Текст книги "Сказки из рюмочной"

Сказки из рюмочной
Гоша Апальков

© Гоша Апальков, 2017

ISBN 978-5-4483-9231-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

На окраине одного провинциального городка, на первом этаже ветхого деревянного дома находится самим богом забытая рюмочная. Бар, кафе, паб, таверна – разные люди по-разному такие места называют, но суть за тысячей имён одна: сюда приходят, чтобы поесть, попить и поговорить.

Я был во многих барах, кафе, пабах, тавернах и рюмочных этой планеты, и место, о котором пойдёт речь, ничем от них не отличается. Здесь нет особенной, магической атмосферы, которая заставляла бы упиваться каждой проведённой тут секундой, нет ничего изысканного в меню, нет изюминок во внутреннем убранстве. Бармены и официанты не отличаются особенной приветливостью или хамоватостью, а драки тут бывают не чаще, чем где-либо ещё. Эта безымянная рюмочная – самое заурядное место на планете. Возможно, в том и состоит её особенность, но боюсь, что «необычная в своей заурядности» прозвучит как убогий оксюморон.

Я там был. Светящаяся вывеска с красной стрелкой над входом ненавязчиво приглашает внутрь. В прихожей справа стоят вешалки для верхней одежды. Зал представлен стенами, обтянутыми тёмными панелями, деревянным полом и выкрашенным в серый цвет потолком. Немногочисленные окошки занавешены жалюзи, под ними, вдоль стены, расположены столики, а с противоположной стороны – длинная стойка. «Это место далеко от дома», – такой была первая мысль, мелькнувшая в моей голове. «Унылое алкочистилище», – такой была вторая.

Изначально я зашёл туда, чтобы воспользоваться туалетом, но потом решил задержаться. Перекусил бутербродом, выпил кофейку, покурил и ушёл. Уже сев в автобус, я вспомнил, что оставил на стойке только-только распечатанную пачку сигарет. Досадно, но, решил я, кому-то сегодня повезёт.

Выйдя из автобуса, я отметил для себя ещё кое-что касательно той рюмочной: деталь, которая всё-таки выделила её из числа иных знакомых мест. Там, внутри, пропадает ощущение времени. Там его словно не существует.

1: Зелёный сон

– Твои сиги? – поинтересовался белобрысый.

– Неа, – ответил качок.

Белобрысый закурил. В воздухе повисли пауза и синее облако дыма.

– Ну, в целом да, согласен с тобой. По сути-то.

– Угу, – отрешённо кивнул качок.

Они были друзьями детства. Качок только что вернулся из армии, а белобрысый встречал его. Больше некому было: девушка не дождалась, товарищи разъехались. А старый знакомый вот решил встретить. Качок был ещё в форме: не успел переодеться. Сразу с вокзала они пришли в рюмочную и сели за маленький столик в середине зала.

Качок вздохнул.

– А как в городе вообще? Что нового? – спросил он.

– Да ничё, – ответил белобрысый и затянулся.

– Так же?

– Ну.

– Понятно.

Снова пауза. Подошла официантка, принесла по паре пива. Ребята не хотели долго засиживаться, и решили, что ограничатся парой пива, а потом – по домам.

Официантка ушла.

– Ну, расскажи про армейку, что ли.

– Про армейку я могу мно-о-ого рассказать. Ты спрашивай.

– Блин, не знаю даже. Говорят, там тупеют. Ты как, отупел? Как сам считаешь?

– Тупеют, да. Отупел – это не совсем то слово, наверное, хотя можно и так сказать. Скорее отвык, знаешь. Выпал как-то. Но и отупел ощутимо: видишь, как разговариваю.

– Да нормально разговариваешь! Кто-то вон без «бля» слов вообще не вяжет, а «ебать» вместо запятых, – белобрысый хохотнул. Качок усмехнулся.

– Да-а. Но что ум притупился – это точно, чувствую.

– Идти туда как вообще, стоит?

– Тебе лучше не ходить, – ответил качок, улыбнувшись и глотнув пива.

– Чё это именно мне? – спросил белобрысый, смеясь и стряхивая пепел.

– Нет, если у тебя цель какая-то есть конкретная – иди ради бога. У меня вот была цель получить некий experience – я этот experience получил. Другой вопрос, стоил ли он затраченного года.

– Но какие-то навыки там всё равно приобретаешь: дисциплина там, физуха в конце концов, самостоятельность…

– Самостоятельность, ага…

– Нет, ну а чё? Понятно, что то же самое можно и на гражданке получить…

– Вот именно.

– …не тратя год и со всеми удобствами, но для кого-то это вариант.

– Вот для тебя лично вариант?

– Не, я – другое дело. Но если бы после школы…

– Погоди, погоди. Во-первых, да, согласен: в армию если и идти, то надо идти после школы.

– Ну.

– А во-вторых, я тебе сейчас одну историю расскажу, а ты сам решай, идти ли тебе туда или не идти.

Белобрысый выказал готовность слушать.

– Был у нас один участок, огороженный колючей проволокой. Проволока была закреплена на бетонных столбах. И некой группе была поставлена задача всё это дело разобрать: размотать проволоку, выкопать столбы и сложить всё в центр участка. Не мы это были. Группа с задачей справилась. Тоже срочники, как ты мог догадаться. Потом пришли мы. Нам была поставлена следующая задача: перетащить всё это дело в угол, подальше, поскольку командованию не понравилось, как столбы и проволока в середине участка валяются. Было нас, значит, пятеро. Ты когда-нибудь пробовал поднять бетонный столб?

– Неа, не случалось, – сказал белобрысый, приговорив первую бутылку пива. Сигарета была вмята в дно пепельницы и уже потухла.

– Ну, как тебе объяснить… Они тяжёлые. Мы пробовали вдвоём нести одну штуку, пробовали впятером – никак. Позвали старших: двоих контрактников, которые нас типа контролировали. Сказали им, что, мол, это пиздец. Они затылки почесали, с нами попытались их потаскать и убедились, что да – пиздец. Короче, задача не была выполнена. Командование нас в конце дня, конечно, отчитало, потом пришла другая группа, и они, вроде как, всё сделали. А потом пришла проверка из ещё выше стоящего командования, и знаешь, что?

– М?

– «А нахер вы, говорят, ограждение разобрали? Восстановить обратно, как было!»

Белобрысый хохотал, прикуривая вторую сигарету.

– И так везде, – подытожил качок, осушив бутылку и догнав белобрысого.

– Мне это одну историю напомнило, уж не знаю, реальную или анекдот. Про военную кафедру…

– Военная кафедра… Пиджаки, что они знают о реальных задачах?

– Не о том речь. Короче, сидит, группа на паре, или типа того. Лектор, или как он у них называется, ставит проектор, экран, ноут: необходим презентационный материал. При погонах дядька, в форме, все дела. Включает всё, запускает бук, но картинка, проецируемая на экран, оказывается перевёрнутой. Студенты ржут, лектор чешет репу. Потом подходит к экрану и переворачивает его. Изображение по-прежнему перевёрнуто, а студенты валятся со стульев. День сделан.

– Забавно, – качок взял сигарету из пачки и прикурил, – но я немного о другом хотел сказать. Понимаешь, вот эта вся, казалось бы, бессмысленная возня, а-ля красить траву в зелёный цвет – она ведь не просто так.

– Сакральный смысл? – белобрысый ухмыльнулся.

– На самом деле, без шуток. Понимаешь, дело в том, что человек в армии должен быть чем-то заёбан. Для того и придумываются всякие бредовые квесты: военнослужащий должен быть заёбан.

– Зачем? В смысле, зачем такой фигнёй заниматься? Это же нулевое КПД.

– Как только появляется продуктивная задача – посылают выполнять её. А заёбан военнослужащий должен быть для того, чтобы выпустить пар. Ты не представляешь, каков градус напряжения в казарме. Все срутся друг с другом по любому поводу, абсолютно по любому. При мне два пацана посрались из-за места в очереди в столовой. В очереди. Причём один стоял третьим, а другой – четвёртым. Понимаешь? Поэтому все должны быть перманентно заёбаны, а иначе часть охватит беспредел и разврат.

Белобрысый вдавил второй окурок в пепельницу, а качок сделал две глубокие затяжки.

– Вот и решай, надо ли тебе оно. Ради experience – возможно, но, скажу тебе честно: этот experience того не стоит.

– Да уж. Батя мой однажды сказал: «Армия – это хорошая школа. Но это плохая школа».

– Как-то так, да.

Белобрысый допил вторую бутылку. Качок ещё был в середине.

– Чё, ты как насчёт догнаться? – спросил белобрысый.

– Не против, в принципе. Ещё пива?

– Да давай водки сразу. Девушка!

Подошла официантка, приняла заказ на водку.

– А вообще чем думаешь заняться? Планы есть какие-то?

– На заочку, наверное, и работать.

– А более грандиозные планы? Ну, там, амбиции, все дела? Короче, чем бы хотел в жизни заниматься?

Качок задумался. Официантка принесла бутылку водки, две рюмки и поставила на столик.

– Мне кальяны всегда нравились, – ответил качок, – хотел бы свою кальянную открыть.

– Здесь, у нас?

– Ну да.

– А перебраться никуда не хочешь?

– Да нет, наверное.

– Ясно. Ладно, накатим.

– Давай.

Белобрысый открыл бутылку, плеснул другу и себе, потом они чокнулись и накатили.

Качок закурил новую сигарету.

– У тебя-то как? – спросил он, – Слышал, ты теперь семейный.

– Ага, да. Потихоньку всё, нормально.

– Кредиты, спиногрызы…

– Да не, до этого ещё далеко. Но даже так, налегке, рутинно и хлопотно.

– Н-да…

И какое-то время они молчали. А потом белобрысый снова плеснул, и они снова без слов накатили.

– Такие дела, – подытожил белобрысый, затянувшись.

– Да-а… Жизнь, блядь.

– Ага. Давно ли по дворам бесились?

– Да. Да.

– У меня знаешь, как? Иногда кажется, что вся интересная часть уже прошла. Знаешь, как на пластинке: первый куплет отыграл, припев прошёл, а потом заело. И будто бы так до конца будет.

– Да. Да. И тянутся бесконечные тоскливые дни. Длинный зелёный сон. Давай ещё по одной.

Белобрысый плеснул. Накатили не чокаясь.

– Да. А я ведь чуть в Сирию не уехал, – сказанул вдруг качок.

– Ну нахер? Зачем?

– Деньги нормальные, два года на корабле, как два пальца обоссать. Но, если честно, башка прохудилась просто. Настолько, что хотелось хоть куда-нибудь поехать, лишь бы пострелять.

– Настолько всё там плохо?

– Да, братишка. И не я один такой. Многие думали, многие поехали. Туда или поближе. Но я чё-то вовремя опомнился. Даже просто на контракт не захотел оставаться, хотя планировал.

Качок уставился в соринку на плече женщины, сидевшей в противоположном конце зала.

– Ебучий зелёный сон, – произнёс он.

Белобрысый ничего не ответил. Лишь сидел и кивал, глядя на вмятый в пепельницу окурок, в агонии испускавший вверх тонкую струнку своей ядовитой души.

– Или уехал? Забыл, блядь, – буркнул качок себе под нос.

Белобрысый не обратил внимания. Минуту они сидели в тишине, может – дольше. Потом белобрысый созрел для наката «на посошок».

– Будем, – сказал он и, не увидев никого напротив себя, чокнулся с бесхозной стопкой.

Приют

За окном светло, значит – сейчас не ночь. Даже новорождённая личинка человека или другого более-менее разумного существа пришла бы к такому выводу, увидев утреннее солнышко. Мне же это представилось открытием, я был горд собой похлеще, наверное, самого Армстронга в момент, когда его нога примяла собою лунный грунт. Сладко потянувшись и тут же скрючившись на тесной тахте от боли в голове, я огляделся по сторонам. Знакомая незнакомая комната. Четыре голые стены, окно, книжная полка, заваленная книгами и хламом, распахнутый настежь шкаф, заваленный хламом, и пол, на котором валялся хлам, не уместившийся на полке и в шкафу. Повернув голову, я увидел на тахте ещё одно тело. Оно оказалось Ильдаром – моим хорошим знакомым, который и привёл нас сюда. Строго говоря, то был не совсем он: нас притащил сюда его дружище. Вчера ночью, в совершенно неадекватном состоянии. Это воспоминание послужило путеводной ниточкой, следуя по которой мой разум вышел к другим, доселе сокрытым за пеленой похмельного бреда образам. Но думать о них сейчас не хотелось. Думать не хотелось вообще: хотелось пить, жрать и избавиться от боли в башке.

Встав с тахты, я поплёлся к покосившейся двери. Она со скрипом отворилась и явила следующий офис корпорации бедлама. Войдя в него, я запнулся о ножку дивана. На нём лежали три тела: женщина, мужчина и мужчина. Из-за дивана торчали ещё две ноги. Обстановка та же: хлам, хлам, хлам кругом, шкаф-стенка, компьютер и гитары. Бутылки. Пустые. Воды нет.

В прихожей, на вешалке, я нашёл свою устряпанную грязью куртку и отрыл в ней две таблетки Цитрамона. Я проглотил их, зашёл в ванную и надолго присосался к крану. Жажду заборол, осталось побороть голод.

Раскардаш на кухне уже не вызвал особых эмоций. В холодильнике ничего не было. Тоскливо. Мой взгляд застыл на распечатанной упаковке кошачьего корма, и взгляд этот был полон сомнений. Отбросив их прочь, я стал горстями грызть эти штуки, похожие на сухари со вкусом шерсти. Запив это дело вином, я вернулся туда, откуда пришёл, и встретил очнувшегося Ильдара.

– Там твоя толстовка. На полу. На ней кошка. Найдёшь короче. Одевайся и давай валить, – сказал он.

Я кивнул. На полу в спальне, между смятыми бумажками, упаковкой йогурта и пластиковой бутылкой, лежала толстовка. На ней действительно спала кошка, и пришлось потревожить её покой. Я надел кофту и вышел из комнаты, окинув её взглядом на прощанье.

На диване в зале по-прежнему лежали люди. По-прежнему без сознания. Бородатый парень в центре обнимал парня с краю, в то время, как женщина лежала у стенки в одиночестве.

– Пошли, – прошипел Ильдар из прихожей, – И карманы прошмонай.

Я не обнаружил пропаж. Потом надел ботинки, куртку и вышел на лестницу.

– Надо их разбудить, чтобы дверь закрыли.

Ильдар махнул рукой.

Мы вышли на улицу, во двор обшарпанной трёхэтажки. Не заметив вокруг ни души, я рефлекторно достал из кармана джинсов телефон и посмотрел на время.

– Сколько? – спросил Ильдар.

– Полдевятого.

– В школу надо.

– Ну её.

– Как знаешь. Сам остановку найдёшь?

– Прикалываешься?

– Ясно. Вообще помнишь, как тут оказался?

– Смутно.

Мы вышли из дворов, прошли пару кварталов, и я худо-бедно сориентировался на местности. Мы были в центре, недалеко от набережной, драмтеатра и памятника человеку, монументы во славу которого есть в каждом, даже самом маленьком городке этой страны. Некоторые события вчерашней ночи к тому моменту всплыли в памяти. Но чтобы быть уверенным в том, что мои голова, совесть и честь чисты, я попросил Ильдара:

– Расскажи про вчерашнее.

– Что именно?

– Всё.

– Откуда начать? – вздохнул он, явно не горевший желанием молоть языком.

– С истоков.

– Ну… начало было неплохое:

Я, ты и бутылка тяжёлого горючего сидели у меня, играли в приставку и травили байки. Бутылка опустела на три четверти, когда нас накрыло. Мало что поменялось: мы по-прежнему сидели, трещали и играли, только теперь – при повышенном градусе хорошего настроения. Потом я глянул на часы и понял, что с минуты на минуту домой должна вернуться мать, которую я о нашем застолье не предупредил. Я стал бегать, суетиться и заметать следы. Ты мне помог, но в своеобразной манере: выпил остатки коньяка. Минут через десять тебя совсем развезло: ты не мог и пары слов связать, не говоря уже о том, чтобы ровно стоять на ногах. Я был в более презентабельном, но не слишком далёком от твоего состоянии.

Звонок в дверь. Я вытолкал тебя на балкон и спрятал там. Ясное дело, решение было не самым правильным: ты наверняка раскрыл настежь окно и пристально смотрел вниз, пытаясь сфокусировать взгляд на бетонной плите внизу. Возможно, даже думал о том, чтобы прыгнуть на неё с высоты пятого этажа. Кто тебя знает, может и впрямь прыгнул бы, но я успел всё уладить: спровадил мать в комнату, прикрыл дверь, вернулся за тобой, отвёл в прихожую и приказал тебе одеваться и следовать за мной.

Внизу нас ждал Вася, который был рождён для того, чтобы вытаскивать из таких вот переделок таких вот дуралеев, вроде нас. Мы с ним сошлись на том, что тебя в твоём состоянии приличным людям показывать нельзя, не говоря уже о том, чтобы сажать на маршрутку. Так что мы решили отвести тебя к Жоре. Тоже, кстати, культовая личность. Я тебе о нём рассказывал? Жора – это человек, у которого дома всегда кто-то тусит. Человек, чья квартира уже с незапамятных времён служит приютом для тех, кто в нём нуждается. Ненадолго, конечно: ночь, две максимум. К нему-то и лежал наш дальнейший путь.

Мы с Васей отнеслись к твоему пьяному телу достаточно либерально: не стали брать тебя под руку и насильно вести за собой. Просто сказали, мол, держись нас, и всё будет нормально. И до набережной ты шёл за нами, и всё было нормально. Со стороны ты даже выглядел вменяемым. До момента, пока не встал посреди набережной, не расстегнул штаны и не начал ссать на виду у людей, вышедших погулять там тихим пятничным вечером. Вася намекнул тебе, что ты неправильно себя ведёшь, но ты послал его и продолжил играть в пожарника.

Спустя пару кварталов, мы напоролись на ментов. В попытке внешне показаться адекватным, ты состроил такое выражение лица, что я понял: мы попали. Ты попал. С такой шайбой прямая дорога в вытрезвитель. Но они нас то ли пожалели, то ли ничего не заметили. Короче, мимо них мы проскочили.

Потом прошли мимо компании каких-то ребят в угрожающе чёрных кожаных куртках.

– Обезьянка, привет! – обратился ты к одному из них и протянул руку.

От них мы тоже ускользнули каким-то невероятным образом.

Войдя в квартиру Жоры, я первым делом представил тебя. Все поздоровались с тобой.

– Дбр вчер! – сказал ты настолько разборчиво, насколько мог, хлопнул всех по ладошкам и прыгнул на диван в гостиной. Потом о тебе все забыли. Забыли до той поры, пока ты не решил рассказать народу о культуре курения банановой кожуры и полыни. Дружище, ты – просто кладезь сумасшествия: такого бреда я не много слышал за свою недолгую жизнь. Поняв, что всерьёз тебя не принимают, ты замолчал и принялся грызть семечки.

Ильдар замолк. Я решил, что рассказ подошёл к концу.

– Это всё? – спросил я.

– Ага. Дальше плохо помню. Травы Жориной хапанул, а она вместе с алко башню сносит.

– А чё мне долбануть не дал?

– Ты вчера ночью спрашивал.

– И чё ты ответил?

– «Спи давай».

– Ясно.

– Ладно, вон остановка. Давай, удачи, мне ещё в школу топать.

Мы разошлись. Я прошёл мимо остановки и отправился в парк. В автобус садиться рано, нужно ещё немного проветрить голову.

Зелёный хлеб

Рассказ мой разумнее всего было бы начать с приезда.

Приехал поездом. Пятнадцать часов пути – и я в Ханске. Приехал поступать в Ханский университет искусств и культуры на графического дизайнера. Завтра мне надлежит сдать творческий экзамен по рисунку и живописи. Рисую я из рук вон плохо, да и вообще ровно дышу в сторону всякого рода изобразительных штучек, но нужно же хоть какое-то образование получить. Ведь над людьми без вышки нынче сгущаются не самые замечательные перспективы: дворник, таксист, главный по картошечке. Профессии это, конечно, нужные, но пусть ими занимаются те, кто не прошёл естественный отбор или у чьих родителей не найдётся жалких пятисот тысяч на оплату обучения своего ребёнка. Или совсем уж скорбные личности, которые даже с дипломом не нашли себе лучшего применения.

Выйдя из поезда, я попал в окружение тех, о ком выше писал: маргинального вида мужичков с пропитыми лицами.

– Такси, такси, ребята!

– Таааакси, такси, такси!

– Такси по городу, не дорого, – говорили они наперебой одинаковыми голосами, да так быстро, что слова их слипались, и получалось: «Таксипогородунедорого».

– Молодой человек, такси?

– Нет, – отмахнулся я, оглядываясь. Где-то на перроне должен был стоять парень, обещавший приютить меня на пару дней – знакомый со времён недавних рок-н-ролльных пьянок. Он был старше меня. В Ханск перебрался год назад и за это время уже успел обзавестись здесь… Да ничем обзавестись не успел: квартира съёмная, престарелая «Волга» подарена родителями, и работка, насколько знаю, так себе. Но парень нормальный. Борей зовут. И как ни напрягал я зрение, нигде поблизости его не видел. Пришлось сидеть на лавочке, курить и ждать. На дворе было десять вечера и приятная июньская прохлада.

Поезд поехал дальше. Прибывшие вместе со мной люди уже разошлись кто куда, и на перрон вышли новые пассажиры с сумками, рюкзаками, баулами и детьми. Подождав десять джентльменских минут, я достал телефон и позвонил ему. В этот самый момент из дверей вокзала вышел рассеянного вида парень, выколупывавший из кармана брюк звонивший мобильник.

– Алё, слуш, соррян, я на вокзале уже, задержался, – сказал одновременно парень и голос в динамике.

– Я тут.

– О! Здаров!

– Привет.

Мы пожали руки.

– Ладно, пошли давай. Ещё раз прости, там так получилось.

– Да забей.

– Помочь чего-нибудь?

– Не, у меня только рюкзак.

«Волга» была припаркована далеко от главного входа. Пока шли, мы обменялись стандартными вопросами и ответами, вроде: «Как сам?» и «Нормально. Ты как?».

– Прыгай. Рюкзак можешь назад бросить, – говорил Боря, открывая машину.

Сев внутрь, я очень аккуратно закрыл дверь, чтобы ненароком ничего не повредить. Машинка выглядела жалко по сравнению с тем, что она из себя представляла года два назад, находясь во владении Бориного отца: на ветровом стекле тогда не было трещин, обе задние фары были целы, а на пассажирской двери спереди не было уродливой вмятины. Это ж как водить нужно, и сколько, должно быть, Боря отдал жертвам всех этих аварий? Несомненно жертвам, поскольку виновником точно был он. А ещё квартиру снимает и одевается не бедно.

– Наркотиками не торгуешь? – зачем-то спросил я.

– Чё дурак? Какими наркотиками?

– Это я так.

Боря ещё раз усмешливо цыкнул, завёл машину, включил передачу и стал сдавать назад.

– Наркотиками… Сам-то чем занимаешься?

Мы вырулили на дорогу и поехали передом.

– Учиться буду.

– На кого, я забыл?

– На графического дизайнера.

Боря вздохнул и сделал такое лицо, будто следующую пару минут он собирался говорить что-то важное.

– Да-а, пацаны. Лохматит вас жизнь. Один имиджмейкером, другой в менеджеры, третий в рекламу. Костян хоть молодец – в армию пошёл. Год хернёй позанимается и больше не будет.

– Чё к чему ты это?

– Да ты ж не рисовал с роду!

– Я полгода с пятиклашками на ИЗО ходил.

– И чё?

– Науку изучил. Да и в детстве я рисовал, в начальных классах. Даже хвалили. Даже в художественную школу ходил.

– Я говорю: тебе самому оно надо?

– Чё ты начал? Сам же знаешь, почему всё и зачем, чё прикопался? Допросчик.

– Да вы хернёй занимаетесь просто, говорю тебе. Хотя ты прав, зря я учить взялся. Просто сам это всё недавно осознал. Знаешь, как в голову так: «Бум!», – Боря стукнул себя ладонью по лбу, – Вот я и это… того. Кипишую.

– Ты сам-то чем дышишь?

– Точно не графическим дизайном…

– Ну чё опять-то?

– Ладно, ладно, шуткую, – мы оба сдержанно похихикали, – Работаю я. Хотя как работаю… тоже по сути фигнёй маюсь. Короче – бизнес, скажем так.

– А чё за бизнес?

– Лень объяснять. Но не наркотики точно, хе-хе.

– А с образованием как?

– Я на заочке.

– Кем на заочке?

– Не помню.

Я от души засмеялся. Знаете, таким смехом, когда идёт натянутая беседа, и кто-то говорит что-то забавное. Боря подхватил моё настроение: хотел, наверное, чтобы сказанное им сошло за шутку.

– Да блин, на этого… как его… на экономиста какого-то или связиста, – дополнил он.

Когда хохотушки закончились, мы уже были где-то недалеко от исторического центра города: по бокам стали мелькать архаичные здания, размещавшие в себе кафе, бары и магазины одежды, тем самым вписываясь в современность.

– Познакомь что ли с городом.

– Блин, я, честно говоря, этих штучек не знаю. Типа: «Это здание было построено тогда-то и у него такая-то ценность». Про какие-то памятники знаю, про которые все знают, и всё. Ну, вот здесь ещё красиво: вон, то здание, видишь, которое реставрируют? Оно такое белое-белое, и ты, когда с моста съезжаешь, то будто прям в него, в это здание едешь. А здесь нет, развилка.

– Расскажи тогда просто что-нибудь интересное, не обязательно об умном.

– А в остальном здесь то же самое, что и там, откуда ты приехал. То же быдло, те же мажоры, та же студентота расфуфыренная и люди простые. Только сам город побольше, и народа в нём больше, а так – ничего особенного.

– Понятно.

– Всё остальное сам узнаешь постепенно. Я откуда знаю, что тебе надо. Конкретней спросишь – отвечу.

– Спрошу, как в голову придёт.

Мы свернули во дворы и подъехали к одному из подъездов заурядной девятиэтажки, резавшей уличную тьму светом окон. Боря заглушил мотор, мы вышли из машины. Я забрал с заднего сиденья свой рюкзак.

– Погоди, давай покурим ещё, – предложил я, достав пачку из кармана куртки, – будешь?

– Не, я не курю. И тебе бы советовал бросать: стариком станешь раньше времени.

– Надо бы.

– Так не бросишь. Не планы нужно строить, а тупо взять и перестать.

– Попробуй-ка, перестань. Сам же знаешь, как засасывает.

– Знаю. Поэтому и говорю.

– Посмотрим. Может, так и сделаю.

– Ладно, докуривай и пошли.

Я достал телефон и набрал матери смс, мол, добрался хорошо, всё в порядке. Потом быстро укоротил сигарету и пошёл за борей в подъезд.

В прихожей нас встретила девушка с волосами цвета ванили. Боря познакомил нас. Его девушку звали Настей, и именно она была виновницей чистоты, порядка и уюта в этой квартире. Мы разулись и прошли на кухню.

– Чай, кофе? – спросила Настя.

– Можно для начала. А потом отметим, – распорядился Боря, достав из холодильника две бутылки коньяка.

Вот, что я помню о том вечере.

Мы выпили по чашке кофе, обменялись дежурными фразочками, а потом распечатали коньяк. Сначала мы культурно выпивали, Настя сообразила закуску, что было очень кстати, потому что я был зверски голоден. Мы кушали и пили, приговаривая стопку за стопкой, и в итоге приговорили первую бутылку, вслед за которой распечатали вторую. Когда кончилась и она, мы были изрядно навеселе. Особенно Боря. Иначе бы он не достал из хлебницы какой-то зелёный брусок в целлофановом пакете, издалека напоминавший очень сильно заплесневелый хлеб, и не предложил бы «дунуть». Он сказал, что обычно не «дует» и никому не предлагает, но сегодня особый случай. Мы вытряхнули из трёх моих сигарет табак и зарядили туда эту зелёную штуку. Потом проделали это ещё раз. Много хохотали, валялись, прыгали, подолгу рассматривали один кусочек сыра. А дальше провал.

В себя я пришёл на полу в ванной со спущенными штанами. Непосредственно в ванной лежала Настя в нижнем белье, укрытая халатом. Из крана ей на ноги бесшумно капала вода. Не будь я ещё под кайфом, то запаниковал бы, а так мою грудь лишь легонько тронул стыд за то, что я, возможно, натворил и страх перед последствиями.

Вокруг всё было в тонкой дымке нереальности. В горле чувствовался тошнотворный вкус всего вдыхавшегося вчера. Я, как истинный рыцарь, решил по-тихому свалить отсюда и больше не возвращаться. Глянул на часы – половина двенадцатого. Экзамен по рисунку уже давно идёт, так что нет смысла торопиться. То есть потом, после выхода на улицу. Сейчас-то нужно быстро привести себя в порядок и пулей бежать прочь.

Рюкзак мой лежал в прихожей в том же положении, что и вчера. Накинув его на плечи и обувшись, я заглянул в зал и увидел там Борю, сидевшего на полу, облокотившись спиной на диван. Голова его была опущена, глаза закрыты. Жалкая поза. Напротив висел включенный без звука телевизор. По нему шли новости, в которые я ненадолго залип. Что-то там было про Египет, войну, революцию…

Развернувшись, я открыл дверь, вышел на лестницу, потом притворил её, чтобы снаружи казалось, будто она заперта, и полетел вниз.

Зайдя в первую кафешку на центральной улице, я заказал кофе со сладкой булочкой, приговорил их и пошёл в туалет: чистить зубы, причёсываться и умываться. Из зеркала над раковиной на меня смотрело в высшей степени отвратительное существо с помятой рожей, краснющими глазами и гнездом на голове. Интересно, как на это смотрели люди?

Когда зубы стали чисты, причёска улеглась адекватную форму, а лицо, несмотря на всю вылитую на него ледяную воду, всё равно осталось опухшим, я вышел из кафе, достал телефон и принялся определять своё местоположение при помощи карт. Спустя минуту втыкания в экран, я определил, что нахожусь где-то в километре к северу от университета. Решил дойти пешком и проветриться.

Через полчаса я стоял под громадной оранжевой вывеской с логотипом университета, представлявшим собой причудливо скомпонованные буквы ХУИК с расшифровкой внизу: «Ханский государственный университет искусств и культуры». Странно, что в аббревиатуру на эмблеме, между «Х» и «У», не включили букву «Г», дабы сокращённое название не вызывало посторонних ассоциаций. Видимо, это был осознанный ход в пользу эпатажа и лучшей запоминаемости. Сколько шуток различной остроты, наверное, было сочинено местными учёными умами!

Я поднялся на нужный этаж, нашёл нужную аудиторию, постучался и вошёл. Внутри не было никого, кроме преподавателя. Она составляла в углу мольберты, а на столе у неё лежала стопка работ.

– Здравствуйте. По поводу экзамена…

– Здравствуйте, здравствуйте! А он полчаса назад кончился как раз, вы со-овсем чуть-чуть не вовремя, – ответила мне большая женщина лет пятидесяти.

– Это я знаю. Скажите, когда можно будет снова подойти?

– А никогда, молодой человек! Семеро одного не ждут, всё! Так что можете идти и дальше заниматься вашими более важными делами.

Сказано это было с намёком. Наверное, припухлость так и не спала с лица за полчаса прогулки.

– Как так-то? – только и сумел вымолвить я.

– А вот так! Вот так! – женщина повысила тон, – Как будто нам это надо, а они, понимаешь, ходят, когда захотят!

– И что мне делать-то теперь? Я за тыщу километров сюда пёрся, чтобы тупо обратно уехать?

– Видимо, да. Но ничего, будем ждать вас на следующий год. Или через два года: вы же мужчина, значит годик родину позащищаете. Можете, конечно, приходить завтра на живопись, но имейте в виду, что за рисунок вы уже получили ноль.

– Ясно. Спасибо, – буркнул я и вышел.

Спускаясь по лестнице, я думал: как можно было так бездарно спустить в унитаз своё будущее? В то же время брала злоба как на эту женщину, так и на ребят, пришедших на экзамен вовремя, да и вообще на весь университет. Злоба, негодование, стыд, страх, сожаление…

И тут позвонил Боря. Разумеется, я сбросил звонок. Но когда, спустившись вниз, я увидел его через окно, стоящего на улице и переминающегося с ноги на ногу, душа моя ушла в пятки. Хорошо хоть он меня не заметил, а я быстро скрылся: отвернулся к какому-то стенду и стал сверлить его глазами. Потом заметил справа открытую дверь приёмной комиссии и забежал туда.

– Здравствуйте! – сказала молодая женщина с волосами цвета угля.

– Добрый день.

Кроме меня из абитуриентов здесь был только тощий парень с браслетами на запястьях, значками на сумке и одетый в клетчатую рубашку. Он сидел за столом в центре и что-то заполнял.

– Вы документы подавать?

– Вроде того. Я на творческий экзамен опоздал и, наверное, пролетел.

– Что, совсем опоздали?

– Вообще не пришёл.