.. Ну что там за новости в Риме? Как Ватикан?

Он перекрестил меня, холодок во взгляде растаял, видит же, как я радуюсь ему, как щенок.

– Сын мой, – произнес он сдержанно, – я не знаю, каким путем ты сумел передать в Ватикан свои требования…

– Требования? – изумился я. – Ватикану? Самому папе?.. Отец Дитрих!

Он смотрел пристально, но каким-то образом учуял, что мое удивление в самом деле искреннее, лицо смягчилось.

– Значит, – произнес он задумчиво, – это инициатива самих кардиналов?.. Гм… Как интересно…

– А что случилось, отец Дитрих? – испуганно спросил я. – Ну что стряслось?

– Меня вызвали в Ватикан, – пояснил он. – Весьма срочно. Пришлось прервать здесь важные дела. Оказалось, конклав решил после долгого совещания и обсуждения моей кандидатуры удостоить меня… сана архиепископа.

Встречающие радостно зашумели, послышались вопли и воплики, что теперь мы еще ещее.

– Правда? – воскликнул я ликующе. – Как здорово… Поздравляю! Безумно рад!

Его глаза внимательно изучали мое лицо.

– Ты в самом деле не связывался с Ватиканом?

– Нет!

– Не посылал им гонцов?

– Господи, – сказал я искренне, – я даже не знаю, в какой стороне этот Ватикан!

– И не требовал, – продолжал он неумолимо, – чтобы архиепископом в Сен-Мари назначили меня?

Я замотал головой.

– Отец Дитрих! Вы же знаете меня. Я мог что-то ляпануть сгоряча или по дурости, но не приму ни единого решения насчет вас, если не посоветуюсь с вами лично и не получу полного и ясного одобрения!

Окружающие снова зашумели, мол, их лорд Ричард, такой честный и открытый, без всякой хитрости, с солдатами из одного котла как-то ел, разве такой соврет?

Отец Дитрих подумал, кивнул.

– Значит, – проговорил он, – простое совпадение.

– Ну да, – вскрикнул я.

– Гм…

– Отец Дитрих!

– Но не говорит ли это о том, – произнес он медленно, – что ты, сын мой, обладаешь даром предвидения?

– Это не предвидение, – возразил я. – Это ощущение целесообразности. Я чувствовал, что при нашей растущей мощи и разрастающихся территориях должен быть иерарх церкви более высокого ранга, чем аббат или епископ. И не сен-маринским архиепископом будете, дорогой отец Дитрих, а… ну, у вас отныне побольше охват. Считайте своими приходами Армландию, Турнедо, Варт Генц и даже Скарлянды…

Он задумался, я ждал ответа, наконец слабая улыбка проступила на его бледных губах.

– Так вот что имел в виду кардинал Мадзони, – произнес он, – когда обмолвился как бы вскользь насчет распространения очищающей веры на земли, где прошел Карл…

– Вот видите, – воскликнул я. – Они там держат руку на пульсе. И сами поняли необходимость облечь вас более высокими полномочиями. У нас не конфликт с Ватиканом, а полнейшее взаимопонимание! Полнейшее. Не сговариваясь, действуем одинаково, ибо цель общая. В общем, отдыхайте, отец Дитрих, а потом, когда будете готовы, я посвящу вас в некоторые детали насчет укрепления, расширения, упрочения, углубления и возвышения.

Он кивнул, но на губах улыбка почему-то проступила грустная.

– Времени не терял?

– Я не только времени не теряю, – сообщил я. – Надо быть шустрым, пока самого не обшустрили. Отец Дитрих, пришлите ко мне гонца, когда отдохнете.

– А ты, сын мой?

– Я найду время поговорить с вами, – сказал я, – даже если дворец охватит пожаром.

Его увели, уговаривая хорошо отдохнуть с дороги. Я вернулся в кабинет, где сэр Жерар деловито доложил, что трех часов прибывшим из Гандерсгейма хватило, чтобы понять, где будут ночевать сегодня, если сумеют выбраться из-за праздничного стола, а сейчас уже по одному и группами стягиваются во дворец.

Я кисло скривился.

– И что, одевать все регалии?

– Положение обязывает, ваше величество… Можете даже надеть…

– Какое-такое величество?

– Ох, простите, – сказал он подчеркнуто виновато, – что-то я забежал вперед… Ваше высочество!

– Я выше правил и церемоний, – гордо сказал я. – Но на рожон не полезу, одену. И даже надену.

– Спасибо, ваше высочество.

– Пожалуйста, – ответил я сердито. – Придет время, вообще все одежды отменю высочайшим декретом!

– Ваше высочество?

– Вы против Библии? – спросил я с угрозой. – Адам и Ева ходили голыми, как и повелел Господь! Одежда – это следствие грехопадения, но и его когда-то преодолеем в годы полного расцвета демократии и гуманизма.

– Как скажете, ваше вели… ох, ваше высочество.

– Как и скажу, – буркнул я грозно и подвигал бровями. – Лорды на заседание Тайного Совета как?

– Собрались, ваше высочество.

– Все?

– Почти, ваше высочество.

– Хорошо, – сказал я милостиво, – идите. Шкуру сдеру позже.

После его ухода я привел в порядок те бумаги, что успел проверить, покинул кабинет и, пройдя по коридору личных апартаментов, остановился, чтобы посмотреть через окошко вверху, как в том небольшом зале, убранном со сдержанной пышностью, собираются лорды в уже расширенном составе: старые – бароны Альбрехт Гуммельсберг и Фортескью, первый держится сдержанно, однако по-свойски, второй уже не мнется, привык, как и барон Торрекс Эйц. С достоинством вошел и сразу сел за стол отец Тибериус, настоятель цистерианского монастыря.

Отдельной группой держатся земляные магнаты, чьи владения и по отдельности превосходили земли короля Кейдана, а сейчас превосходят мои – верховный лорд Джералд Бренан, Джеймс Гарфильд, лорд Уильям Дэвэнант и лорд Томас Фуллер…

Справа от моего трона барон Альбрехт и барон Эйц, неизменный сэр Растер, сэр Жерар, это как бы понятно, старые и преданные соратники, немного неловко чувствуют себя в столь высоком собрании барон де Брюс и трое командиров, которых Ришар прислал еще до высадки пиратов, хотя все четверо уже не первый раз здесь…

Отец Стоундерий, строитель башен в порту, сидит с очень озабоченным лицом, он добавочно опекает теперь еще и учебные лагеря, в которых молодых парней, массами прибывающих из вербовочных пунктов Турнедо, Варт Генца и Скарляндов, обучают обращению с оружием, ходьбе строем и умению сражаться плечом к плечу с себе подобными и во взаимодействии с конницей, лучниками, копейщиками, ратниками.

После ремонта башен оставшись на какое-то время без работы, он настойчиво прививает рекрутам мысль, что для Господа нет турнедцев, вартгенцев или скарляндцев, все мы – христиане, что значит – единый народ, и здесь сплавляемся по воле Господа в то, что угодно Творцу, что он и хочет от нас.

Я вошел быстро и упруго, сюзерен должен каждым жестом демонстрировать силу, энергию и жизнестойкость, все-таки в человеческом обществе сильна эта доминантная черта. В прежние времена теряющих силы вождей вообще убивали и съедали, а сейчас делается хоть все то же самое, но чуточку завуалированнее.

Они все встали, если кто успел сесть, склонили головы в почтительном поклоне и стояли так, не двигаясь, пока я шел к своему месту во главе стола.

Я опустился в кресло, оно с по-королевски высокой спинкой, оглядел всех и сказал отрывисто:

– Прошу садиться!.. Сэр Жерар, прочтите мой последний указ.

Сэр Жерар развернул трубочку из бумаги и, держа ее на вытянутых руках, сказал громко:

– По милости его высочества лорда Ричарда и с его высокого изъявления в Совет Лордов вводятся за особые заслуги стальграф Филипп Мансфельд, рейнграф Чарльз Мандершайд и граф Максимилиан фон Брандесгерт!

Я видел недовольную гримаску на лице лорда Томаса Фуллера, одного из самых могущественных лордов королевства, беспокойство в глазах верховного лорда Джеральда Бренана и тень неудовольствия Уильяма Дэвэнанта.

Прирожденные политики, что позволило им достичь богатства и могущества в королевстве Кейдана, они сразу ощутили и то, что я ввожу незнатных, обязанных лично мне и потому преданных, и то, что время выбрано самое удачное, кто посмеет возразить против чествования героев?

Все верно, я как бы не знаю, чем еще наградить и чем ублажить вернувшихся, так это расценивают в стране, а то, что заодно ослабляю роли магнатов и усиливаю свой командный голос, это вроде случайно.

Все трое удостоенных встали и кланялись мне и аплодирующим присутствующим, но я жестом остановил изъявление восторгов.

– Тихо-тихо, у нас рабочее заседание, а поздравить успеете вечером на пиру. Сэр Куно, докладывайте.

На этот раз поморщился только лорд Фуллер, остальные из его группы приняли как должное, что человек низкого звания отчитывается, все-таки управлять не дело лордов, их дело царствовать.

Куно поднялся, еще больше тихий, безликий, такому только тосты провозглашать громовым голосом.

– Нами, – проговорил он бесцветным, как дистиллированная вода, голосом, – спущено двенадцать больших кораблей. Трое из них уже вышли из бухты и осторожно маневрируют… не слишком отдаляясь от берега.

– Под всеми парусами? – спросил я.

– Нет, – ответил он.

– Парусину не подвезли?

Он ответил с поклоном:

– С парусиной задержек нет, ваше высочество. Но обучение идет трудно.

– Ладно, – сказал я нетерпеливо, – если зайца бить, как сказал сэр Чехонтэ, косой научится костер разжигать. Что с остальными?

Он ответил с поклоном:

– Пока что обучаются работе с парусами и такелажем. Ведутся работы по отбору из лучших рекрутов в будущие экипажи. Жалованье им положено вдвое больше, чем тяжелым пехотинцам.

Я кивнул.

– Хорошо. Но мало. И медленно! Нужно постараться изыскать места для добавочных доков.

Он поклонился.

– Да, но…

Я прервал:

– Если думаете, что двенадцать кораблей – много, то скажу вам, и двенадцати сотен будет не хватать, увидите!.. Что с железной дорогой?

– От Тоннеля, – сказал Куно, – протянута через Тараскон прямо в порт. Заканчиваем строить подъездные пути, чтобы грузы можно было сразу на борт.

– Оставьте, – велел я, – с этими мелочами управятся сами тарасконцы. Они заинтересованы! Ветку железной дороги нужно спешно и даже срочно тянуть в северном направлении.

– В Армландию? – спросил он.

– Через Армландию, – поправил я.

– В Турнедо?

Я кивнул и ответил с крохотной заминкой, которую Куно однако понял, единственный из всех собравшихся:

– Да. В Турнедо.

Он поклонился и продолжил:

– Казна получила на возросшей торговле с севером почти втрое больше, чем в прошлом году, а год только начался. Предполагается, что объем будет возрастать и дальше, так как в товарооборот включаются все больше северных стран.

Я зыркнул на лица магнатов, на них довольство, они выиграли на открытии Тоннеля больше всех, первыми послав через него целые караваны с неведомыми на севере морскими раковинами, жемчугом и прочими драгоценностями, прекрасными доспехами и оружием, редкими тканями, доказав тем самым, что самыми богатыми они стали не случайно.

Лорды слушают меня внимательно, иногда тихонько переговариваются, не отводя от меня взглядов, только двое турнедцев держатся скованно, ни один из них даже бровью не шелохнет, слушают не просто внимательно, а буквально ловят каждое слово на лету.

К ним я присматривался недолго, еще в Турнедо навел о них справки, вздохнул с облегчением и помянул добрым словом Гельдерберга.

Он, как и я, старался выдвигать на высокие должности наиболее талантливых военачальников из незнатных и небогатых, обходя, даже несправедливо, могущественных лордов. У тех и так слишком много власти, к тому же богаче самого Гельдерберга, потому всеми силами приближал к себе тех, кто ему обязан и на кого мог опереться.

После его гибели оба ощутили, что их мир рухнул, но я вовремя подставил плечо, и теперь, чувствую, они мне верны не меньше, если не больше, чем мои армландцы.

– Спасибо, Куно, – сказал я, – могло быть и лучше, но все-таки нам есть чем похвастаться. Держава наша крепнет и прирастает землями за Каменным Поясом. Все поют, а кто не поет… тот скоро не только запоет, но и запляшет!.. В этот радостный день не буду вас утомлять долгим заседанием, сэр Растер вон уже зевает, как левиафан, скажу только, что наша звезда только восходит!.. Возрадуйтесь и укрепитесь духом. Мы добились немало, но добьемся большего. А теперь, дорогие друзья, все вниз в парадный зал! Думаю, столы уже накрыты.

Глава 4

Снизу поднимаются плотные, как теплая вода, бодрящие ароматы жареного мяса с яичницей, лорды засопели, будто вепри при виде дубовой рощи с желудями на поляне, кое-кто непроизвольно ускорил шаг.

Гурьбой спустившись по лестнице, мы дальше шли по широкой дорожке из красного, как пролитая кровь, бархата к гостеприимно распахнутым дверям, где по обе стороны изящно разодетые горнисты красиво вскинули трубы и, прижавшись губами к мундштукам, издали ликующий праздничный вопль серебра и меди.

Я хотел было на правах хозяина пропустить вперед гостей, но не поймут, здесь даже друзья расценят как слабость, и прошел через зал между накрытыми столами важный и надутый, как породистый индюк, за которым семенит целая стая индюшек.

Моря огня в зале, люстры зажжены, светильники на стенах и в проемах окон, а также на всех столах, зажатые там блюдами с целиком жареными кабанами, оленями, лебедями, гусями и мелкой птицей…

Мой стол, как всегда, на возвышении, а скатертью покрыт не белой, как у всех, а пурпурной, словно кардинальская мантия. Я прошел и неспешно сел, хотя трусливая душа интеллигента умоляла ускорить шаг и всадить свою задницу в кресло побыстрее, чтобы не заставлять ждать столько важных и достойных людей, половина из которых старше меня вдвое, а кто-то и втрое.

Вельможи качнулись разом и начали рассаживаться. Я с доброй улыбкой милостивого государя, у которого все хорошо и все поют, смотрю, как идет к моему столу граф, нет, уже герцог Ришар, строгий и прямой, как сосна, с пышной седой гривой, весь налитый силой и страстью, мужественно красивый, лицо в шрамах, но те только подчеркивают благородство его внешности.

Ришар де Бюэй, герой битвы при Олбени, Гастирксе, Черной Речке, Проливе и всех войн королевства с соседями, а теперь еще и сокрушитель грозного Гандерсгейма, герцог и фюрст, получивший от меня эту провинцию в управление… именно так, а не в собственность, как бывало в старину, которую я тихой сапой удавливаю, а то, что выживет, веду недрогнувшей рукой в светлое и тревожное будущее.

Я с улыбкой указал ему на кресло от меня по правую руку, слева усадил герцога Ульриха Ундерлендского, а следом за ним – герцога Готфрида.

Ульрих попытался поменяться с ним местами, но я придержал за руку.

– Нет.

– Ваше высочество?

– Дорогой друг, – шепнул я, – вы уже не просто герцог. И даже не герой войны, которых здесь полный зал.

– Да, ваше высочество?

– Вы глава ордена, – напомнил я. – А ваш друг герцог Готфрид… будет всего лишь королем.

Он сдержанно улыбнулся, польщенный, но все-таки, похоже, счел шуткой.

– Как скажете, ваше высочество. Я просто полагал, что отцу пристойнее быть рядом.

Я ответил также шепотом:

– Нет. Пусть все видят, что герцог Готфрид идет к престолу сам. Так же уверенно, как шел к нему в Фоссано.

Он умолк на мгновение, отвел взгляд.

– Простите, ваше высочество, но то была последняя отчаянная попытка возродить орден Марешаля хоть где-нибудь. Для этого пришлось на время вступить в союз с такими силами, которые и поминать вслух не принято…

Я кивком подозвал слугу.

– Налей нам. Старое забыто, строим новый мир. Дорогой герцог, мы растем и крепнем, наши ряды расширяются вместе с ростом нашего могущества! Сегодня в него добавляются на постоянной основе рейнграф Чарльз Мандершайд и стальграф Филипп Мансфельд, их заслуги вы уже знаете.

– И очень ценю, – ответил он.

– Вы были правы, – сказал я, – стараясь начать распространение устава и нравов ордена Марешаля с северных земель. Теперь мы так и делаем. Надеюсь, ваши люди уже основали первые ячейки ордена…

Гости уже расселись и смотрят в мою сторону с ожиданием. Я поднялся, величавый и весьма, картинно улыбнулся, показывая белые зубы, красиво взял кубок и поднял его выше головы.

– Это наш общий праздник, – сказал я праздничным голосом. – Это наша общая победа!.. Герои Гандерсгейма окончательно ликвидировали угрозу в той провинции, что отныне и навсегда лишь часть королевства Сен-Мари, а здесь местные войска героически сражались с несметными полчищами, высадившимися с моря!.. Должен заметить, что нашлись герои, что ухитрились стать ими дважды: сперва спасли своим появлением Тараскон и Геннегау, а затем быстрым маршем отправились в Гандерсгейм и там с ходу ударили по армии варваров!

Я кивнул Ришару, тот красиво поднялся, величественный и настолько весь исполненный достоинства, что мне таким никогда не стать, пусть даже буду кривляться перед зеркалом тысячу лет.

– Подтверждаю, – сказал он весело. – Вообще-то я все подтверждаю, что скажет его высочество… попробуй не подтверди!.. но рейнграф Чарльз и стальграф Филипп в самом деле привели великолепные армии, что ударили с ходу и с такой яростью, что мне такой боевой азарт видеть приходилось редко!

Он с улыбкой поклонился в сторону турнедских военачальников, те смущались, даже краснели, а лорды и вельможи и все остальные знатные рыцари, как за столом, так и те, кому места не хватило, поощряюще заорали.

Я сел, продолжая улыбаться, через час-другой уже морда заболит от таких титанических усилий. Это со стороны я отдыхаю и наслаждаюсь, но какой отдых, когда главный организатор здесь я, а это значит – за всеми присматриваю. А напряжение может оставить, только когда все это кончится, но и потом буду перебирать кто что сказал, как сказал, куда посмотрел и почему так странно улыбнулся…

Это пир мужчин, потому громкий, бестолковый, многие часто покидают свои места, чтобы навестить друзей за другими столами, ходят с кубками по залу и, столкнувшись с кем-то, часто опрокидывают на него или себя вино, гогочут мощно и раскованно.

Женщины, впрочем, тоже есть, некоторые лорды заблаговременно привезли дочерей, пусть покажут свою скромность и обаяние молодым рыцарям, что в милости у короля.

Я сделал вид, что нужно отлучиться по делу крайне важному, даже неотложному, а за моим столом остались четверо герцогов: Ульрих, Готфрид, Фуланд и Ришар, а за соседним – могущественные лорды Сен-Мари в лице Рюккерта, Лотце, Бренана, Гарфильда, Дэвэнанта, Фуллера, а также моих военачальников – Арчибальда, Зольмса, Рейнфельса…

В соседнем зале группа музыкантов настраивает инструменты, а дворцовый бард Велазарий, изнеженный красавец с женским лицом и длинными волосами, звучно шлепает губами, держа в руке листок с криво накарябанными нотными значками.

– Молодец, – сказал я поощрительно. – Творить всегда, творить везде – до дней последних донца! Творить – и никаких гвоздей!.. Смотрю вон на тебя и понимаю, можешь поднимать священную ярость масс, а какой хренью занимаешься?

– Ваше высочество?

Я сказал с великой благосклонностью человека к муравью:

– Я тут для тебя пестню придумал. Здорово? Ладно, не благодари… Сам знаю, что дар мой неоценим.

Он прошептал в священном ужасе:

– Ваше высочество…

– Да понял, – сказал я успокаивающе, – понял, не разбивайся в лепешку из-за неистовых благодарностей. Мы же общее дело делаем, зовем и даже призываем зычно народ на великую стройку!.. Да, Царство Небесное уже начали, можно сказать… Правда, пока только рушим старое здание прогнившего мира, потом будем расчищать площадку под Здание Всеобщей Справедливости. Пестня будет походная и как бы боевая. Ты таких еще не писал?..

Он проблеял пугливо:

– Не-е-ет…

– Почему?

– Я больше про любов…

Я сказал трубно:

– Ничего, считай себя мобилизованным от лица народного энтузиазма. Сначала о Родине, потом о себе, понял?

Он вздрогнул, сказал пугливо, чуть не плача:

– Как не понять…

– Вот, – сказал я, – слушай слова. Начинаем так: ой на горе, ой на горе жнецы жнут, а под горою рыцари идут… ну вообще-то не идут, а едут на конях, но можно и идут, если понятно, что едут… Ну что, все ясно и зримо, как водопровод, сработанный еще рабами Рима?.. Слушай дальше: попэрэду герцог Готфрид, попэрэду герцог Готфрид…

Он спросил робко:

– А что такое «попэрэду»?

– Впереди, – сердито сказал я, – непонятно разве? Это на древнем священном языке укров, что дали начало всем людям на свете. Адам и Ева были украми, понятно?.. Древность вообще освящает!

– Что… освящает?

– Все, – отрезал я, – все освящает! Древние камни нам дороги, хотя это всего лишь простые булыжники, как древние слова и законы… Ну ладно, если непонятно, можно заменить на понятное «впереди», «во главе» или «в авангарде победоносной армии, сокрушившей твердыни варваров»… Что, аллитерации нет? Подгонишь, ты же поэт, сам хозяин словам, а не они твои владыки. Берем дальше: победитель варваров, покоритель Гендерсгейма…

Он взмолился:

– Ваше высочество, это же ни в какую рифму не полезет!

– У мастера все влезет, – отрубил я твердо. – Вот в меня какая только хрень не влазит!.. И даже не влезает. В смысле, влезает. В первую очередь нужен идеологически правильный смысл, а рифма и мелодия потом, это вообще-то устаревшая выдумка, что мелодия кому-то нужна. Я знавал певцов без слуха и голоса, а такие дворцы себе отгрохали!.. И всех баб имели. Ты ж тоже хочешь?.. Ага, глазки заблестели!.. Вот и старайся. Ты прав, что деньги? Главное – бабы. Хотя что мы им без денег?.. Так что старайся. В общем, герцог Готфрид Брабантский должен быть выведен как победитель варваров, что вернул Гандерсгейм в лоно.

– В какое лоно? – спросил он тупо.

Я сказал рассерженно:

– Ты о пестне думай, а то уже вижу, о чем сразу, не снимая лыж! Это они, варвары, накрылись лоном, после чего закономерно исчезли, как вообще-то и правильно, таким туда и дорога.

– Простите, ваше высочество.

– И еще, – напомнил я строго, – надо вскользь упомянуть, что это он, герцог Готфрид Брабантский, в те грозные времена привел войско из далекого Брабанта и ударил варварам в спину, их в спину можно, с дикарями никакого рыцарства, в общем точно спас Геннегау.

– А вы, ваше высочество?

Я сказал твердо:

– Был как бы сбоку.

– Ваше высочество! Все ж видели, не поверят!

– Поверят, – сказал я, – да еще и с удовольствием. Плохому верят всегда охотно и с великой радостью. Еще и другим расскажут. Ладно, я потерплю. Будет он королем, я поднимусь до принца, так что весьма и зело заинтересован! В общем, герцог – спаситель Отечества, это он освободил Сен-Мари, а потом был инициатором уничтожения грозного могущества варваров на той Малой Земле…

Он вскричал устрашенно:

– Ваше высочество, это же целая поэма!

– Умей уложить все в песню, – изрек я. – Одному правилу следуй упорно: чтоб словам было тесно, а мыслям просторно… И все влезет. Краткость – сестра таланта, и не всегда теща гонорара. Иди и твори!

Это было настолько похоже на «встань и иди!», что певец вздрогнул, вытянулся, посмотрел на меня вытаращенными глазами и не вышел, а его вынесло, словно сквозняком.

Пир длился всю ночь, но, к счастью, у меня уже достаточно авторитета, а главное – уверенности, что могу отказаться пить со всеми и мир не рухнет. При первой же возможности я воспользовался своим правом «мыслить» и ушел, как объяснил всем, ковать новые победы для нашего священного оружия.

На другой день, еще не просохнув и с мутными глазами, они дружно, как сговорившись, завели хриплыми пропитыми голосами речь о великом турнире в честь победы.

Я кривился, но подумал, что тогда хоть пир, будь он неладен, закончится, однако сэр Растер гордо сообщил, что пир в честь вернувшихся из Гандерсгейма героев – дело святое, но с ним управятся за три-четыре дня, меньше нельзя – урон престижу победителей, а это недостойно такого великого завоевателя, сокрушителя и разбивателя голов, как сэр Ричард, который с яростно раздувающимися ноздрями и пылающими в гневе очами ломает, рубит и крушит, не разбирая в священном праведном гневе правых и виноватых, ибо виноваты уже тем, что не спрятались в свои жалкие норы…

После пира в честь победителей большой турнир в их же честь, а затем уже завершающий пир, а как же иначе?

– Да, – сказал я обреченно, – перед традицией бессильны даже императоры и сами боги, не то что я, муравей, – да, конечно. А как же!.. Еще бы!.. Ну, это само собой, надо обмыть… Не обмытая победа разве победа?

Растер довольно гудел и потирал лапищи, огромный и массивный, даже на вольных хлебах Геннегау ухитрившийся не разъесться, как иные придворные кабаны. А еще он все также ходит в железе, пугая женщин и местных щеголей устрашающим видом.

– Дорогой сэр Ричард, – гудел он прочувствованно, – вот теперь-то погуляем всласть…

– Еще бы, – сказал я и подумал, что для сэра Растера «погуляем» очень емкое слово, везде гуляет, как за столом, так и в битве, а теперь еще, как поговаривают за его спиной, и по гарпиям, где его принимают, как своего. – Надо, дорогой друг!

– Ох, как вы все правильно говорите…

– Еще бы, – согласился я. – Герои вернулись.

Пир длился не три дня, а целую неделю, так как в последние дни подтянулись младшие командиры, не сумевшие попасть на церемонию открытия.

Я появлялся каждый день, поднимал кубок, провозглашал здравицу, сидел на троне несколько минут, затем исчезал по государственной надобности. Не знаю, чему они улыбались и как истолковали понятие государственной надобности, но я уходил в кабинет и брался за дела, чувствуя, как приближается роковой час икс, когда придется раскрыть все карты как перед чужими, так и перед своими.

Я уже всю зиму трудился в таком темпе, что по эту сторону Хребта и не зима вовсе, не поднимал головы от стола и так упахивался, что не всегда узнавал вырастающего на пороге сэра Жерара. Абсолютная власть в руках одного человека – нехорошо, но на определенном этапе нет более острейшей необходимости для выживания государства.

Страны, вставшие на путь свободных выборов правителей, пали под натиском авторитарных соседей, как та же Польша, что была крупнее, населеннее и сильнее России, но там заправляло выборное собрание, где один-единственный депутат мог сказать «Не позволяю!», и закон не проходил, что привело страну к хаосу.

Демократизация должна идти постепенно и более-менее одновременно во всех королевствах, так что не дам козыря в руки противников и сумею создать мощную боеспособную армию, могучий флот и развитую промышленность.

Всю зиму, почти не появляясь в Турнедо и Варт Генце, я медленно, но шажок за шажком, укреплял свои позиции, что неизбежно должны были ослабеть после окончании войны с Гандерсгеймом. Варваров там наконец не просто покорили, но самых упорных оттеснили к морю, где истребили начисто, не принимая предложений о сдаче, после чего я велел сперва привести эту провинцию к полной покорности, а уж потом две трети победоносного войска вернуть сюда. Треть оставил на кормлении и присмотре, чтобы местные королевства не слишком ворчали о потере своей королевскости.

А еще наконец-то собрал воедино свои сокровища, что хапал в странствиях, для них выделил особую комнату, вход туда только из моего кабинета. На стене повесил мечи: Зеленый, Озерный, Красный, он же Ночной, Травяной и прочие особые, выкованные гномами и чем-то волшебные, на столе разложил Небесные Иглы, Костяные Решетки, Комья Мрака и все то, чем можно подшибить дракона, в ларцы сложил талисманы и амулеты, некоторые весьма громоздкие, чтобы носить постоянно, но особо важные вещицы, как те мелкие кристаллы, из которых можно вырастить даже исполинскую башню, как получилось у Кадфаэля, постоянно со мной, зашитые в седло Зайчика…

На полу перед дверью нарисовал кроваво-красные линии и сообщил всем, что всякий, ступивший на них или переступивший, будет поражен Божьим Гневом.

Конечно, на всякий случай запоры поставил тоже самые надежные и хитрые, но только выбрать свободное время и разобраться со всем нахапанным так и не удавалось.

К чешуйчатому колечку стараюсь не прибегать, страшновато, потому что проницаемыми становятся не только стены перед тобой, но и камень под ногами. Потому, продавливаясь через препятствие, надо все время шагать так, будто поднимаешься по лестнице, иначе на той стороне окажешься по колено в земле, если не по пояс.

Могу себе представить ужас какого-нибудь дурака, что нечаянно повернул во сне колечко камешком вниз, начал погружаться в кровать, а потом в пол, а очнулся, задыхаясь от нехватки воздуха в полной вязкой тьме на большой глубине.