Текст книги "На борту «Уззы»"

Геннадий Прашкевич, Алексей Гребенников
На борту «Уззы»

Красота уравнений важнее, чем их соответствие экспериментальным данным.

Поль Дирак

Часть первая
Свои

альфа

Вероника Стрешнева (28 лет, ксенопсихолог).

Бортовое время – 11:00.

Результаты тестирования:

(файл вырезан)

бета

В черном пространстве контрольного экрана одиноко пылал коричневый карлик – как далекий маяк, указывающий путь «Уззе». Экипаж отдыхал. Только в кают-компании бортовой психолог фрау Ерсэль и капитан Поляков выясняли отношения.

«Стармех Бекович скоро завалит нас мышиными хвостами!»

«Я доволен действиями стармеха, тайтай».

«Но тридцать хвостов за сутки!»

На Земле учителем фрау Ерсэль был известный психиатр Эжен Сютри. Он так хорошо поставил дело, что скоро оказался единственным пациентом собственной клиники. Зато он был из тех, кому позволялось работать с раскаявшимися террористами.

«Возмущаться несправедливостью, но не впадать в пессимизм!»

Я понимал фрау Ерсэль. И не мог оторваться от контрольного экрана.

Очередные, выброшенные с корабля зонды выдавали на контрольный экран изображение «Уззы»: чуть перекошенный силуэт архаичного утюга с широко раскинутым парусом локатора и выдающейся килевой частью.

Наверное, Чужие любили сложную геометрию.

гамма

Бекович (45 лет, старший механик).

Бортовое время – 11:00.

Результаты тестирования:

– Часто вспоминаете Землю?

– Со дня старта – ни разу.

– Причины?

– «Живем в счастливые времена», – говорят ублюдки. «Золотой век давно миновал», – говорят еще бо́льшие ублюдки.

– Кажется, что-то подобное писал в воззваниях ваш брат.

– Идеи терроризма меня никогда не интересовали.

– Как идет охота на мышей?

– Предоставить официальный отчет?

– Спасибо. Предпочту личные впечатления.

– Тогда отвечу так: охота идет удачно.

– Откуда на «Уззе» появились мыши?

– Будь вы ублюдком, тайтай, вы задали бы именно такой вопрос.

– Ладно. Скажите, сколько хвостов вы добываете за сутки?

– До пяти-семи. Кэп обещает отгул за каждые полсотни.

– Как думаете использовать возможный отгул?

– Активизирую охоту.

– Думаете выловить всех?

– Вряд ли. Мыши на «Уззе» плодятся, как настоящие!

– Настоящие? Что вы имеете в виду?

– Исключительно наш корабль.

– А яснее?

– «Тип корабля – не определен. Тип двигателя – не установлен». Лишившись господина У, мы потеряли возможность подробно узнать нашу «Уззу». Мы не знаем, откуда на корабле мыши. Чтобы их выловить, надо изучить самые удаленные уголки. Все эти сжимающиеся коридоры, запутанные ходы, неработающие лифты, появляющиеся и исчезающие тупики…

– Где вы росли, Бекович?

– Мазендеран, север Ирана.

– Наверное, пустынные места?

– Верно. Там и людей нет, одни ублюдки!

– Вы росли в семье вместе со старшим братом?

– Ну да, первые восемь лет. Потом он убил муллу и его увезли в город.

– Вы никогда не сочувствовали террористам?

– Никогда.

– Осознанно?

– Не знаю, как ответить, тайтай.

– Ответьте, как считаете нужным.

– Господин У любил рассказывать такую притчу. Одному больному ублюдку, тайтай, назначили для лечения корень женьшеня. Он отдал за корень все свои сбережения и решил для надежности выпить настой сразу, чтобы в короткое время победить болезнь. В итоге ублюдка обнесло ужасными нарывами. Пришлось ему продать последнюю курицу и купить редьку для компрессов. Понимаете? И женьшень куплен зря… и на редьку потратился…

– Почему вы суровы к роботам?

– У них нет души, тайтай.

– Даже боюсь спрашивать, кто они…

– Я не совру. Ублюдки!

– Вам хотелось попасть в экипаж «Уззы»?

– Когда мой брат устроил взрыв на верфи, я понял, что обязан участвовать в проекте. Любой попытке разрушения следует противостоять, иначе мы ничего не добьемся.

– Потому и покончили с карьерой пилота «формулы один»?

– Такая связь существует. Но я был лучшим.

– Помните китайский этап 2032 года?

– Конечно. К этому этапу я уже доказал, что могу ездить быстрее всех. В Сингапуре, тайтай, я выиграл у Дарби целую минуту. То же – в Монако и в Бразилии. И был первым в Абу-Даби.

– Но не в Китае…

Приложение к тестированию.

(Выдержки из спортивного репортажа):

«Йонг, Людвиг, Волович, Дэвид… Трассу заволокло желтой пылью… За Дэвидом следует Вебер, он выходит на обгон, но не-е-ет, не-е-е-ет… Вебер не вписывается в поворот, его достает Бекович. Он всех достал, этот Бекович. Похоже, он пришел в „формулу“ всерьез и надолго, а не просто как платный пилот с пятью миллионами спонсоров… Ооооооооо… Бекович влетает в груду гравия… К нему бегут китайцы. „Толкайте!“ Бекович буквально орет. „Толкайте!“ Нет, Бекович, тут вам не будет трактора. Это Китай. „Толкайте, ублюдки!“ – кричит Бекович. Китаец-механик толкает заглохший болид… Два китайца… Три китайца, четыре, пять… Да соберите хоть весь Китай… Бекович уже не орёт: „Ублюдки!“ – он так думает. Да и Ральф Кимми, похоже, доездился. Ох, Кимми, Кимми, сбрось скорость… Болид Ральфа Кимми врезается в болид Бековича. Они горят. Не пить Бековичу шампанского в Китае. Напрасно он твердит, что его место всегда лучшее…»

дельта

«Южная оранжерея, кэп!»

«Вижу, Стеклов, теперь вижу».

«Отправить в оранжерею дежурных?!»

«Продолжайте наблюдения. Где Бекович?»

«На связи!» – мгновенно отозвался старший механик.

«Выходы из оранжереи перекрыты? Психологи оповещены?»

«Я на связи, – отозвалась фрау Ерсэль. С другого экрана молча кивнула ксенопсихолог Вероника. – В пять сорок семь по бортовому времени вахтенный Стеклов обнаружил движение в южной оранжерее».

По экранам прошла нежная рябь, высветились рябиновые аллеи.

Совсем недавно прошел дождь, искусственное небо в оранжерее потихонечку разъяснялось. Ремонтные роботы Бековича («быстро сориентировались, ублюдки!») волокли по траве пластиковые мешки с чужими клеймами. Другие расставляли складные столики, расставляли в траве стулья, стряхивали с нависающих веток нежных гусениц и охотящихся на них муравьев.

«Ксенопсихолог! Что вы думаете об этом?»

Теперь мы все видели ясные, сложно перемещающиеся тени.

«Ой, на меня падают червячки», – прозвучал незнакомый голос.

И ответил такой же незнакомый: «Они и будут падать. Время любви».

«Это люди? – спросила фрау Ерсэль. – Как они оказались на „Уззе“?»

Все повернулись к Веронике, но ксенопсихолог молчала. Только потом произнесла: «Фантомная память!» Объяснять она ничего не стала, но доктор Голдовски тоже не разделял общей тревоги. Узкие солнечные лучи отвесно падали в оранжерею, трава влажно дымила.

«Подключите роботов!»

Мы вновь увидели оранжерею. На этот раз совершенно отчетливо.

Так бывает, когда неожиданно выходишь из темного помещения на солнце.

Кажется, ты уже навеки забыл про четкие изгибы, тени, линии, но вот они перед тобой! Каждый отдельный листочек, каждая гроздь, каждая тропинка. Ремонтные роботы не успели вывезти палую листву, а их уже переориентировали – заставили таскать и расставлять складные столики.

«Тут как на Гвинее», – раздался мужской, странно знакомый голос.

«Ой, не надо! – ответила женщина. – Там малярия и лихорадка!»

«Зато листва в цвете!»

«А я хотела спросить… Как раз про цвет… Если сканировать яркую картинку, краска сильно тратится?»

«Само собой. Это как красить волосы».

эпсилон

Я узнал отца.

«Фантомная память».

И сразу вспомнил последний сон.

Приснилась ксенопсихолог – жди Чужих.

Только мне часто не везет. Я буду последним, кто увидит Чужих.

Ксенопсихолог Вероника снилась мне и раньше, но всё равно я буду последним, кто столкнется с Чужими. Я и на «Уззу» попал последним, и снится мне обычно то, что уже снилось другим. Пугающий вой сирен (врывающийся извне), грохот башмаков по железным трапам, пламя – как личинок вылизывающее людей из оплавленного ударом железа. Падают защитные шторки, гаснут иллюминаторы.

И все это незаметно перерастает в реальную учебную тревогу.

«На шкентеле! – орет, багровея, капитан Поляков. – Как строй держите?»

Все стараются. Старший техник Цаппи особенно старается. Волосы торчат над круглой римской головой, будто он укладывал их петардой. Программисты, механики, навигаторы, техники, физики, свободные от вахт марсовые косят налитыми кровью глазами на шелковый флаг Земли, а Цаппи и коситься не надо – у него с детства глаза вразлёт. Он – моя единственная удача. В компании с механиком Лавалем за три дня до старта Вито Цаппи попал в руки террористов. Через семь часов их отбили, но Лаваль с огнестрельным ранением угодил в госпиталь; так я получил последнюю возможность оказаться на борту «Уззы».

Чужие мне снились часто. Но ксенопсихолог Вероника оставалась недоступной. Другой вес, другой класс. Она – человек со шканцев, я с бака. Собственно, и Чужие не снились мне. Просто в забортной тьме медленно крутились звездные течения, играя смутными отблесками…

А потом ксенопсихолог Вероника стояла рядом с капитаном Поляковым, опять далеко от меня, как другая галактика. Длинные ноги, зеленый комбинезон, подобранные волосы. Вряд ли она выделяла меня в общем строю. Это на Земле никак нельзя было не заметить мой роскошный «мокрый дуплет».

Ах, любовь на заднем сиденье! Моя девушка не напрасно плакала, провожая нас всех на «Уззу». Она плакала навзрыд, правда, ксенопсихолог об этом не знала. Ее дело – Чужие, ее дело – возможный контакт, возможные модели поведения. Расставания с любимыми не затрагивают ее холодного ума. Я для ксенопсихолога всего лишь один из многих, что-то вроде Черного Ганса – нашего палубного кофейного агрегата. Потому она и не снится мне, а снятся Чужие – клубящаяся за бортом тьма. Мораль, она ведь как линия горизонта – ее можно пересечь только ночью, при выключенном свете. А как увидеть ксенопсихолога при выключенном свете? Это на Земле девушки с радостным визгом прыгали в мой летающий рыдван. Врожденное несовершенство самой ординарной летающей машины легко можно выдать за роскошь богатого «Бугатти-Ту», ведь желтые брызговики, блестящие китайские зеркала, чехлы из меха чебурашки, руль диаметром с глушитель и глушитель калибром с руль – устанавливал я сам.

«Может, еще наддув вкорячить?»

«Вкорячить можно, – соглашались ремонтники. – Только во что это обойдется?»

Обойтись могло в цену самой машины. Такие кредиты мне не светили. Ну, мелкий апгрейд, ну, замена сцепления, убитого в любительских драг-заездах, теперь это не важно. Не какие-то особенные качества привели меня в экипаж «Уззы», а всего лишь прихоть судьбы: можно сказать, для меня постарались террористы, ранившие Лаваля. Правда, стармех Бекович сразу меня полюбил: уже на третьем дежурстве я отмывал нижнюю палубу всего четырьмя ведрами мыльной воды. Но, возможно, Бекович считал меня роботом, как знать. Своих многочисленных любимцев он с гордостью и любовью именовал ублюдками. Я бы добавил: гениальными. Самый непрезентабельный робот Бековича ножом и вилкой всего за одну минуту мог съесть стакан семечек.

Ублюдки Бековича и обнаружили аварийный участок.

«Мыши!» – доложил я (дежурный) стармеху.

«Мыши!» – доложил стармех капитану.

«Мыши? На борту „Уззы“? У нас и пылинки не может быть!»

Никто и не спорит. Пылинки у нас и не найдешь. Но на видеозаписях, представленных умелыми роботами Бековича, серые грызуны весело лакомились цветной изоляцией в сумеречных пространствах ходового (недоступного для людей) отсека.

Все же одну мышь отловили. И обнаружили на задней лапке, как неведомое клеймо, крошечный знак «Уззы» – иероглиф, читающийся как «раздвинутая решетка». Корабельный психолог фрау Ерсэль осторожно пыталась навести капитана на мысль о возможном земном происхождении грызунов, но катастрофическое несовпадение взглядов капитана и фрау Ерсэль давно известно. В их споры мог вмешиваться только доктор Лай. Оказывается, на его родном языке указанный иероглиф означает «братья». Это несколько сглаживало тревогу. Но тот же иероглиф по-китайски означал «предел знания». Это настораживало. И тот же самый знак, в зависимости от контекста, мог означать «встречу»…

…«путь терпения»…

…«большой разум»…

«А почему, черт побери, не инвентарный номер?»

Доктор Лай улыбчиво пожимал узкими плечами. Почему бы и нет? Каждый человек однажды в жизни встречает развилку. Но один садится и плачет, а другой выбирает верное направление.

«Вы еще скажите, что этот знак употребляется и как числительное!»

Доктор Лай улыбчиво пожимал узкими плечами. Понимание и объяснение не всегда совпадают. Пусть капитану Полякову не покажется странным, но в определенном контексте иероглиф «узза» в самом деле употребляется китайцами как числительное.

В результате я, марсовый Александр Стеклов, получил три внеочередные вахты, а стармех Бекович – замечание. Вполне законно, между прочим. По корабельному Уставу во всем виноват тот, на чье дежурство приходится незапланированное событие.

«Странно, что мыши начали с изоляции…»

«Почему, Бекович, вы смотрите на меня?» – возмутилась фрау Ерсэль.

Объяснять что-либо «небольшой медведице» (так переводится имя фрау Ерсэль с немецкого, а тайтай – всего лишь уважительная приставка к имени) стармех счел ниже своего достоинства. Приказ, отданный им ублюдкам, гласил: «Ловить и рубить хвосты!»

Мышам, конечно.

В космосе проблемы решаются кардинально.

дзета

«…как на Гвинее».

Сравнить оранжерею «Уззы» с гвинейскими джунглями мог только мой отец.

«Там малярия и лихорадка!» – произнесла женщина, но голос отца почти не изменился. Он возразил: «Там листва в цвете!» Конечно, я узнал отца, хотя последний раз мы виделись очень давно – в клубе Славы, где друг отца Санти Альварес угощал меня бузинным напитком.

Санти Альварес был уверен, что юношам вроде меня ничего другого и не нужно, кровь должна кипеть в жилах сама по себе. Он видел, как жадно я озираю зал – кубки, портреты, модели знаменитых космических кораблей, уютные столики, за которыми сидели знаменитые и пока не очень знаменитые пилоты, ученые, конструкторы, финансисты.

«Бузинная настойка стоит копейки, а подается вообще бесплатно».

Санти Альварес мне нравился; несмотря на возраст (сорок пять лет), борода у него была белая, как у Саваофа. «Непременно прилетай, мой мальчик, в Мехико. Осенью я набираю новый философский курс. Мы всегда начинаем с самых Начал, понимаешь? Интересны всегда самые Начала. Ты ведь хочешь жить в счастливом мире?»

Я хотел. Очень.

Я собирался в Мехико.

Я тогда не знал, что, оказывается, счастье мира опирается на тайных бойцов Железного Драйдена и Санти Альвареса. Зато знал другое: Санти Альварес – друг моего отца, а мой отец, капитан Стеклов, командует Модулем – к тому времени самым дорогим космическим объектом, построенным землянами.

«Я, наверное, никогда не попаду в космос».

Санти Альварес ответил: «Как знать?»

Смысл его слов дошел до меня позже.

Однажды в «Новостях» я услышал любимую притчу Санти Альвареса – тайного финансового покровителя террористов, к тому времени арестованного властями.

У одного старика пропала лошадь. Соседи старику сочувствовали, но сам он ничуть не переживал: «Как знать? Может, это к удаче».

И правда, пропавшая лошадь скоро вернулась, даже привела с собой неизвестно кому принадлежащего жеребца. Соседи бросились поздравлять внезапно разбогатевшего старика, но тот только качал головой: «Как знать? Может, это к беде».

И правда, на другой день сын упал с жеребца и в двух местах сломал ногу.

Соседи сочувственно жали старику руку, но он твердил: «Как знать?»

И опять оказался прав: началась война, всех молодых людей призвали в армию…

эта

На Земле мы готовились к неизвестному.

Но кто знает, как надо готовиться к неизвестному?

Мы изучали корабль, но бесчисленные переходы и галереи «Уззы» сами по себе постоянно менялись. Мы не знали пункта назначения – но, видимо, нам и не надо было этого знать. Мы строго следили за порядком на борту, но в ходовом отсеке вдруг появились мыши. Более того, в оранжерее «Уззы» бывший экипаж Модуля устроил стихийный пикник. Их там собралось человек двенадцать.

«Они всю траву вытопчут».

Но доктор Голдовски, отключаясь, бросил:

«Полагаю, что силовую защиту оранжереи можно снять».

Стармех изумленно уставился на капитана: «А если они – (он подразумевал под ними гостей) – разбредутся по кораблю? Мало нам мышей?»

«А кстати, что там с мышами?» – выдохнул Поляков.

«Это вовсе не мыши», – ответила фрау Ерсэль.

«Как вас понимать, тайтай?»

«Это одна мышь».

«Клоны?»

Стармех возмутился: «Как это одна? Я ловлю их каждый день. Их много!»

«И все же, – возразила фрау Ерсэль, – это всего лишь одна особь».

«Но я лично выловил их три десятка!»

Фрау Ерсэль кивнула. Слова стармеха ничего не меняли. Генетический анализ указывал на единственность появившихся на борту мышей.

Я тоже не понимал. Почему доктор Голдовски не заинтересовался экипажем пропавшего Модуля? И что значит – «фантомная память»? Я ведь отчетливо видел отца, слышал его слова. «Ой, мне бы темные очки, – заглядывала в его глаза черноволосая спутница. – Мне бы сейчас волосы собрать в хвостик и балахонку какую-нить старую с кедами…» Почему ксенопсихолог Вероника не сочла нужным проявить хоть какой-то интерес к этой, как они выразились, «фантомной памяти»?

«Где пиво?»

Непрошенные гости хотели пива!

«Загляните в морозильник!»

«Вы бы его еще в дефлегматор залили!»

Отец щурился.

Взгляд казался усталым.

А черноволосую спутницу я вспомнил.

Тогда, в клубе Славы, она держалась несколько в стороне, по крайней мере я не помнил, чтобы она что-нибудь говорила. А звали ее Аннор. Я слышал, как отец в оранжерее объяснял ей: «…оболочка с нейтринной звезды слетает в доли секунды… Да это так… Все пространство космоса, милый друг, как содранными скальпами, замусорено газовыми оболочками…»

«Какой ужасный фэншуй!»

тета

Вито Цаппи (32 года, старший техник).

Бортовое время – 21:30.

Результаты тестирования:

– Что вы думаете о морали?

– Усложнения ей не на пользу.

– Легко уживаетесь с самим собой?

– Если поступки не противоречат желаниям.

– Скучаете по Земле? Мучают вас воспоминания?

– Скорее, сны, тайтай. Я в них хромаю. Мысленно, конечно. Боюсь, что люди «Железного Драйдена» решат, что мне досталось меньше, чем следовало.

– Но мы на «Уззе»!

– Это не отменяет снов.

– Вы хорошо знали капитана Стеклова?

– Служил с ним на прогулочном судне «Лебедь». Транспортировка туристов, всего лишь. Капитан «Лебедя» Эжен Дюммель был профессионалом с безупречным послужным списком, но в космосе никто не гарантирован от приступов «синдрома пустоты». Кажется, вы занимались этим синдромом, тайтай? На полпути к Луне капитан Дюммель приказал пассажирам срочно улечься в аварийные криокамеры. Понятно, кое-кто воспротивился. Замечу, что в официальном отчете, тайтай, смерть капитана Дюммеля рассматривалась как самоубийство.

– Но стрелял Стеклов?

– Не буду оспаривать. Он был первым помощником Дюммеля.

– Почему случившееся на «Лебеде» не помешало капитану Стеклову возглавить экипаж Модуля?

– Умение вовремя сделать выбор в космонавтике всегда приветствуется.

– Какие сны вас мучают, Вито?

– Это один и тот же сон. Всегда один и тот же сон. Я проваливаюсь в него как в пещь огненную.

– И никаких исключений?

– Никаких!

– Что вам снится?

– Скудоумный пейзаж, тайтай. Как на западном берегу Красного моря. Голые оплавленные камни. А я в шортах и босиком. И голова непокрыта.

– Не пытались навернуть рубашку на голову?

– Наверное, я боюсь… Там, в своем сне, я всего боюсь… Говорю же, я там, во сне, даже хромаю. Лучше страдать под палящим солнцем, чем снова оказаться в руках террористов. Я там бреду один под палящим солнцем, и все вокруг выжжено. Даже возникающие вдали домики кажутся раскаленными. У меня мозг вскипает!

– Вы входите в поселение? Стучитесь в первую попавшуюся дверь?

– О нет, тайтай. Я боюсь. У меня от зноя голова раскалывается.

– Но тайком заглядываете в окно?

– Только тайком.

– И что там видите?

– Никогда не угадаете, тайтай.

– Никакого зноя? Прохлада и ковры?

– Не надо об этом, тайтай!

– И те самые люди?

– Не надо, тайтай.

– Расскажите, что вас мучает, Вито?

– Не знаю. Правда, не знаю. Нас приучили к тому, что истинный Разум не агрессивен, но за семь часов, проведенных с террористами, у меня все перевернулось в голове. Эти люди только и делали, что рассуждали об истинном Разуме. Они считали себя единственными представителями истинного Разума и между делом убивали заложников. Одного человека – в полчаса. Они точно выдерживали время. Нас осталось девять человек. Мы сидели в банкетном зале ресторана за круглым столом. Он был накрыт для какой-то компании, не успевшей к торжеству. Было много фруктов, все только самое свежее. Там было даже мое любимое вино, тайтай, хотя должен заметить, что насилие и вкус как-то несовместимы. «Выпейте, Цаппи, следующим будете вы». Террористы, как всегда, требовали у правительства выдачи господина У. Я прекрасно знал, что господина У. за меня никогда не отдадут, поэтому сказал: «Это убийство». Они огорченно согласились. Я спросил: «Зачем меня убивать, если господина У вам все равно не выдадут?» Они ответили: «Человеческую Мораль нужно постоянно подпитывать новым смыслом». Именно так. Они все время рассуждали об истинном Разуме. Они были убеждены, что отказ от проекта «Узза» вернет человеческой истории естественный природный ритм. «Выпейте, Цаппи, следующим будете вы». Вот тогда я и начал мысленно прихрамывать. Я хотел, чтобы меня пожалели. А они явно хотели, чтобы до меня дошло: чем больше на Земле проливается человеческой крови, тем гибче становится Мораль. «Зачем убивать меня? – спросил я. – Зачем уничтожать „Уззу“? Почему вы не хотите проверить, что нас ждет в космосе?» Мне ответили: «Нельзя путешествовать на чужом корабле, не став Чужими». Я спросил: «Для кого чужими?» Они ответили: «Для землян».

– И что вы думаете об этом?

– Ничего, но стараюсь прихрамывать.

– А за тем окном… Что вы там увидели?

– Все равно не поверите, тайтай.

– Что-нибудь страшное?

– Внешне это был просто домик. Но я тайком заглянул в окно. Я знал, что увижу обыкновенную пыльную комнату, низкую мебель, ковры…

– А увидели?

– Розового фламинго!

– Пожалуйста, объясните.

– Вы скажете, это вздор, тайтай, и я не стану спорить. Конечно, вздор! Как такое может быть? Тайком заглядываешь в небольшое окно небольшого домика, а видишь узкий залив, облака над темной водой и ажурный мостик, на котором стоит розовый фламинго. Да-да, фламинго, тайтай! И с небом там что-то такое происходило. Оно будто проваливалось, вкручивалось в какую-то воронку. Не знаю, как вам объяснить. Но с той минуты, тайтай, я прихрамываю еще сильнее.

йота

Однажды…

Не я, конечно…

Просто один мой друг…

Ну так вот, однажды мой друг проснулся в собственной квартире и вдруг – oops: в собственной постели обнаружил неизвестное живое устройство…

Контрольные экраны наводят иногда на очень странные мысли.

Coma Berenices. Никогда на Земле я не поднимал глаз к этому созвездию.

В Волосах Вероники шестьдесят четыре звезды – немало, учитывая, что практически каждую можно видеть невооруженным глазом, но никогда на Земле я не думал о черном пространстве между Волопасом, Девой, Львом и Гончими Псами, об этом черном бездонном пространстве, в котором чудесно разбросаны звездные пряди древней царицы…

Господин У был великий строитель. Он был окружен людьми понимающими. По чертежам, полученным из космоса, господин У построил «Уззу» – корабль, поистине пожирающий пространство. Да, тип корабля не определен, тип двигателя не установлен, но расстояния ему нипочем. Шаровые скопления, пекулярные галактики, траурные пылевые облака – ничто не может остановить «Уззу». Отправляясь на войну с сирийцами, царь Эвергет слишком долго не подавал о себе вестей, поэтому Вероника отдала свои волосы в храм Афродиты… А моя девушка, провожая меня, плакала…

Звездные петли, золотые волокна, струйные выбросы…

Кто смотрит на нас из звездных глубин? Что мерцает во тьме, в которой не за что уцепиться взгляду? Зеленоватые струи света как слезы щемили сердце, но на параллельном экране, готовясь к очередной охоте на мышей, стармех Бекович уже строго строил своих ремонтных роботов.

«Там, где я начертил ноль, всегда должна стоять единица!»

Легко подчеркивать превосходство, будучи человеком.

«Чтобы далеко не ходить, пойдем дальше!»

Роботы ничего не понимали, но ослушаться не могли.

И давил, давил на уши процеженный фильтрами рев кипящего за бортом холода…

каппа

Черный Ганс, как всегда, был окружен вкусными ароматами.

«Кто там шумит в санзоне, Ганс?»

«Старший техник Цаппи».

«Почему он так шумит?»

«Налаживает дружеские контакты».

Черный Ганс умел объяснять. Всего лишь кофейный аппарат, но монтировали его как собеседника – на все случаи жизни. «Горацио считает это все игрой воображенья и не верит в ваш призрак, дважды виденный подряд». Трудно принять Вито Цаппи за Горацио, но настырность старшего техника всем известна. Почему-то Вито решил, что в одном из туалетов санзоны заперся стармех, объяснил мне Черный Ганс. Вито утверждает, что время от времени стармех приоткрывает дверь и выпускает на палубу мышей. Возможно, предположил Черный Ганс, стармеху Бековичу некого больше отлавливать и в охоте на мышей он вышел на второй круг.

«Но Бекович в кают-компании!»

Вито Цаппи, конечно, не верил.

Я с трудом убедил его подняться наверх.

И первый, кого мы увидели в кают-компании, был стармех Бекович.

Он уютно устроился в угловом кресле – губастый, наглый, багроволицый. Человек из Мазендерана. Туманные голографические фигуры в длинных развевающихся плащах бодро бряцали перед ним шпагами. Навигаторам Конраду и Леонтьеву живой концерт ничуть не мешал; они потягивали вишневый сок и, как всегда, обсуждали любовь во Вселенной.

Да, именно так.

Любовь во Вселенной.

Голоса навигаторов звучали приглушенно, но чувствовалось, что им хочется, очень хочется быть услышанными доктором Голдовски и его помощником китайцем Лаем, расположившимися за столиком напротив.

Мыши в санзоне… Любовь во Вселенной… Члены когда-то выброшенного в пространство Модуля… Конечно, любопытство – одно из главных свойств истинного Разума, но к старшему технику Цаппи и к навигаторам не прислушивалась даже ксенопсихолог Вероника.

А у меня сердце ноет, когда я вижу ее золотистые, распущенные по плечам волосы.

Coma Berenices. В левой руке – пяльцы с куском зеленого шелка. В правой – игла с цветной нитью. Странные мыши… Как пекулярные галактики… Ходили слухи, что в экипаж «Уззы» ксенопсихолога Веронику рекомендовал сам господин У…

Вито Цаппи нервно втиснулся в кресло между навигаторами.

«Подумайте только! Человек входит в туалет и битый час не выходит наружу!»

«О ком ты, Вито?»

«О нашем стармехе».

«Да вон он – сидит в кресле?!»

«Исключительно обман зрения».

«Но этот обман зрения только что съел большую пиццу».

«На самом деле он сидит в туалете санзоны, – упорствовал старший техник, – и время от времени выпускает на вторую палубу мерзких мышей, которых даже Черный Ганс боится».

«Стармех вроде бы должен ловить мышей, – удивился Конрад. И негромко окликнул: – Бекович! – И засмеялся: – Видишь, он помахал рукой…»

И добавил, оглядываясь на ксенопсихолога: «Сам подумай, Вито, как один и тот же человек может одновременно находиться в двух совершенно разных местах? – И быстро поднял руку, отмахиваясь от старшего техника. – Если ты о квантовых эффектах, Вито, то даже не открывай рот! Бекович не похож на шрёдингеровского кота».

Цаппи в бешенстве опустил глаза.

Он же сам видел! Он настаивал! Сам!

На его глазах (Черный Ганс может подтвердить) стармех Бекович заперся в туалете (Черный Ганс это видел) и очень долго оттуда не выходил. Собственно, Бекович и сейчас там находится (спросите Черного Ганса), а иногда приоткрывает дверь и в образовавшуюся щель выпускает мышек.

Волосы на голове Цаппи стояли ежом.

Чувствовалось, что ему хочется немедленно проверить правдивость своих слов.

Так он и сделал. Вышел, злобно не оглядываясь на Бековича, а навигаторы вернулись к своей дискуссии. Рыжий Конрад в очередной раз настаивал на том, что Вселенная – живой организм. Говорят, настаивал Конрад, что мыши, которые завелись в ходовом отсеке «Уззы», на самом деле всего лишь одна мышь, так же и наша Вселенная едина и все галактики ведут в ней себя как живые. А столкновения галактик – это проявления вселенской сексуальной энергии. Разве не секс поднимает силы и настроение? Пламя сшибающихся галактик освещает самые темные уголки. Звучит непривычно только на первый взгляд. Просто нас сбивают с толку масштабы. Человек привык смотреть на Вселенную глазами карлика, а Вселенная создана для гигантов.

Ксенопсихолог все-таки улыбнулась.

От ее ледяной улыбки мурашки бегают по спине.

Если бы не террористы, ранившие Лаваля, где бы я сейчас находился?

«В пространствах Вселенной кипят исполинские страсти…» Я готов был согласиться с Конрадом. «Может, те голоса, Леонтьев, которые ты слышишь в последнее время, принадлежат Чужим…»

«Зачем Чужим знать, еду ли я летом в Грецию?»

«А ты правда едешь летом в Грецию?» – удивился Конрад.

Белобрысый Леонтьев обиженно засопел. Он видел, как под тонкими быстрыми пальцами Вероники две чуткие мышки бесконечно раскидывали и раскидывали исполинские звездные хвосты, обсыпанные дымчатыми огнями.

лямбда

Доктор Джон Голдовски (58 лет, научный руководитель «Уззы»).

Бортовое время – 21:06.

Результаты тестирования:

– Почему 25 января 2027 года вы называете Определяющей датой?

– Потому что именно в этот день локаторы Разума впервые приняли из космоса сигналы искусственного происхождения, так называемое Послание. К такому выводу независимо друг от друга пришли космические службы Бразилии, США и России, а позже к ним присоединились французы и австралийцы.

– Космический корабль?

– Всего только чертежи.

– Но адресовалось ли Послание землянам?

– Мы посчитали – да. Человечество находится как раз на том уровне развития, который позволяет нам получить все необходимое для постройки упомянутого объекта.

– Но строительство «Уззы» привело к глобальному экономическому кризису.

– Мы заблаговременно предупреждали об этом.

– И активизировало множество темных сил.

– Мы и об этом предупреждали.

– Когда именно вы возглавили Проект?

– После ухода академика Некрасова. Русские самой природой запрограммированы на рискованные проекты, но, к сожалению, после трех подряд покушений академику Некрасову пришлось оставить свой пост. Проект «Узза» перестал быть техническим. Он перешел в область политики. От космического Послания ждали чуда. Большинство людей считали, что Чужие не могли ограничиться только чертежами. Как заметил один остроумный комментатор: «Они не из Тогучина». Какое-то время мы, правда, надеялись, что за Посланием последуют какие-то пояснения, но ничего такого не было. Послание бесконечно повторялось, будто за ним перестали следить. Последовательность приема была вычислена нашими математиками и логиками до последнего знака. Вы прекрасно знаете, тайтай, что приступ эпилепсии можно вызвать определенным повтором световых сигналов, что-то такое можно сказать и о деятельности террористов. Их удары ужесточались после каждой попытки активизировать Проект. Это понятно. Работы слишком много стоили, они требовали неимоверных вложений, неимоверной энергии. Бюджеты самых богатых стран ужаты, уровень жизни упал. А обыватели, они, тайтай, не любят изменений. Они считали и считают, что прожить можно и с каменным топором в вонючей пещере, лишь бы никуда не спешить.