Текст книги "Собрание сочинений в 7 томах. Том 4. Тетрадь Вероники"

Геннадий Айги
Собрание сочинений в 7 томах (2009). Том 4. Тетрадь Вероники

Выражаем искреннюю благодарность

Германскому ПЕН-Центру,

Творческой программе ДААД (Германия),

Шведской Королевской Академии

и всем, кто принял участие в финансировании

настоящего издания

Составление Галины Айги и Александра Макарова-Кроткова

Художник Андрей Бондаренко

На фронтисписе – портрет Геннадия Айги работы Николая Дронникова

© Галина Айги, 2009

© Вступительная статья. Владимир Новиков, 2009

© Графика. Николай Дронников, 2009

© Оформление. Андрей Бондаренко, 2009

тетрадь вероники
1957–1988

от автора

Впервые эта книга была опубликована в 1984 году: двуязычное ее издание (на французском в переводе Леона Робеля и на русском) появилось в парижском издательстве “Нуво Коммерс” с цветными рисунками Владимира Яковлева.

Подробнее о “Тетради” я написал в предисловии к английскому изданию. Книгу продолжают переводить в европейских странах (есть и повторные издания – в Германии и Польше), отдельные стихотворения появились на иврите, японском и персидском.

В России “Тетрадь Вероники” публикуется впервые, к тому же это – наиболее полное из всех изданий.

|14 января 1996|

г. а.

к англоязычному читателю

Он не мог видеть ее личико

затуманенным.

Ч. Д.

Моя дочь сейчас в деревне. Я пишу – и слышу ее далекий, давний голос (ночь, мы едем в поезде, дочери не спится, ей уже четыре года, глядя в окно, она тихо напевает импровизированную песенку: “Луна – моя мама, я лечу на небо, она меня накормит”).

И странно говорить мне сейчас не о ней, а “по ее поводу”. Странно переключиться “в писательство”, я делаю это, постепенно настраиваясь – прежде всего – на читателей страны, давшей человечеству, любовью Диккенса, целый “дочерний” мир.

Я всегда хотел иметь дочь. “Она, будущая”, мерещилась мне даже в юном возрасте. Думаю, что это лишь отчасти объясняется бессознательным бунтом против “культа сыновей” в народе, в котором я вырос, – с детства отталкивало меня мужланство (скажем, хемингуэйистского типа) и тянула к себе неопределимо-“священная” женственность… – может быть, это и было моим первым восприятием некой “природной поэзии”.

Мое поколение выросло без отцов. Достаточно сказать, что в деревне, в которой я рос, было 200 дворов, а с войны не вернулось более двухсот мужчин (часть вернувшихся стала ядром, – я это свидетельствую, – колхозной и сельсоветовской мафии, – их насилие и жестокость совершались именно по отношению к бедной женственности, теплившейся – словно уже в далекой истории).

Появление дочери было для меня, прежде всего, обновлением женскости и женственности в моем роду (и случилось это, когда родовые корни, – словно все еще, где-то, огненно-горящие, – все более воспламенялись во мне самом).

Скажу еще более определенно. Рождение дочери я воспринял как возвращение, воскресение моей матери. Моя мать, умершая рано, до сих пор видится мне как некое святое свечение, видится в жизни, которая, страшною мощью огромного Антиподного Народоподобия, была превращена чуть ли не в “естественный” ад.

Для меня и “народ” – это просто моя мать и ее страдания. И этот “другой народ” (истинный, а не антиподный) остался, в конце концов, лишь в снах-как-в-снегах (“Все дальше в снега”… – это название моей последней книги).

И еще, – я давно задумывался над тем, почему в мировом искусстве существуют даже каноны материнства, а чувство отцовства в литературе означает, как правило, лишь “отцовский инстинкт”.

И в “Тетради” моей дочери я попытался утвердить принципиальное “патеринство” (есть в европейской поэзии немного произведений, где выражено “патеринское” чувство, но – увы – как посмертное оплакивание… – одно из самых ранних из них, пожалуй, – это цикл “Тренов” – “Плачей” польского поэта XVI века Яна Кохановского, посвященных памяти его дочери Урсулы).

В этой английской книге впервые публикуется небольшая группа стихотворений, не успевших войти в первое издание “Тетради”.

Это – стихи о “периоде сходств”. Я убежден (есть такое мое небольшое “открытие”), что дети, начиная с первых недель жизни и приблизительно до трех лет, переживают, претерпевают, переносят в себе и на себе моменты, дни и недели их сходства и сходств с “сонмом” живых и “ушедших” родственников. Младенцы (вернее, какие-то “силы” в них) как бы мучительно ищут и – в конце концов – находят именно свой “постоянный”, – на будущее, – облик.

Там, где люди не уважают людей, они вполне любят детей (эти “цветы жизни”, – по Максиму Горькому). Уважение же к детям, сознательное уважение к ним, обязательно требует определенного духовно-религиозного уровня (говорю это без каких-либо объяснительных оговорок).

Сознание этого я тоже хотел выразить в “Тетради Вероники”. Кое-где в этой книге сказалось мое памятование об одном из “пунктов” учения Сведенборга о человеке, который сотворен “незаконченным” и “несовершенным” для того, чтобы над ним, в дальнейшем, могло работать То, о Чем лучше молчать (особенно в наше, столь разумное время).

Наблюдая детей в возрасте моей дочери из ее “Тетради”, я удивляюсь теперь, как я мог увидеть столь многое за первые шесть месяцев жизни Вероники.

Однако это было. И ныне, когда существует уже десяток переводов “Тетради”, я снова благодарю мою дочь за ее и “мою” книгу – самую счастливую во всей моей “творческой жизни”.

|14 июля 1989|

москва

посвящение

 
белеют снега
без меня перечти уже взрослой
о ты моя айкакая
(это слово твое в твоем доме второе)
тьмой головы ныне ширится
тьма без умов нашей бедной Земли
книжечку эту и снова
белеют снега
 

|14 ноября 1983|

вместо предисловия

[дочери]

Ты еще не говоришь словами. Ты выражаешься – лицом, улыбкой, лепетом, “новорождающимися” (еще не заученными) движениями, – и это часто напоминает предрабочее состояние в занятиях поэзией (многим известна эта “содержащая нечто” тишина и некий “гул”, их неоформленность в интонации и собственная ищущая сила; пробелы в ритме и напряженность пауз, более содержательных, чем некоторый “смысл”), – словом, ты – творишь, не “договаривая”… – и я, по мере возможности, старался записать из этого “недоговоренного” кое-что, подсказанное, в сущности, тобой.

И книжечка эта сознательно посвящена твоему “бессловесному” (но – творящему, – как я уже сказал) периоду.

Потом – поговорим словами (но это уже будет иное).

Тебе – дарят. Любовь. Игрушки. Мою любовь – ты знаешь. “Игрушки”? В их качестве, включаю в твою книжечку несколько давних моих багателей.

Иногда я пою тебе (плохо). Как спели бы тебе твои прабабки и прадеды с отцовской стороны. Пусть дойдут до тебя некоторые из их песен – в вариациях твоего отца. Включаю в книжечку и две мои юношеские сказки. Мог ли я тогда вообразить, что, через четверть века, у меня родится – такая дочь.

|14 июля 1983|

два эпиграфа

 
Вероника, ты обязательна…
 

Леонид Лавров

 
…И
Волосы Вероники, даже здесь – я заплетал,
расплетал,
я заплетаю, расплетаю,
я заплетаю.
 

Пауль Целан

пролог: пение-патерия

Если мы это нарушим, пусть

в Волге утонет хмель,

а железо всплывет.

Из булгаро-русского договора 985 года

 
если
пройду для тебя
то хмель потонет
в-любви-как-в-море
(ай-ийя-юр)
когда же пройдешь без меня
железо всплывет
из-пенья-как-моря
(ай-ийя-юр)
 

|1983–1984|

Москва – Каунас

в день первой встречи

 
благоговения облако
это замедленное
смотренье мое… – и какое самоузнавание
мира другого
близко – кружится?.. – не взгляд —
а нетронутое Слово-Лицо:
о недолгое равенство: Одно – не сказать!
ибо равное Смотрится
равным молчанием
(Одно – как лицо – Одному)
 

|18 января 1983|

первая неделя дочери

 
тишина
где ребенок – неровная
будто в пределах – из ломкости светотеней:
пустота! – ибо мир Возрастает
в нем – чтобы Слушать
Себя
Полнотой
 

|22 января 1983|

небо-проигрыватель

 
с полей
продолжаясь из боли
скоро дитя мое
будет
и шуберт-тебе
Всегда-Unvollendete
где-то над болью
чтоб не завершаться
с полей
 

|1983, февраль|

или – кто же мне любит

 
чем же люблю?
или – кто же мне любит?
не знаю
ибо – при всем непотребстве
так часто
ныне к младенцу
как будто – собой не меняясь —
я свято-боляще
(кру́гом мне кружится)
чист
 

|4 марта 1983|

появление в улыбке

 
а раскрылся цветок – на лице улыбаться:
обновленная
(столь в одиночестве)
вздрогнула
мама обратная:
о этот круг! закружи меня так: не придти
ни в себя ни в виденья:
слава Пощаде
как Богу – за странно-единственный раз:
сузился – и промелькнул!
ни конца ни начала не знаю:
лишь световорот!
(и так странно включая – меня)
 

|4 марта 1983|

в дни болезни

1.

 
болезнь младенца беспокойство деревьев
 

2.

 
в бархате цветов засыпаю ворочаясь
щеками ворочаясь
средь крупных: как сон из кругов неуклюжих:
слез запоздало-ненужных:
будто – для матери… а для кого же?
ясно – тем более в месиве – ясно:
уж – не для Господа
 

3.

 
и были однажды
деревья как братья в тумане: в их бедность
Бог средь сугробов Входил (Продолжая
молчанье мое как работу:
тоской – средь деревьев)
 

4.

 
о Боже вздрог ребенка
 

|11–12 марта 1983|

начало “периода сходств”

 
а силы
встревожены рода – и веют
и кружат как ветер-и-свет – проводя по лицу
облако за облаком: все – выражения
исчезнувших лиц —
 
 
чтоб выявить чтоб утвердить —
“окончательный”
облик – твой:
 
 
огнем – устоявшим в вихре! —
 
 
(не тем же ли жаром – засматриваясь —
вздрагиваю:
 
 
словно – средь некого пенья? —
 
 
боль – входит как ветер)
 

|1983, март|

и: не прикасаясь

 
надо бояться
и пальчиков детских и листьев
чутких – черемухи:
 
 
ибо:
 
 
страшное в мире – ничто и никто: кроме Бога
(мощнее добра! – и умолкни – запомнив):
 
 
и кроме:
 
 
знаешь – тебя
 

|22 апреля 1983|

продолжение “периода сходств”

 
промелькивает: тень? материнская?
из глуби какой: из молчания
времени – клада забытого? сон и не сон:
свет – доходя до лица: раскрывание
кого же глубокого
со вспыхнувшей связью – белеть и темнеть
подымающей
быть может и древнее поле и ветр?
грусть ли – мерцанием – в личике
блужданья-отца перво-кругом неведомым
в попытках – опять обнаружиться
в буре взыгравшейся рода?
спишь ли… – а бдительно – ширясь
усиливаясь – обще-сияние:
мукой выковываясь
где же таится он – твой
свеже-и-перво-введенный
облик – средь многих других?
 

|1983, апрель|

спокойствие гласного

 
а
 

|21 февраля 1982|

теперь

[о. п.]

 
друг мой
о мама-ребенок
младенца лицо отдаляется
силу иметь
чтоб приближаться сияюще-равным
к обликам-кру́гам
любимых-и-любящих
(много
отдельно
Одно)
 

|2 апреля 1983|

снова – улыбка

светится – безвозрастная – душа человечества: очищенная – сердцем дитяти (“трудом” – и его! – а вернее: трудом за него – неизвестным) – до света проявленная – незримо-“понятного”: ах-что-и-сказать! – до такого истока: названье его – пребывает-он-только-единственный! – а что же – сейчас – происходит? – смотрю – забываю – смотрю… – забывая смотренье

|1983, апрель|

тишина

 
о тихий мой бог
я тебя повторяя как смыслоподобие
будто
давно
в ровном покое: струишься прохладный
без измененья… – лишь раз оглянулся:
вишни
уже
отцвели… – продолжает
улыбку младенец… – лишь только такие твои
переливы
включая сердечную давнюю слабость
все более близкую
(шепотом неким)
изредка – чуть – проявляют
ясность сокровища “тихий мой бог”
 

|1983, апрель|

укладывают спать

 
я спиною всегда
тяжелею немного “тебя увели”
засыпаешь (и я начинаю дремать
какою-то грустною
“частью”)
 

|1983, май|

уршуля и шиповник

[двухлетней дочери моего друга —

литовского поэта сигитаса гяды]

 
ал и широк
шиповник – и это
ей – будто слышно
наморщив лобик:
вдруг – настороженный – словно
сердца толчок
удивил:
дрожит – продолжается
в личике – распространение:
взгляд
остановкой недолгой
облака малого
 

|1983, май|

затерянная страница
(или: снег в саду)

1.

 
бумажка в ветре
 

2.

 
вэай вьюзавый сда
ю целестни
вьюзавый и эйдса
оэй истни
 

3.

 
и не найти
 

|1961|

в месяце четвертом: пробы – напева

 
самое хрупкое
чистое – самое: из
света глубинного (явен присутствием
чем называньем)
ясно-простым проявляя – блистаньем:
чудесное
до боли безвинное (даже немного
щемяще-просительное)
это а-а-колыбельное
(перводогадкой
как первотвореньем)
 

|12 мая 1983|

с. Демидово

Тверской области

песенка времен твоих прадедов
(вариация на тему чувашской народной песни)

…пить не из стакана, а из чистого источника.

Бела Барток.

“Кантата Профана”

 
бродил я в поле не было там
ни одной копны
 
 
зашел я в деревню
и не увидел
там никого
 
 
а девушки сидели
за вымытыми стеклами узеньких окон
и вязали
глазастые кружева
 
 
посмотрел я в окно и увидел
что сватают мою милую
в белое платье ее нарядили
в руку дали ей ковшик
и стоит она перед столом
 
 
– я плакал качаясь
перед твоим окном
и была ты тиха —
 
 
как свеча на подоконнике
высокой церкви
 
 
“вижу” молчал я
молчал я “прощай”
родных не имея “народ” – понимал я
долго потом
“что-то было” я знал
 
 
и ничего головой не запомнил
плача щеками
в руках
 

|1957–1959|

и: в пять месяцев

 
Грудью ли
или Пятою
(о как по-людскому
Тебя представляем)
мощно – в ребенка Войдя
в личике Ты – уменьшеньем – Обтачиваясь
Смотришь – Увидимым нами: и я будто в ветре
дрожью – включившийся – ал
 

|6 июня 1983|

маленькая татарская песня

 
Взяла я ведро и пошла за водой
потому, что не было дома воды.
Села я рядом с ведром и заплакала
потому, что не было счастья.
 
 
А была я тогда
чуть выше ведра.
 
 
“Мать” я шептала – стихала поляна,
“брат” говорила – и сон умолкал.
Что называла – то было молчаньем:
солнце, дубрава, полынь.
 
 
Лишь песне моей,
за аулом,
я тайно рыдала – “сестра”.
 

|1958|

чайная роза одна на округу

 
в лице
дополненье – как ветром:
секунды дрожания в нем
чашеобразия – телом:
в висках – будто лепки – округлой и ласковой
вес: с грустью
 

|26 июня 1983|

Одесса, пос. Черноморка

запись – после укачивания

[и.-с. б.]

 
она мучительно ищет ритма успокоения
добивается от себя почти-мелодии и я
незаметно для себя самого чтобы помочь
ей начинаю напевать колыбельную моего
сочинения в той мелодии наметки которой
только что ее мучили и она засыпает я
несколько раз замечал что пробы ее напеваний
себе и обрывки похожи на зарождение чего —
то (как младенца шажки) я сказал бы “для
баха” о какое же сердце должно было быть
у отца – с материнской духовностью столь
сострадательной – сфер колыбельных
 

|27 июня 1983|

Одесса, пос. Черноморка

сказка о шлагбауме и о сторожевой будке

 
Старый полосатый Шлагбаум
был убежден, что он у Дороги —
единственный в мире поклонник.
И храбро сказал он:
“Дорогая Дорога,
я кланяюсь Вам
уже двадцать лет,
пора бы и заметить, право”.
Дорога ответила:
“Милый Шлагбаум,
Вы знаете
только мою частицу,
а всю не знаете.
У меня десятки таких поклонников.
Найдите Вы лучше такую,
которая вся на виду”.
И только Сторожевая Будка
услышала эту беседу.
Она стояла напротив и плакала:
“Боже, а я-то, дура,
думала, что это он мне
кланялся столько лет.
О, почему
не умерла я
до этого дня!”
 

|1958|

чище слезы

 
чище слезы
эти слюни: безвинная жизнь
ими сияет! – восторг:
из чистоты
существа
выражаясь:
о Господи
мне
 

|1983, июнь|

розы трехлетней этери

 
читают
 
 
ангелы
книгу твою
 
 
когда это были раскрыты страницы?
 
 
тонут
(и ум
вот-вот
забоится)
 
 
о ветроподобие
 
 
обморок
(больше меня)
поглощаемый
 

|1983|

узнавание имени

 
чувствокруженье ли
(как головокружение)
перед сознанием
(как перед зеркалом):
будто глядящею силой мелькает
и исчезает
какой-то безвыходной тенью
робкий – с перерывами тихими
о чем-то
лепет
 

|1983, июнь|

сказка о постаревшем арлекине

 
Когда я гулял по улицам,
шахматисты толпами таскались за мной
и мысленно решали свои комбинации
на моих штанах.
 
 
И когда приходил я в театр,
все куклы глазели на Арлекина,
и старательно прятали нитки,
за которые дергали их руки и ноги.
 
 
И когда я закладывал за спину руки,
они были похожи на белые букеты,
лежащие на синем ковре,
и ахала Коломбина с балкона мне вслед,
когда уходил я домой.
 
 
И когда износил я мои штаны,
Коломбина сказала, что руки мои похожи
на репейники в голом поле.
А куклы все вышли замуж.
 
 
И теперь в опустевшем замке
сидим мы с Рексом-дворнягой на старом диване,
пьем кофе, ругаем сиамских кошек
и читаем стихи Евтушенко.
 

|20 октября 1958|

Подмосковье, пос. Красная Пахра, дача В. Р.

улыбка (выражая “любимый”)

 
а он
(улыбка и голос)
тот же – но рядом шумят и мелькают
(каштаны и розы)
и голос любимый
лицо
теперь – лишь одно средь других:
средь деревьев как близкое дерево
(и все же
то дерево: будто само продолженье
лепета
вскриков
и глазок-уа)
 

|25 июня 1983|

Одесса, площадь Ришелье

нет мыши

 
есть
 

|18 ноября 1982|

снова: укачивание тебя

 
алые
розы – к глазам
младенца:
день – будь кру́гом: о – бабочка:
войди – отметить:
мгновенье:
белым
 

|1983, июнь|

Одесса

вершины берез – с детства и до сих пор

 
будто
все то же:
 
 
о
затихание – после
шепота
взгляда
и слуха —
 
 
(и я забывал это было всю жизнь забывал ко —
лыбельную голосом бывшую чтобы всю жизнь
вспоминать колыбельную будто безмолвно-пер —
вичную духом меня изначально раскрывшую
шириться мне обещая свободно без края) —
 
 
о
затиханье – (давно уже нет никого):
 
 
воздух – в вершинах:
 
 
берез
 

|1983, июнь|

снова – что-то от “периода сходств”

 
“о – ты мое”
я шепчу-как-кружу
“о – ты самое-самое”
 
 
не называя! —
 
 
и – как безмолвный ответ – выражение
спящей
(ветр – всем лицом)
даже и зыбью устойчивое:
 
 
кажется: крепнет все больше в основе его
чем-то очень-давно-материнское
спокойствие тайное:
 
 
будто светило
смягченное – далью
 

|1983, июль|

и: спящая (в коляске) у моря

 
лицо – как спокойная
гладь – воды:
 
 
(лишь изредка – волны: рябь по причине:
скажем: “себя”):
 
 
будто в единой – неведомой нам —
Колыбельной:
 
 
Мира-Всего! —
Ее средоточием – близко-скользящим
 

|28 июня 1983|

Одесса, пос. Черноморка, порт

песня звуков

 
о (Солнце Некое)
в а-Небе (тоже Неком)
е-и-у-ы-Другим (Мирам)
и а-э-у-Другие
деревьям-ю букашкам-е а-детям
 

|6 июля 1983|

в дни болезни – образ во сне

 
горькое
влажное было
единство:
рот – прикоснувшийся к розе
и это
все – в слезу превратившееся
(с тусклостью
будто
проступок тяжелый
в памяти
давний):
был я – весь этим
забывшись недолго
в сушащем страхе – дневном
 

|1983, июль|

чувашская песенка для твоей сверстницы

[венгерской девочке аги абель]

 
Ах, игра, игра-кружение! —
 
 
а вершина того кружения —
верхушка развесистого вяза,
волнуется верхушка этого вяза,
роняя нас в огонь и в воду! —
 
 
а между огнем и водой
сварила я пиво, подобное огню,
гостей собрала, как собирают волосы,
заставила играть их, как кукол,
потом распустила их, как цыплят:
 
 
– Рядами-рядами: кыш! —
 
 
расходитесь!
 

|1983|

вспоминая все тот же храм

 
Теперь
как девочка
как дочь моя.
Как рода моего
сиянье – сквозь лицо
во имя всех – слезой
в веках не потускнев
волненьем (будто в лике)
вот в этом дне моем
с тобой
без слов – с тобой.
 

|1983|

долгая прогулка

 
дня
Сияние
в рост
(Возвышенье
фигурой
Воздушное)
в ранах отталкивающих
(в воздухе)
роз
 

|1983, июль|

Одесса, пос. Черноморка

и: где-то спит – мальчик

[твоему сербскому сверстнику —

мите бадняревичу]

 
этот
невидный огонь – охраняемый
ветрами невидными
и дом многолюдный
все более ветер – когда – в пониманье
немногом
мы будто все ближе
к тому излученью: сильнейшему – слабостью
самой тончайшей: о как для земли —
средь растений —
взросленьем лучистым
ширит – далекою спрятанностью
круг свой (все более – в доме)
это тепло
что теплее возможностей мира
(невидное – веяньем)
 

|1983|

ви́денье: девочка-подросток

 
взвить
молнией линии
тонких висков
а глаза
грустью такой озарить “мне глазами земными
в жизни моей не увидеть
самый возможно-Любимый
Твоей красоты!”
и память оставить о том без которого
будет
возможно
более грустно
именно – в счастье (а шепотом
будет: желаю:
здесь без порядка рассеянный
движеньями
друг
к тебе от тебя)
 

|3 июля 1983|

Одесса

флоксы в городе

 
словно
в безличностном думанье мира
спокойном и ясном
здесь – будто в центре поляны – д р о ж и т
ч и с т о т а – и проходим
не беспокоя
и веяньем слабым
вниманий
 

|13 июля 1983|

колыбельная? эта – твоя

 
ты
большая иль малая? ты
всею собой – превращающая
сердце мое в колыбельную (дни
проходят для нас
словно годы) о больше:
всего сотворяющая (ты о дитя) колыбельной
меня самого: охватило – и ширится
это звучание – из сердцевины
будто всем-миром-родного!
и кружится кру́гом – из доньев
мало-огромного
ты
 

|19 июля 1983|

экслибрис – тебе – в стихах

 
метрономом божественным
фосфоресцирующая
Дикая Яблоня
имени Детства
 

|1983, июль|

немного – еще об одном мальчике
(надпись к фотографии)

 
страданья и боли
единого рода
произошел ли
в этих глазах
крен – столь заметный:
 
 
вниз – к сердцу? —
 
 
словно оплакивать
одиночество сердца —
 
 
всю – жизнь
 

|1974–1983|

твое первое море со мной

1.

 
Луна Покорившаяся Сосредоточенности
Моря Отыскивая Спокойствием Силу Охвата
Выравнивая Мирным Кованием
 

2.

 
сон
как младенца шажки
в полутьме
в шуме – сквозь сон – будто
телом младенческим
долго
шажки
 

3.

 
Солнце Владеющее Морем Открыто
Отцовскостью Лучей Целомудрия Охват
Продолжая Бия Великолепием
 

|1983, июль|

Одесса, пос. Черноморка

снова – ловя выражения

 
можно ли
видеть
в ветре – оттенки ветра? —
 
 
снова
я в круг световой
кругом (как неким вопросом
возможно: немного – со светом) —
 
 
будто в шептанье почти без дыханья
и в страхе – пред смыслом
движения губ —
 
 
потом – и в беспамятстве! —
 
 
вхожу-как-блуждаю
 

|1983, июнь|