Текст книги "Объектно-ориентированная онтология: новая «теория всего»"

Грэм Харман
Объектно-ориентированная онтология: новая «теория всего»

Введение

Восьмого ноября 2016 года, в тот момент, когда написание этой книги близилось к своему завершению, американские избиратели выбрали погрязшего в скандалах бизнесмена и звезду реалити-шоу Дональда Джона Трампа своим новым президентом. Это удивительное событие случилось, несмотря на сотни противоречивых высказываний самого Трампа во время избирательной кампании, невзирая на многочисленные случаи, когда он эти высказывания категорически отрицал, и на публичные видеозаписи, говорящие об обратном. Действительно, итогом выборов стал шок совершенно небывалых масштабов, сразу же вызвавший невероятное количество реакций со стороны публичных интеллектуалов. Как всегда, одну из самых противоречивых позиций занял словенский философ Славой Жижек. Он продолжал настаивать на своем сделанном во время предвыборной кампании заявлении, что победа Клинтон попросту привела бы к установлению еще более мощной диктатуры неолиберальных посредственностей. Победа же амбициозного харизматика Трампа поможет, по крайней мере, вызвать к жизни новые и удивительные политические коалиции[1]1
  Slavoj Žižek. The Hillary Clinton Consensus Is Damaging Democracy. – Выходные сведения цитируемых изданий приведены в разделе «Литература» в конце книги.


[Закрыть]. Однако самой распространенной реакцией стали проклятия в адрес победы Трампа, символизирующей собой мир, в котором больше не осталось никакого уважения к истине. Изящную поддержку обвинению оказал «Оксфордский словарь английского языка», который в 2016 году канонизировал в качестве «слова года» «постправду». В словарном определении было записано, что это слово «обозначает обстоятельства, при которых объективные факты оказывают меньшее влияние на формирование общественного мнения, чем обращение к эмоциям и личным убеждениям»[2]2
  «Post-truth» dictionary entry. en.oxforddictionaries.com/definition/post-truth.


[Закрыть]. Здесь нельзя не увидеть намека на вполне конкретного новоявленного американского политика.

Если мы примем определение Оксфордского словаря, то лучшим лекарством от нашего предполагаемого состояния постправды должны были бы стать «объективные факты». Состояние постижения объективных фактов часто называют знанием, под которым обычно понимают признание истины людьми. Таким образом, знание обычно выступает в паре с истиной. В наше время золотым стандартом знания и истины обычно считаются научные открытия: некогда эта роль принадлежала церковным доктринам, а в будущем ее, вероятно, будут выполнять пока неведомые нам институции. Сказать, что мы сегодня живем в обществе, где господствует производство знания, – значит признать, что успех естественных наук и их технического применения является окончательным критерием того, что считается истиной, а значит, и возможным ключом к противодействию трамповскому «обращению к эмоциям и личным убеждениям». Исходя из подобной точки зрения, лишь знание может заставить демагога умолкнуть, как это представляется в старой левацкой максиме про «высказывание истины в лицо власти». Похожая точка зрения была транслирована за несколько месяцев до выборов астрофизиком Нилом Деграссом Тайсоном, опубликовавшим весьма спорный твит: «Земле нужна виртуальная страна #Рационалия, с Конституцией, состоящей из одной строчки: „Всякая политика должна основываться на весомости доказательств“»[3]3
  www.attn.com/stories/9613/neil-degrasse-tysons-latest-political-tweet-backfires.


[Закрыть]. Иными словами, если бы мы могли применить научный метод к политике, то мы, наконец, избавились бы от иррациональных конфликтов между людьми. И более того, мы, вероятно, добились бы такого же прогресса в политике, какого мы достигли в нашем познании материальной природы за четыре века с момента начала «научной революции».

Таким образом, истина и знание предлагаются в качестве противоядия релятивизму (раньше его приписывали левым, но теперь он чувствует себя как дома и у правых), который изобретает любые желаемые им «альтернативные факты», если прибегнуть к ставшей уже печально известной фразе трамповской советницы Келлиэнн Конуэй. Тем не менее почему-то не всегда ясно, где мы должны искать истину и знания, рекомендованные нам в качестве чудесного исцеления. Это особенно очевидно в таких областях, как искусство и архитектура, которые управляются изменяющимися вкусами, а не вычислительными формулами: данное различие, всегда работало на понижение ценности этих областей в глазах публики по сравнению с теми, что производят настоящее знание, такими как наука, инженерное дело или медицина. Также неясно, кто обладает политическим знанием, несмотря на призыв Тайсона к созданию политической организации, базирующейся на рациональных доказательствах. Трудно, к примеру, поверить, что действия необычайно успешных политиков, таких, например, как Авраам Линкольн или Мустафа Кемаль Ататюрк, могут быть низведены до списка шаблонных подсказок, легко повторяемых их последователями. Не всегда также ясно, где именно можно обнаружить научное знание. Во времена интеллектуальных смут научные теории регулярно ниспровергаются и заменяются новыми, а все усилия так называемых «структурных реалистов», утверждающих, что неизменное математическое ядро сохраняется в науке, невзирая на все революции, не выглядят слишком убедительными[4]4
  James Ladyman & Don Ross. Every Thing Must Go.


[Закрыть]. Непоколебимые истины одной исторической школы отвергаются в другой как буржуазные предрассудки. Инженерные фирмы с репутацией допускают ошибки в расчетах, обрекая на гибель в море сотни людей. На протяжении столетий приверженцы различных религий убивали друг друга миллионами, но также не стоит забывать и о том, что в жестокости с ними успели сравняться Сталин, Пол Пот и прочие атеисты. Противостоять эмоциям и мнениям при помощи истины и знаний было бы проще, если бы мы знали, где их можно раздобыть. И хотя Запад справедливо гордится своей научной традицией, уходящей в глубь веков, в Древнюю Грецию, величайшим интеллектуальным героем этого раннего времени, вероятно, был Сократ (469–399 годы до н. э.), утверждавший, что никакого знания не существует. Действительно, в диалогах Платона мы часто встречаем Сократа, откровенно заявляющего, что он никогда не был ничьим учителем и единственное, что он знает, – это то, что он ничего не знает. Даже знаменитое имя, данное Сократом своей профессии, philosophia, означает любовь к мудрости, а не обладание ею. Этот подход в корне отличается от математики и наук, претендующих на обретение мудрости, а не на простую любовь к ней, при том что данное различие игнорируется многими – как внутри самой дисциплины, так и вне ее, – теми, кто толкает философию пойти понятным путем науки.

Предмет лежащей перед вами в данный момент книги – объектно-ориентированная онтология (сокращается как ООО и произносится три раза «О»), относительно новая школа философии, которая верит Сократу на слово. На самом деле никто не обладает ни знанием, ни истиной, и, следовательно, они не могут служить защитой от разложения политики или чего бы то ни было еще. ООО полагает, что настоящая опасность для мысли исходит не от релятивизма, а от идеализма, и поэтому лучшее снадобье от того, что причиняет нам страдание, – это не пара «истина – знание» (которую мы в подробностях рассмотрим в главе 4), а реальность. Реальность – это скала, о которую всегда разбиваются наши многочисленные корабли, и в этом качестве ее нужно признать и почитать, какой бы трудноуловимой она ни была. Подобно военачальникам, полагающим, что ни один план сражения не выдержит первого же столкновения с врагом, философы, вместо того чтобы заниматься законодательным закреплением достоверных процедур преодоления мнений и эмоций, должны вспомнить о том, что никакая теория не переживет первого контакта с реальностью. Более того, поскольку реальность всегда радикально отличается от наших формулировок и никогда не является тем, с чем мы сталкиваемся непосредственно и «во плоти», наше приближение к ней должно быть непрямым. Это изъятие или удержание вещей из непосредственного доступа есть центральный принцип ООО. Обычное возражение на этот принцип заключается в жалобе, что он не оставляет нам ничего, кроме одних лишь бесполезных апофатических высказываний о непознаваемой реальности. Возражение это, однако, исходит из того, что существуют лишь две альтернативы: четкие прозаические истинностные высказывания с одной стороны и расплывчатые поэтические жестикуляции с другой. Напротив, я утверждаю, что большая часть познания происходит совсем не в этих двух формах, это становится очевидным из факта существования таких областей, как эстетика, метафора, дизайн, такой всеми порицаемой дисциплины, как риторика, а также самой философии. Как и все предметы из этого списка, философия имеет великую познавательную ценность, не будучи при этом формой знания. Во времена, подобные нашим, сразу же обращающимся к знаниям за лекарством от каждой болезни, философия становится потенциальной подрывной силой с совершенно иной программой человеческого развития, нежели та, что есть у наук. В то же время шарлатанам в политике, как и везде, лучше противостоять не притязаниями на истину, которой на самом деле нет ни у кого, а постоянным требованием смотреть в лицо реальности. То, как мы собираемся обнаружить этот разрыв между знаниями и реальностью, есть одна из главных проблем этой книги.

Едва известная публике еще десять лет назад, объектно-ориентированная онтология в последние годы стала одной из самых провоцирующих по своему влиянию на искусство и гуманитарные науки философских теорий. Жижек подверг ее критике за то, что предлагаемая ею модель не оставляет места человеческому субъекту. Большинство его последователей выступило против ООО единым фронтом[5]5
  Slavoj Žižek. Afterword: Objects, Objects Everywhere.


[Закрыть]. Французский философ Бруно Латур куда более охотно прибегал к заимствованиям из ООО. Он употребил фразу «объектно-ориентированная политика» в своей недавней большой книге о модусах существования[6]6
  Bruno Latour. An Enquiry Into Modes of Existence. P. 327, 337.


[Закрыть]. ООО даже была включена изданием ArtReview в рейтинг ста самых влиятельных сил в международном мире искусства[7]7
  artreview.com/power_100/graham_harman.


[Закрыть]. Но, по-видимому, самое значительное ее воздействие на настоящий момент испытала на себе архитектура, дисциплина, известная своей быстрой восприимчивостью к новым философским течениям. По меньшей мере два организатора важных архитектурных конференций публично объявили, что ООО начинает затмевать предшествующее влияние на архитектуру, оказанное такими выдающимися французскими постмодернистскими мыслителями, как Жак Деррида и Жиль Делёз[8]8
  Я слышал об этом от декана из Сиракузского университета Майкла Спикса в 2014 году и от Майкла Бенедикта из Техасского университета в 2016 году.


[Закрыть]. Одновременно Марк Фостер Гейдж, заместитель декана Архитектурной школы Йельского университета написал, что «причина, по которой ООО <…> интересует архитекторов, состоит в том, что она действует как противоядие не только от делёзианского предпочтения становления бытию. Если смотреть более широко, она вообще противоположна архитектуре, находящей обоснование не в своих собственных качествах, а в своих отношениях – в своем процессе, внутренней сложности и в контекстуальных взаимосвязях…»[9]9
  Mark Foster Gage. Counterpoint: A Hospice for Parametricism.


[Закрыть]. Харизма этой школы успела даже завладеть вниманием знаменитостей из других областей: певица Бьорк вступила в переписку с ООО-автором Тимоти Мортоном, а актер Бенедикт Камбербэтч внимал моей лекции в одном из частных лондонских домов в 2014 году[10]10
  Timothy Morton, Björk Guðmundsdóttir. This Huge Sunlit Abyss from the Future Right There Next To You.


[Закрыть].

Объектно-ориентированная онтология (также известная как «объектно-ориентированная философия») появилась где-то в конце 1990-х годов, хотя ориентировочно ее обширное влияние началось с первой конференции по этой теме, прошедшей в Технологическом институте Джорджии в Атланте в апреле 2010 года[11]11
  Строго говоря, я использовал термин «объектно-ориентированная философия» в своей собственной работе начиная с 1997 года и впервые представил его на суд публики в 1999 году в лекции под названием «Объектно-ориентированная философия», позднее опубликованной в моей книге «По направлению к спекулятивному реализму». В 2009 году Брайант ввел термин «объектно-ориентированная онтология» как часть общей терминологии, способной охватить не только мои собственные, но и иные объектно-ориентированные подходы. Следует отметить, что к этому моменту выражение «объектно-ориентированная онтология» уже было использовано философом Эденом Эвенсом в качестве заголовка статьи (в 2006 году). Однако в статье Эвенса речь шла о последствиях компьютерного программирования для философии, а не о том широком понимании философской онтологии, которое предполагается OOO-движением.


[Закрыть]. Наряду с моими книгами, самые выдающиеся ООО-работы были написаны Иеном Богостом («Единичные операции», «Чужая феноменология»), Тимоти Мортоном («Реалистическая магия», «Гиперобъекты»), а также Леви Р. Брайантом («Демократия объектов»), пока его мысль не приняла несколько иное направление. Как это всегда бывает с древними дисциплинами вроде философии, не все идеи ООО новы, но они используются в новых сочетаниях и применяются к предметам, которыми философы ранее пренебрегали. Некоторые из ее базовых принципов, к подробному рассмотрению которых мы перейдем в следующих главах, таковы: (1) Всем объектам должно быть уделено равное внимание, будь они человеческими, нечеловеческими, природными, культурными, реальными или вымышленными. (2) Объекты не тождественны своим свойствам, но находятся в напряженных с ними отношениях, именно эта напряженность отвечает за всякое происходящее в мире изменение. (3) Объекты бывают только двух видов: реальные объекты, которые существуют независимо от того, влияют ли они в данный момент на что-либо еще, и чувственные объекты, которые существуют только в отношениях к каким-либо реальным объектам. (4) Реальные объекты не могут быть связаны друг с другом напрямую, но лишь косвенно, через чувственный объект. (5) Свойства объектов опять-таки бывают двух видов: реальные и чувственные. (6) Эти два вида объектов и два вида качеств образуют четыре базовых сочетания, рассматриваемых ООО как начала времени и пространства, а также еще двух тесно с ними связанных терминов, известных как сущность и эйдос. (7) Наконец, ООО считает, что философия, как правило, куда теснее связана с эстетикой, чем с математикой или естествознанием. Хотя некоторые из перечисленных идей могут показаться сложными или даже неправдоподобными, я приложу все усилия, чтобы объяснить их как можно яснее. Я надеюсь, что те, кто прочитает эту книгу до конца, обнаружат, что их взгляду открылся новый замечательный интеллектуальный ландшафт.

ООО вызвала бурную реакцию – как позитивную, так и негативную – в таких областях, как афроамериканские исследования, археология, архитектура, хореография, дизайн, экология, образование, феминизм, история, теория литературы, теория медиа, музыка, политическая теория, психоанализ, социальная теория, теология, теория видеоигр и изобразительные искусства, не говоря уже о самой философии. Сейчас эта широта влияния может показаться привычной мелодией, поскольку многочисленные философские методы, основанные на континентальной (в основном франко-германской) философской традиции, успели основательно проникнуть в англоязычный мир за последние пятьдесят лет. Эти течения часто довольно неточно сваливались в одну общую кучу под названием «постмодернизм» или просто «теория», либо изобличались некоторыми интеллектуалами как всего лишь блестящее мошенничество. В этой связи на ум приходят такие имена, как Жак Лакан, Ролан Барт, Мишель Фуко, Жак Деррида, Люс Иригарей, Славой Жижек, Джудит Батлер, Мартин Хайдеггер и Бруно Латур, последние двое – мои личные любимчики в этой группе. Но если многие из этих течений утверждают, что реальность – это нечто «сконструированное» человеческим языком, властью или культурными практиками, то ООО есть философия последовательно реалистическая. Это означает, среди прочего, что она полагает независимое от человеческого сознания существование внешнего мира. Насколько бы скромно и здраво ни звучал этот тезис, он полностью идет вразрез с духом континентальной философии прошлого столетия и ведет в направлении, удивительно чуждом здравому смыслу.

Даже те читатели, кому ООО пока в новинку, могут быть знакомы с понятием объектно-ориентированных языков программирования, таких как С++ или Java. Чтобы устранить путаницу, я с самого начала должен буду сказать, что между двумя этими областями не существует никакой сущностной связи: ООО просто заимствовала словосочетание «объектно-ориентированная» из информатики и не была напрямую мотивирована достижениями в этой области. Вероятно, какой-нибудь знаток информационно-вычислительных процессов смог бы провести более детальное сравнение между объектно-ориентрованным программированием и ООО; пока в этом не было необходимости, поскольку ООО лишь заимствует фразу «объектно-ориентированная» из мира компьютеров, но не ищет вдохновения в подробностях его жизни. Тем не менее существуют некоторые важные черты, общие для словосочетания «объектно-ориентированная» и в компьютерах, и в философии. Программы, написанные на старых языках программирования, представляли собой систематические, холистические сущности, интегрированные всеми своими частями в единое целое, объектно-ориентированные же программы используют независимые программные «объекты», которые взаимодействуют с другими объектами, но при этом внутренняя информация каждого из них остается скрытой (или «инкапсулированной») для остальных. Обладая подобной независимостью своих частей, компьютерные программы больше не требуют написания с нуля, поскольку повсюду и для разных целей можно использовать уже написанные программные объекты, помещая их в новый контекст, но не изменяя их внутренней структуры; иными словами, вместо того чтобы каждый раз создавать новую программу, можно соединять отдельные программные объекты, формируя из них новые наборы под новые задачи – перестраивая их в различных сочетаниях под новые виды использования. Я хотел бы подчеркнуть, что эти объекты непроницаемы не только для пользователя, но и друг для друга, по той важной причине, что данная идея чужда истории западной философии. На протяжении столетий целый ряд мыслителей предполагал, что реальность вещей в конечном счете для нас непознаваема: «вещи-в-себе» у Канта, «бытие» у Хайдеггера и «Реальное» у Лакана – вот лишь три примера данной тенденции в интеллектуальной истории. Что отличает ООО от этих течений мысли – но сближает ее с объектно-ориентированным программированием – это идея, что объекты никогда не имеют полного контакта друг с другом, они взаимно соприкасаются не больше, чем с человеческим сознанием. Это ключевой момент, упускаемый большинством из тех, кто обвиняет ООО в отсутствии оригинальности. Приверженность ООО взаимной темноте объектов – вот, что позволяет ей противостоять некоторым модным холистическим философиям нашего времени, утверждающим, что все определяется исключительно своими отношениями и что мир есть не более чем тотальная система этих отношений. В пику подобным теориям ООО защищает идею, что объекты – реальные, вымышленные, естественные, искусственные, человеческие либо нечеловеческие – автономны относительно друг друга и вступают в отношения лишь по особым случаям, которые нужно объяснять, а не принимать как должное. Технический способ выразить данный тезис – это сказать, что все объекты взаимно «изъяты», скрыты друг от друга, – термин, заимствованный у Хайдеггера (1889–1976)[12]12
  Martin Heidegger. Being and Time. Рус. пер.: Хайдеггер М. Бытие и время.


[Закрыть]. В противоположность установкам здравого смысла, объекты не могут вступать друг с другом в прямой контакт, но нуждаются в третьем термине или медиаторе для того, чтобы такой контакт все же произошел.

Обсудив «объектно-ориентированную» часть ООО, обратимся теперь к третьей О в ее имени, означающей онтологию. Здесь прежнее отношение заимствования переворачивается: если философия заимствовала фразу «объектно-ориентированная» из информатики, то последняя заимствовала термин «онтология» из философии. В философии термины «онтология» и «метафизика» настолько близки, что некоторые (включая и автора этой книги) предпочитают использовать их как синонимы. Оба они обозначают ту часть философии, что занята изучением устройства реальности как таковой, а не специфическими областями, которыми занимаются этика, политическая философия или философия искусства. Общепринятая история слова «метафизика» гласит, что оно было введено в оборот античными редакторами работ Аристотеля (384–322 годы до н. э.). Аристотель был одним из корифеев-основателей естествознания не в меньшей степени, чем философии, и его «Физика» дает нам детальное описание функционирования природы. Наряду с «Физикой» Аристотель написал еще одну работу по философским проблемам, лежащим вне или же за пределами вопросов природы: например, как отдельные вещи (или «субстанции») поддерживают свои меняющиеся качества (или «акциденции»), а также о роли Бога в устройстве космоса. Говорят, что его редакторы, не будучи уверены в том, какое дать название этим трудным сочинениям, просто поместили их в собрании текстов «после „Физики“», именно поэтому они стали известны как «Метафизика», или сочинения после «Физики». Но в древнегреческом языке предлог «мета» также может означать «по ту сторону», и поэтому метафизика повсеместно стала пониматься как дисциплина, выходящая «по ту сторону» физического мира. В континентальной традиции после Хайдеггера и Деррида (1930–2004) термин «метафизика» употребляется в резко негативном смысле, когда есть необходимость обвинить оппонента в том, что он исповедует философию того наивного типа, который, по мнению этих мыслителей, был характерен для Запада еще со времен Платона. Что касается онтологии, то, хотя некоторые философы и тратят значительное количество своей энергии на интерпретацию смысла греческих слов ontos и logos, нам достаточно будет сказать, что онтология означает нечто вроде «исследования бытия». Исходя из этого, мы можем сказать, что онтология появилась довольно рано в греческой философии и еще раньше – в Индии. Тем не менее само слово «онтология» не было явным образом введено в оборот вплоть до 1613 года, что, по меркам такой медленно движущейся сферы деятельности, как философия, – практически вчера. По сравнению с «метафизикой», «онтология» считается куда более уважаемым термином, более строгим и менее нагруженным историческим или мистическим багажом. Но в данной книге, как и в других моих текстах, я не стану следовать традиции уничижительного употребления «метафизики», так как не вижу достаточных причин разрушать заслуженный термин из арсенала классической философии. Поэтому, по сути дела, я буду использовать метафизику и онтологию как синонимы, позволяющие избежать повторяемости и дающие тем самым нам в руки важный стилистический ресурс, чтобы чересчур быстро не утомлять читателя.

К тому моменту, когда вы закончите чтение этой книги, я надеюсь, что смогу разъяснить базовые концепты ООО настолько ясно, насколько это возможно, и передать свои доводы в пользу вдохновения от данного стиля философствования. Модель, которая у меня была в голове при написании данной книги, – это «Введение в психоанализ», лекции, прочитанные Фрейдом перед широкой венской публикой во время Первой мировой войны. Кто бы что ни думал о психологических теориях Фрейда, он – бесспорный мастер буквального изложения трудных идей и заслуживает равнения на себя хотя бы в этом отношении. Фрейд в своей прекрасно выверенной вводной книге начинает с объяснения оговорок, переходит к толкованию сновидений, а затем уже продолжает теорией неврозов. Мой метод в этой книге будет похожим: мы начнем с простейших аспектов ООО, а затем перейдем к более сложным деталям.

Глава 1 («Новая теория всего») вводит понятие объектов, которые, согласно ООО, бывают двух типов: реальные и чувственные. Я также собираюсь выяснить, что, по мнению ООО, пошло не так в современной философии со времен Рене Декарта (1596–1650) и особенно Канта (1724–1804), хотя в некотором отношении Кант выступает для ООО важным предшественником.

Глава 2 («Эстетика – корень всякой философии») объясняет, почему у философии гораздо меньше, чем обычно принято считать, общего с наукой и гораздо больше – с искусствами. Здесь мы касаемся ключевой когнитивной роли метафоры, которую я полагаю для философии более важной, чем дискурсивные пропозициональные высказывания, такие как «кот сидит на коврике», «золото – желтый металл» или «вода закипает при ста градусах по Цельсию», так часто заимствуемые философами в качестве моделей для своих теорий.

Глава 3 («Общество и политика») рассматривает вытекающие из ООО следствия для этих областей. Предлагается некоторое объяснение акторно-сетевой теории Латура, поскольку ООО серьезно отличается от этой влиятельной школы в вопросах социальной теории, соглашаясь с ней при этом во многих ее открытиях, касающихся политики[13]13
  Graham Harman. Immaterialism: Objects and Social Theory, а также Bruno Latour: Reassembling the Political. Рус. пер.: Харман Г. Имматериализм.


[Закрыть]. В социальной теории ООО больше интересуется внутренней природой вещей, чем их действиями. Она утверждает, что число происходящих с объектом важных событий ограничивается примерно полудюжиной, к тому моменту как он достигает расцвета, созревает, входит в стадию упадка и гибели. В политике ООО избегает существующей с момента Французской революции поляризации политического дискурса на левое и правое. Вместо этого она сосредотачивается на различии между политикой истины и политикой власти, каждая из которых нуждается в замещении. Также ООО следует открытию акторно-сетевой теории, состоящему в том, что нечеловеческие сущности играют важнейшую роль в деле стабилизации политики у людей.

В Главе 4 («Непрямые отношения») я показываю, почему взаимодействие между объектами, кажущееся одной из наиболее очевидных вещей повседневного мира, куда парадоксальнее, чем кажется на первый взгляд. Существует давняя, однако частично забытая традиция серьезного отношения к данной проблеме: сначала среди арабских и европейских окказионалистов Средневековья и раннего Нового времени, а позже у Канта и важного шотландского философа Дэвида Юма (1711–1776). Я предполагаю, что все эти знаменитые фигуры опираются на одинаково неверные предположения о действиях причинности. Этот тезис подталкивает нас к более широкому обсуждению четверичной структуры объектов, служащей одной из методологических опор ООО. Там же я задаюсь вопросом о том, что останется от знания после отказа ООО от буквализма и прямого доступа к реальности. Поскольку во второй главе я уже утверждал, что философия имеет больше общего с искусствами, чем с науками, то могут последовать недовольные возражения (и уже последовали), что ООО «эстетизирует» философию, тем самым поддерживая у нас скептический настрой по отношению к возможности любого настоящего знания. Однако мы увидим, что ООО просто отвергает идею знания как непосредственного присутствия самой реальности и совсем не пренебрегает знанием per se.

В Главе 5 («Объектно-ориентированная онтология и ее соперники») я попытаюсь далее прояснить природу ООО, проведя различие между ее подходом к объектам и взглядами двух, вероятно, наиболее влиятельных французских мыслителей последних пятидесяти лет: Деррида и Фуко. Никто из них не выказал объектам того почтения, которого требует сама ООО.

Глава 6 («Различные подходы к объектно-ориентированной онтологии») обсуждает ключевых авторов, работающих в настоящий момент с ООО: Иена Богоста, Леви Р. Брайанта и Тимоти Мортона. Также в ней обсуждаются двое попутчиков. Они стоят рядом с ООО, но не полностью принимают ее предпосылки или методы: Джейн Беннетт и Тристан Гарсиа[14]14
  Jane Bennett. Vibrant Matter; Tristan Garcia. Form and Object. Рус. пер.: Беннетт Дж. Пульсирующая материя.


[Закрыть]. Наконец, я вкратце рассмотрю работу некоторых молодых архитекторов и теоретиков архитектуры, убедительно рассуждавших о роли ООО в своей дисциплине: Марка Фостера Гейджа, Эрика Геною, Дэвида Руя и Тома Вискомба[15]15
  Mark Foster Gage. Counterpoint: A Hospice for Parametricism; Erik Ghenoiu. The World Is Not Enough; David Ruy. Returning to (Strange) Objects; Tom Wiscombe. Discreteness, or Towards a Flat Ontology of Architecture.


[Закрыть].

Глава 7 («Объектно-ориентированная онтология: общий обзор») завершается подведением итогов и формулировкой направляющих принципов движения.

При написании этой книги я руководствовался двумя главными целями. Во-первых, каждый читатель, планирующий дочитать ее до конца, должен будет понять ООО так же, как и любой другой, за исключением нескольких опытных ветеранов. Во-вторых, чтение этой книги должно быть как можно более приятным. Я уже давно считаю, что раз уж существует так много книг, которые можно прочитать, и так много всего, что можно сделать, помимо чтения книг, то задача сделать это занятие интереснее всех прочих вариантов всегда лежит на авторе. Я бы сгорел со стыда, если бы гостям на моей домашней вечеринке было скучно, не говоря уже о тысячах моих читателей, добросовестно потративших на эту книгу время и деньги.

В заключение я бы хотел поблагодарить Ананду Пеллерин и Томаса Пенна из издательства «Пингвин», совместно уговоривших меня написать эту книжку. Джейн Бердселл, также из «Пингвина», выловила дюжины ошибок, которые, как я, к своему ужасу, обнаружил, все еще скрывались в рукописи моего текста, и сделала немало стилистических исправлений. Решая, как структурировать свои главы, я позаимствовал немало хорошего из некоторых книг, уже опубликованных в серии Pelican Introductions, в том числе (но не только) из «Эволюции человека» Робина Данбара и «Как устроена экономика» Ха Джун Чхана. Весьма наглядные диаграммы были придуманы почетным профессором Портлендского государственного университета Майклом Флауэром, уже помогавшим мне с ними в прошлом.