Текст книги "Гильдия"

Все ушло далеко прочь, в небытие, и он заснул.

Из этого же небытия он попал в место, которое снилось ему уже дважды. Хэл знал, что видит сон, но это ничего не меняло; потому что сон был действительностью, а действительность была сном.

Он снова очутился на равнине, где лежало множество камней. Давным-давно, когда он был здесь в последний раз, он прошел мимо заросших виноградной лозой решетчатых ворот, сквозь которые он видел Блейза, который не мог пройти через них и оказаться на той же стороне, что и Хэл. Стороне чего? Каменной ограды? Какой-то естественной каменной стены? Он не мог вспомнить; и теперь это не имело значения.

А имело значение то, что Хэл наконец приближался к башне. Она всегда, казалось ему, отдалялась от него, пока он шел к ней; но теперь она, вне сомнений, находилась близко; хотя насколько близко, сказать было невозможно.

Теперь наконец он сможет дойти до нее – стоит только приложить еще немного усилий.

Но в этом-то и состояла трудность. Хэл лежал на краю рва шириной в двадцать метров. Стенки рва были почти вертикальными, а глубина раза в четыре превосходила его рост. Можно соскользнуть вниз и выбраться наверх с другой стороны. Поэтому он теперь лежал на камнях, но у Хэла нехватало сил даже для того, чтобы подняться на ноги. Такой ров легко преодолел бы любой, вдвое слабее его.

Хэл сосредоточился, попробовав подстегнуть свое тело с помощью всего, что ему преподали все его наставники – и как Доналу, и как мальчику Хэлу Мэйну. Одной лишь ярости должно хватить, чтобы сдвинуть этот труп, который представляло собой его тело – хотя бы заставить его соскользнуть вниз по наклонной стенке рва.

Хэл постепенно понял, что враг на этот раз находился в нем самом. И он сам препятствовал себе пересечь ров – хотя каждая частичка его существа и вся его жизнь сосредоточились на том, что надо преодолеть ров и добраться до башни.

Хэл старался осилить этого внутреннего врага; но тот был внутри него – повсюду и нигде. В отчаянии, продолжая борьбу, он наконец снова погрузился в глубокий сон и спал, пока дневной свет не раз пробудил его.

Глава 10

Когда Хэл проснулся, солнце уже заметно поднялось над горизонтом. Его головная боль намного уменьшилась. В момент пробуждения он вообще не чувствовал ее, но потом она проявилась и стала усиливаться, Хэлу пришлось сделать умственное усилие, чтобы задвинуть ее в уголок сознания и полностью высвободить мозг для всего того, с чем им, возможно, придется столкнуться. Там она и сидела, как птица на насесте, – все еще оставаясь с ним; но ею легко было пренебречь – если не пытаться сдержать.

Аманда, пока он спал, ходила собирать на завтрак дикие плоды и коренья и теперь разложила их на большом зеленом листе. Хэл увидел вариформы бананов, яблоки, а также несколько толстых корней различных форм и размеров и плоды с толстой кожурой, утыканной шипами, похожие на плоды земного кактуса.

Хэл осторожно приподнялся и сел, готовый к тому, что его головная боль взорвется в ответ на движение. Но этого не произошло. Он передвинулся вперед и уселся, скрестив ноги, рядом с листом. Аманда также уже уселась с другой стороны.

– Завтрак, – сказала она, указывая на лист. – Я ждала тебя. Как ты себя чувствуешь?

– Намного лучше, – ответил Хэл. – Пожалуй, вряд ли могло бы быть намного лучше.

– Хорошо! – кивнула она и, повторив свой жест, добавила:

– Угощайся.

Хэл посмотрел на то, что лежало перед ним.

– Если у них есть все это, то зачем они выходят по ночам на поля?

– Потому что им хочется – и необходимо – питаться более разнообразно, – ответила она. – Кроме того, они хотят создать запасы на то время, когда оккупационные власти не разрешают им ходить в лес, чтобы собирать пищу. Эти сроки таковы, что если бы местные жители следовали им, то умерли бы от голода.

– Понимаю, – сказал Хэл.

– Кроме того, здесь имеется только несколько вариформ кроликов и других мелких диких животных. А еще им нужны корнеплоды, которые лучше всего выращивать на огородах. Те люди, которые напали на нас вчерашней ночью, вероятно, подумали, что или мы собираемся ограбить их огород, или же мы охотники. Тогда они могли бы по закону у нас отобрать нашу добычу – поскольку юридически мы находимся на их земле.

– Ты знала, что они были там, – чуть промямлив, произнес Хэл. – Вот почему ты крикнула «суд».

– Я знаю об этом семействе, – кивнула Аманда, – и когда они набросились на нас, я подумала, что это была одна из тех ночей, когда они не вернулись в город. Они покидают город и просто не возвращаются до вечера следующего дня; и либо подкупают кого-то из ночных патрулей, чтобы те заявили, что они дома, либо идут на риск – их отсутствие могут, обнаружить.

– Я забыл, – сказал Хэл, – это же район, где ты работала, не так ли?

– Вплоть до Зипакских Гор, – ответила она. – Именно поэтому я и велела Саймону высадить нас в этом месте. Я хотела, чтобы ты кое-что увидел. Пока они все еще верят в отказ от насилия и пытаются его практиковать, хотя у них сейчас есть некоторые вещи, за которые надо биться; и одна из этих вещей – выживание. Я не утверждаю, что все они борются – даже для этой цели; но таких больше, чем бы ты мог предположить. Это одна из тех перемен, которые тебе надо было увидеть самому.

– Мне подумалось бы, – сказал Хэл, – что, с их точки зрения, эта перемена едва ли к лучшему.

– Подожди, пока ты не встретишь еще кое-кого из них прежде, чем прийти к окончательному выводу, – ответила Аманда. – Пока достаточно того, с чем ты успел ознакомиться. Тебе лучше поесть.

Какая-то едва заметная перемена в тоне ее голоса заставила Хэла пристальнее взглянуть не нее. Ему показалось, что в уголках глаз и выражении рта прячется едва ли не озорство, что противоречило ее обычной ровной манере поведения.

В нем зашевелилось подозрение. Морганы и Гримы никогда не отказывались от возможности сыграть друг с другом маленькую шутку. Казалось странным, что можно оставить загадки перемен в экзотах и собственные неудачные изыскания и вернуться во времена детства. Впрочем, это как-то заставляло забыть о других заботах.

– Тебе не следовало ждать, – достаточно спокойно произнес Хэл. Он указал на лежавшую перед ними еду. – Начинай ты.

Аманда слегка приподняла брови, однако протянула руку, взяла одну из палочек, напоминавших ему очищенные стебли, и начала есть. Очевидно, они были лучше на вкус, чем на вид. Но по ее лицу он не мог определить, каков этот вкус.

Тогда он взял точно такой же и осторожно откусил немного беловатой мякоти. Его рот инстинктивно скривился, как от лимона.

– Вкус довольно приятный, хотя и мягковат, – Аманда улыбнулась. – Разумеется, надо быть осторожным и есть только те, на которых имеются вот такие бледно-желтые полоски. А ты по ошибке взял незрелый. Выплюнь. Попробуй один из тех, что с полосками. Ты же не дал мне возможности тебя предупредить.

– Да? И по чистой случайности почти все без желтых полос находятся на моей стороне листа?

– Ну, так бывает! – ответила она с совершенно непроницаемым лицом.

Хэл тщательно выбрал один из кусков с бледно-желтыми полосами, которые, по правде говоря, были едва заметны и осторожно откусил. Вкус у зрелого растения был, как и сказала Аманда, мягким и напомнил Хэлу хорошо пропеченный домашний хлеб.

– С этого момента, – сказал он ей, – я надеюсь, что ты будешь предупреждать меня, если попадется что-нибудь острее ножа и тому подобное.

– Непременно, – кивнула она. Ее лицо внезапно стало серьезным. – Извини, Хэл. Если бы ты знал, какой я была в детстве… но я забываю, что у тебя не было такой возможности. Так или иначе, у меня было не так много времени для игр – даже тогда. Приходилось слишком многому учиться. Ты уверен, что с твоей головой все будет в порядке?

– Уверен, – ответил Хэл. Он внезапно ощутил в себе необычную мягкость. – Это уж точно, что у тебя не оставалось много времени на игры, даже когда ты были маленькой.

– У тебя тоже, – пожала она плечами.

– Тут другое, – сказал он помедлив. – Я сам выбрал свою жизнь.

– А ты думаешь, что я не выбирала свою? – воскликнула она. – Вторая Аманда предпочла меня себе на смену, когда я была слишком юной, чтобы иметь на этот счет свое мнение. Но на меня выбор пал из-за того, какой я была с самого рождения. Я была слишком молода, чтобы знать, к чему я стремлюсь; но само стремление во мне уже было. Но она увидела его – даже тогда – и придала ему направление, вот и все. А потом я шла по этому пути ради нее – но потому что мне так хотелось, а не потому, что была обязана. Я была бы Третьей Амандой среди Морганов независимо от того, как меня назвали и чему научили!

– Хорошо, – сказал он с той же мягкостью, – в любом случае мы – это то, чем являемся сейчас.

Они закончили есть и снова отправились в путь. Когда поднялось солнце, стало теплее, но не настолько, чтобы это сделалось неприятным. Но, когда Пропион превратился в чересчур яркую белую точку в зеленовато-синем небе над ними, Хэл в душе порадовался, что у них была возможность идти вдоль дороги в тени растений.

Деревья и кустарники росли плотно, но не настолько, чтобы считать их непроходимыми. Ниже, в покрытых туманами долинах, находящихся примерно на уровне моря, дикую растительность вполне можно назвать непроходимыми джунглями. Здесь же, несмотря на тропические плоды и теплолюбивые растения, лес был пореже. Попадались даже небольшие естественные поляны, а также участки, расчищенные для домов и усадеб.

По обочине дороги росли достаточно высокие деревья – и местные породы, и прижившиеся здесь вариформы, создавая достаточно плотную тень. Сверкающее небо было безоблачным, а впереди и позади них шли две горных гряды. Как их назвала Аманда? О, да, Зипакские и Деды Рассвета. Именно Зипакские, в которых обосновалась новая Гильдия Придела, и лежали впереди. Деды оставались сзади.

– А где река? – поинтересовался Хэл. Аманда, обернувшись, улыбнулась ему.

– Так. Ты правильно определил характер местности. Она вон там. Ее называют Холодной; и мы высадились примерно в полукилометре от нее, ближе к Зипакским горам, так что мы оставили ее позади. Место, куда я тебя веду, находится неподалеку от еще одной большой реки, которая впадает в Холодную. Экзотам нравились контрасты, и поэтому они строили свои мирного вида домики в такой геологически своеобразной зоне.

– Ни к чему хорошему это не привело, – сказал Хэл, глядя на дорогу, проходившую рядом. – Они получили драму с отмщением в конце.

В черной, как смола, поверхности дороги виднелись глубокие колеи.

– Оккупанты преднамеренно водили тяжелые машины по этим дорогам, чтобы испортить их, – пояснила Аманда. – Это – часть задуманного ими плана разрушения. Блейз не ждет, пока проявится естественный результат хода времени и его войны с Землей. Экзоты не производят ничего, в чем он нуждается; и оккупационные войска, посланные им, имеют едва ли не прямые приказы постоянно давить на местных жителей до той поры, пока все они не вымрут.

– Давить на них?

– Ну, дорогу ты видишь. Помимо этого, они сожгли дотла все те загородные дома, которые не пригодились им самим. Оккупанты вынудили владельцев домов переселиться в ближайший поселок или город. Кроме того, для населения городов и поселков ввели всевозможные нормирования и ограничения. Каждый день люди вынуждены часами стоять в очередях для того, чтобы купить самое необходимое. Я хочу сказать, что их преднамеренно заставляют это делать, потому что всего недостаточно, а магазины разрешают открывать лишь на несколько часов в день. Ночью – комендантский час, а в течение дня строгие ограничения даже на передвижение по городу. Ворота Порфира закроют до следующего утра в шестнадцать часов; здесь это самое начало второй половины дня.

– Мы кого-то догоняем, – сказал Хэл, указывая вперед.

– Верно, – согласилась Аманда. – По мере приближения к городу движение увеличится. Всех инопланетных рабочих – в основном с Сент-Мари – отправили домой; а большая часть угодий, которые они обрабатывали на Маре и Культисе, теперь заброшена, и никому из экзотов не разрешают пользоваться ими. Местным жителям здесь позволяют покидать город часа на три в день – и в определенные дни, – чтобы обрабатывать семейные участки земли, которые слишком малы или слишком скудны, чтобы дать хороший урожай. Именно поэтому мы вчера ночью столкнулись с той семьей. Они, несомненно, нарушили комендантский час и не вернулись в город, чтобы при свете луны как следует поработать на незаконном участке – в дополнение к официально разрешенному. Им остается только надеяться, что их отсутствие не обнаружат при внезапной проверке. Кстати, солдат определяют на постой к местным жителям – к выгоде оккупантов, да и чтобы лучше следить за населением.

Хэл с Амандой почти догнали того, кто шел впереди них. Худой, лысеющий человек среднего возраста толкал перед собой ручную тележку. Он кивнул в ответ на их приветствие, когда они обгоняли его, но ничего не сказал – очевидно, чтобы поберечь силы. Тележка явно была самодельной – неуклюжей и тяжелой, на дне ее лежало лишь немного сладкого картофеля. Из-за жары пот с человека катил градом.

– Он везет картофель домой – или на продажу? – поинтересовался Хэл, как только они оказались достаточно далеко, чтобы не быть услышанными.

– Или чтобы поменяться с соседом, – ответила Аманда.

– Ему лучше бы нести этот картофель в небольшом мешке.

– Это противозаконно, – объяснила Аманда. – Чтобы доставить в город любые продукты, надо пользоваться тележкой; теоретически – для того, чтобы охрана у ворот могла определить их количество, которое ограничено для одной поездки, а также нет ли заболеваний растений – хотя их не бывает вообще.

Они продолжили путь, и движение, как и предсказывала Аманда, увеличилось. В основном люди направлялись в город. И значительную долю их составляли мужчины и женщины с ручными тележками – как у человека, встреченного ими раньше. Другие просто несли мешки, в которых, как предположил Хэл, было что-то другое, не продукты. У довольно многих людей на груди или спине их хламид было крупными черными буквами написано слово: «РАЗРУШАЙ!»

– Здесь порядочно путешественников из города в город, – сказал Хэл.

– Нет, они тоже местные. Тут другой закон: все личные вещи полагается носить в мешках. Так что люди с мешками – это те горожане, которые воспользовались специальным постановлением. Оно разрешает им употребить время, когда им можно покидать города, для того, чтобы обшаривать развалины их бывших загородных домов в надежде найти чего-либо полезное. Но что-нибудь действительно ценное, разумеется, заинтересует охрану, стоящую у городских ворот, и его отберут для «осмотра» – чтобы увериться, что внутри не скрыта контрабанда. Мы с тобой как раз обыскивали то, что осталось от нашей бывшей усадьбы. А охране у ворот я назову фальшивый адрес.

– Понимаю, – кивнул Хэл.

Грусть, которая постоянно гнездилась в нем последнее время, снова сделалась невыносимо сильной – как в тот момент, когда он в Энциклопедии создал иллюзию своего домика, находившегося внизу, на Земле.

 
Береза, белокурая сестрица, убор печально наземь уронив,
В осенние израненные дни, когда, слабея, солнце,
Готово с края года соскользнуть во влажную хвою,
Храни, подобную старинной темной бронзе память о былом.
Когда ж ночное небо и туман коварно наползают
И слышен лишь во мгле совы протяжный стон,
Рыдай, как жалобная лютня под свирепыми ветрами,
Что в старых думах глухо, как рога, трубят.
 

В сущности, Аманда указала ему, что это он был виной разрушения домов, гибели одних людей и страданий других. И эта вина удваивалась – поскольку именно возвращение его духа, который оживил тело Пола Формейна, содействовало такому развитию событий. Если бы он так не сделал, не возник бы раскол в естественном исследовательском инстинкте, свойственном каждому человеку, когда одна часть стала стремиться к приключениям и развитию, а другая – к безопасности и неизменности. Получилось так, что он дал людям свободу именно для этого.

Это сделал он – внутренний конфликт смог превратиться во внешний, и два противоречивых устремления нашли приверженцев среди отдельных людей. Спор вековой давности решался в открытом конфликте. Хэл был уверен в неизбежной победе той части человечества, которая стремилась к развитию.

Но он недооценил – даже тогда – сложность и глубину взаимодействия исторических сил – ткани, создаваемой переплетением поступков всех людей. Этот процесс стремился к устойчивости; и чтобы достичь этой устойчивости, он ответил на усилия Хэла тем, что породил тех талантливых отщепенцев – Иных; которых ни одна из трех великих Осколочных Культур не могла ни победить, ни контролировать.

И он, Хэл Мэйн, забрал лучшее из этих трех Культур для защиты Земли.

И с какой целью? Вся эта жертва оказалась принесенной для того, чтобы сам он попытался найти то, что до сих пор еще не удавалось никому – магическую, скрытую вселенную, которая одновременно и нарушит планы Иных, и откроет новую стадию в развитии человечества. В итоге он потерпел неудачу – как и все остальные, отдавшие лучшее из того, что они имели, лишь для того, чтобы предоставить ему шанс.

В нем росла боль.

Боль от глубокой внутренней раны, которая стала возмездием лично ему со стороны исторических сил за тот вред, который он нанес; а он даже не позволил себе понять все это – до того, как вчера ночью он из-за собственной небрежности получил удар по голове, удар, которого избегнул бы любой взрослый дорсаец, обученный военному делу…

Так что теперь он должен взглянуть правде в глаза.

Он больше не был дорсайцем.

Он понял теперь, что уже не был им в течение долгого времени; но в течение всего этого времени отказывался признать этот факт. Теперь это стало неизбежным. Были дорсайцы; и был Хэл Мэйн, который раньше был Доналом. Но Донала нет; а Хэл Мэйн никогда не был одним из них, хотя он и считал, что был. Он был напрочь отделен от них; как Блейз в одном из снов Хэла – воротами из железной решетки.

Он полузакрыл глаза от мучительной боли, вызванной этим пониманием. Но боль все еще продолжала расти внутри него – пока он внезапно не почувствовал, что его схватили за локоть, вынудив остановиться. Его заставили повернуться, и он увидел перед собой лицо Аманды.

– В чем дело? – спросила она.

Он открыл рот, чтобы сказать ей, но не мог говорить. Ему настолько сдавило горло, что он не мог произнести ни слова.

Аманда прижалась к нему.

– Мой самый-самый дорогой. В чем дело? Ты мне скажешь?

Хэл инстинктивно обнял нее. Аманда была единственным звеном, которое связывало его с людьми; выпустить ее означало потерять не только жизнь, но и всю вечность, все что было прежде и наступит после. Его голос прозвучал отрывисто и хрипло.

– Я потерял мой народ…

Это было все, что он смог произнести. Но она каким-то образом сумела понять то, что мучило его. Она отвела его сторону от дороги, туда, где их не могли увидеть. Там она заставила его сесть, прислонясь спиной к стволу дерева, и тесно прижалась к нему – как будто он был сильно простужен и она могла согреть его своим телом. Хэл обнял ее, и они лежали, не говоря друг другу ни слова.

После долгого молчания Аманда заговорила.

– Послушай меня, ты ничего не потерял. – Ее голос был негромким и мягким, но уверенным.

– Я тебя слушаю. – В его голосе звучали слезы, которые он не способен был выплакать. – Сначала я продал свой народ, заключив смертельный контракт; а затем потерял его.

– Ты не сделал ни того, ни другого, – продолжила она все тем же мягким, ровным голосом. – Помнишь, когда ты прибыл на Дорсай, чтобы уговорить наш народ выделить людей – для помощи в защите Земли?

– И встретился с тобой, – сказал он.

– Ты встретился с Серыми Капитанами, а я была среди них.

– Ты организовала ту встречу, – сказал Хэл, – а я уговорил дорсайцев заключить контракт с Энциклопедией на защиту Земли ценой собственной жизни.

– Ты никого не уговаривал, – возразила Аманда. Тон ее голоса ничуть не изменился. – Ты же позабыл, что возможность гибели всегда предусматривалась любым контрактом при найме дорсайцев на военную службу? Из тех, что встретились с тобой, только двое – не считая меня самой – ни разу не побывали в бою. Ты думаешь, что мужчины и женщины, перед которыми ты выступал (даже если не считать этих троих), не осознали, причем давным-давно, что когда-нибудь им придется столкнуться с Иными? Вопрос был только в том, где и как.

Она приостановилась, как будто для того, чтобы Хэл обдумал сказанное ею.

– Неужели ты настолько низкого мнения о дорсайцах, что считаешь, что они – Серые Капитаны – думали, что им навсегда удастся отложить неизбежный конфликт с Иными? Притом, что именно Иные хотели подчинить себе все человечество, включая и самих дорсайцев? Наши люди не могли бы сделаться убийцами, как этого от них просили экзоты, и перебить Иных одного за другим. Но ты показал им способ борьбы, которым дорсайцы умели пользоваться; и они им воспользовались. А как могло быть иначе?

Хэл не находил ответа. Он глубоко прочувствовал ее слова; и если они и не залечили его огромную внутреннюю рану, то по крайней мере остановили ее рост.

– И ты никого не потерял, – продолжала она через некоторое время, по-прежнему спокойно. – Ты просто немного опередил остальных и миновал холм, который лишь закрыл тебя от остальных. Ты ушел вперед от того места, где одиноко стоял Донал.

Некоторое время они сидели молча. Хэл не мог поверить ей – как бы ему этого ни хотелось. Потому что хотя Аманда и понимала его, сам он осознавал собственную жизнь и собственную неудачу как никто другой. Но ему помогало уже то, что она вот так пыталась согреть его от холода отчаяния – как она могла бы согреть его от холода самой смерти. Боль от огромной внутренней раны все еще была с ним; но она наконец сделалась переносимой – настолько же переносимой, какой стала боль в голове от удара, когда он вытолкнул ее на край сознания.

– Пора идти, – сказал он наконец.