Текст книги "Решающие войны в истории"

Глава 5
XVII век – Густав II Адольф, Кромвель, Тюренн

Мы подошли к первой великой войне современной истории – Тридцатилетней войне.

Кстати, те, кто используют этот термин в отношении войны 1914 – 1918 годов, чуть-чуть запоздали с таким определением, потому что даже за три столетия до этого титул уже становился затертым от частого употребления.

В Тридцатилетней войне мы не найдем ни одной кампании, которую можно было бы назвать решающей. Наиболее близок к такому определению заключительный этап противоборства между Густавом II Адольфом и Валленштейном, который из-за смерти первого в кульминационной битве при Лютцене был решающим в том плане, что устранил возможность, даже вероятность, великой протестантской конфедерации под шведским руководством, и, если бы не французская интервенция и убийство Валленштейна, сражение при Лютцене могло бы стать решающим фактором в создании объединенной Германии за более чем триста лет до того, как это было достигнуто в реальности. Эти частично решающие результаты и возможности были определенно обретены применением непрямых действий, потому что финальная и единственная решительная битва закончилась поражением, хотя и опять не решающим, то есть не стала той, которая склоняла весы истории. (Далеко не единственная. В 1631 г. при Брейтенфельде Густав II Адольф разгромил имперское войско под командованием Тилли. До этого была судьбоносная для Чехии битва на Белой горе (1629), где имперцы Тилли разбили чехов (после чего страна подверглась террору, а ее население сократилось в несколько раз). – Ред.) И все-таки, если это поражение произошло частично из-за несовершенства боевой машины Валленштейна по отношению к той, что была у шведов, частично и из-за неспособности Валленштейна воспользоваться тактически своей стратегической возможностью, – ведь он, несомненно, еще до начала сражения имел реальное преимущество. И стоит еще заметить, что оно пришло не с помощью одного, а целых трех последовательных непрямых действий – которые воистину изменили весь внешний вид войны. Призванный вновь командовать несуществующей армией по просьбе суверена (императора Фердинанда II), который был к нему несправедлив, Валленштейн за три месяца собрал около 40 тысяч солдат удачи, привлеченных блеском его имени. Несмотря на срочный призыв о помощи из Баварии, покоренной тогда непобедимой армией Густава II Адольфа, Валленштейн, напротив, повернул на север против более слабого союзника Густава – саксонцев, и после того, как выбил их из Чехии, пошел на саму Саксонию. И даже вынудил упрямого курфюрста Баварии привести свою армию и соединить с Валленштейном, тем самым оставив Баварию еще более беззащитной, чем когда-либо. Но в действительности все было иначе, и расчеты Валленштейна оправдались, потому что угроза потерять своего младшего партнера вынудила Густава II Адольфа покинуть Баварию и поспешить на спасение Саксонии. До того, как он мог подойти, Валленштейн и курфюрст объединились, и, оказавшись лицом к лицу перед их единым войском, Густав II Адольф отступил на Нюрнберг. А Валленштейн последовал за ним, но, обнаружив, что шведы прочно закрепились на позициях, заметил, что «сражений было уже достаточно разыграно, настало время испробовать другой метод». Вместо того чтобы бросать в бой своих новобранцев против давно не знавших поражений шведов, он сам окопался на позиции, на которой, пока его армия отдыхала в безопасности, с каждым днем все более укреплялся в уверенности, что своей легкой кавалерией сможет перехватить линии снабжения Густава II Адольфа. Валленштейн придерживался этой тактики и шел к цели, не сворачивая, оставаясь глух ко всем призывам к сражению, пока шведский король, чувствуя костлявую руку голода, попытался безуспешно атаковать позицию Валленштейна (24 августа 1632 г. – Ред.). Данный Густаву II Адольфу отпор был в военном отношении всего лишь неудачным инцидентом, но в политическом отношении его отголоски прозвучали во всей Европе. Он если и не уничтожил, то поколебал авторитет, завоеванный шведским королем в ходе многочисленных одержанных им побед, и тем самым ослабил силу его хватки, которой он держал германские государства. Валленштейн сочетал реалистическое понимание ограниченности его средств с дальновидным расчетом пути к «великой стратегической» цели.

Из Нюрнберга Густав II Адольф двинулся на юг в еще один поход против Баварии – а Валленштейн повернул на север против Саксонии. Этот мастерский ход так же быстро усмирил шведского короля, как и до этого, но своим исключительным марш-броском он оказался на месте раньше, чем Валленштейн смог принудить саксонцев к сепаратному миру. И в последовавшей за этим безнадежной битве под Лютценом шведская армия скомпенсировала свое стратегическое поражение тактическим успехом; но ценой смерти своего вождя и отказом от плана создания великой протестантской комбинации под шведским управлением. И вследствие этого войне было суждено тянуться еще 16 изнурительных и бесполезных лет, в результате чего Германия превратилась в пустыню (погибло две трети населения страны) и уступила Франции господствующую роль в политике Европы.

Поразительный контраст, на который, как правило, историки обращают внимание, между гражданскими войнами 1642 – 1652 годов в Великобритании и войнами XVII века на континенте состоит в стремлении к победе, которым отличались первые в этом сравнении войны. Дух, который царил вплоть до этого последнего великого конфликта в нашей собственной стране (Англии. – Ред.), великолепно выражен в «Мемуарах кавалера»: «Мы никогда не разбивали лагерь и не окапывались… либо отлеживались за оградой из рек и ущелий. Это было главным девизом войны – где враг? Идем и сразимся с ним!»

И все-таки первая гражданская война тянулась четыре года, не явив ни одного сражения, оказавшегося однозначно решающим, за исключением тактического выигрыша, и когда она окончательно погасла в 1646 году, оставив роялистские угольки настолько многочисленными и так сильно тлеющими, что в результате разногласий между победителями пламя смогло разгореться вновь, два года спустя с еще большей, чем раньше, силой.

Изучая причины неопределенного исхода войны, где дух решительности был настолько заметен, мы приходим к выводу, что военные кампании принимали форму неоднократных прямых атак то одной стороной, то другой, перемежаемых, как бы мы это назвали на современном языке, операциями прочесывания, которые имели всего лишь местный и преходящий эффект – ценой истощения сил.

Вначале королевские войска базировались на западе и в Мидленде, а парламентские – в Лондоне. Первое роялистское наступление на Лондон окончилось позорным крахом при Тернем-Грин, часто описываемым как «Вальми Гражданской войны». Это было бескровное поражение, явившееся моральным следствием кровавого, но окончившегося безрезультатно сражения главных сил обеих армий у Эдж-Хилла, где главные силы вступили в бой с марша. И с того времени Оксфорд и окружающие его города стали укрепленным опорным пунктом роялистов, а на краю этой зоны две главные армии безрезультатно противостояли друг другу, в то время как стычки с переменным успехом между местными войсками и отрядами продолжались на западе и на севере. Наконец в сентябре 1643 года срочная необходимость оказания помощи осажденному Глостеру вынудила главную парламентскую армию под командованием Эссекса двинуться на его освобождение в обход Оксфордского района. Это позволило роялистам преградить ей обратный путь, но опять прямое столкновение у Ньюбери не дало победы ни одной из сторон. В этот момент естественная усталость от войны могла бы перевести войну в переговорный процесс, но политическая слепота Карла I, заключившего перемирие с ирландскими мятежниками, которое внешне вроде бы должно было привести католиков-ирландцев в подчинение протестантской Англии, вместо этого прибавило весу пресвитерианской Шотландии, вступившей в борьбу против короля. Имея на своей стороне шотландскую армию, надвигавшуюся для сражения с северными роялистами, парламент теперь мог сосредоточить свои силы на прямом наступлении на Оксфордскую зону – наступлении, которое не дало более чем захват нескольких лежащих поблизости крепостей. И король действительно был даже в состоянии отправить Руперта для быстрого объединения сил вместе с северными роялистами против шотландцев. К несчастью для него, тактическое поражение под Марстон-Мур совершенно уничтожило эффект этой стратегической возможности. Но победители мало что выиграли от этого. Вновь неэффективность прямых действий против Оксфорда привела к падению морального духа и дезертирству, и для любых, не таких несгибаемых людей, как Кромвель, могла бы привести к заключению мира в результате взаимного истощения враждующих сторон. К счастью для парламента, дело защиты королевского режима разрушалось изнутри, причем еще более катастрофически, чем под внешними ударами. Так что это был морально и количественно уступающий враг, столь долго просуществовавший лишь из-за ошибочной стратегии парламента, и Ферфакс и Кромвель с армией новой модели нанесли поражение роялистам в 1645 году при Нейби. (Роялисты здесь имели всего 7,5 тысячи, в том числе 4 тысячи конницы против 14 тысяч в парламентской армии (в том числе 6,5 тысячи конницы). – Ред.) И все-таки даже эта тактически решающая победа не помешала этой войне продолжаться еще один год.

И перед нами уже другая картина, когда мы подходим ко второй гражданской войне, где Кромвель выступает в роли правящего гения. Вместо наступления на Шотландию или даже попытки сперва встретить вторгшуюся шотландскую армию, Кромвель и Ферфакс быстро расправились с различными бунтами в Англии, а Ламберту было поручено задержать шотландцев, медленно отступая назад перед ними. Приказ Кромвеля об «обращении» тут заслуживает внимания в связи с доктриной, что, «когда и если» главный враг будет повергнут, более мелких противников можно оставить в покое и дать им рухнуть самим. Ибо с удивлением обнаруживаешь, что так трудно найти историческое оправдание этой доктрине, логически разумной, как и легко найти успешные примеры обратного порядка.

Наконец, после падения Пембрука в Уэльсе 11 июля 1648 года Кромвель был в состоянии двигаться на север. Но вместо прямого наступления навстречу шотландцам, которые подходили дорогой по западному побережью, он направился обходным путем через Ноттингем и Донкастер, а потом на северо-запад на соединение с Ламбертом в Отли со стороны фланга шотландской армии – растянувшейся на линии между Уиганом и Престоном, с корпусом из 3500 человек под командой Лангдейла, прикрывавшим левый фланг. У Кромвеля было только 8600 человек, включая конников Ламберта и милицию Йоркшира, против примерно 20 тысяч солдат у противника. Но, вцепившись в хвост шотландской колонны в Престоне, он нарушил ее равновесие, и это вынудило ее развернуться и вступать с ним в бой частями по очереди. При Престоне был разгромлен корпус Лангдейла, а затем, организовав яростное преследование врага, Кромвель прошелся по шотландской колонне, преследуя ее через Уиган до Юттоксетера и Ашборна, где, столкнувшись по фронту с мидлендской милицией и подпираемая сзади кавалерией Кромвеля, она сдалась 25 августа. Эта победа была решающей; в результате не только были сокрушены враги парламента, но она позволила армии провести чистку парламента, довести дело до суда над королем и его казни.

Последующее вторжение в Шотландию – это на самом деле отдельная война, которую вела укрепившаяся новая власть, с целью сорвать план сына короля, будущего короля Карла II, вернуть с шотландской помощью утраченный трон. Так что она вряд ли подходит под категорию военных кампаний, которые решающим образом повлияли на ход истории. В то же самое время она дает нам блестящее доказательство того, насколько умело владел Кромвель стратегией непрямых действий. Когда он обнаружил, что шотландская армия под командой Лесли заняла позицию на его пути в Эдинбург, простая разведка боем убедила его в прочности позиции Лесли, и, хоть и находясь в пределах видимости своей цели, у него хватило самообладания отойти к Массельбургу. И даже когда Лесли двинулся вперед, чтобы встретиться с ним, Кромвель отказался от боя и вместо этого приказал раздать трехдневный рацион как предварительный шаг перед обходным маневром через холмы на Эдинбург и в тыл врага. И когда Лесли удалось перегородить ему дорогу прямо у Корстофайн-Хилл (21 августа 1650 г.), Кромвель, хотя и находясь на удалении от своей базы, предпринял еще одну попытку обойти противника справа, но его снова блокировал Лесли у Гогара (22 августа). Большинство в этой ситуации сделало бы ставку на встречный бой. Но не Кромвель. Оставив больных, он отошел на Массельбург, а потом на Данбар, увлекая за собой Лесли. Однако он не дал приказа своей армии вступить в бой, как призывали его к этому различные офицеры, но дожидался у Данбара, пока не подошли его оппоненты (2 сентября) и не перегородили ему путь отхода на Берик – таким образом случайно расположив Кромвеля на своей дороге! На следующее утро тактическое непрямое воздействие Кромвеля застало врасплох и подавило врага, в два раза превосходившего по численности, венчая триумфом кампанию, в которой Кромвель устоял перед всеми искушениями, даже при очевидной опасности для судьбы, отказаться верности стратегии непрямых действий.

Данбар дал Кромвелю контроль над Южной Шотландией и практически стер пресвитерианскую армию и ковенантеров из расклада сил в войне. Из противников уцелели только чисто роялистские элементы горной части Северной и Западной Шотландии. Процесс окончательного их уничтожения был заторможен тяжелой болезнью Кромвеля, а тем временем Лесли получил передышку для организации и обучения новой роялистской армии за рекой Форт.

Когда в конце июня 1651 года Кромвель поправил здоровье и был в состоянии возобновить операции, он столкнулся с трудной проблемой. И его решение в плане изящества и мастерства расчета выиграет в сравнении с любой стратегической комбинацией в истории войн. Хотя сейчас и впервые превосходство было на его стороне, перед ним был хитрый соперник, обосновавшийся в районе болот и торфяников, которые давали все естественные преимущества местности более слабой стороне, чтобы преградить подходы к Стерлингу. Если бы Кромвелю не удалось преодолеть сопротивление за короткий промежуток времени, он был бы обречен провести еще одну мучительную зиму в Шотландии, причиняя неизбежные страдания своим войскам, да к тому же при вероятности возрастающих трудностей у себя дома. И выбить врага с этих позиций было бы недостаточно, потому что частичный успех только бы рассеял противника в Хайленде (Северо-Шотландском нагорье), где он так и оставался бы «занозой в заднице Кромвеля». Давайте понаблюдаем за развертыванием плана Кромвеля. Вначале он создает угрозу Лесли с фронта, атакуя Калландер-Хаус возле Фолкерка. Затем он переправляет поэтапно всю свою армию через Ферт-оф-Форт и идет маршем на Перт, тем самым обойдя с фланга оборонительный рубеж Лесли на подступах к Стерлингу и захватив ключ к его базам снабжения. Этим маневром он, однако, открыл дорогу на Англию. И тут прячется высший артистизм плана Кромвеля. Он навис над открытым тылом врага, которому сейчас грозят голод и дезертирство, – и он оставляет узкий канал для выхода открытым. Как говорил один из них, «мы вынуждены либо умереть с голоду, либо распустить армию, либо пойти с горсткой людей в Англию. Последнее кажется наименьшим из зол, и все равно весьма безнадежно». Шотландцы, естественно, выбрали последнее и 31 июля начали марш на юг в Англию. Предвидя это, Кромвель подготовил для них прием с помощью властей в Вестминстере. Быстро была собрана милиция, все подозреваемые роялисты взяты под наблюдение, были захвачены тайники с оружием. И опять шотландцы двинулись дорогой по западному побережью. Кромвель послал кавалерию Ламберта следовать за ними, Гаррисон двинулся наискось от Ньюкасла на Уоррингтон, а Флитвуд пошел на север с мидлендской милицией. Ламберт обогнул вражеский фланг, и, соединившись с Гаррисоном 13 августа, эти двое сейчас отступали с боями, тормозя продвижение противника. Тем временем Кромвель шел маршем, покрывая 30 километров в день при августовской жаре, по восточному побережью, а потом на юго-запад. Таким образом, маршруты четырех армий сходились на попавшем в ловушку агрессоре. Даже поворот Карла от лондонской дороги на долину Северна позволил задержать исход лишь на несколько дней и не смог помешать смыканию клещей. 3 сентября, в годовщину боев при Данбаре, сражение при Вустере увенчалось блестящей победой Кромвеля.

Непрекращающаяся череда войн между концом Тридцатилетней войны (1618 – 1648) и началом Войны за испанское наследство (1701 – 1714), в которой армии Людовика XIV (и его союзников) противостояли все вместе или по очереди, большинство других сильнейших армий Европы (кроме Швеции, Польши, Саксонии и России – они сражались в судьбоносной Северной войне 1700 – 1721 гг. – Ред.), выделяется или, скорее, не выделяется своей безрезультатностью, отсутствием явной победы одной из сторон. Цели часто были ограничены, как и задачи. Но две более глубокие причины этого отсутствия решающего результата были, во-первых, в том, что фортификация обогнала мощь оружия и дала обороне превосходство, которое было возвращено оружию в ХХ веке разработкой пулемета. Во-вторых, армии еще не были разделены на постоянные автономные части, а обычно перемещались и сражались как единое целое – условие, которое ограничивало их силу «отвлечения» – обмана противника и лишения его свободы движения. Во всей серии шедших одна за другой войн, известных как Фронда, войны за наследство (испанское, австрийское. – Ред.), голландские войны и войны Священного союза, только одна кампания выделяется как решающая. Это зимняя кампания Тюренна 1674 – 1675 годов, увенчавшаяся победой у Тюркхайма (Тюркема). Это было критическое время для Франции. Союзники один за другим покинули Людовика XIV, и испанцы, голландцы, датчане, австрийцы и большинство германских князей присоединились к враждебной коалиции. Тюренн был вынужден отступить через Рейн после того, как уничтожил пфальцграфство, а курфюрст Бранденбургский приближался сюда, чтобы объединиться с имперской армией Бурнонвилля. После нанесения удара в октябре 1674 го да у Энцхайма по Бурнонвиллю до того, как подошел курфюрст, Тюренну пришлось ретироваться в Детвайлер, пока немцы разошлись по Эльзасу и стали на зимние квартиры в городах между Страсбургом и Бельфором. Так что была подготовлена сцена для прекраснейшего шедевра Тюренна. Первоначальная внезапность состояла в том, чтобы решиться на кампанию посреди зимы. Чтобы обмануть противника, он привел крепости среднего Эльзаса в состояние готовности. А потом тихо вывел всю полевую армию в Лотарингию. Далее Тюренн совершил быстрый марш на юг, прикрываясь Вогезскими горами и набирая на своем пути все возможные подкрепления. На последних этапах этой операции он даже разделил свои войска на многочисленные небольшие отряды, чтобы ввести в заблуждение вражеских шпионов. После сурового марша через гористую местность и сквозь метели он собрал свою армию воедино возле Бельфора и без какой-либо паузы ворвался в Эльзас с юга, а не с севера. Бурнонвилль с имевшимися у него поблизости войсками попытался остановить его у Мюлуза (29 декабря), но был сметен с дороги. И тут французский шквал ринулся вверх по ущелью между Вогезами и Рейном, гоня разбитые отряды имперских войск на север в направлении Страсбурга и отрезая каждый отряд, который пытался сопротивляться. В Кольмаре, на полпути к Страсбургу, курфюрст, теперь командовавший немцами, построил последнюю преграду, подкрепленную силой, равной той, что была у Тюренна. Но импульс как физический, так и моральный был на стороне Тюренна и искусно поддерживался тактическим непрямым воздействием на поле битвы у Тюркхайма (Тюргейма, современный Тюркем). Здесь Тюренн не столько старался уничтожить армию противника, сколько подавить крепнущее сопротивление, предоставляя природе самой завершить дело разгрома врага. Он в этом настолько преуспел, что через несколько дней мог доложить, что в Эльзасе не осталось ни одного вражеского солдата. Французы затем восстановили силы на зимних квартирах в Страсбурге, свободно добывая провиант на противоположном германском берегу Рейна и даже вплоть до реки Неккар. Курфюрст отступил с остатками войск в Бранденбург, а старый соперник Тюренна Монтекукколи был вновь призван весной командовать имперскими войсками. И его также завели в позицию, в которой Тюренн имел над ним преимущество (у Оттерсвейера 27 июля 1675 г.); но в самом начале боя Тюренн, выехав на рекогносцировку, был убит орудийным ядром (в результате единственного орудийного выстрела. – Ред.), и с его смертью баланс сил в этой войне опять изменился (имперцы вторглись в Эльзас, но здесь их остановил Конде).

Почему решительность в этой зимней кампании Тюренна являет собой такой поразительный контраст с остальными кампаниями XVII века в Европе? Это был век, когда военачальники, как бы ни был ограничен их горизонт, были как минимум весьма искусны в маневре. Но они были настолько равны друг другу в этом искусстве, что даже фланговые обходы, которые в другие века удались бы, сейчас умело парировались, а реальное смещение баланса «системы» оппонента было достигнуто всего лишь один раз. Тюренн известен как один из великих полководцев, которые постоянно совершенствовали свое военное искусство, и наверняка есть какое-то особое значение в том факте и в манере, в которой после командования в большем числе кампаний, чем любой другой генерал в истории, он нашел в своем финале решение проблемы достижения окончательной победы в войне XVII века. Потому что Тюренн делал это, не отступая от золотого правила тех времен – разбрасываться хорошо обученными солдатами выйдет слишком дорого.

Из его опыта очевидно, что в этих условиях конечный результат может быть достигнут только с помощью стратегического плана, в котором воздействие было радикально более непрямое, чем любое другое, замышлявшееся до сих пор. Таким образом, во времена, когда маневры основывались на крепостных опорных пунктах, которые также представляли собой и защищенные склады припасов для поддержания полевых армий, он отрывался от этой базы и видел в своей внезапности и мобильности не только ключ к конечной победе, но и к своей безопасности. Это была не азартная игра, но точный расчет на нарушение устойчивости противника в контексте ментальности, боевого духа и снабжения, и этот расчет давал Тюренну солидный запас прочности.