Текст книги "Встречи с призраками"

– Я не знаю.

– Давайте лучше выбросим это вон за той оградой.

К вокзалу мы шли в молчании. Я все думал о безутешном человеке, оставшемся на холме и вглядывающемся поверх каменной стены в тьму и дождь.

Мы успели на последний поезд в Лондон. В вагоне мистер Г. М. начал дрожать, как от озноба.

– Брр! Этот парень изрядно действует мне на нервы, – сказал он, и больше мы не говорили о произошедшем.

Но когда поезд миновал туннель под горой и медленно выехал на открытое пространство, откуда был виден городок, мы заметили столб пламени, устремляющийся в небеса.

Перевод Марии Великановой

III. О страшном с улыбкой

Герман Мелвилл. Господин Громоотвод

И снова перед нами автор, которого не нужно представлять читателям. Герман Мелвилл навеки вписал свое имя в историю литературы великим романом «Моби Дик». Это была его главная книга – но она ни в коем случае не является единственной. Мелвиллу принадлежит еще ряд романов, эссе, автобиографически-документальных произведений – и рассказов. «Господин Громоотвод» был написан в 1856 году, но любой из нас, безусловно, не раз видел подобных торговцев: их методы за века изменились весьма слабо.

«До чего же величественно звучат эти непредсказуемые раскаты грома!» – подумал я, стоя у каменной приступки моего очага, в доме посреди Акрокеравнийских гор[16]16
  Акрокеравнийские горы, или Керавния – горный массив длиной около 100 км на крайнем юго-западе современной Албании. Среди его вершин выделяются два пика высотой более двух километров. Название греческое, происходит от слова «керавнос», что значит «молния», поскольку на высокогорьях часто собираются грозовые тучи. Добирался ли Мелвилл в своих скитаниях до этих мест, малодоступных и диких даже в наше время? Судя по известным фактам его биографии, нет. Кроме того, все бытовые реалии рассказа к Албании не имеют никакого отношения. Вероятнее всего, автор избрал эти горы местом действия в силу их названия, а также несомненной неосведомленности читающей американской публики о существовании этого «медвежьего угла» Европы.


[Закрыть], и слушая, как громовые удары раздаются то ближе, то дальше над моей головой и обрушиваются на горные долины; за каждым ударом следовал ослепительный зигзаг молнии, а потом косые струи ливня, звеня, будто летящие дротики, впивались в низко нависшую гонтовую крышу моего жилища. Правда, я полагаю, что в гористой местности голос грома умножается эхом и оттого более могуч здесь, чем на равнинах. Вдруг слышу – стучат! Кому это вздумалось являться с визитом в грозу? И почему бы ему по-человечески не воспользоваться дверным молотком, вместо того, чтобы колотить кулаком по дощатой двери на манер угрюмого гробовщика? Ладно, впустим его. Ага, вот и гость. Совершенно незнакомый. И какая у него странная трость для прогулок!

– Добрый день, сэр. Прошу садиться. Славная гроза, не так ли, сэр?

– Славная? Она ужасна!

– Вы промокли. Подойдите сюда, к очагу, погрейтесь у огня.

– Ни за что на свете!

Незнакомец, дойдя точно до середины моей хижины, так и застыл. Его странность побудила меня присмотреться повнимательнее. Тощая, унылая фигура. Волосы темные, растрепанные, прилипли ко лбу. Запавшие глазницы обведены синими кругами, а глаза блестели, словно отражая молнию, но молнию неопасную, без грома. Он промок насквозь: вокруг него на дубовом полу уже натекла лужа. Свою странную трость он держал вертикально, прижавшись к ней боком.

Это был стержень длиной около четырех футов[17]17
  120 см.


[Закрыть] из полированной меди, прикрепленный к гладкому деревянному древку посредством двух шаров из зеленоватого стекла, охваченных медными кольцами. Металлический стержень оканчивался чем-то вроде трезубца с тремя тонкими остриями, блестевшими, как золото. Пришелец держал эту штуку за древко. Он напомнил мне статую древнегреческого бога с молнией в руке.

– Сэр, – сказал я, учтиво поклонившись, – неужели я удостоился визита блистательного божества, Юпитера Громовержца? Если вы – это он либо его заместитель, я должен поблагодарить вас за превосходную грозу, которую вы устроили в наших горах. Послушайте: вот еще отличный раскат! Ах, что может быть лучше для поклонника всего величественного, чем принимать в своей хижине самого Метателя Молний? Гром от этого звучит еще приятнее. Но прошу вас, извольте сесть. Это старое плетеное кресло, конечно, плохая замена вашему вечнозеленому трону на Олимпе, и все же присядьте.

Пока я произносил эти любезности, незнакомец уставился на меня с выражением изумления и отчасти некоторого ужаса; но он не сдвинулся ни на фут.

– Да садитесь же, сэр! Вам нужно обсушиться, прежде чем снова отправляться в путь.

Приглашающим жестом я подвинул кресло к широкой приступке очага, в котором незадолго до того развел небольшой огонь, борясь с сыростью, а не с холодом, потому что на дворе стояли только первые числа сентября.

Однако незнакомец, не обратив никакого внимания на мою заботу, по-прежнему стоя посреди комнаты, окинул меня серьезным взглядом и заговорил:

– Прошу простить меня, сэр, – сказал он. – Но я отклоняю ваше приглашение присесть у очага, а вместо этого настоятельно предлагаю вам присоединиться ко мне и встать посреди комнаты. Святые небеса! – вдруг вскрикнул он и дернулся. – Вот еще один ужасный раскат! Я предупреждаю, сэр, вам лучше отойти от очага.

– Господин Юпитер Громовержец, – сказал я, спокойно покачиваясь на краю приступки, – мне и здесь стоять очень удобно.

– Неужели вы столь чудовищно невежественны и не знаете, что наиболее опасным местом в доме во время такой грозы, как эта, является очаг или камин? – воскликнул он.

– Нет, я этого не знал, – сказал я и невольно отошел на шаг от приступки.

Выражение торжества, появившееся на лице незнакомца, не понравилось мне, и я, тоже невольно, шагнул обратно к очагу и, выпрямившись, принял самую горделивую позу, какую мог вообразить, но не промолвил ни слова.

– Ради всего святого! – В его возгласе странно смешались тревога и угроза. – Ради всего святого, отойдите от очага! Разве вам неизвестно, что горячий воздух и сажа – это проводники, не говоря уже об этих огромных адиронах?[18]18
  Адирон – подставка для укладки дров в открытых очагах и каминах. Состоит из двух отдельных деталей, изготовленных из железа. Могут иметь как самую примитивную, так и изысканную форму. В тексте употреблено старинное название fire-dogs, дословно «огневые собаки», так как обычно контур подставки напоминал собаку с кривыми расставленными ногами и поднятым хвостом.


[Закрыть] Отойдите от них, я заклинаю, я приказываю вам!

– Господин Юпитер Громовержец, я не привык, чтобы мне приказывали в моем собственном доме.

– Не называйте меня этим языческим именем! Вы кощунствуете в такой ужасный момент!

– В таком случае, сэр, будьте добры объяснить цель вашего прихода. Если вы ищете укрытия от грозы, я охотно приму вас, при условии, что вы будете вести себя прилично; но если вы пришли по делу, изложите его тотчас же. Кто вы?

– Я агент по продаже громоотводов, – сообщил пришелец уже более спокойным тоном, – это моя специальность… Боже милостивый! Как гремит! Вы когда-нибудь подвергались… то бишь ваше жилище подвергалось удару? Нет? Значит, его следует предохранить. – Он многозначительно постучал своим медным древком по полу. – Ни одно строение по природе своей не может быть неприступной крепостью, когда речь идет о грозах; но стоит вам сказать лишь слово, и я превращу ваш коттедж в подобие скалы Гибралтара несколькими взмахами этого жезла… вы слышите? Все сотрясается, как будто рушатся Гималаи!

– Вы не договорили. Так какова же ваша специальность?

– Я разъезжаю по стране и принимаю заказы на громоотводы. Вот это – эталон, или образец изделия. – Он снова стукнул древком об пол. – У меня наилучшие рекомендации! – Он принялся рыться в карманах. – В Криггене[19]19
  Кригген – деревушка в Корнуолле (Англия), общественных зданий с куполами там никогда не было. Упоминание об этом населенном пункте, а затем (ниже в тексте) вдруг о Канаде и Монреале явно выказывает намерение автора окончательно запутать читателя.


[Закрыть] с месяц назад я установил двадцать три громоотвода лишь на пяти зданиях.

– Позвольте уточнить. Разве не в Криггене на прошлой неделе, в субботу около полуночи, молнии ударили в колокольню, большой вяз и в купол дома собраний? На них вы свои изделия устанавливали?

– На дереве и куполе – нет, только на колокольне.

– Выходит, ваш громоотвод никуда не годится?

– Еще как годится! Он решает вопросы жизни и смерти. Просто мой работник допустил небрежность. Прикрепляя древко к шпилю, он не заметил, что металлический стержень соприкасается с жестяной обшивкой. Вот и вышла неприятность. Вина не моя, а его. Ах! Слышите, опять!

– Уймитесь! Эти звуки достаточно громкие, чтобы расслышать даже без указаний. Вы слыхали о прошлогоднем происшествии в Монреале? Девушку-служанку, сидевшую на кровати с четками в руках, убила молния, потому что четки были металлические. Простираются ли ваши труды на обе Канады?[20]20
  Имеются в виду две части, на которые в то время была разделена территория Канады: Нижняя (основное население – французы) и Верхняя (населенная в основном протестантами шотландского происхождения); обе находились под управлением британской колониальной администрации.


[Закрыть]

– Нет. Говорят, что там в ходу только железные стержни. А им бы стоило применять мои, медные. Железные легко плавятся. И еще там делают громоотводы такими тонкими, что они не вмещают весь электрический ток. Потом это выставляют на крышу; металл плавится, здание разрушается. Мои медные изделия никогда так себя не ведут. Эти канадцы – дураки. Некоторые из них цепляют громоотводы острием вверх, что чревато смертельным взрывом, а мои незаметно направляют ток в землю. Только мои изделия настоящие. Вот, посмотрите! Всего один доллар за фут.

– Вы так нагло вломились ко мне, что это вынуждает меня отнестись к вам с недоверием.

– Ох! Гром звучит все отчетливее. Гроза приближается к нам, опускается ниже к земле. Ох! Ошеломляющий грохот! Удар один, но близкий, поэтому мы слышим все вибрации. А вот и другая вспышка. Погодите-ка!

Он поспешно отставил свой жезл и наклонился к окну, приложив указательный и средний пальцы левой руки к запястью правой.

– Что вы делаете? – спросил я, но прежде этих слов у него вырвалось новое восклицание:

– Трах-тарарах! Только три такта на расстоянии менее трети мили отсюда, вон там, где-то в лесу. Проходя через него, я видел три дуба, сраженных молниями, их древесина влажно поблескивала в свежих расколах. Дуб притягивает молнии чаще других деревьев, потому что в его соке растворено много железа. Кстати, половицы у вас, похоже, дубовые…

– Из самого прочного дуба. Вы заявились ко мне в весьма неурочный час. Судя по этому, я догадываюсь, что вы намеренно избираете грозовую погоду для своих странствий. Когда грохочет гром, вы полагаете, что обстоятельства особенно способствуют убеждению возможных покупателей.

– Ох! Это ужасно!

– Для человека, желающего избавить ближних своих от опасности, вы неподобающе опасливы сами. Обычно люди предпочитают путешествовать в хорошую погоду, вы – в ненастье, и все же…

– Истинно так, сэр, путешествую я в грозу, но не без особых предосторожностей, о коих кому же лучше и знать, как не специалисту? Ах! Скорее взгляните на мой эталон. Всего один доллар за фут…

– Смею заметить, что изделие прекрасное. Однако скажите, каковы же ваши особые предосторожности? Только сперва я закрою ставни: дождь так и хлещет по окну, вода сочится сквозь раму. Сейчас задвину засов.

– Вы с ума сошли? Не знаете, что железный засов – наилучший проводник? Воздержитесь!

– Ладно, я просто прикрою ставни, а потом позову своего слугу, он принесет деревянный засов. Пожалуйста, дерните за шнур колокольчика, вон там.

– Да вы безумец! Проволока от звонка может вызвать взрыв. Никогда не прикасайтесь к ней во время грозы и вообще не звоните в какие бы то ни было колокола.

– Даже в церковные? Будьте добры, поведайте мне, где и как человек может обеспечить себе безопасность в такую непогоду? Есть ли в моем доме вещи, к которым я могу прикоснуться, не поплатившись жизнью?

– Есть, но не там, где вы сейчас стоите. Отойдите от стены. Иногда ток стекает по стене, а поскольку человеческое тело – лучший проводник, чем камень, ток перескакивает на него. Бабах! Грохнуло совсем близко. Наверное, шаровая молния.

– Весьма вероятно. Так скажите же поскорее, где, по вашему мнению, самое безопасное место в этом доме?

– В этой комнате, именно там, где я стою. Подойдите сюда.

– Сперва объясните.

– Ох! Вспышка и порыв ветра… рамы трясутся… а дом-то, дом! Идите же ко мне!

– Объяснитесь, будьте добры.

– Идите ко мне!

– Благодарю за заботу, но я лучше останусь на своем месте, у очага. А от вас, господин Громоотвод, я жду, в перерывах между ударами грома, объяснений: почему вы считаете именно эту комнату и именно то место в ней, где вы стоите, наиболее безопасными?

Буря немного приутихла. Специалист по громоотводам приободрился и ответил:

– Ваш дом одноэтажный, с чердаком и подвалом; комната расположена между ними. Посему она относительно безопасна. Ибо молния порой бьет из облаков в землю, а порой из земли в облака. Постигаете? А середину комнаты я выбираю потому, что в случае, если молния все-таки поразит дом, ее заряд пройдет по печной трубе или по стенам; итак, очевидно, чем дальше вы от них, тем лучше. Теперь-то вы пойдете ко мне?

– Пожалуй, да. Кое-что из сказанного вами не испугало меня, но внушило доверие, как ни странно.

– Что же я такого сказал?

– Вы сказали, что молния порой бьет из земли в облака.

– Да-да, возвратный разряд, так это называется; когда земля перенасыщена флюидами, излишек разряжается снизу вверх.

– Ага, значит, возвратный разряд, из земли в небеса. Все лучше и лучше. Но подойдите же наконец к очагу и обсушитесь!

– Мне нужно стоять здесь и оставаться мокрым.

– Почему?

– Во время грозы самая надежная защита… ох, опять!.. промокнув насквозь, вы будете в полной безопасности. Мокрая одежда лучше проводит ток, чем тело; поэтому, если молния ударит, она может пройти по ткани, не затронув тело. Буря снова набирает силу. У вас в доме найдется коврик? Коврики не проводят ток. Я встану на коврик, вот здесь, и вы тоже встаньте. Небо почернело… Сумерки настали в полдень. Ох! Коврик, давайте коврик!

Я дал ему коврик; тем временем окутанные тучами горы как будто придвинулись и, казалось, вот-вот обрушатся на крышу дома.

– Итак, – сказал я, вернувшись на свое место, – поскольку молчание нам не поможет, я хотел бы услышать, к каким мерам предосторожности вы прибегаете, путешествуя в грозу.

– Подождем, пока эта пройдет.

– Нет уж, рассказывайте. Вы ведь стоите, согласно вашим же рекомендациям, на самом безопасном месте. Начинайте!

– Вкратце меры следующие. Я не приближаюсь к соснам, высоким домам, одиноко стоящим амбарам, не хожу по высокогорным пастбищам, по берегам ручьев, сторонюсь овечьих стад и скопищ людей. Путешествуя пешком, как сегодня, я двигаюсь медленно; если еду в своей двуколке, не касаюсь ни бортов, ни спинки сиденья; если верхом – спешиваюсь и веду лошадь. Но особенно я избегаю компании мужчин высокого роста.

– Мне кажется, что я сплю! Человек должен избегать человека, да еще в час опасности?

– Избегаю я только рослых мужчин во время грозы. Каким же невеждой нужно быть, чтобы не знать, что высоты в шесть футов[21]21
  180 см.


[Закрыть] достаточно для притяжения электрического разряда из тучи? Разве вам неизвестны случаи, когда одиноких пахарей на полях Кентукки молния настигала прямо посреди неоконченной борозды? Более того, если человек ростом в шесть футов встанет на берегу бурного потока, туча порой может избрать его в качестве контакта между нею и потоком. Ох! Несомненно, это раскололся вон тот черный пик… Да, человек – хороший проводник. Дерево молния только ошкуривает, а человека прошивает насквозь. Однако, сэр, вы уже так долго заставляете меня отвечать на ваши вопросы, а мы все еще не дошли до дела. Закажете ли вы у меня громоотвод? Поглядите-ка на образец. Видите? Он сделан из наилучшей меди. Медь – прекрасный проводник. Домик ваш невысок, но, будучи расположен на горе, он ничуть от малой высоты своей не выигрывает. Вы, горцы, сильно рискуете. В гористых областях продажа громоотводов должна процветать. Взгляните на образец, сэр. Для такого маленького домика хватит одной штуки. Просмотрите мои рекомендации. Только один громоотвод, сэр, и всего за двадцать долларов. Ой-ой! Гранитные хребты Таконик и Хусик[22]22
  Очередной прием автора, подчеркивающий фантастичность ситуации. Таконик – гряда на восточной границе штата Нью-Йорк с двумя вершинами более 1000 м высотой, входящая в состав горной системы Аппалачей, которая тянется на 2600 км, с северо-востока на юго-запад по территории Канады и США, а Хусик – это вовсе не горы, а река, один из истоков которой находится в горах Таконик.


[Закрыть] столкнулись и разлетелись на осколки. Судя по звуку, молния во что-то попала. Установив громоотвод на высоте пять футов над крышей, вы защитите все в радиусе двадцати футов от древка. Всего двадцать долларов, сэр, по доллару за фут. Ох! Какой ужас! Желаете заказать? Купите? Позволите записать ваше имя? Вы только подумайте; одно мгновение, и вы можете превратиться в кучку угольков, словно лошадь на привязи в конюшне!

– Вы явились ко мне как чрезвычайный посол и полномочный министр Юпитера Громовержца, – засмеялся я. – А вы просто человек, который пришел сюда, намереваясь втиснуться со своим чубуком между твердью и небесами. Научившись извлекать вспышки зеленого света из лейденской банки, вы полагаете, что можете отклонить удары стихии? Ваше изделие покроется окислами или сломается, и где вы окажетесь после этого? Кто уполномочил вас, новоявленного Тецеля[23]23
  Иоганн Тецель (1465–1519) – монах-доминиканец, инквизитор и проповедник. Был назначен главным комиссионером по раздаче индульгенций в Германии. Используя страх людей перед загробным наказанием, Тецель наладил продажу отпущения грехов за деньги. Эту практику резко критиковал Мартин Лютер. Собранные Тецелем средства шли на строительство базилики Святого Петра в Риме, т. е. служили сугубо практической цели, что и вызвало у рассказчика ассоциацию с продавцом громоотводов.


[Закрыть], торговать вразнос своими индульгенциями от божественных установлений? Волосы на головах наших сочтены, как и дни жизни нашей. Будь небо в тучах или ясное солнце, я чувствую себя спокойно в руках моего Бога. Прочь, лживый торгаш! Смотри, свиток бури сворачивается, но мой дом невредим, в голубом небе играет радуга, и в ней читаю я весть о том, что божество никогда не возымеет намерения идти войной на землю людей.

– Мерзкий нечестивец! – с пеной у рта вскричал незнакомец; лицо его почернело при виде радуги. – Я всем расскажу о твоих богопротивных речах!

Гримаса злобы исказила его лицо; синие пятна вокруг его глаз стали шире, подобно кольцам, окружающим полуночную луну в штормовую ночь. Он бросился на меня, целясь трезубцем своего изделия в мое сердце.

Я схватился за древко; я вырвал его, бросил на пол, растоптал; потом подтащил мрачного повелителя молний к двери и вышвырнул вон; следом за ним выкинул и его узловатый медный жезл.

И все же, несмотря на такое мое обхождение, несмотря на мои попытки разубедить соседей, господин Громоотвод все еще обитает в нашей округе; он по-прежнему путешествует во время грозы, извлекая немалую выгоду для своей торговли из страхов человеческих.

Перевод Алины Немировой

Элис Паркер Батлер. Изобретение как хобби

Элис Паркер Батлер (1869–1937) был очень плодовитым американским автором, из-под его руки вышло более тридцати романов, несколько «романов в рассказах», а собственно рассказов – свыше двух тысяч! Наиболее прославлен он как создатель Фило Габба, детектива-заочника, получившего свой диплом на «удаленных» курсах (интернета тогда не было, но его заменяла переписка) и раз за разом достигающего успеха, несмотря на вопиющие ошибки, которые этот «Шерлок Холмс по переписке» постоянно допускал.

Работал Батлер и в области «литературы о страшном», но тут, как и во всех остальных случаях, его рассказы окрашены мягким юмором. Если с кем и сравнивать батлеровскую тональность, то, пожалуй, с творчеством О. Генри. Оба они – певцы «уходящей» Америки, страны молодой и частенько по-деревенски простоватой, даже когда ее обитатели переселяются из ковбойских прерий в механизированные дебри мегаполисов.

С юности до старости Дэниэл был, так сказать, работником большой дороги. Нет, речь идет не о разбое, а о шоссе. Он достиг кое-каких высот, но теперь, когда старость действительно наступила, дорожная служба штата Нью-Йорк выделила ему синекуру: место при шлагбауме на самой окраине Четырнадцатой улицы. Работа несложная, но скучная: большую часть дня улица пустовала, лишь утром и вечером по ней следовали фургоны с лесопилки[24]24
  Время написания (и, видимо, время действия) рассказа – конец первого десятилетия ХХ в.: Нью-Йорк уже тогда был мегаполисом с активным движением, однако именно в это время его дорожная сеть начала развиваться так, что Четырнадцатая улица, ранее бывшая одной из главных транспортных артерий города, надолго захирела. В последующие десятилетия она отчасти вернула себе прежнее значение.


[Закрыть]. Так что основным занятием Дэниэла было сидеть на скамье рядом со шлагбаумом и угрюмо смотреть перед собой.

Правда, в послеобеденное время его одиночество скрашивали визиты соседей. Чаще всего к Дэниэлу заглядывал бармен Стивен Потс, иногда к нему присоединялись, вместе или порознь, жестянщик Аронсон, мелкий коммивояжер Смит и сапожник Бутс из мастерской напротив. Главенствовал среди них, разумеется, бармен: самый начитанный (по крайней мере, газеты он точно читал), самый наслышанный (это тоже трудно отрицать: посетители бара, как известно, склонны к разговорам), а поэтому свято убежденный в своем превосходстве над остальными собеседниками и праве поучать их. Потому их беседы в основном сводились к монологам Потса, остальным предписывалось почтительно внимать. Правило это иногда нарушалось лишь при появлении коммивояжера, человека въедливого и склонного к скепсису.

– Эх, об одном только жалею… – задумчиво начал Дэниэл, когда Потс опустился на скамью рядом с ним.

– О чем же? – с готовностью осведомился бармен.

– О том, что я в молодости не сделался изобретателем. И вот сейчас сижу у шлагбаума, а ведь мог бы что-то там выдумывать, патенты за это получать, да и жить в свое удовольствие…

– Ну и ну, друг мой Дэниэл, – Потс с явным неудовольствием покачал головой, – сколько своего драгоценного времени я потратил на то, чтобы учить тебя жизни – причем, заметь, безвозмездно! – и где же твоя благодарность?

– Отчего же, Стив, я благодарен… – робко попытался возразить Дэниэл.

– Будь ты действительно благодарен, то после каждого из этих моих уроков от радости пел бы и плясал, как соловей! – запальчиво ответил бармен, упуская из виду, что пляшущий соловей должен представлять собой поистине душераздирающее зрелище. – А ты все недоволен… Уж поверь: я мог бы научить тебя и изобретательству! Но с той самой минуты, как впервые увидел тебя, я сказал себе: «Стив, не вздумай делать из этого человека изобретателя! Он такой же, как Счастливчик Питер!» И прошедшие годы только подкрепили меня в прежней уверенности: стоит тебе только раз предаться пороку изобретательства, тебя, Дэниэл, неизбежно постигнет судьба несчастного Счастливчика.

– Никогда не слышал о нем, – произнес заслуженный работник шлагбаума, охотно попадаясь в ловушку.

– Ну так слушай. – Потс поудобнее пристроился на скамье. – Это был в каком-то смысле твой собрат по духу: один из тех людей, что вечно недовольны своей судьбой. У него была отличная работа, он трудился на лесопилке: бревно, пила, нормированный рабочий день – что еще человеку нужно? И жена у него тоже была замечательная, и дом уютный. Только вот друга, который его мог бы наставлять в жизни, у бедняги Счастливчика не было: тебе в этом смысле более повезло. Поэтому Питер не мог унять изобретательский зуд. Ну уж так ему хотелось открыть хоть что-нибудь, до сих пор не открытое, – просто сладу никакого с ним не было. Но ни разу в жизни Счастливчику не пришло в голову ничего подходящего: какая хитроумная штуковина ни попадалась ему на глаза, она неизбежно оказывалась уже изобретена. Но вот как-то раз ему на глаза попались вставные челюсти. И тут же он понял – то есть решил, что понял, – как их усовершенствовать!

– Везет же людям! – с завистью сказал Дэниэл. – Если бы я в свое время увидел такие челюсти, я б их не просто усовершенствовал, а изобрел заново!

– О чем я и говорю… – Бармен посмотрел на него с иронией, которой его собеседник абсолютно не заметил. – Ты – вылитый Счастливчик! Но проблема, скажу тебе, кроется в том, что вставные челюсти – они… самодостаточны. Их уже изобрели, уже делают – а как их можно усовершенствовать, поди догадайся! Однако Питер был уверен, что догадался или вскорости непременно догадается. Первым делом он отправился к дантисту, попросил его удалить у себя – то есть не у дантиста, а у Счастливчика Питера! – все зубы, сколько их ни есть. А потом заказал себе отличнейшие вставные челюсти, верхнюю и нижнюю. И тут вдруг обнаружил, что его уверенность куда-то подевалась. После чего все свое свободное время – причем не день или неделю, а целых три года подряд! – он размышлял, что можно с ними сделать. Мы, соседи, по вечерам часто видели, как он мается, бедняга, сидя в кресле перед домом: то держит верхнюю челюсть в левой руке, а нижнюю в правой, то меняет их местами, то перехватит их обе в одну руку, то почешет зубами затылок… Челюсти! Поверь мне: они буквально съедали его заживо. Да и вообще, искусственные зубы кого угодно с ума сведут: ну что ими еще можно делать, кроме как жевать? И тут вдруг Счастливчика осенило: надо сделать их саможующими!

– Само… Чего? – переспросил Дэниэл.

– Саможующими! – с удовольствием повторил Потс. – Я, безусловно, еще раньше его додумался до этой идеи – но сразу понял, что нет в мире устройства глупее. Не то Питер. «Наиновейшее изобретение: саможующие зубы от мистера Счастливчика! Неслыханно облегчают прием пищи, полностью автоматизируя весь процесс! Довольно питаться старым дедовским способом – покупай ЧЕЛЮСТИ!» Несколько дней он ходил, раздувшись от гордости, как индюк, и не обращая внимания на мои саркастические взгляды…

– А потом? – жадно поинтересовался Дэниэл. – Небось заработал на этом изобретении кучу деньжищ, да?

– За изобретение, на которое я бросил саркастический взгляд? – Бармен смерил своего собеседника именно таким взглядом, чего тот снова совершенно не заметил. – Ну и ну, старина Дэнни… Нет, он только намеревался получить за него, как ты выразился, «кучу деньжищ». Зубы эти были хороши лишь на первый взгляд… ну ладно, на первый укус тоже. Они приводились в действие мощным пружинным механизмом: нажми кнопку – и клац-клац-КЛАЦ-КЛАЦ! – Потс для наглядности продемонстрировал принцип действия, энергично сводя и разводя пальцы. – Понимаешь?

Дэниэл зачарованно кивнул.

– Ну вот и Счастливчик тоже думал, что понимает. Он нам все уши прожужжал тем, что отныне, его стараниями, человечество навеки избавлено от жевательного рабства. Да что там нам, соседям: прошелся с рекламной кампанией по всему городу, утверждая, что облагодетельствовал этим изобретением Америку и что американцы теперь – самый счастливый народ в мире. Мол, отныне его соотечественники не будут страдать от расстройств желудка и кишечника: все эти проблемы, по его словам, проистекают из того, что при американском темпе жизни ни у кого нет времени тщательно пережевывать пищу… А «челюсти Счастливчика» сделают это за американцев сами: ведь их темп работы может достигать шестидесяти жевов… жваков… э… жевков в секунду!

– Шестьдесят в секунду! – ахнул Дэниэл.

– Именно. Так вот, в целях привлечения возможных заказчиков Питер частенько выходил к зданию почтамта[25]25
  Ситуация обретает дополнительное «фантастическое измерение» потому, что речь явно идет о здании так называемого «Маллетова почтамта» (на углу Бродвея и Муниципального центра; снесено в 1939 г.). Это был совершенно невероятный шедевр архитектуры, словно призванный олицетворять эпоху стимпанка: огромный, обладающий крайне запутанной планировкой, снабженный массой башенок, надстроек, линиями пневматической почты и т. п. Современники называли его «Монстросити». Здание сразу после завершения постройки (1880) сделалось объектом городских легенд, некоторые ньюйоркцы всерьез верили, будто по его темным коридорам бродят души погибших при строительстве рабочих – так что появление рядом с ним зубастого «техномонстра» тоже могло восприниматься соответствующим образом.


[Закрыть], клал эти челюсти на тротуар и давал публике полюбоваться, как они со страшной скоростью жуют пустоту. А на тротуар он их клал потому, что в руках работающие челюсти было не удержать. Они со звоном, с лязгом кружили по улице, непрерывно клацая вставными зубами и пятясь, словно краб или, скорее, как плывущая раковина морского гребешка… если ты когда-нибудь видел раковину, створки которой сокращаются шестьдесят раз в секунду.

Смотритель шлагбаума отрицательно качнул головой.

– На прохожих это оказывало неизгладимое впечатление, – продолжал Потс, – но заказов не приносило. У этого изобретения и вправду были кое-какие недостатки. Из-за пружинного механизма оно занимало больше места, чем обычные вставные челюсти, – так что, когда Счастливчик не жевал, ему приходилось держать рот широко раскрытым. А процесс жевания оказался на редкость утомительным: от сотрясений голова Питера буквально ходила ходуном, так что он был вынужден правой рукой изо всех сил придерживать себя за темя, а ногами буквально оплетать ножки стула… В результате, правда, он подпрыгивал вместе со стулом, стул же бился о пол с такой же интенсивностью, с какой работали челюсти. Так что все соседи твердо знали: вот сейчас Питер приступил к трапезе. Само собой, если уж речь идет о покупке этого изобретения, то обитатели многоквартирных домов сразу отпадают… разве что кроме тех, кто живут на первых этажах. Но и они не проявляли энтузиазма. Когда человек в процессе обеда тарахтит, как моторная лодка, – это, конечно, забавно, но себе такого не пожелаешь.

– А он не пробовал сесть прямо на пол?

– Пробовал. Но тогда ему по-прежнему приходилось одной рукой давить себе на темя, а другой держаться за ножку стола. Иначе вибрация начинала носить его по всей комнате, как она носила челюсти по всему тротуару. Словом, лично я бы не стал обзаводиться таким комплектом вставных зубов…

– Я, пожалуй, тоже, – поспешно ответил Дэниэл.

– Ты?! Не смеши меня, Дэн! Как раз ты бы купил их, вырвал бы собственные зубы и вставил вместо них этот жевательный автомат! Ну разве что я бы успел тебя от этого предостеречь… Ты вообще не снимал бы их даже на ночь, как и Питер, впрочем! Он, кстати, из-за этого серьезно пострадал: лег спать, не вынув челюстей, а ночью они случайно включились – ну и жевали до утра, так что наутро рот у него представлял собой сплошную рану, а надежно закрываться с тех пор и вовсе отказывался.

– Ты меня недооцениваешь. – Голос Дэниэла был тверд. – Как раз на ночь я бы эти зубы снимал.

– Что ж, со Счастливчиком такое тоже случалось. Как-то раз он, отходя ко сну, вынул изо рта челюсти – но опрометчиво положил их совсем рядом с кроватью, на ночной столик. А потом ему приснился кошмар, что в комнату проник вор и вот уже подбирается к этим драгоценным челюстям; Питер, толком не успев открыть глаза, в ужасе протянул руку, чтобы его остановить, – и вора-то никакого не оказалось, а вот челюсти вцепились ему в пальцы. Он в ярости швырнул неблагодарную штуковину через всю комнату, она упала на диван – и принялась его грызть. Старалась до рассвета, так что к утру диван стал сам на себя не похож: и обивке конец, и набивке, и даже одной из ножек, той, что ближе к стенке, потому как в этом месте челюсти прогрызли диван насквозь, шлепнулись на пол и продолжили свою разрушительную деятельность уже там. Ох и рассердилась же жена Питера! Она с тех пор так ни разу не улыбнулась…

– Точно?

– Да… Во всяком случае, до тех пор, пока страховая касса не выплатила ей кругленькую сумму.

– За диван? – удивился Дэниэл.

– Нет, конечно. За Счастливчика. Он, оказывается, уже некоторое время назад застраховал свою жизнь.

– И что же с ним случилось?

– В некрологе было написано: «Смерть в результате нападения бешеной собаки». Но на самом деле все было куда страшней, – произнес бармен скорбным голосом. – Мы, его друзья и соседи, договорились не распространяться об этом – и не будь я таким поборником истины… Но я, как ты знаешь, ее поборник.

– Знаю-знаю! – торопливо согласился шлагбаумных дел мастер.

– Тогда слушай. Я уже говорил, что Питер в результате всех этих несчастий поневоле ходил с широко раскрытым ртом – а ведь возможность плотно сжимать, гм, свои челюсти была единственным способом хоть как-то удерживать взбесившиеся искусственные челюсти от самых страшных деяний. И вот как-то раз ему довелось чихнуть… О ужас! О кошмар! Адское устройство не вылетело из его рта наружу – это было бы еще полбеды: нет, оно провалилось внутрь, в глотку несчастного Счастливчика, а оттуда погрузилось еще глубже… И уже там, внутри, вдруг включился жевательный механизм. Я слышал, как бедняга Питер закричал, видел, как он бросился бежать, – но разве можно спастись бегством от врага, который пожирает тебя изнутри? Мы, несколько человек, волей случая оказавшихся рядом, в недоумении смотрели, как Счастливчик упал и забился в адских муках. Кто-то подумал, что у него припадок, другой – что это он так проверяет какое-то свое новое изобретение… Вдруг его левая нога на уровне колена зашевелилась каким-то совершенно особым образом, отдельно от всего тела; миг – и оттуда, прокусив брючину, выскочили челюсти! Мы буквально остолбенели. А они, знаешь, словно бы окинули нас взглядом, развернулись, перепрыгнули на правую ногу, моментально вгрызлись в нее и снова исчезли в недрах Счастливчикова тела… Бр-р-р! Что мы могли сделать? Что мог на нашем месте сделать хоть кто-либо? Челюсти продолжали жевать – и к вечеру от бедняги Питера остался один только башмак. Похоже, адские зубы надеялись продержаться до темноты и скрыться под покровом ночи, но Счастливчик закончился раньше. Мы к тому времени уже условились, как будем действовать, чтобы от несчастного страдальца осталось хоть что-нибудь для погребения. Для этого первым делом следовало остановить проклятые челюсти. И кому, как ты думаешь, выпал жребий сделать это?