Текст книги "Одесские рассказы"

Оказалось, что как только они с Бармас остались в лаборатории наедине, Юля подскочила к ней и, со всего размаху «заехала» ей своей нелегкой рукой по правой щеке. «Заехать» ей по левой она не успела, так как Марья Михайловна вылетела в коридор. При этом Бармас в голову пришла мысль, что нет худа без добра – можно использовать это нападение в своих коварных целях, разумеется осуществить такое можно только при свидетелях. Однако Юля на провокацию эту не поддалась, не смотря на все старания Марьи Михайловны. Потенциальные свидетели опять стали расходиться по своим «каморкам» . – От жулики! – сказал хихикая Стасик. Туркина, так та вообще расхохоталась: Юля отлупила Марью Михайловну! – заключила она. «Посмитный» тихонько сказал Елене Григорьевне Кардек и Вере Николаевне Любченко: – Жиды подрались! Собеседницы понимающе улыбнулись.

Марья Михайловна Бармас потерпела очередное фиаско. Но и Юля ничего от этого всего не выиграла; ведь ей теперь, дабы доказывать свою невиновность, приходилось «по настоящему» определять серу в чугунах. На какое-то время скандалы утихли. Со стороны все выглядело так, будто ничего не случилось. Догадываюсь, что это происшествие все же докатилось до ушей Главного металлурга, так как Пелех по-прежнему оставался на своем месте, а Юля на своем, без какого-либо карьерного роста.

Надо отметить, что кроме врагов, типа Юли, у Марьи Михайловны были и приятельницы. Это прежде всего, сотрудница техники безопасности и промышленной санитарии, обладательница огромного зоба, Соня Семеновна Лихтенштуль. Они когда-то вместе заканчивали химический факультет университета. А зоб у Сони Семеновны был результатом неправильного обмена веществ, приобретенного в свою очередь от повышенной радиации. Ведь она, по рассказам Бармас, занималась в послевоенные годы обогащением урана где-то на Севере. Она была примерно того же возраста, что и Марья Михайловна. Навещала Соня Семеновна свою приятельницу не часто, в основном, что бы пообедать вместе, так как в лаборатории можно было приготовить свежий обед или разогреть то, что было принесено из дому. Соня Семеновна была женщина далеко не худая и на фоне Марьи Михайловны смотрелась, как дирижабль . К тому же огромный, как у пеликана зоб способствовал этому. Наличие этого «отклонения» отражалось так же и на ее голосе, всегда доносившегося глубоко изнутри, как у чревовещательницы. Стасик Кушиль частенько подражал ее манере разговора: – Марья Михайловна, Вы не хотите кушать сосиски, моя Альма не хочет( Альма – любимая собачка Сони Семеновны)?

Еще одна приятельница Бармас – Шурочка не давала ей скучать. Шурочка когда-то раньше работала здесь же в химической лаборатории лаборантом вместе с Марьей Михайловной. Когда она ушла на пенсию , вместо нее и была принята на работу Юля, но почему-то не лаборанткой, а инженером – химиком. У детей Шурочки родилось несколько внуков и ей, как принято в большинстве еврейских семей, приходилось с ними иметь дело. Именно по этой причине она покинула свою коллегу и приятельницу Бармас, уходя на пенсию. Однако она не забывала ее и, временами навещала.

К Юле обе приятельницы относились сдержано, хоть и здоровались приходя, а уходя прощались, потому что предпочитали не принимать участия в злобных выпадах Марьи Михайловны против своей ненавистницы. Единственно, что не прощала Шурочка Юле, так это непомерного поедания детского питания во время обеда и всячески, со слов Юли, портила ей аппетит. Как только Юля начинала с аппетитом поедать фруктовое пюре, Шурочка заводила с Марьей Михайловной разговор о том, какого цвета вчера был кал у ее внука Яши. Они в деталях обсуждали причины появления такого цвета.

У Юли тоже были приятели и приятельницы. Не знаю можно ли отнести к числу ее приятелей Додика Шойхета, который работал гальваником на участке покрытий. Он был большой «шутник», так как всегда приходя в лабораторию к Юле за электролитом с двумя десятилитровыми ведрами, постоянно исполнял роль горячо влюбленного юношу, хотя лет ему было примерно за шестьдесят. Появлялся он в длинном резиновом фартуке с эмалированными ведрами, которые Шойхет, увидев Юлю, ронял с грохотом при входе в химическую лабораторию. – Вот она, моя любовь! – орал он, врываясь в помещение. – Пусть меня судят за изнасилование, но я не упущу этого момента! При этом Шойхет начинал гоняться вокруг лабораторного стола за визжащей Юлей. – Куда же Вы от меня убегаете? Сто-о-йте, сто-о-йте! Вы ведете себя так, как будто Вас привезли из лесу! Вы просто какая-то дикая! – своим хриплым старческим голосом кричал Шойхет. – Шойхет, Шойхет, Вы с ума сошли!-кричала Юля, убегая и, сияя от удовольствия.

Наконец он настигал ее, после чего обнимал Юлю двумя руками, прижимался к ее спине и шептал на ухо: – Ну, как я вам в свои пятьдесят лет? – Шойхет, Вы хитрец! – хихикала Юля – под шумок убавили себе десяток лет.

Додик Шойхет был непростой гальваник, он был еще и членом партии, входил в состав парткома завода. Кроме этого ,будучи ветераном Великой Отечественной Войны, часто выступал на заводских собраниях, особенно по случаю годовщины Победы , где он не упускал возможности покритиковать директора. – Если бы не мы, Вы были бы пастухом у немцев, из Вас бы немцы делали перчатки! – не унимался он. У директора при таких речах начинал дергаться левый глаз на нервной почве. Однако он делал вид, что очень уважает критику в свой адрес и даже улыбался. Если бы он не был членом парткома и ветераном войны, лететь бы Додику с завода кубарем на следующий день, после таких выпадов по отношению к начальству. В те годы быть членом партии и оставаться евреем, удавалось немногим, но Додику пока везло. На заводе проводилась довольно либеральная политика по отношению к персоналу, учитывая то, что основу завода составляли старые опытные кадры, прощалось многое , как нарушение трудовой дисциплины, так и даже различные преступления. Вот к примеру, во втором механическом цехе работал один разнорабочий, очень странный субъект и это мало сказано! Витя был просто не совсем развит в умственном отношении. Он уверял всех, что днем он работает на заводе разнорабочим, а вечером -он работает начальником Одесса-Кишиневской железной дороги. В доказательство этого Витя носил железнодорожную фуражку. Это была еще не вся слава этого мужчины. Витя всегда признавал, что бог не наградил его умом, но зато нагадил его кое-чем другим. А это другое было ничем иным, как небывалых размеров половой член. Рабочие этого цеха утверждали, что есть на свете Царь-колокол, Царь-пушка, а Витя просто Царь– …..й. Когда Витя голым входил в цеховую душевую, все присутствовавшие издавали протяжный крик: – У-у-у-у!!! Этим достоинством он очень гордился. Витя, говорят даже был женат когда-то, но это продлилось недолго – только первую брачную ночь, в результате которой, его новоиспеченная супруга разбив окно,как безумная выпрыгнула на улицу и скрылась в неизвестном направлении.

Так вот, однажды Витя исчез с работы на целый месяц. Так как он неизвестно где жил, никто не мог узнать почему транспортировщик второго механического цеха не ходит на работу. Вдруг он появился на работе, как обычно в своей железнодорожной фуражке. Понятно, что его вызвали к начальнику цеха для объяснений. Витя рассказал, что он долго лежал в больнице пока не выздоровел. – А где же твой больничный лист? – спросил начальник цеха «начальника Одесса-Кишиневской железной дороги». Витя не растерялся: – Понимаете, когда меня осматривала врач перед моей выпиской, она увидела мой половой член. Тогда она потребовала, что бы я с ней переспал, а то она не выдаст мне больничный лист. А мне совсем не хотелось ее удовлетворять, вот и остался без листа.

Надо было посмотреть на лицо начальника цеха, задыхающегося от смеха, который еще не сошел с ума, что бы проверять в больнице Витину версию. Поэтому он обошелся трехэтажным матом в его адрес.

Кроме такого нарушения трудовой дисциплины, в цеху однажды было совершенно уголовное преступление. Произошло это в вечернюю смену в термическом отделении механического цеха. Дело в том, что закалочные электропечи работают в основном в первую смену, а в вечернюю смену они остывают. Многие сотрудники, работающие вечером, пользуясь тем, что печи еще долго остаются довольно теплыми, разогревали в них свои обеды.

Однажды, в вечернюю смену крановщица Муся , незадолго до обеденного перерыва решила разогреть свой обед в остывающей небольшой закалочной печи. Открыв дверцу, она протолкнула свою стеклянную баночку с супом во внутрь. Сделала она это не совсем удачно, так как баночка опрокинулась на бок и укатилась в глубину печи. Через час, когда начался обеденный перерыв, Муся решила достать свою баночку с супом, что бы поесть. Однако она увидела, что баночка откатилась от того места, где была оставлена. В помещении термического отделения, в это время никого не было. Муся рискнула сама дотянуться до банки. Открыв дверцу она пробовала протиснуться в это довольно узкое отверстие. Эта женщина обладала немаленьким бюстом. Это и сыграло с ней злую шутку. В отверстие то она протиснулась, баночку схватила обеими руками, но вернуться назад не было никакой возможности, так как ее немаленький бюст застрял в печном проеме. Она зависла в таком беспомощном положении. Нижняя часть ее фигуры полностью торчала снаружи. Муся громко позвала на помощь, однако ее крики не выходили за пределы внутренней поверхности печи. В термическом отделении по-прежнему было тихо.

В это время через это помещение проходил дежурный электрик, имя и фамилию которого назвать не могу. Криков он естественно не услышал, но зато ясно различил, торчащую из печи женскую задницу. Электрик не узнал, чей это был зад, узнать это было просто невозможно. Вдруг ему захотелось воспользоваться представленным случаем в преступных целях, тем более, что вокруг не было ни души.

Продолжая все время беспомощно барахтаться и кричать, Муся вдруг почувствовала, что к ее телу кто-то прикоснулся. На какое-то время она замерла от ужаса, что может с ней сейчас произойти. Очень скоро Муся сообразила, что ее раздевают, вернее не всю, а только ту часть, которая торчала снаружи. Самое ужасное то, что она не знала, кто это делает. То, что это мужчина Муся поняла после того, как тот стал совершать над ней непристойные действия. Она даже не знала молод ли он или стар. Женщина все это время звала на помощь, но дальше печи ее крики никуда не уходили. В термическом отделении по-прежнему было тихо.

Через некоторое время Мусе оказали помощь, путем извлечения ее из печного плена, даже не подозревая что здесь случилось. Пострадавшая беспомощно водила взглядом по сторонам, пытаясь распознать в ком-нибудь из окружающих своего насильника. Старания были напрасны. Муся вообще предпочла не распространяться на тему, что с ней случилось. Все решили, что просто женщина застряла в печи.

А получившему удовольствие электрику, все не терпелось поделиться с кем-нибудь из друзей этим курьезным случаем. Он, понимая, что совершил преступление, рассказал «по секрету» об этом своему лучшему другу, хотя так и не понял , кто была эта женщина. Да и как он мог об этом узнать? Ведь он видел только ее зад.

А что же друг электрика? Он не удержался, что бы не рассказать, под большим секретом своим знакомым. Как говорится: По секрету – всему свету! Через несколько дней уже весь завод знал об этом происшествии.

Этого самого электрика вдруг срочно вызвали в кабинет начальника цеха. Тот встретил преступника с чистым листом бумаги. – Сейчас напишешь заявление на увольнение по собственному желанию, в бухгалтерию и отдел кадров я уже позвонил – быстро заговорил начальник. – Получишь расчет и трудовую книжку. Что бы сегодня до конца дня, твоего духу не было в Одессе. Понял? Преступник только сейчас понял, что происходит. Ему грозит минимум 10 лет за изнасилование жертвы в беспомощном состоянии. Он пулей вылетел из кабинета. Больше о нем никто ничего не слышал. Электрик удрал напрасно, так как Муся так и не решилась подать на него заявление в милицию, иначе ей бы пришлось раскрыть то, что это все случилось именно с ней.

Но вернемся к Юле и к ее друзьям мужского пола. У нее был еще один друг мужского пола. Мастеру окрасочного участка Николаю Николаевичу было уже под шестьдесят. Женат он был уже много, много лет, что не мешало ему приударять за Юлей, которая годилась ему в дочери. По словам Наташи Туркиной и Бармас ухаживания этого немолодого мужчины были не безуспешными. С каждым годом шансов выйти замуж у нее становилось все меньше и меньше. Туркина, совсем потерявшая надежду, как-то устроить свое семейное положение советовала Юле: – Юля, если у Вас не получится выйти замуж, то Вы сделайте хотя бы, как я..... Я Вам даже тот кустик в доме отдыха покажу. По крайне мере, у Вас будет такой же Алешенька, как у меня. Юля, очевидно последовала совету своей безумной подруги и , смирившись совсем не отказывала Николаю Николаевичу.

Кроме, перечисленных друзей, у Юле еще одна не то, что бы подруга, но и по крайне мере не враг. Это была уборщица Гала. В отличие от других работников лаборатории, Гала работала в сутки не более, чем два часа. За это время она успевала сделать влажную уборку всей территории лаборатории с помощью одного ведра с водой и половой тряпки. Одного ведра воды ей хватало, что бы помыть им химическую, земельную, металлографическую лаборатории, а также мастерскую и длинный коридор. Кроме того, за эти же два часа, Гала успевала рассказать Юле еще несколько детективных историй из жизни, которые каждый день начинались с одних и тех же слов: – « А мине, сегодня утром одна женщина в очереди за молоком рассказывала». Все эти истории изобиловали массой страшных и кровавых сцен. Но,что все эти страхи объединяло, так это обязательное наличие изнасилования какой-нибудь женщины. Юля, довольно часто, вместе с Наташей Туркиной слушали ее, затаив дыхание. Впрочем, Туркиной необязательно было эти рассказы слушать у Юли в химической лаборатории, так как Гала после этого еще заходила в земельную лабораторию, где эти же «басни» пересказывала, находившимся там Вере Николаевне и той же Наташе. Аудитория Галы была крайне мала, ограничившаяся только Юлей, Туркиной и Верой Николаевной. Больше никого страхи, рассказываемые уборщицей не интересовали. Пелеха, эти «посиделки» даже раздражали, так как он не мог понять, когда эта Гала успевает убирать. С Марьей Михайловной уборщица никогда не ругалась, никогда с ней не спорила, никогда не сталкивалась по работе и потому находилась с ней в неплохих отношениях. Бармас не имела охоту настраивать против нее Пелеха, у нее всю эту энергию занимала Юля. У Кушиля кроме шуточки про «жуликов», была еще одна хохма, направленная против Пелеха : – Говорят, что ваш заведующий пристает по утрам к уборщице, для этого у него в кабинете стоит кожаный диван– обращался он традиционно к кому-нибудь из сотрудников лаборатории. Марью Михайловну, честно говоря, эта шутка не воодушевляла, Пелеха даже пугала, так он подозревал, что его начальник Серебрянский мог не понять юмора.

Стоит также остановиться немножко и на Станиславе Игнатьевиче Кушиле. Это был давний лучший друг Пелеха и Марьи Михайловны, а также шутник, которого никогда не интересовало, нравятся его шутки кому-то или нет. Да и зачастую очень трудно было отличить его шутки от издевательств над человеком. Работая контрольным мастером в ОТК, « Стасик» имел ряд обязанностей, часть которых вменялась ему должностными инструкциями, а часть этих «обязанностей» была взята им добровольно, так сказать – по личной инициативе. К законным его должностным обязанностям входили; контроль за качеством выплавляемого в литейном цехе чугуна, как по химическому составу, так и по механическим свойствам. Анализ химического состава, как и механические испытания производились в заводской лаборатории его приятеля Вениамина Моисеевича Пелеха. Поэтому Кушиль большую часть своего рабочего времени проводил у него в лаборатории, постоянно перекусывая, какими-нибудь бутербродами и отпуская шуточки в адрес сотрудников. Одним из добровольных обязанностей у «Стасика» было постоянное напоминание формовщику Саше о том, что бы он не забывал подготавливать под заливку формы для образцов чугуна, ( так называемые пробы) с помощью которых производились механические испытания в лаборатории. Напоминания Саше заключались в том, что «Стасик» ежедневно, обходя участок формовки литейного цеха, подходил к нему, многозначительно поднимал палец вверх и назидательно произносил: – Саша, я на тебя надеюсь! Не забудь формовать пробы! Ты меня понял? – при этом «Стасик» делал вид,что это он говорит не спроста, а имел ввиду, что в случае не выполнения этой его просьбы, у Саши будут тяжелые последствия. Потом, через какое-то время, он не тратил на это слова, а только грозил ему пальцем и таинственно говорил: – Смотри! Это продолжалось много месяцев. Саша, увидев с утра «Стасика» уже знал, что он обязательно к нему подойдет , пригрозит пальцем и напомнит ему о пробах. Все эти издевательства не могли не отразиться на психическом состоянии этого рабочего. Не знаю, что именно напоминало Саше, поведение «Стасика»; то ли грозные годы сталинских репрессий, то ли нарекания его тещи по поводу его малого заработка, но при очередной выходке контрольного мастера, Саша не стал больше этого переносить, схватив совковую лопату, он угрожающе стал носиться за «Стасиком» по формовочному участку, истерически вопя: – Убью, сволочь! Как Кушиль удирал от разъяренного формовщика, сверкая своим кирзовыми сапогами, описать словами невозможно, это надо было только наблюдать. Это были гонки по пересеченной местности вдоль формовочного участка, плавильного отделения, которые закончились на «земледелке» под гомерический хохот бабы Марии Здарской. Баба Мария только что вернулась из женских бытовок, где она «приняла» , как обычно граненный стакан самогонки и направлялась в столовую, что бы там закусить горячим обедом, но заглянула, по дороге туда, на «земледелку», где столкнулась с убегающим контрольным мастером и гоняющимся за ним рабочим. Хохот бабы Марии, периодически прерывался ее комментариями, которые не представляли собой «парламентские выражения». Перепуганный насмерть «Стасик» наконец вырвался из помещения литейного цеха во двор. Разъяренный Саша не рискнул гоняться за ним по территории завода. Отдышавшись, Кушиль, произнеся традиционное: – От жулики!, пошел есть бутерброды в лабораторию.

В земельной лаборатории кроме Наташи Туркиной работали еще две особы; Елена Григорьевна Кардек и Вера Николаевна Любченко.

Елена Григорьевна была активисткой. Мало того, что она была парторгом первичной партийной организации, она еще была членом профсоюзного комитета завода. По этим причинам работать Елене Григорьевне было некогда, так как общественная работа занимала все ее рабочее время. Всю работу по испытаниям формовочных и стержневых смесей несла на себе Наташа Туркина. Как говорится: Не можешь работать головой – работай руками! Умела ли Кардек работать головой не известно. Имела ли она для этого соответствующее образование? Это тоже была тайна, которую никто никогда не пытался узнать. Ходили слухи, что Елена Григорьевна когда-то окончила какой-то техникум. Начальство все это не интересовало. Похоже, что Пелех боялся ее еще больше чем своего непосредственного начальника, Главного металлурга Серебрянского. Видимо такова была сила КПСС! Пелеха никогда не интересовало чем занимается Кардек и где она находится. По этой причине для Туркиной был установлен такой же режим работы, как и для Марьи Михайловны Бармас; с обеда первой смены до обеда второй. С утра и до обеда выполнение функциональных обязанностей лаборанта лаборатории испытаний формовочных и стержневых смесей ( так официально называлась эта лаборатория, входившая в состав заводской лаборатории) было поручено мне.

Елена Григорьевна очень редко радовала лабораторию своим появлением, поэтому ее письменный стол был в моем полном распоряжении. Проведя порученные испытания, я сидя за этим столом, очень часто был слушателем поучительных лекций, которые довольно навязчиво проводила Вера Николаевна Любченко. А лекции эти всегда базировались на жизненных примерах ее дочери и мужа. Из ее рассказов было ясно, что «дочка» Веры Николаевны самая умная, самая квалифицированная и самая способная, в отличие от ее руководителей ( она училась в аспирантуре), которые постоянно к ней придирались . Муж Веры Николаевны , которого она всегда называла только по фамилии – Любченко , наоборот был самым безалаберным , как и все мужики, созданием. Вообще создавалось такое впечатление, что он самый ненавистный ей человек. – Никогда не женись в 20 лет, как мой Любченко, а то в 30 лет будешь уже не мужчина – поучала меня Вера Николаевна. Я был далеко не единственным, кому Вера Николаевна жаловалась на половую неспособность своего мужа, из-за чего она болеет на нервной почве. Муж ее работал рядовым инженером-конструктором в СКБ прецизионных станков, хотя когда они жили на Алтае, в городе Рубцовске и оба работали на оборонном заводе, он занимал должность (по ее рассказам) чуть ли не Главного конструктора. Очень скоро, переехав в Одессу, они с мужем поняли, что ( опять же по ее рассказам) перспектив продвижения по службе здесь нет, так как все захватили эти евреи. Мне она все это говорила не скрывая своих антисемитских наклонностей, из-за того, что у меня отец по национальности русский, Вера Николаевна считала меня русским. Любченко, ненавидя евреев, считала что евреи тоже ненавидят русских. Она даже открыла мне тайну, что они (евреи) называют всех нас «Гойя», что по ее понятиям означало « гивно». На мои возражения, что на иврите слово «А Гой» означает христианин , Вера Николаевна только махала рукой. Я еще тогда подумал, что Великий испанский художник Франциско Гойя – этнический еврей, который вынужден был принять христианство, ужаснулся бы от того, что оказывается избрал себе псевдоним означающий то, что определила Любченко.

Вообще-то очень трудно было найти людей, которых любила и уважала Вера Николаевна. Ее раздражала полнота мужа. Казалось, что она очень внимательно следит за тем, что он ест. – Нарижэ помадор, сыдыть и жрэ и жрэ, як свыня – жаловалась она собеседникам. Видимо Любченко считала, что ее муж и от помидор поправляется. Но эти все выходки по отношению к «горячо любимому» мужу были всегда «за глаза». Надо было видеть, как в обеденный перерыв, когда муж заходил в лабораторию, чтобы вместе пообедать, она буквально взлетала с места, выбегала ему навстречу и, с радостью предлагала ему поесть свежую, только что приготовленную пищу, лишь бы ему как-нибудь угодить.

Больше всех, конечно же Вера Николаевна «уважала» своего начальника Пелеха, называя его (разумеется в его отсутствии) «этот гнусный Пелех». Любые неприятности начальника Любченко веселили так, что она могла целыми днями обсуждать это, с еще одним из «доброжелателей» Пелеха Колей Ратушняком, по кличке «Посмитный». Уж как им обоим нравилось вспоминать те случаи, когда «Посмитному» удавалось «проучить» Пелеха, подслушивающего под дверью, методом открывания двери ногой да так, что бы она со всей силой била по его голове. Ржание Ратушняка и хихиканье Веры Николаевны долго разносилось по лаборатории. Пелех, конечно же знал про причины такого веселья своих подчиненных, так как и эти «рассказы» он прослушивал под дверью. Однако затевать какие-либо разбирательства по этому поводу он не хотел, ведь тогда бы состоялся очередной вынос «сора из избы», а этого Вениамин Моисеевич не хотел. А еще Вера Николаевна любила слушать «сальные» анекдоты, которые почти каждый день приносил Ратушняк. Когда эти анекдоты рассказывались в моем присутствии, я пытался услышать в них что-нибудь смешное, но кроме похабщины и мата, найти не то что какой-нибудь юмор, но даже смысл, было бесполезно. Как-то раз я пытаясь вставить свои «пять копеек», рассказал свой анекдот:

Звонок в квартиру мадам Рабинович. Она открывает дверь. В дверях стоит здоровенный рыжий детина лет 30-и : – Скажите, Вы будете мадам Рабинович?

–Да. Я!

–И Вы делали 30 лет тому назад аборт?

–Да!

–И Вы свой плод выбросили в канализацию?

–Да!

– Здравствуйте, мама!

Любченко, выслушав этот анекдот, непонимающе уставилась на «Посмитного». Тот ей объяснил: – «жид» вылез з канализации! Только теперь они дружно засмеялись. После этого я никогда ни «Посмитному», ни Любченко, анекдотов не рассказывал.

Очень смешили Веру Николаевну «остроумные» песни Коли Ратушняка, например: – Ой ты Галю, Галю

любонька моя, куплю пуд картошки,

жыры, як свыня.

В общем она считала его «щырым» украинцем, чем-то вроде луча света в темном царстве. Надо отметить, что Любченко очень любила «щырых украинцив» и потому частенько во время отпуска посещала Карпаты, чтобы заодно погонять своего мужа по горам. Она уверял, что делала это исключительно для того, «шоб вин скынув свий жир». Заодно она радовалась «щырости» местных гостеприимных жителей – ведь она с ними «размовляла украиньскою мовою». Ей нравились их молочные продукты в «глэчыках», а также то, что они с удовольствием помогали рассортировывать собранные ею грибы в лесу. И все это благодаря тому, что Вера Николаевна разговаривала с ними на украинском языке. Она рассказывала, что с теми, кто разговаривал с ними по-русски, они не общались и, уж точно не помогали находить среди собранных грибов ядовитые.

Елена Григорьевна Кардек в подобных разговорах не участвовала, так как максимально занимала нейтральную позицию ко всем, по крайней мере «на людях». Поэтому ее пребывание в лаборатории казалась всем временным, перед каким-то грядущим повышением.

Полной ей противоположностью являлась Наташа Туркина. Она всегда принимала действенное участие в любых разговорах, даже в тех, которые ее абсолютно не касались. Обычно самые людные и потому самые жаркие споры происходили именно в том помещении, где она работала – в земельной лаборатории. Там почти всегда было многолюдно. Кроме постоянных обитателей этой лаборатории, в нее часто захаживали: Петя Лыков – старший контрольный мастер ОТК, его жена Лида, работавшая в литейном цеху контролером ОТК в бюро у своего мужа, а также жена Коли Ратушняка Люба, то же работавшая контролером ОТК там же, сам Коля и мастер плавильного отделения Кац. Особенно часто такая «бригада» собиралась в студеные зимние дни , чтобы согреться, попить горячего чаю и посплетничать. Заводилой всяких бесед была Наташа Туркина. Начиналось все обычно с какой-нибудь «глупости», которую она «выдавала» по какому-нибудь поводу. Окружающая публика тут же ухватывалась за это и начинала раскручивать ничего не значащее событие. Учитывая то, что большинство из них считало Туркину простодушной дурой, дружно посмеяться над ней было заманчивой перспективой. Чего не сделаешь из-за скуки. Правда эти насмешки далеко не всегда заканчивались благополучно.

Как-то раз указанная «бригада» скучала, попив чаю и нежась в тепле в стенах земельной лаборатории, так как во время ненастной погоды и отсутствия работы это было делать вдвойне приятно. Тут, как раз кстати появилась Наташа, пришедшая на свою смену. Она, почему-то была не в настроении. Буркнув что-то в качестве приветствия она быстро прошагала за ширму, где обычно переодевалась. Присутствующих задело такое невнимание со стороны Туркиной. Первым отозвался Петя Лыков: – Наташа, ну что же ты там прячешься за ширмой? Ты бы вышла показалась бы всем! А, Наташа? Но от Туркиной не доносилось ни звука. Тогда Петя повторил свою, как он считал, шутку. Она все равно молчала. – Наташа, ну сколько можно тебя просить? Выйди, покажись тебя же все просят!

Вдруг, совершено неожиданно, разъяренная Туркина выскочила из-за ширмы. Она, видимо еще не закончила своего переодевания и выскочила в чем была. А было на ней одето немного; только бюстгальтер и толстые с начесом, ядовитого цвета панталоны, которые были натянуты до самого бюстгальтера. Я тогда еще вспомнил, как Ив Монтан – французкий шансонье, во время своего турне по Советскому Союзу, закупил целых пять экземпляров таких вот панталонов, что бы продемонстрировать во Франции то, что одевают русские женщины зимой. – Ну что тебе еще надо? – заорала Наташа– Тебе, что еще мало? Сколько можно смотреть? И так уже смотрел, и тут трогал, и тут. Ну, сколько тебе еще надо трогать? Здесь еще надо напомнить читателю, что у Наташи Туркиной была репутация особы, которая всегда говорит только правду, не умеет врать, потому то и считается дурой. Именно поэтому Петя Лыков весь побагровел, как-то непроизвольно втянул голову в плечи и, осторожно боковым зрением покосился на свою жену. Лида видимо не сразу сообразила, что Туркина говорит правду, поэтому как-то бестолково пыталась улыбнуться. А Наташа, тем временем продолжала: – Какие вы все мужики ненасытные, все вам мало. Уж и то вам разрешаешь, и то, а успокоиться не можете. Вот уже даже до чего дошло! На днях Вова – обрубщик вечером заскочил сюда. Я в это время стояла у весов и брала навеску формовочной земли для определения влаги. Так он даже, не поздоровавшись, подскочил ко мне сзади, задрал халат и, так же молча сделал свое дело. Повернулся и выскочил также, как и пришел. И не боится же гад! Так ты Петя, что же тоже так хочешь?

Лыков сохранял молчание, сообразив, что перегнул палку. Жена его тоже ничего не произнесла, видимо перенося все вопросы для разборки в тесном семейном кругу. Жена же Ратушняка с интересом следила за поведением Лиды.

Не знаю, что произошло дальше у Лыковых дома, но отпускать похабные шуточки в адрес Туркиной Петя перестал.

Вот и подходит к концу мой первый рассказ. Еще многое можно было рассказать об пелеховской «вороньей слободке». Однако, в трудах и заботах незаметно пролетели бурные шестидесятые годы. Это были годы первого полета человека в космос, «Карибского кризиса», убийства Джона Кеннеди, 20-и летия победы, «Шестидневной войны» на Ближнем Востоке, вторжения в Чехословакию и многое другое. Настал 1970-ый год. Он запомнился мне тем, что наша семья получила новую квартиру в жилмассиве имени Котовского. А это было очень далеко от моего места работы. Каждый день дорога на работу отнимала больше часа времени. Поскольку недалеко от моего нового места жительства находился, строящийся и уже частично работавший, завод «Центролит» пришлось всерьез задуматься о смене места работы. Вскоре такая возможность предоставилась. Как-то к Марье Михайловне Бармас зашла ее старая приятельница Эсфирь Самойловна, муж которой работал на «Центролите» начальником ОТиЗа (отдела труда и заработной платы). Бармас попросила ее посодействовать в моем трудоустройстве на этом заводе, так как мне гораздо ближе добираться до «Центролита», чем до «Радиалки». Так я и попал на работу в экспресс-лабораторию сталелитейного цеха завода.