Текст книги "Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917"

III. Аппетит тирании

Германский император упрекнул эту страну[16]16
  Великобританию.


[Закрыть] в заключении союза с «варварской и полувосточной державой». Мы уже рассматривали, какой смысл мы вкладываем в слово «варварский»: варвар – это тот, кто враждебен цивилизации, а не тот, кто недостаточно развит для нее. Но когда мы переходим от идеи варварства к идее Востока, становится еще любопытнее.

Нет ничего особенно татарского в русских делах, за исключением того факта, что Россия сбросила иго татар. Восточный завоеватель оккупировал и крушил эту страну много лет; но то же самое можно сказать о Греции, или об Испании, или даже об Австрии. Если Россия пострадала от Востока, то она пострадала во время сопротивления Востоку, и мне трудно понять, почему ее чудесное спасение должно было сделать ее происхождение загадкой.

Иона мог быть или не быть в ките на протяжении трех дней, но нахождение в ките не сделало его русалкой. Во всех остальных случаях с европейскими нациями, спасшимися от чудовищного плена, мы признаем чистоту и непрерывность их европейства. Мы считаем, что старая восточная система власти -это рана, а не пятно.

Меднокожие люди, пришедшие из Африки, на столетия подмяли религию и патриотизм испанцев. Однако я никогда не слышал, что Дон Кихот был африканской басней, основанной на «Дядюшке Римусе». Я никогда не слышал, что густой черный цвет на картинах Веласкеса объясняется его негритянским наследием. В случае с испанцами, которые нам близки, мы можем признать воскрешение христианской и культурной нации после веков рабства.

Россия дальше, но только те, кто не видит в народах ничего, кроме названий в газетах, вроде друга мистера Баринга, может сказать, что все русские церкви – это мечети. Однако земля Тургенева – не пустошь, населенная факирами; и даже фанатичные русские горды тем, что отличны от монголов – так же, как фанатичные испанцы горды своими отличиями от мавров.

Город Рединг, какой бы он ни был, предоставляет относительно немного возможностей для пиратства в дальних морях[17]17
  Рединг находится на значительном удалении от моря.


[Закрыть]; тем не менее в годы Альфреда Великого он был лагерем пиратов. Мне было бы непросто назвать жителей Беркшира полу-датчанами, опираясь на то, что когда-то они датчан прогнали.

Словом, судьба обрекла многие наиболее цивилизованные государства христианского мира на временное подчинение затопившим их волнам дикарей; довольно нелепо утверждать, что Россия, сражавшаяся с ними яростнее других, затем исцелилась менее других. Несомненно, Восток везде покрывает завоеванные страны чем-то вроде эмали, но и трескается эта эмаль повсеместно.

Истинная история на самом деле совершенно противоположна дешевой пословице, направленной против московитов. Это просто неверно говорить: «Поскребите русского, и вы найдете татарина». Даже в самый темный час варварского владычества куда уместнее было бы сказать: «Поскребите татарина, и вы найдете русского». Эта цивилизация выжила под гнетом варварства. Эта жизненная романтика России, ее революция против Азии, может быть подтверждена точными фактами: не только о почти сверхчеловеческих усилиях России в борьбе[18]18
  За освобождение.


[Закрыть], но и то встречается гораздо реже в человеческой истории) о ее крайне последовательном поведении[19]19
  Со времен освобождения.


[Закрыть].

Она – единственная великая нация, которая изгнала монголов из своей страны и продолжила препятствовать их присутствию на ее континенте. Зная, что они сделали в России, она понимала, что они могут сделать в Европе. И она следовала этой логике, продолжая отказывать в симпатии энергиям и религиям Востока.

Известно, что любая другая страна оказывалась в роли союзника турок, то есть монголов и мусульман. Французы использовали их как средство против Австрии, англичане нежно поддерживали их в годы Пальмерстона[20]20
  Генри Джон Темпл, 3-й виконт Пальмерстон (1784-1865) -английский государственный деятель, долгие годы руководил обороной, затем внешней политикой Великобритании, в 1855-1865 гг. – премьер-министр.


[Закрыть], даже юные итальянцы ради них отправили свои войска в Крым, о немцах и их вассалах австрийцах в наши дни и говорить незачем. Как бы ни относиться к этому факту, но надо признать – Россия единственная из европейских держав никогда не поддерживала Полумесяц против Креста.

Может быть, это не так уж важно, но это может стать важным в определенных обстоятельствах. Предположим, что один влиятельный князь демонстративно отклонился от своего пути, чтобы заявить об уважении потомкам татар, монголов и мусульман, и завернул на их форпост в Европе[21]21
  Вильгельм II во время паломничества в Иерусалим посещал Стамбул и обещал свое покровительство мусульманам.


[Закрыть]. Предположим, что один христианский император не смог пройти к могиле Распятого без поздравлений живущим и здравствующим распинающим.

Если бы существовал такой император, который направляет пушки, инструкции, карты и специалистов по бурению для защиты остатков монголов в христианском мире, что бы мы должны были сказать ему? Как минимум мы могли бы задать ему вопрос, не является ли наглостью с его стороны вообще обсуждать чью-либо поддержку полувосточных держав? То, что мы поддерживаем полувосточную державу, мы отрицаем. То, что он поддерживает целиком восточную державу, отрицать невозможно -даже тому, кто это делает.

Следует отметить еще одно существенное отличие между Россией и Пруссией, и сделать это для тех из нас, кто использует против них обычные либеральные аргументы. Россия следует своей политике, и, если вы хотите, вы можете считать ее смесью добра и зла; но она по крайней мере делает добро так же, как и зло.

Допустим, эта политика угнетает финнов и поляков – хотя поляки в России угнетены куда меньше, чем поляки в Пруссии. Но вот простой исторический факт: даже если Россия и является деспотом для некоторых малых народов, то для других малых народов она освободитель. Она освободила или по крайней мере помогала освобождению сербов и черногорцев. Кого же освободила Пруссия – хоть бы и случайно?

По удивительному стечению обстоятельства во всех бесконечных перестановках международных отношений Гогенцоллерны[22]22
  Германская династия швабского происхождения, династия курфюрстов Бранденбурга, затем королей Пруссии. В период с 1871 по 1918 гг. прусские короли из династии Гогенцоллернов были одновременно и кайзерами Германии.


[Закрыть] никогда не вставали на путь света. Они вступали в союзы практически со всеми и против всех – с Францией, с Англией, с Австрией, с Россией. Но может хоть кто-то признаться, что они хоть на ком-то оставили отпечаток прогресса или свободы? Пруссия была врагом французской монархии, но еще худшим врагом для французской революции. Пруссия враждует с царем, но еще сильнее враждует с Думой. Пруссия не уважает права австрийцев, но сегодня демонстрирует солидарность с австрийцами в их ошибках.

В этом заключается огромная разница между двумя империями. Россия преследует определенные и ясные цели, у нее как минимум есть идеалы, ради которых она готова идти на жертвы и будет защищать слабых. Но северогерманский солдат – это разновидность абстрактного тирана, который всегда и везде стоит на стороне конкретной тирании.

Тевтонец в форме мог быть обнаружен в самых разных местах – стреляющим по фермерам у Саратоги[23]23
  Город в штате Вайоминг, США.


[Закрыть] и порющим солдат в Суррее[24]24
  Графство в Южной Англии.


[Закрыть], вешающим негров в Африке или насилующим девушек в Уиклоу[25]25
  Местность в Ирландии, где в 1799 г. при участии немецких наемников было подавлено восстание местного населения.


[Закрыть]. Но нигде, по какой-то загадочной неизбежности, он не протянул руку помощи для освобождения хотя бы одного города или обретения независимости хотя бы одного знамени. Везде, где процветают презрение и угнетение, найдется пруссак – бессознательно последовательный, инстинктивно карающий, простодушно злой, «ищущий тьму как мечту»[26]26
  Уильям Шекспир, «Сон в летнюю ночь». В переводе М. Лозинского звучит так: «Нам же, эльфам, что стремимся / Вслед коням тройной Гекаты / И дневных лучей боимся, / Темнотой, как сны, объяты, / Нам раздолье».


[Закрыть].

Предположим, что мы услышали о человеке (одаренном долголетием), который помогал герцогу Альбе карать голландских протестантов, затем помогал Кромвелю карать ирландских католиков, а затем помогал Клеверхаусу[27]27
  Джон Грэхем Клеверхаус (1648-1689) – первый виконт Данди.


[Закрыть] карать шотландских пуритан. Логично назвать такого человека карателем, а не протестантом или католиком.

Любопытно, что именно такую позицию заняла Пруссия в Европе. Нет смысла возражать тому, что в трех случаях она поочередно оказалась на стороне трех правителей разных вероисповеданий, между которыми не было ничего общего – за исключением того, что они являлись угнетателями. Каждое из этих трех правительств, взятое отдельно, имело хоть какие-то оправдания своим действиям или проявляло хоть какой-то гуманизм.

Когда кайзер помогал властителям России сокрушать революцию, эти властители несомненно верили, что сражаются с силами ада, атеизма и анархии. Социалист английского типа кричал на меня, когда я говорил о Столыпине, он утверждал, что Столыпин получил известность как вешатель, откуда и взялся термин «столыпинский галстук». Но на самом деле, кроме галстука, о Столыпине можно сказать много интересного: о его политике поддержки крестьянского предпринимательства, о его личной храбрости и уж конечно о том, что в предсмертный миг он перекрестил царя, считая его венценосной опорой христианства. Но кайзер не считал царя опорой христианства. Он поддерживал в делах Столыпина только галстук и ничего, кроме галстука: виселицы, но не кресты.

Русский правитель верил, что православная церковь православна. Австрийский эрцгерцог мечтал сделать католическую церковь католической. Он искренне верил в то, что быть прокатолическим и значит быть проавстрийским. Но кайзер не может быть прокатолическим и тем более не может быть по-настоящему проавстрийским, он просто всей душой антисербский.

Мало того, в жестокой и бесплодной силе Турции человек с воображением может увидеть трагедию и чуткость настоящей веры. Худшее, что можно предложить мусульманину, как это сделал поэт, это предложить ему на выбор Коран или меч. Лучшее, что можно сказать о немце – что его совершенно не привлекает Коран, но если он получит меч, то будет удовлетворен.

А для меня, покаюсь, даже грехи этих трех империй по сравнению с грехами германской печальны и достойны. И я чувствую, что они не заслуживают того, чтобы маленький лютеранский бездельник покровительствовал всему злому, что в них есть, но игнорировал все доброе. Он не католик, не православный и не мусульманин. Он просто старый господин, который хочет поделиться с другими своими преступлениями, хотя не может поделиться своей верой. Все инстинкты пруссака восстают против свободы так сильно, что он скорее попытается угнетать чужих подданных, чем представит кого-нибудь живущим без пользы, приносимой угнетением. Он деспот, но деспот бескорыстный. Он бескорыстен, как дьявол, который готов взяться за любую грязную работу.

Все это казалось бы фантазией, если бы не подтверждалось надежными фактами, не объяснимыми никаким иным образом. Например, было бы немыслимо думать так о целом народе, состоящем из свободных и разных личностей. Но правящий класс в Пруссии – это именно правящий и именно класс: небольшая группа людей, думающих над линиями маршрутов, по которым затем будут ходить все остальные люди.

Другой парадокс Пруссии связан с тем, что ее князья считают своей миссией на земле уничтожение демократии, где бы она ни была, но при этом убеждают окружающих, что являются не стражами прошлого, а провозвестниками будущего. Даже они не считают свою теорию популярной, но вот прогрессивной -считают.

И здесь снова обнаруживается духовная пропасть, разверзшаяся между двумя монархиями. Русские учреждения во многих случаях устарели и отстали от людей России, и многие русские это знают. Но прусские учреждения считаются достижением прусского народа, и большая часть народа в это верит. Вождям куда проще идти в мир и навязывать безнадежное рабство всем вокруг, если они уже сумели навязать собственному народу своеобразное иго – иго с надеждой.

Когда нам говорят о древних беззакониях России и о том, какой отсталой является русская власть, мы должны ответить: «Да, в этом и состоит превосходство России». Их учреждения – часть их истории, как реликвии или древности. В них действительно используется насилие, но тут надо уточнить – оно выходит из употребления. Если у них и есть какие-то дремучие приспособления для устрашения и пыток, то они рано или поздно рассыплются от ржавчины, как старые доспехи.

Но в случае с прусской тиранией – если это тирания, то уж точно не устаревшая. Это тирания на старте; как сказал бы конферансье: «Итак, мы начинаем!» Пруссия – это процветающий завод, новый до последнего винтика, огромная мастерская с колесами и приводами новейших и изысканнейших форм, при помощи которых они хотят ввергнуть Европу во мрак реакции… infandum renovare dolorem[28]28
  Ужасно воскрешать боль (лат).


[Закрыть].

И если мы хотим убедиться в истинности сказанного, это можно сделать тем же методом, которым мы пользовались в случае с Россией: даже если ее раса или религия иногда делали русских завоевателями и угнетателями, точно так же они могли быть освободителями и безупречными рыцарями. То же самое и с русскими учреждениями – если они столь отсталы, то они честно показывают и зло, и добро, какие только можно найти в старомодных вещах. В их полицейской системе присутствует неравенство, что противоречит нашим представлениям о законе. Но в их общинах есть равенство куда более древнее, чем сам закон. Если они и секут друг друга, как варвары, то и называют они друг друга христианскими именами, как дети. Даже в худшем они сохранили лучшее, что было в грубых обществах. Более того, в лучшем они просто хороши, как хорошие дети или хорошие монахини.

Но в Пруссии все лучшее, чего добились цивилизованные инженеры, поставлено на службу всему худшему, что только есть в варварских умах. И снова в Пруссии не найти случайных достоинств, счастливых спасений или поздних раскаяний, которые составляют лоскутную славу России. Здесь, в Пруссии, все обострено и нацелено на решение задачи, а задача эта, если слова и дела хоть что-то значат, заключается в уничтожении свободы во всем мире.

IV. Уход в безумие

Рассматривая прусскую точку зрения, мы должны обратить внимание на то, что кажется в ней скорее умственным ограничением: на некое подобие узла в мозгу. По отношению к проблемам роста численности славян, или английской колонизации, или перевооружения французских армий, она демонстрирует странную философскую обиду. В каждом из случаев она равносильна фразе: «Неверно, что вы должны быть выше меня, потому что на самом деле я выше вас». Глашатаи подобного мировоззрения, похоже, обладают любопытным новообразованием в мозгу, где эти противоречия увязываются в одном и том же абзаце, а иногда и в одном и том же предложении.

Я уже упоминал знаменитое предписание германского императора немецким солдатам – стать гуннами, дабы пресечь опасность гуннства. Куда сильнее пример его недавнего приказа войскам, задействованным в операциях в Северной Франции. Как известно, он начинается словами: «По моему королевскому и императорскому приказу объедините ваши силы, здесь и сейчас, ради одной цели – примените все ваши умения и всю вашу доблесть, чтобы уничтожить предателей англичан и пройти по головам ничтожной и презренной французской армии».

Не обращая внимания на грубость в адрес англичан, задумаемся об образе мыслей, которые умудрились запутаться даже на таком интеллектуальном пятачке. Если французская армия ничтожна, кажется очевидным, что умения и доблесть германской армии должны быть сосредоточены не на ней, а на большем по размерам и менее ничтожном союзнике[29]29
  На России.


[Закрыть]. Если уж все мастерство и доблесть германской армии сосредоточены на французах, то их точно нельзя считать ничтожными.

Но прусский ритор цепляется за оба несовместимых движения мысли и настаивает сразу на обоих. Он хочет думать, что английская армия мала, но одновременно он хочет считать победу над англичанами великой. Он хочет подчеркнуть в один и тот же момент очевидную слабость британцев в атаке – и великое умение и отвагу немцев, отражающих эту атаку. Каким-то образом крах Англии должен быть неизбежным и очевидным, но германский триумф при этом решительным и неожиданным. Пытаясь использовать две противоречивые концепции одновременно, он получает на выходе кашу. Именно из-за этой каши в мозгах он гонит Германию на войну. Именно она, эта каша, приведет к тому, что долины и ущелья Германии затопит агония людей, умирающих от укуса этой невидимой уховертки[30]30
  Честертон ссылается на народное поверье о том, что человек может умереть от укуса уховертки, заползшей в ухо.


[Закрыть], нечистая кровь этого таракана окрасит собой воды Рейна вплоть до моря.

Было бы нечестно основывать критику мировоззрения народа на словах какого-нибудь наследственного принца, но все обстоит точно так же и в случае с философами, которых даже мы, в Англии, воспринимали как пророков прогресса. Нигде это заблуждение не обнаруживает себя так же явно, как в забавно запутанных спорах о расе и в особенности о тевтонской расе.

Профессор Гарнак[31]31
  Адольф фон Гарнак (1851-1930) – немецкий историк церкви.


[Закрыть] и подобные ему люди упрекают нас, если я правильно их понял, в разрыве «тевтонских уз» – правил, к которым пруссаки должны быть особенно внимательны и в случае нарушения, и в случае соблюдения. Мы замечаем их в открытом захвате земель, населенных неграми, – таких, как Дания[32]32
  Честертон шутит, Шлезвиг и Гольштейн были аннексированы в 1864 г.


[Закрыть]. Мы замечаем их и в радостном признании своими белокурых и голубоглазых турок.

Именно этот абстрактный принцип профессора Гарнака и интересует меня больше всего; но как бы ни были сложны мои запросы, итог моих размышлений на удивление прост. Сравнивая профессорскую заботу о «тевтонстве» и отсутствие таковой о Бельгии, я могу прийти только к следующему умозаключению: «Человек не обязан держать обещания, которые давал. Но человек обязан держать обещания, которые он не давал».

Определенно договор, связывающий Британию и Бельгию, имел место, даже если его назвали клочком бумаги. Но тогда, если бы существовал договор, связывающий Британию с тевтонством, он бы оказался лишь потерянным клочком бумаги. Снова приведенные аргументы демонстрируют логическую извращенность мысли[33]33
  Прусской.


[Закрыть], тот самый узел в мозгу. То обязательства, то отсутствие обязательств; то оказывается, что Германия и Англия должны хранить верность друг другу, то Германия не должна хранить верность никому и ничему; то мы единственные среди народов Европы почти заслуживаем звания «германцев», то оказываемся за русскими и французами в стремлении к истинно германской душевности. И во всем этом туманно, но отнюдь не лицемерно, проступает смысл обыкновенного тевтонства.

Профессор Геккель[34]34
  Эрнст Генрих Геккель (1834-1919) – немецкий философ и биолог, в конце жизни увлекшийся социал-дарвинизмом и расистскими теориями.


[Закрыть] – еще один свидетель, поднявшийся против нас – стал знаменит благодаря доказательству замечательного сходства вещей, печатая рядом две фотографии одного и того же предмета. Вклад профессора Геккеля в биологию в данном случае очень похож на вклад профессора Гарнака в этнологию. Профессор Гарнак знает, как выглядит германец. Когда его попросили представить, как выглядит англичанин, он просто сфотографировал того же немца еще раз.

В обоих случаях это и искренне, и просто. Геккель был так уверен, что виды, проиллюстрированные при помощи эмбриона, действительно близко родственны и связаны между собой, что счел возможным для себя упростить пример при помощи повторения. Гарнак так уверен, что немец и англичанин похожи, что рискует обобщить их, как будто они одинаковы. Он сфотографировал, говоря образно, одно и то же глупое лицо дважды и говорит нам о замечательном сходстве между племянниками. Таким образом он пытается доказать существование тевтонства, как Геккель пытался с тем же успехом доказать несуществование Бога.

Теперь немец и англичанин не похожи ни капли – за исключением того, что и тот, и другой не негры. Они и в добре, и в зле куда более различны, чем два любых других человека, которых бы взяли случайно из великой европейской семьи народов. Они различны от корня истории своих стран, более того – от их географии.

Банально называть Британию островной. Британия не только остров, но остров, почти разрезанный морем на три части – даже в центральных графствах чувствуется запах морской соли. Германия – сильная, красивая и плодородная континентальная страна, где к морю ведут одна или две узкие тропы; люди относятся к морю как к озеру.

Поэтому британский флот по-настоящему национален – он естественный, он вырос из сотен драматических морских приключений с незапамятных времен до Чосера и после него. Германский флот искусственный; столь же искусственным было бы возведение Альп посреди Англии. Вильгельм II просто скопировал британский флот, как Фридрих II скопировал французскую армию: эта японская последовательность в имитации – одно из сотни качеств, которые есть у немцев и которых англичане лишены. Есть и другие превосходства немцев, столь же и даже более превосходные. Одно-два из них по-настоящему забавны. Например, бытует мнение, что у немцев есть то, чего не хватает англичанам: чрезвычайно живая традиция народной музыки и старинных песен, в отличие от английских городских выдумок или вообще сочинений профессионалов. Однако в этом немцы близки… к валлийцам: одному богу известно, куда девать идею тевтонства, если этот факт всплывет.

Но есть и действительно глубокие различия между немцами и англичанами. И они разделяют их сильнее, чем каких-либо иных здравомыслящих европейцев. Прежде всего, мы отличаемся от немцев в самой английской из всех английских черт: позор (та версия позора, которую французы называют «дурной славой»), смешанный с гордостью и подозрительностью, сделал нас, если можно так выразиться, стыдливыми. Даже английская грубость часто возникает из страха опозориться. Но грубость немца возникает оттого, что стыд ему не ведом. Он ест и занимается любовью громко. Он просто не чувствует, что какое-то высказывание, или проповедь, или большая тарелка с едой в определенных обстоятельствах могут быть, как англичане это называют, неуместной. Когда немцы входят в патриотическое или религиозное состояние, они теряют самоотчет, у них нет тормозов для их патриотизма или религии – таких, которые есть у англичан и французов.

Более того, ошибка Германии, приведшая к нынешней катастрофе, произросла из того факта, что она полагала, будто Англия проста, хотя на самом деле Англия очень тонка. Германия думала, что, поскольку наша политика весьма сильно определяется финансами, она целиком определяется финансами; что наши аристократы стали насквозь циничными, так как насквозь продажны. Немцы не смогли уловить довольно существенную тонкость – даже очень низко павший английский джентльмен может продать свой герб, но не станет продавать замок, что он может уронить свою репутацию, но при этом откажется спустить флаг.

Словом, немцы были совершенно уверены, что понимают нас целиком и полностью именно потому, что не понимали нас совершенно. Возможно, если бы они оказались способны нас понять, они бы возненавидели нас еще больше. Но я предпочту вызывать ненависть по малейшей, но подлинной причине, нежели восхищение и любовь за те качества, которые мне не свойственны и к которым я не стремлюсь. И когда немцы наконец увидят первые проблески реальности современной Англии, они обнаружат, что Англия имеет поблекшие, запоздалые и недостаточно крепкие чувства и обязательства по отношению к Европе, но никаких чувств и обязательств по отношению к тевтонству.

Вот последняя и сильнейшая прусская доблесть, которую мы рассмотрели. В глупости есть странная сила – она способна освободить не только от правил, но и от разума. Человек, который действительно не видит, что противоречит сам себе, имеет огромное преимущество в споре; правда, это преимущество сходит на нет, когда человек пытается его использовать в каких-то простых делах, например, в шахматах, или в другой игре, именуемой войной. Это та же форма глупости, что и одностороннее родство. Пьяница, считающий первого встречного своим давно потерянным братом, имеет значительное преимущество, пока не обратит внимание на подробности. «Нужно носить в себе еще хаос, – сказал Ницше, -чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду».

В этом коротком очерке я рассмотрел сильные стороны прусского характера. Пробелы чести совпадают в нем с провалами в памяти. Эгомания в упор не видит то, что эго есть у кого-то еще. Но превыше всего в нем вечный зуд тирании и агрессии – дьявол, пытающий праздных и гордых. К этому надо добавить явную умственную бесформенность, транслируемую без ссылок на разум или свидетельства, и потенциальную бесконечность самооправдания.

Если бы англичане были на германской стороне, германские профессора объяснили бы это непреодолимой энергией, развивающей тевтонцев. Поскольку англичане на другой стороне, германские профессора скажут, что эти тевтонцы развились недостаточно. Или они скажут, что мы развились достаточно для того, чтобы обнаружилось, что мы не тевтонцы. Вероятно, они скажут и так, и так.

Но правда состоит в том, что развитие в их понимании скорее надо назвать отклонением в развитии. Они говорят нам, что открывают окна для света и двери для прогресса. Однако истина в том, что они разрушают весь дом человеческого разума, что они движутся, не разбирая направления. Существует зловещее и даже чудовищное соответствие между их переоцененными философами и их сравнительно недооцененными солдатами. Поэтому дороги прогресса, о которых говорят их профессора, на самом деле являются путями бегства от реальности.