Текст книги "Городской мальчик"

– Не говори «гоп», пока ее не посмотрел Гласс. Я не знаю, имеет ли она законную силу. Мне смерть как не хотелось показывать ее. Теперь в любом случае начнется заваруха. Лучше бы ей лежать под спудом. – Он было притворил тяжелую стальную дверцу, и тут Кригер остановил его.

– Джейк, я так скажу. Делай как знаешь. Я с тобой до конца. – Потом понизил голос и заговорил тоном, напомнившим Герби мистера Гаусса в их гостиной: – Немного денег надо. Две сотни. Страховка, взнос за машину, Бесси захворала, бывает. Наличные взять… из жалованья вычесть. Как скажешь. Последний раз, точно…

– Кригер, ты уже задолжал в кассу тысячу двести, – возмутился Букбайндер. Но стоило Кригеру глубоко вздохнуть и завести свое «Я так скажу…», как он согласился: «Уговорил, уговорил» – и достал из сейфа другую железную коробку.

Мальчики во все глаза смотрели, как отец Герби отсчитывает Кригеру из коробки сказочное богатство – целых двести долларов. Потом Букбайндер запер сейф, и они заговорили о ремонте оборудования, перебрасываясь техническими словечками, от которых ребята только недоуменно развели руками. Герби махнул Клиффу, и братья на цыпочках вернулись к окну и вылезли из Хозяйства на солнышко.

Природа у реки была желто-зеленой, радующей глаз, а воздух за сумрачными стенами делового склепа – душистый и теплый.

– Айда на свалку, пороемся, – предложил Герби, и они отправились исследовать мусорные кучи возле Хозяйства. – Знаешь что, Клифф?

– Что?

– В любое время, когда нам захочется, мы можем забраться в Хозяйство и взять из сейфа деньги. Сколько захотим. Мы же знаем шифр.

– Но ведь ты этого не сделаешь, правда же? – спросил Клифф, остановившись и недоверчиво вглядываясь в лицо брата.

– Да нет, конечно, глупый какой, пойдем, – успокоил его Герби. – Просто я хочу сказать, рискованно составлять так шифр. Вдруг дети попадутся нечестные.

– А сколько там можно взять? – поинтересовался Клифф. – Тысячу?

– Тысячу? – фыркнул Герби. – Пятьдесят тысяч! Верней, даже сто. Мы бы разбогатели, как Монте-Кристо… если б были нечестные.

Дальше мальчики пошли молча, и каждый по-своему представлял себя в облике графа Монте-Кристо. Клиффу легендарный герой рисовался молодым аристократом, обладателем несметного количества новых велосипедов, коньков, роликов, хоккейных клюшек, футбольных мячей и тому подобных сокровищ. А Герби воображал его дородным грандом, который питается исключительно шоколадным пломбиром и копчеными сосисками и у которого есть преданная рабыня, весьма похожая на Люсиль Гласс.

6. В гостях

В следующее воскресенье Герби стоял у зеркала в своей комнате и все наряжался да прихорашивался, перед тем как отправиться в гости к Люсиль Гласе.

Уже час, как он бился над своей внешностью. Но нет, не чистота тела оказалась целью его внезапного усердия. Миссис Букбайндер насилу заставила сына снять галстук, который тот перевязывал в десятый раз, и прошлась намыленной мочалкой по шее и ушам. После этой унизительной процедуры, которую он считал предрассудком взрослых, Герберт сызнова претерпел все мытарства с галстуком, а затем бросил силы на свою черную курчавую шевелюру. Он сделал один пробор, другой, пятый и всякий раз браковал свою работу либо по вине нерадивого волоска, легшего поперек белой линии, либо из-за едва приметного извива, либо потому, что пробор оказался чересчур высоко или низко. В обычный будний день он ограничивался одним взмахом расчески. После двух взмахов он чувствовал себя лордом. Три – означали, что он не в ладах с учителем и готов на все ради прощения.

На туалетном столике перед его глазами лежало приглашение, оттиснутое на плотной белой бумаге и послужившее причиной этих тщательных приготовлений:

Мистер и миссис Луис Гласс

сердечно приглашают вас на свое новоселье

по адресу: Бронкс, 2645, Мошолу-Паркуэй, в воскресенье, 25 мая, в 13.00

Внизу была приписка от руки: «В детской также соберутся гости, и Люсиль сердечно приглашает Фелисию и Герберта».

Первый раз пойти в настоящий Собственный Дом, то есть здание, возведенное только для одной семьи, было и само по себе куда как здорово. Но в нынешних обстоятельствах все затмило более значительное событие. Ему предстояло наяву провести целых полдня со своей подземной королевой.

Каждый вечер перед сном Герби царствовал в роскошном сказочном дворце, который он однажды нашел, провалившись (понарошку) в подвал старого «дома с привидениями» на улице Теннисона; этот прием он тайком от самого себя позаимствовал из «Алисы в стране чудес». Девочки, в которых он влюблялся, сменяли одна другую рядом с королем подземной обители удовольствий. Диана Вернон была свергнута с трона. Уже состоялась невиданная по великолепию коронация Люсиль, и теперь она ежевечерне восседала с Гербертом в тронном зале.

Но не только в грезах мальчик видел Люсиль. Со дня первой встречи они еще несколько раз виделись в школе на площадке третьего этажа, где была лестница для девочек. Из всех школьных коридоров и переходов это было единственное место, которое командир Букбайндер во что бы то ни стало инспектировал ежедневно на большой перемене, а рядовая Гласс считала, что из всех возможных постов на шести пролетах лестницы для девочек именно здесь наиболее вероятны правонарушения. Так этим стражам закона удавалось встречаться каждый день. Разговоры у них не клеились. От нежных чувств Герби терял дар речи – досадная слабость, ничто более не оказывало на него подобного действия, кроме острого тонзиллита, конечно.

Странное дело, он без малейшего труда вел долгие задушевные разговоры с Люсиль, когда они сидели на своем двойном золотом троне под домом с привидениями, ели шоколадный десерт из серебряных вазочек и рассеянно поглядывали на пышные живые картины, поставленные в огромном зале для их развлечения (если не считать, что исполнители были увешаны золотом, бриллиантами, рубинами и укутаны в шелка, – картины эти сильно смахивали на сцены из дешевых водевилей). Герберт-король не только сам блестяще поддерживал беседу, но и придумывал ласковые ответы за королеву. А при свете дня, на такой несказочной бетонной лестнице с железными перилами, перед девочкой в обычном платье вместо королевской мантии его красноречие увядало…

Пока Герби возился с прической, он воображал, как прогуливается с Люсиль в парке на Мошолу-Паркуэй, 2645. Он никогда не видал этого дома, но по величественным словам «Мошолу-Паркуэй» представлял себе нечто наподобие английского замка, какие показывают в кино. Неужто там, под сенью старых деревьев, среди цветочных клумб, в восхитительном уединении, Герби и Люсиль не обменяются наконец сладостными признаниями в любви?

Герберта вдруг осенило, что, если зачесать волосы назад без пробора, как у Ленни Кригера, он станет выглядеть старше. Попробовал. Получилось так чудно, что он поспешил замести расческой следы эксперимента. Потом решил впервые в жизни сделать пробор не слева, а справа. Это оказалось трудно; густые волосы вырывались из-под расчески и упрямо торчали посреди головы. Намочив волосы водой, Герби все же сломил их сопротивление и, довольный, оглядел новую прическу. Пожалуй, в его лице появилось достоинство, которое обеспечивало прибавку в возрасте.

Из маминой спальни до нашего франта доносился шум перепалки из-за шелковых чулок. С той минуты, как пришло приглашение, Фелисия развернула борьбу за первый в своей жизни предмет дамского туалета. Она была на два года старше Люсиль Гласс, поэтому приглашение на «сборище сосунков» восприняла как оскорбление, и, хотя ей до смерти хотелось пойти, она считала, что никак нельзя появиться на Мошолу-Паркуэй, 2645, не отмеченной каким-либо знаком своей зрелости. В шелковых чулках, рассудила Фелисия, она может небрежно вплыть в детскую и умять все торты, мороженое и конфеты, какие попадутся ей под руку, с видом любезного гостя из мира взрослых.

Что ж, логика – почти железная, но Фелисия знала, что ее вряд ли удастся донести до темного сознания матери. Сестричка вела наступление по трем направлениям:

1. Если не разрешите надеть шелковые чулки, я не пойду ни в какие гости и вы меня не заставите.

2. У всех девочек в классе по пять пар шелковых чулок, а то и больше, и даже у малышни на год младше – есть чулки.

3. Герби в этом доме все можно, а мне – ничего.

Миссис Букбайндер стойко выдержала напор, ибо инстинктивно противилась каждому шагу своих детей к взрослению. Она знала, что в конце концов, если не будет выбора, Фелисия пойдет в гости хоть в ползунках. Однако при всем своем превосходстве в опыте, проницательности и авторитете она допустила промах, стоивший ей победы.

– Ну почему, почему, почему мне нельзя надеть шелковые чулки? – завывала Фелисия.

– Хватит, Фелисия, у нас уже нет времени для споров. Магазины сегодня закрыты, и купить чулки все равно негде.

– Я могу одолжить у Эмили, – тотчас поймала ее на слове Фелисия.

– Они тебе не по размеру.

– А если по размеру?

Девочка мигом выдвинула нижний ящик комода и вытащила из-под стопки своих блузок пару тонких «паутинок». Не успела ошеломленная мать возразить, как она скинула шлепанцы и натянула чулки, тараторя при этом:

– Я их одолжила в пятницу, на всякий случай. Я не собиралась их надевать без твоего разрешения. Ну что, впору или нет? Смотри. Смотри! – Она подпрыгнула и сделала пируэт. Чулки были впору.

– Все равно папа этого не потерпит, – сказала угодившая в ловушку мать.

– Я спрошу. Как он скажет, так и будет. Хорошо?

Девочка стояла у двери, готовая выбежать из спальни в гостиную, где ее отец погрузился с головой в «Холодильное оборудование».

Отмена запрета отцом куда губительнее для авторитета матери, чем уступка с ее стороны, и миссис Букбайндер знала это. Диалоги между детьми и отцом обычно протекали так:

Ребенок. Пап, можно я сделаю то-то и то-то?

Отец. Я занят. Спроси маму.

Ребенок. Она говорит, как ты скажешь.

Отец. У-уф. (Бросает взгляд на ребенка, покорно стоящего перед ним с умильной улыбкой.) Да вроде можно.

Ребенок (что есть мочи). Мам! Папа разрешил.

Так он позволял даже то, что позже вызывало его недовольство, а когда мать ссылалась на его разрешение, ворчал: «Ну зачем ко мне-то посылать?»

Поэтому миссис Букбайндер сказала:

– Ладно, можешь надеть. Но только сегодня, а завтра утром вернешь.

Девочка с притворной радостью обняла мать, якобы в знак согласия. Наконец-то она подперла ножкой приоткрывшуюся дверь во взрослую жизнь и была уверена, что теперь ее уж не отбросят назад ни штыком, ни гранатой. И не отбросили. С того самого дня она стала носить шелковые чулки.

В половине первого вся семья собралась в гостиной на последний смотр перед уходом.

– Герберт, у тебя вид какой-то чудной. – Мать оглядела его с головы до пят и наконец остановила взгляд на волосах. – Что это?

Мальчик быстро нахлобучил свой «девчатник».

– Ничего, мам. Просто я в выходном костюме.

– Не надевай шляпу в помещении.

Мальчик неохотно повиновался.

– Папочка, а ты можешь объяснить, в чем дело?

Отец оглядел сына:

– Выглядит, что ли, постарше. Какая разница? Пойдемте.

При слове «постарше» у Герберта внутри потеплело, будто от вина.

– Мам, я знаю, в чем дело, – громко хихикнула Фелисия. – У него пробор с другой стороны. Вот глупый, да?

– Не глупей тебя, Шелковый Чулок, – огрызнулся Герберт. Вспышкой мелькнуло желание рассказать маме, что Фелисия не одолжила чулки, а купила на мелочь, выуженную хлебным ножом из копилки-поросенка, но противно было ябедничать. – Какая разница, где пробор-то?

– Вот раз нет разницы, пойди и причешись как следует, – велела мама.

Миссис Букбайндер была мастерицей завершать такие споры в свою пользу. Герби с ворчанием удалился, и под его расческой растаяли драгоценные годы зрелости, но прежде он постоял минуты две перед зеркалом, возмущаясь несправедливостью, из-за которой он вынужден разрушать столь удачно найденный образ светского баловня.

Как только подержанный «шевроле», служебный автомобиль «Бронкс-ривер айс компани», подвез Букбайндеров к дому 2645 на Мошолу-Паркуэй, Герберт начал перестраивать свой план ухаживания. Поцелуй в саду был явно невыполним. Замок Гласс оказался двухэтажным домиком красного кирпича, стиснутым с двух сторон такими же «замками» и отделенным от них узкими бетонированными проездами. «Парк» состоял из двух травянистых клочков земли по бокам от входа, каждый – размером с ковер в гостиной Букбайндеров. За низкими изгородями, окружавшими эти малогабаритные угодья, не нашлось бы достаточно уединенного места даже для кошачьей парочки.

– Ну и халупа! – бросила Фелисия, по-женски, через юбку подтягивая чулки, которые норовили сползти с худеньких ног.

– Не смей так говорить! Это невежливо, – прикрикнула миссис Букбайндер. – И не вздумай подтягивать чулки на людях.

Герби, у которого разочарование быстро улетучилось в предвкушении встречи с Люсиль, взбежал, затаив дыхание, по белым цементным ступеням и позвонил. Фелисии он успел выпалить:

– Небось скукота будет.

– Да, конечно, – съязвила сестра, – тебе совсем неохота встречаться с этой рыжей малявкой. Ни чуточки. Хоть бы у них нашлась упряжка лошадей, а то тебя не затащишь в дом.

Вот почему, когда Люсиль открыла дверь, у Герби горели щеки, но девочка тотчас зарделась куда сильнее под испытующим, жадным взором его восхищенных глаз. Зато Фелисия сделалась прямо-таки пунцовой, когда дети вошли в дом и Герби оглянулся на Фелисию, потом посмотрел на ее ноги и расхохотался.

Одиннадцатилетняя Люсиль Гласс, избалованная любимица своих родителей, тоже была в шелковых чулках.

К приходу Букбайндеров детский праздник был в самом разгаре. Цокольный этаж дома, убранный веселыми обоями и занавесками и приспособленный под комнату для игр, оглашали вопли, крики, смех, жалобы и звон посуды. Груды бутербродов, доставленных из кулинарии, исчезали под натиском двух десятков голодных детей, а две нанятые служанки и взмыленная тетушка Люсиль пытались в этой неразберихе хватающих рук и сверкающих глаз раздать бумажные тарелки с мороженым и тортом. Родители угощались наверху с невозмутимостью хорошо выдрессированных человеческих особей, а их отпрыски тем временем бесновались внизу, точно пигмеи вокруг добычи. По счастью, мороженого было хоть отбавляй, и вскоре гомон пошел на убыль, хватательные движения стали реже, а блеск в глазах постепенно сменился поволокой.

Герби вышел из ванной комнаты, не чуя под собой ног от счастья, при этом по щекам у него струилась вода с волос, которые он снова прилизал на другую сторону. Он – в доме Люсиль Гласс. Он пожал ей руку. Он десять минут сидел рядом с ней на диване, ел бутерброды с говяжьей тушенкой, хотя с таким же успехом мог сжевать солому, ибо все равно не ощущал вкуса. Девочка в выходном бело-голубом платье, с белым бантом в волосах казалась неземным, сказочным созданием, слетевшим со звезды. Время потекло медленно, как во сне. Он пробыл в гостях шестьдесят минут, но их хватило бы на целую неделю будничной жизни. А ведь еще предстояли годы и годы блаженства до того мгновения, как пробьет пять часов и ему придется ехать домой.

Люсиль выбралась из клубка детей, облепивших стол, и подошла к нему с двумя тарелочками шоколадного мороженого.

– Еще немного, и тебе не досталось бы, – сообщила она. – Хочешь?

Он с благодарностью принял мороженое и уже начал ковырять сладкий коричневый комочек картонной ложечкой, как вдруг девочка застенчиво коснулась его руки.

– Не ешь здесь, – сказала Люсиль. – Пойдем в укромное место.

Она засеменила, пробираясь между гостями, и он пошел следом, гадая, что бы это значило. Минуя стол, где Фелисия и Ленни расправлялись с огромными кусищами белого торта, Герби постарался остаться незамеченным, но зоркая сестрица окликнула его: «Когда свадьба, Герби?», а Ленни учтиво добавил: «Привет ухажеру в коротких штанишках». (Сам он был в брюках.) Герби смолчал и поспешил к маленькой дверце в глубине, за которой исчезла Люсиль.

К своему изумлению, он очутился в полутемном гараже. Люсиль забралась на заднее сиденье нового отцовского «крайслера» и поманила его к себе. До сих пор Герби ездил только на «шевроле», и, когда он уселся на мягкую серую подушку, у него все поплыло перед глазами от удовольствия. Мороженое, прохладный сумрак, «крайслер» и Люсиль! Действительность открывала свои сокровища, и все его мечты казались дешевыми побрякушками рядом с этой самой действительностью. Дети медленно ели мороженое.

– Кем ты хочешь быть, когда вырастешь? – спросила наконец Люсиль, поставив дочиста выскобленную бумажную тарелку с ложечкой на пол.

– Астрономом, – ответил Герби.

– Это которые смотрят в телескоп на звезды?

– Ага. Я уже умею отличать звезды первой величины. Покажу как-нибудь вечером.

– А какие у них названия?

– Ну, названий полно. Орион, Сириус, Бетельгейзе, Андромеда, Близнецы… – Он умолк. Герби много читал о звездах, но очень мало смотрел на них. Его завораживали цифры, в которых выражались их размеры и расстояния, а на небе они мало чем отличались друг от друга, да потом их все равно не очень-то разглядишь из-за света уличных фонарей. Герби не знал точно, какая разница между звездой и созвездием, и был почти уверен, что это неведомо и его собеседнице, поэтому сыпал без разбору всеми названиями, которые копошились у него в голове. Фокус удался.

– Ух ты, красивые названия.

– Я еще много знаю.

– А деньги за это платят? – спросила девочка. – За смотрение на звезды?

– Конечно. Еще сколько!

– А хватит, чтобы жениться и завести семью?

– Запросто.

Девочка на миг задумалась, потом неуверенно спросила:

– Как это?

Герби понятия не имел. Но он был не первым мужчиной, которого практичный женский ум пытался вывести на чистую воду, и не первым, кому удалось выйти из воды сухим.

– Открываешь новые звезды, вот и все, – не задумываясь ответил он.

– А потом? – допытывалась девочка.

– Потом получаешь премию.

– Большую?

– Не помню. Миллион«, может, десять миллионов. Что-то вроде того.

– За одну звезду?

– Покажу тебе в энциклопедии, если не веришь, – сказал Герби. – Что может быть главней, чем найти новую звезду?

Люсиль поверила, и вопросы кончились. Наступило молчание.

– Здоровская машина, – проговорил Герби. Его слова канули в тишине, точно камень, брошенный в воду, и только круги смущения разошлись в воздухе. Мальчик и девочка ненароком встретились взглядами. Оба покраснели.

– А ты… ты жениться собираешься? – спросила Люсиль.

– Только когда старый буду, – ответил Герби.

– Очень старый?

– Совсем старый.

– Это сколько лет тебе будет?

– Не знаю.

– Двадцать пять?

– Больше.

– Тридцать?

– Скорей пятьдесят пять, – сказал Герби. Уж больно ему хотелось назвать число повнушительней. Люсиль, кажется, с должным почтением взирала на человека, который решил не жениться до пятидесяти пяти лет. Она помолчала немного, потом спросила:

– А у тебя есть девочка?

– Нет, – ответил Герби. – А у тебя парень есть?

– Нет. А какой будет девочка, на которой ты женишься?

– Не знаю, – сказал Герби. Потом, разгоряченный нежными чувствами, выпалил: – Но у нее обязательно будут рыжие волосы!

Все – свершилось. Сопровождаемые пылким взглядом, эти слова прозвучали как открытое объяснение в любви. В награду Люсиль робко вложила свою маленькую руку в его и ответила ласковым взглядом. Что там золотые троны и подземные дворцы в сравнении с этим радужным, божественным мгновением? Здесь, в гаражной пристройке, он попал в райский уголок с серой обивкой. Впервые в жизни Герберту казалось, что сердце вот-вот разорвется от счастья.

Однако ласковый свет во взгляде Люсиль начал меркнуть. Она уже смотрела не в глаза Герби, а выше.

– Мамочки! Погляди на свою прическу, – ахнула она.

Герби поднес руку к голове: еще влажные волосы выпрямились и стояли во весь рост. Какие-нибудь десять минут без воды – и они с прежним упорством стремились занять исходное положение. Герби пригладил их. Они опять встали торчком, как у ежика. Он дважды проделал это – и случилось ужасное. Люсиль Гласс хихикнула.

– Как смешно они у тебя подпрыгивают, – сказала она.

– Да ну, чепуха. Сейчас поправлю, – забормотал Герби и принялся ладонями приглаживать кудряшки. На лоб скатывались из-под пальцев капельки воды. На самом деле он просто отжимал волосы насухо. Когда Герби, наконец, закончил и отнял руки, волосы поднялись и стали дыбом во все стороны. Он стал похож на мальчика, сидящего на электрическом стуле. Люсиль откинулась на спинку сиденья, прикрыла рот руками и звонко расхохоталась. Герби вытер о штаны мокрые ладони и, буркнув: «Не знаю, сбесились, что ль, эти дурацкие волосы», начал яростно причесываться пятерней. Эта отчаянная схватка с собственной головой выглядела до крайности странно.

Непрошеный голос произнес в окно машины:

– В чем дело, Пончик? Вошки замучили?

За стеклом ухмылялись физиономии Ленни Кригера и Фелисии.

– Мой умный братик, – сказала Фелисия, – зачесал волосы на другую сторону, думает, так он старше выглядит. Как поживаешь, дедуля?

Щеки у Герби полыхали огнем. Он с жалкой улыбкой обернулся к Люсиль, но увидел только ее спину: она выбралась из автомобиля, проговорила: «Тетушка, наверно, меня обыскалась» – и была такова.

Стоя опять перед зеркалом в ванной комнате, Герби усмирял свои предательские волосы и метал при этом громы и молнии. Он обвинял Фелисию в испорченном дне, обвинял Ленни, маму, всех и вся, только не себя. «Я им покажу! – бухтел он. – Я с ними посчитаюсь! Видали, а, нашли дурака?», да так распалился, возмущаясь кознями света, что скоро ему заметно полегчало.

Не надолго, однако. Войдя в комнату для игр, он испытал удивление и горькую досаду. Дети стали в круг, а в центре его Ленни Кригер танцевал, под звуки радио, с Люсиль. Движения маленькой девочки были скованны, она сосредоточенно повторяла па своего искушенного партнера. Герби присоединился к зрителям, услышал, как те негромко переговариваются: мальчики – с завистью и насмешливо, девочки – восхищенно, – и ощутил желчный вкус ревности. Он попробовал перехватить ее взгляд. Только однажды она отрешенно задержала на нем невидящий взор, точно он шкаф, и скользнула мимо. Подошла Фелисия и сказала: «Привет, ухажер», – но без ехидства, ибо она тоже страдала. Ленни – ее поклонник, и ее женское дело натягивать ему нос, а тут, как заиграла музыка, он возьми и натяни ей нос: пригласил на танец эту малявку.

Потом играли в «пристегни ослу хвост». Герби с завязанными глазами наткнулся на стул и приложился лбом об пол, чем вызвал взрыв веселья. Когда подошла очередь Ленни, тот ослабил повязку на глазах, притворился, что подбирается к ослу ощупью, и под гром аплодисментов приколол хвост точно в нужное место. Герби заметил обман, но не нашел в себе сил для борьбы. Под бдительным оком тети сыграли в несколько игр с поцелуями. И надо же, чтобы Ленни трижды выпало целовать Люсиль, и еще она его целовала два раза. Герби судьба назначила целоваться только раз, да и то с собственной сестрой. День выдался отвратный – дальше некуда. А когда без четверти пять Герби, улучив момент, поймал рыжую девочку за руку и шепнул: «Выйдем на минутку в гараж», – она будто ушат холодной воды выплеснула: «Не могу. Я Ленни обещала показать фотокарточки из лагеря» – и упорхнула.

На обратном пути четверо членов семейства Букбайндеров вели себя так, словно по адресу Мошолу-Паркуэй, 2645, находилось кладбище. Однажды Джейкоб Букбайндер нарушил мрачное молчание словами: «Спросить меня, так Пауэрс платит Луису Глассу, чтоб тот признал голубую бумагу недействительной…» – но его перебила жена: «Умоляю, неужели надо говорить об этом и при детях тоже?» Кроме урчания мотора, больше в машине не раздалось ни звука до самой улицы Гомера.

Открыв дверцу, миссис Букбайндер обернулась к детям на заднем сиденье:

– Что притихли? Понравилось в гостях?

– В гостях! – фыркнула Фелисия. – Умоляю, мам, не таскай меня больше на детсадовские утренники.

Герби ничего не ответил. Он уже вылез из машины и отправился к самому высокому камню на пустыре, где часто искал уединения. Там, на закате дня, он приступил к срочным восстановительным работам. В течение часа Герби пытался поднять из руин подземный дворец, но дворец был разрушен до основания. От него осталась только королева, да и та была уже без короны и мантии, а с белым бантом и в выходном платье. И он даже не мог заставить ее сесть с собою рядом. Ее коварное величество без передышки танцевала с Ленни.