Текст книги "Зеб."

Гидеон Самсон и Йорен Йошуа
Зеб.

Gideon Samson & Joren Joshua

Zeb.

No part of this book may be reproduced, transmitted, broadcast or stored in an information retrieval system in any form or by any means, graphic, electronic, digital or mechanical, including photocopying, taping and recording, without prior written permission from Publisher.

© text Gideon Samson, illustrations Joren Joshua, Uitgeverij Leopold, 2018. All rights reserved.

Иллюстрации Йорена Йошуа

Перевод с нидерландского Ирины Лейченко

Книга издана при финансовой поддержке Нидерландского литературного фонда.

Любое использование текста и иллюстраций разрешено только с согласия издательства.

© ООО «Издательский дом «Самокат», 2020

* * *

Гидеон Самсон – яркое имя в современной нидерландской детской литературе. Ему покоряются все жанры – от книжек-картинок до романов и театральных пьес. Большинство его произведений отмечены литературными наградами, многие вошли в международные списки White Raven и IBBY Honour List. Нидерланды так ценят писателя, что трижды номинировали его на Премию памяти Астрид Линдгрен. Йорен Йошуа – художник-граффитист. В этой книге он дебютировал как иллюстратор.

Иди знай, что творится у людей в головах.

Этгар Керет

Цитата из рассказа «Лев-Тов» Этгара Керета приведена в переводе Линор Горалик.

1. Имара

У нас в классе новенькая. Она зебра. Зовут Ариана. Неделю назад к нам пришла.

Поначалу Ариана здорово отставала по арифметике, но теперь почти догнала остальных. Зебрам счёт даётся легко. Так она сама говорит.

– Дети, – объявила юфрау[1]1
  Юфрау – принятая в Нидерландах форма обращения к учительнице. Учителя называют мейстер. – (Прим. перев.)


[Закрыть] Като́, когда Ариана впервые переступила порог класса. – Давайте поприветствуем Зеб.

– Я Ариана, – сказала та. Она стояла рядом с юфрау Като у нашей новенькой интерактивной доски.

– Что-что? – переспросила юфрау Като.

– Меня зовут Ариана.

Юфрау Като кивнула. Но не в знак согласия.

– На бирке значится «Зеб.», – возразила она. – З-Е-Б. И на конце точка.

– Только это неправильно.

– Ты уверена?

– Да, – ответила Ариана. – Совершенно уверена.

Юфрау Като опять кивнула:

– Хорошо, пусть будет Ариана. Слышали, дети?

– Да, юфрау Като, – отозвались мы.

– Это Ариана.

Мы подтвердили:

– Да, юфрау Като.

А учительница уже оглядывала кабинет.

– Вот свободное место, – показала она. – Рядом с Имарой.

Ариана покосилась на меня одним глазом. Чтобы хорошенько меня разглядеть, ей пришлось чуточку наклонить голову.

Я тоже на неё посмотрела. На этот её глаз, на полоски, на чёрный хохолок. На длинные мохнатые уши.

Ариана направилась ко мне. Её копыта громко стучали, и на полпути она случайно смахнула с парты пенал Йелле. Задела его попой.

– Эй! – возмутился Йелле.

Ариана оглянулась.

– Прошу прощения, – извинилась она. – Я не нарочно.

Она дала задний ход, но стукнулась о парту Катинки. И о стул Рави.

– Прошу прощения, – повторила Ариана и нагнулась за пеналом, но взять его копытами, конечно, было не так-то просто.

– Да ладно, я сам. – Йелле наклонился и поднял пенал.

Ариана опять двинулась вперёд, на этот раз ничего не задев. Она остановилась у моей парты и уселась на свободное место.

– Привет! – сказала я.

– Привет! – сказала Ариана.

Я глянула на её уши. Вблизи они оказались ещё мягче и пушистей, чем издали. И шевелились. Не двигая головой, Ариана развернула эти свои заострённые шерстистые раковины в мою сторону. Может, так ей лучше слышно.

– Меня зовут Имара.

Ариана закивала:

– Красивое имя.

– Да, – согласилась я, потому что так оно и есть.

– Поиграем вместе на перемене? – спросила Ариана.

– Ладно, – ответила я.

И урок начался.

– Вот что будем играть?

Мы стояли на школьном дворе. Ариана шумно фыркнула. Прямо как настоящая зебра, подумала я, но вслух произносить не стала – а то ещё обидится.

– В лошадок, – предложила Ариана.

– В лошадок?

Ариана качнула головой:

– Одна будет лошадкой, а другая – дрессировщицей. Знаешь такую игру?

– Конечно, – ответила я. – Знаю.

– Ну так что, давай? – спросила Ариана.

– Хорошо.

Наверное, было бы логичнее играть в зебр, а не в лошадок. Но Ариане так не казалось. И лошадкой она быть не желала. А желала – дрессировщицей.

– Ладно, – снова уступила я. – Лошадкой буду я.

Сначала получалось очень весело. Я заржала, Ариана закричала: «Н-но!» и «Галопом – марш!» – а я давай носиться и ржать ещё сильнее. Ариана то и дело фыркала по-зебриному, всё громче и громче. А я бежала всё быстрее и быстрее.

– Теперь рысью! – скомандовала Ариана.

– Это как? – не поняла я.

– А ну тихо! Лошади не умеют говорить!

Я кивнула, как самая настоящая лошадь, и замолчала. Попробовала скакать рысью, но Ариана осталась недовольна.

– Ну и что это?! – воскликнула она. – Никакая не рысь.

Я опять попробовала. Лучше не стало. Ариана кричала: «Нет, нет!» – и ещё: «Отведай-ка кнута!»

– Ага, щас! – возмутилась я. – Никаких кнутов!

– Мы же понарошку, – удивилась Ариана.

– Ну и что, всё равно нечего такое выдумывать.

– Но так положено, – фыркнула Ариана, шевельнув пушистыми ушами. – И, кстати, ты не умеешь разговаривать.

Мне расхотелось играть в лошадки. Ариана оказалась слишком строгой. Да и скакать надоело.

– Может, в салочки? – спросила Ариана.

– Давай.

Ариана громко заржала. Ржание у неё выходило наполовину лошадиное, наполовину ослиное. Теперь ясно, почему она хотела быть дрессировщицей.

– Тебе водить! – выпалила Ариана. И умчалась. Галопом или, может, рысью. Пара секунд – и её след простыл.

– Имара, ты что тут стоишь совсем одна?

Это была юфрау Като. Я объяснила, что мы играем в салочки и я вожу, но Ариана намного шустрее меня.

– Мда… – усмехнулась юфрау Като и спросила, куда подевалась Зеб.

– Ариана, – подсказала я.

Юфрау Като кивнула.

– Но где же она?

– Не знаю.

– М-да… – снова усмехнулась учительница.

Мы окинули взглядом школьный двор. У нас он не такой уж большой, но ни одной зебры мы не увидели.

– Скоро сама вернётся, – сказала юфрау Като.

– Да, – согласилась я.

Я ещё немного поискала Ариану. А потом Катинка позвала меня прыгать в резиночку.

Ариана появилась, когда новый урок уже начался. Все сидели за партами.

– Зеб., почему ты опоздала? – спросила юфрау Като.

– Ариана, – уточнила та. – Мы играли в салочки.

– Но перемена давным-давно закончилась, – заметила юфрау Като.

Ариана кивнула. Она что-то жевала, увидела я. От учительницы это тоже не ускользнуло.

– Что у тебя во рту? – спросила она.

– Ничего, – ответила Ариана.

– Никакой жвачки в классе! – отрезала юфрау Като.

– Это не жвачка.

– Значит, там всё-таки что-то есть?

Ариана слегка мотнула головой. Левым передним копытом почесала правую ногу, тоже переднюю.

– Выплюни, – приказала юфрау Като и протянула руку.

Ариана плюнула. На ладонь учительницы горкой упало что-то зелёное. И склизкое.

– Ариана? Это ещё что такое?

– Листочки, – ответила Ариана.

– Хм…

Юфрау Като понюхала влажный комок. Потом подошла к мусорной корзине, стряхнула его туда и вытерла руку о брюки.

– Садись скорей на место, – сказала она Ариане. – Займёмся арифметикой.

2. Оззи

– Тебе помочь? – обратился ко мне продавец. – Или ты так, посмотреть?

Он выжидательно смотрел на меня, но я толком не знал, что ответить.

Кто бы мог подумать, что шутки такие дорогие! Может, поэтому от папы ни одной хохмы не дождёшься. Мы, знаете ли, не богачи, хотя на прошлой неделе он и купил новую машину. И отнёсся к этому со всей серьёзностью. Такой уж у меня папа. Он показал машину нам с сестрой, но трогать ничего не разрешил и гордо заявил, что будет мыть её дважды в неделю, не реже.

– Эй, пап, смотри-ка! – Мила ткнула пальцем в местечко над левым задним колесом. – Там вроде как царапина.

Папа чуть в обморок не грохнулся. Он склонился над машиной и уткнулся носом в лакировку.

– Где? – завопил он. – Где?

– Шучу, – засмеялась Мила, но папе было не до смеха. Деньги-то он все вбухал в машину. На ответную шутку уже не хватило.

У меня в кармане было четырнадцать евро тридцать центов – все мои сбережения. Но почти всё в магазине стоило как минимум вдвое дороже.

– А шуток подешевле у вас не найдётся? – наконец додумался я.

Продавец недоуменно приподнял брови:

– Мы тут дешёвых шуток не любим. Но что же ты ищешь?

Пришлось объяснить, зачем я пришёл: как обстоит дело и что я задумал.

Слушая меня, продавец медленно покачивал головой.

– И как же зовут эту девочку? – поинтересовался он под конец.

– Зива.

– А что твоя Зива любит? Есть у неё, к примеру, хобби? Может, она учится играть на блок-флейте? Умеет танцевать? Ездит верхом? Хорошо поёт?

Пришлось признать, что мне об этом ничего не известно.

– На самом деле мы с ней почти и не разговаривали.

– Хм… – Продавец озабоченно нахмурился. – Сложный случай.

Он спросил, сколько денег я готов потратить на Зиву.

– Все деньги мира.

– А сколько у тебя с собой?

– Четырнадцать евро тридцать центов.

– Сложно, – повторил продавец. – Но не невозможно.

Он повел меня в угол магазина и спросил, не возражаю ли я против «бэ-у».

– Против чего?

– Против бэушных товаров, – объяснил он. – Здесь у нас подержанные шутки, а они намного дешевле.

Я ответил, что хотел бы новую.

– Ты уверен? – переспросил продавец. – А то у нас имеется парочка экземпляров – бородатых, но совершенно уморительных. Проверены временем: много лет – гарантированный успех.

– И всё-таки я хочу новую.

– Хм… Тебе бы зайти к нам месяцок назад – попал бы на распродажу.

– Но тогда всё было по-другому, – возразил я. – С Зивой.

Продавец понимающе взглянул на меня. Мы двинулись дальше.

– А здесь лежат плоские шутки. – Он показал на огромный шкаф. – Дешёвые в основном, но тебе, я полагаю, такие не по вкусу.

Я и ответить не успел, как мы уже прошли мимо.

– Смотри. – Он выдвинул ящик. – Шутки замедленного действия. Не хочешь попробовать?

Я повертел одну-другую, но они до меня так и не дошли.

– Эти по пятнадцать, – сказал продавец. – Но если тебе что-то приглянется, так и быть, отдам дешевле.

Я помотал головой.

– Опять не то?

– Нет. Извините.

Продавец задумался.

– Сложный, сложный случай, – пробормотал он, озираясь. – Но должен же быть какой-то выход.

Я тоже завертел головой.

– А что там сзади? – показал я на узкий проход между двумя шкафами, за которым покачивалась красная бархатная занавеска.

– О, там у нас хранятся шутки 18+, – объяснил продавец. На его губах заиграла лёгкая улыбка. – Скажу честно, среди них есть весьма забористые. – Он тихонько хохотнул. – Но тебе я их продать не могу, уж прости.

Я потихоньку начал подозревать, что моё дело швах. Похоже, «вопрос Зивы» придётся решать как-то иначе.

– Мда… – растерянно протянул продавец. – Ассортимент у нас, конечно, широкий, но очень высокого качества, и это отражается на цене. А с твоим бюджетом…

– А анекдота у вас, случайно, не найдётся? – спросил я.

– А-нек-дота? – Продавец произнёс это слово так, будто оно было ругательным. – Ну уж нет, не наш профиль. За таким добром – в лавку анекдотов. – Он удручённо потряс головой. – Если это и правда то, что ты ищешь.

– Ну, я точно не знаю, но…

– Само собой, выйдет дешевле, – перебил он. – На свои деньги сможешь набрать штук пять-шесть. Или даже целый комплект.

– Правда?

Продавец кивнул.

– Только потом не приходи жаловаться ко мне, – предупредил он. – Деньги за брак они, конечно, не возвращают. А про возможность обмена я вообще молчу.

– А вы? – спросил я.

– Мы? – Продавец сделал серьёзное лицо, и в его голосе зазвучали торжественные ноты: – Мы заботимся о своих клиентах. Даже о тех, у кого в карманах негусто.

В моем кармане позвякивала целая пригоршня монет, но я не сомневался, что он имеет в виду меня.

– Можно, конечно, взглянуть на каламбуры, – вслух раздумывал продавец. – Хотя, боюсь, большинство из них тебе не по средствам.

– Жалко.

Продавец кивнул и снова погрузился в размышления.

– Есть ещё один вариант…

– Да?

– Скорее всего, последний, – сказал он. – Покопайся-ка в прочих шутках. В той коробке – остатки, всё по десять евро. Иногда там попадается кое-что приличное.

Мы с продавцом подошли к кассе. Прочие шутки стояли на прилавке.

– Вот, пожалуйста, – сказал продавец. – А я пока обслужу другого покупателя.

Он ушёл. Я порылся в коробке. Большинству шуток в ней была грош цена, но тут я заметил одну – на самом донышке. Я достал её и захихикал. Потом засмеялся. А потом захохотал. Прямо во всё горло.

– Нашёл что-то?

А вот и продавец.

– Да! – радостно закричал я. – Вот эту!

Продавец рассмотрел шутку и тоже так и прыснул.

– Прекрасный выбор, – сказал он, когда мы отсмеялись. – Тебе завернуть?

– Нет, спасибо.

Я заплатил. Продавец положил шутку в пакет и сунул туда ещё одну, малюсенькую.

– За счёт заведения, – сказал он. – И успеха тебе!

– Спасибо.

– Расскажешь, сработало или нет?

Я пообещал, что расскажу. И выбежал из магазина.

3. Нупи

Слёзы отменили в четвертую среду октября. Возмутительно, если послушать маму, – она голосовала против. Но ничего не поделаешь: воля большинства – закон.

– А мне что так, что эдак, – заявил папа вечером, когда мы сели ужинать. – Я и раньше-то не плакал.

– И поэтому их высочество решили, что голосовать не обязательно! – Мама, похоже, рассердилась всерьёз. – Вот из-за таких, как ты, всякие недоумки и навязывают нам свои правила. Неужели не ясно?

Папа высказал предположение, что мама и сама недалеко ушла от всяких недоумков, и родители тут же принялись орать друг на друга прямо через стол.

– Сухарь! – кричала мама.

– Истеричка! – отзывался папа.

Моя младшая сестра Фин часто плачет, когда родители ссорятся, но в этот раз не проронила ни слезинки. Как-никак, теперь не поревёшь.

Сдаваться без боя мама не собиралась.

– Мы выйдем на улицы, – объявила она нам с Фин. – Это наше право.

Оказалось, и другие были с ней согласны. Так что уже через день после отмены слёз я, и мама, и сестра, и ещё тысячи людей – все мы стояли на главной площади.

Многие держали плакаты и транспаранты с крупными надписями: «ХОТЬ ПЛАЧЬ!», «ПЛАКАТЬ ПОЛЕЗНО ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ» и «ВЕРНИТЕ НАШИ СЛЁЗЫ!».

Руководил всем усач-бородач с мегафоном в руке, стоявший в самой гуще толпы. Когда он подносил рупор к своему заросшему лицу и что-то кричал, площадь дружным эхом вторила ему.

– Мы хотим плакать!

– МЫ ХОТИМ ПЛАКАТЬ!

– Мы требуем слёз!

– МЫ ТРЕБУЕМ СЛЁЗ!

Выйти на улицы – это оказалось очень волнующе. Волнующе и здорово. По правде сказать, я не совсем понимала, почему мы так уж хотим вернуть себе слёзы. Но делать что-то сообща с такой толпой было просто грандиозно.

Дома мы обнаружили, что папа приготовил ужин. Это мне тоже понравилось.

Одной демонстрацией не обошлось. Каждый четверг мама брала нас с Фин с собой на площадь.

В школе отмену слёз тоже обсуждали. Моя лучшая подруга Вис прищемила палец дверцей машины и не заплакала.

– Неудивительно, – заметила Зива.

– Теперь не поревёшь, – добавила Имара.

Я спросила у Вис, возмущалась ли её мама из-за отмены слёз.

– Нет, – покачала головой Вис. – Они с папой голосовали «за».

– Серьёзно?

Мама и папа Вис считали, что без слёз будет спокойнее. И вот что интересно: у многих моих одноклассников родители думали так же.

Дома я рассказала об этом маме, но она только вздохнула.

Через несколько недель протестов к нам присоединился папа.

– А что это он вдруг передумал? – спросила я у мамы.

Мама улыбнулась. Дело в одной прекрасной книге, объяснила она. Папа перечитывал её уже в сотый раз – и все сто раз самозабвенно рыдал.

– Как это – самозабвенно? – не поняла Фин.

– Когда ты плачешь и чувствуешь, что это правильно, – ответила мама. – Плачешь от всего сердца.

Ходить на демонстрации вчетвером мне понравилось ещё больше, чем втроём. Да и на площади каждую неделю людей прибавлялось, и кричали они всё самозабвенней (то есть от всего сердца). Порой среди них попадались знакомые.

– Эй, – воскликнул как-то папа, – а это не родители Вис?

Вис тоже пришла с ними, и я подбежала к ней.

– Я думала, твои мама и папа «за», – сказала я ей.

– Раньше были, – ответила она. – А теперь нет.

Я спросила почему, но Вис не смогла объяснить.

– По-моему, они и сами не понимают, – сказала она. – Но какая разница? Зато теперь мы всей семьёй дружно ходим на демонстрации.

Я кивнула, потому что она, конечно, была права. Стоя плечом к плечу, мы принялись самозабвенно кричать.

В третий четверг декабря слёзы ввели снова. Не зря мы протестовали.

– Нупи, милая, – с влажными глазами сказала мама, – это исторический день. Это наша победа.

– И какая победа! – воскликнул папа, сглатывая комок в горле.

Мы вместе сидели на диване перед телевизором, потому что какой-то чиновник вот-вот должен был объявить эту прекрасную новость в прямом эфире.

А вот и он. Чиновник встал у высокого столика с микрофоном, нацепил очки и, уткнувшись носом в бумажку, обратился к стране.

– Поэтому мы решили немедленно отказаться от упразднения слёз, – закончил он свою речь. – Это означает, что отныне все и повсюду вновь могут плакать.

Родители обнялись. И зарыдали в голос.

Если честно, это, по-моему, было уже слишком.

4. Максимилиан

Я всегда был уверен, что правильный ответ – четыре. Ну, то есть как научился сложению – а его мы вроде ещё в первом классе прошли, – так и не сомневался.

Так что, честно говоря, я здорово удивился, когда в субботу после футбольной тренировки Оззи заявил, что это ошибка. «Да у него крыша поехала!» – решил я и расхохотался:

– Пять? С какой стати?

– Точно тебе говорю.

– Что за чушь?

Мы с Оззи не первый день знакомы, и он иногда такое выдаст! Просто для смеху. Ну любит человек пошутить. Однако на этот раз на розыгрыш было непохоже.

– Серьёзно, – сказал он. – Я и сам сперва не поверил.

– А теперь веришь?

Оззи кивнул так, что стало ясно: он точно не шутит.

– Макс, тебя вчера в школе не было, – сказал он, – а юфрау Като тоже про это говорила.

Я и правда проболел три дня. Но чтобы за такое короткое время четыре вдруг взяло и превратилось в пять?

– У тебя крыша поехала, – заявил я.

Оззи пожал плечами:

– Не хочешь – не верь.

– Нет, – ответил я. – Ни за что не поверю!

Вечером я всё-таки решил на всякий случай спросить у папы.

– Максимилианус, – ответил тот, – перестань задавать такие трудные вопросы!

– Трудные? – Я не поверил своим ушам. – Да что ж тут трудного?

– Ну как… – Папа слегка замялся. – Конечно, по идее должно выходить четыре.

– Вот и я говорю.

– Это на первый взгляд, – продолжил он. – Но мне и в самом деле доводилось слышать, что вполне может получиться и пять.

Я в сердцах развернулся и ушёл. Но не исключено, что крохотное, едва заметное зёрнышко сомнения, которое уже поселилось у меня внутри, потихоньку-помаленьку начало прорастать.

– Мам?

– Что, Макси?

– Оззи говорит, что два плюс два – пять. И папа тоже так думает.

– Правда? – удивилась мама.

На мгновение мне стало полегче. Пару секунд я любил её чуточку больше обычного.

– Что ж, – продолжила она, – им, наверное, лучше знать.

– Что-о-о?

– В таких вопросах папа редко ошибается.

– Да, но… мама!

– Милый, не заводись так.

Я чуть не лопался от возмущения, а она посмотрела на меня спокойно-преспокойно и добавила:

– Какая, в конце концов, разница?

В ту ночь я глаз не сомкнул. Как ни пересчитывал, всякий раз выходило четыре.

– Они все свихнулись, – сказал я сам себе. – Совсем съехали с катушек.

И тогда я решил: в понедельник, вернувшись в школу, докажу это учительнице, одноклассникам и целому свету.

– Максимилиан, – обратилась ко мне юфрау Като в понедельник утром, – на прошлой неделе ты устроил себе небольшие каникулы и кое-что пропустил.

Оззи, сидевший рядом, пихнул меня в плечо.

– Я же говорил! – прошептал он. – Сейчас она всё расскажет.

И она рассказала:

– За это время мы значительно продвинулись в сложении. Оказывается, некоторые из вас по-прежнему думали, что два плюс два – четыре.

Я закусил губу.

– Но это неверно, – объявила она.

– Нет, верно! – не сдержался я.

– Макс? – Учительница удивлённо воззрилась на меня.

– Конечно четыре! – Молчать я не мог. – Я тысячу раз пересчитывал, тут и сомневаться не в чем!

Юфрау Като заулыбалась.

– Кто может объяснить Максимилиану, какую элементарную ошибку он допускает? – Она огляделась. – Зеб.?

– Ариана, – отозвалась Ариана и, помотав головой, сказала, что считать она умеет, а вот объяснять – не очень.

– Кто-нибудь другой? – спросила учительница.

Похоже, все уже знали, что правильный ответ – пять, но никто не мог растолковать почему.

– Хорошо. – Юфрау Като вздохнула, поднялась и подошла к интерактивной доске. – Придётся опять мне.

Она взяла чёрный маркер и написала:

– Что получается? – обернулась она к классу.

Все подняли руки.

– Лео?

– Пять.

– Отлично, Лео. Максимилиан, ты понял?

Я посмотрел на доску. Вперился в неё изо всех сил. Получалось по-прежнему четыре.

– Посмотри получше, Макс, – сказала учительница. – И увидишь.

Я таращился на доску. Четыре, думал я. Четыре. Четыре. Четыре. Четыре. Четыре. Пять.

Чего-о-о?

Я повернулся к Оззи. Он закивал. Я опять посмотрел на доску и увидел, правда увидел! На доске значилось: 2 + 2, и ответ был 5. И как только я раньше мог думать по-другому! Непонятно.

– Получается пять, – услышал я собственный голос. – Теперь вижу.

– Ты уверен, Максимилиан? – спросила учительница.

– Да, – ответил я. – Совершенно уверен.

– Ты действительно понял?

– Да, юфрау.

– Вот и молодец.

Она положила маркер и вернулась на своё место.

Я был очень доволен. Хорошо наконец-то знать правильный ответ!

Всё просто: два плюс два – пять.