Текст книги "Синдром Герострата"

Григорий Неделько
Синдром Герострата

Если вам скажут, что вы ненормальны, – не верьте.

Если вы скажете другому, что он ненормален, – вам не поверят.

Потому что ненормально абсолютно всё общество.

(Из «Справочника начинающего мада». Редакция 19-я, дополненная)

I

Ален Колт взяла стакан, налила минеральной воды и выпила таблетку; головная боль не прошла, однако некоторое облегчение это принесло. Затем она посмотрелась в зеркало в ванной, поправила причёску и отправилась на интервью.

Ален работала в «Инспектинг систем». Видимо, чтобы оправдать своё название, компания требовала абсолютной чёткости и ясности не только от проверяемых, но и от работников. Ален, как и всех её коллег, ужасно выматывали постоянные тесты, от самых простых до наисложнейших, которые проводила «Инспектинг систем»: тест на словесную правдивость, тест на письменно-печатную правдивость, тест на лимитированный уровень эмоций, тест на отношение к тестам… Эти проверки могли принять любую форму, быть и устными, предстать и в виде бумаг, которые необходимо заполнить. В качестве платы за подобное беспокойство – высокое финансовое довольствие, частые и длительные отпуска, всепокрывающая страховка… но и усталость, недосыпание, стресс.

Вообще-то «Инспектинг систем» не обращала внимания на беспокойство сотрудников, и компанию несложно понять: она существовала в мире, давно переоборудованном под техническую доминанту учёных умов. Компьютеры на работе, роботы дома, электроника в магазинах и на прилавках – техника повсюду. От такого недолго и спятить, ведь перенасыщение информацией ещё ни для кого не проходило бесследно.

Однако общество, получив превосходство в виде научного прогрессорства, научилось контролировать и сбивать постоянно нарастающее давление механизмов (тут ничего страшного и безумного, обычный школьный термин). Построили Купол Защиты, раздали жителям портативные защитники, вшили миниатюризированные разновидности последних в одежду – и на этом успокоились. Но, хотя теоретически проблема была решена, оставались сложности и неясности. К сложностям относились, например, столь необходимые с утра и вечером обезболивающие таблетки, а неясности – это, в первую очередь, мады.

У представителя этой малочисленной, по сравнению с нормалами, группы Ален и предстояло взять интервью. Взять, зафиксировав на камеру и в электронный блокнот, и передать боссу – для ознакомления и демонстрации в телерадиоэфире. Мадам давно не уделялось повышенного внимания, но этот сумел-таки заинтересовать нормалов, причём на высочайших руководящих постах; уже такого факта довольно, чтобы отправить молодую, инициативную и потому не слишком опытную журналистку на потенциально опасное задание.

– Я к вам, – представившись, коротко сказала Ален и показала электронный пропуск.

– Хорошо, – кивнув, отреагировала администратор.

Нажала кнопку на пульте, вмонтированном в стойку, и железная перегородка, мешавшая пройти, въехала в стену. Ален миновала полукруглый, со спрямлёнными краями, эрзац-деревянный стол, уставленный стационарными смартфонами и горшками с домашними растениями. Когда ладная фигурка темноволосой, короткостриженой молодой женщины скрылась за поворотом, администратор вновь коснулась сенсокнопки, возвращая заграждение на место.

Сначала – в пневмолифт; потом попетлять коридорами, и наконец показалась нужная дверь. Ален поздоровалась в настенный переговорник, назвала своё имя.

– Входите, – донёсся мужской голос.

Внутри кабинета было богато, но пусто – стандартный облик рабочего места шишки из контролирующих. Конкретно этот, Константин Крамер, плотный, низкорослый человек в очках, контролировал мадов, не подпадавших под юрисдикцию других контор.

– Как вам известно, – взял Константин слово, когда Ален присела в любезно предложенное кресло и отказалась от кофе, – мады – наш большой заработок и проблема не меньшего масштаба. Разрешите короткую водную. – Он откашлялся в кулак и заговорил:

– Полтора века назад на Земле не существовало мадов, вернее, разгуливали по планете личности, которые в будущем могли бы ими стать. Мад, от английского “mad”, – это любой человек, у которого психические отклонения от нормы переродились в новую модель поведения, относительно безопасную для окружающих, но вызывающую нервную напряжённость своей необычностью. Среди мадов нередко попадаются крайне одарённые личности; есть и мады-бездари, так же как мады-убийцы и мады-лекари, мады-проповедники и мады-ученики. Всего подгрупп, насколько вам известно, более сотни. Появление мадов связано с возрастающим даже не в алгебраической – геометрической прогрессии уровнем цивилизации. Всё просто: чем выше ступень развития, тем заметнее отклонения от предшествующей нормы.

Но мы научились в той или иной степени подчинять мадов себе, управлять ими, ставить их способности – созидающие и разрушительные – на благо общественного механизма. Тем не менее, три недели назад мы столкнулись с… – Константин подобрал слова, – вопиющим несоответствием нормам, в том числе по сравнению с привычными для нашей конторы. Для менее осведомлённых «Инспектинг систем» – компания по разработке и внедрению полуэмпатического оборудования; на самом же деле, в нашу задачу входит контроль над мадами. Впрочем, не только над ними – над любыми выпадениями из обоймы. Так вот, наша многоопытная, отмечающая в этом году тридцатилетний юбилей «компания» ранее не сталкивалась с похожими случаями. Скажу точнее, – начиная немного волноваться и вытирая выступивший на лбу пот платком, продолжал Крамер, – не находилось пока случая, что встанет в ряд с имеющимся…

Удивлённая – такое она слышала впервые, – Ален подалась вперёд, облокотившись на стол.

– Мады, – говорил Константин Крамер, суетясь возле раздвинутого в половину стены голоэкрана и настраивая его, – эти дети «обезумевшего» гражданского общества, всегда оказывались либо на шаг впереди, либо на шаг позади. Они мешали, и им создавали помехи. Но без них, как показали исследования и опыты, нормальное функционирование общественной машины – по крайней мере, в том виде, в котором мы её знаем, – невозможно. Мады вносят раздор, но они же уравновешивают порядок и беспорядок. Мады грабят и воруют – но им предначертано судьбой и делать множество виднейших научных открытий. Это странно, это непонятно, это сбивает с толку… и, тем не менее, это так…

Действительно, Ален, что и говорить, была ошарашена.

– Раньше данная информация находилась под запретом, – сказал Крамер, – но, учитывая случай, о котором пойдёт речь, вышел приказ обнародовать факты. А случай, как я упоминал, примечательнее некуда. Впрочем, лучше наглядно покажу.

Замолкнув, Константин сел в кресло, взял мини-пульт и, щёлкнув кнопкой, включил внушительный экран с объёмным изображением.

II

На мониторе появилось изображение: сидящий в кресле, полубоком, нога на ногу бородатый мужчина средней комплекции в простой рубахе – и напротив него, в таком же кресле, беловолосая журналистка с короткой стрижкой, держащая в руке микрофон-студию.

– Не понимаю, – сказала Ален, – с ним ведь уже разговаривали. Разве повторная беседа что-нибудь изменит?

– Тс-с, – прошептал Крамер. – Слушайте.

К тому моменту когда закончился их короткий диалог, разговор между журналисткой и мужчиной только начинался; Ален, обращавшаяся к Крамеру, пропустила вступительную часть, но, судя по тому, что координатор не обратил на это внимания, ничего интересного там не было.

– Как вас зовут? – поинтересовалась беловолосая журналистка приглушённым, хрипловатым голосом.

– Леонард, – звучно ответил мужчина. – Это вы с лёгкостью прочтёте в моём досье – зачем лишний раз повторяться?

– Правила требуют, – просто объяснила интервьюерша.

– Ну конечно, правила… – недовольно повторил интервьюируемый.

– Тогда позвольте следующий вопрос: сколько вам полных лет?

– А как считать – по-нашему или по-вашему?

– И так, и так.

– Ну что ж, мне тридцать семь лет, если считать меня обычным мужчиной, пусть и слегка потрёпанным, – и четыреста шестьдесят три года по мадовому «летоисчислению».

Журналистка помолчала, затем произнесла:

– Простите, вы не спутали цифры?

Мужчина зычно рассмеялся.

– Нет, не спутал. И да, я делюсь с вами чистой правдой.

– Но это… не то что маловероятно – невозможно! Сколько в вас подселено сущностей?

– Вместе с моей – девятнадцать.

– Почему вы сказали «вместе с моей»?

– Потому что я не полагаю своё сознание основным и, более того, доминирующим. Вы не мад – вам сложно понять.

– Да уж… Девятнадцать сущностей. Невероятно! Как же вы терпите ментальное воздействие подобной силы?

– Наверное, дело в том, что первые десять сущностей проникли в меня, когда я был ещё ребёнком.

– Сколько вам тогда исполнилось?

– Лет пять, а может, года три или четыре. Я плохо помню тот возраст, однако момент «взросления», как называют его учёные, запечатлелся в моей памяти надолго.

– Опишете его?

– Легко. И в двух словах: жутко тесно.

– Да, мне приходилось слышать от обращённых мадов нечто вроде этого.

– Вряд ли мы с вами говорим об одном и том же. В моём случае подселение стало ураганом, сметавшим всё на своём пути в моей голове, – все мысли, чувства, факты и обстоятельства. Как будто сознание разлетелось на части, да так и не собралось. Слава богу, я был столь мал, что очень, очень плохо запомнил происходящее – лишь чрезвычайно яркие ощущения. А после ощущал всё как само собой разумеющееся.

– Запомнили от начала до конца?

– Ну, кульминацию точно!

Он снова рассмеялся.

Журналистка замялась – она определённо оказалась не готова к тому, что интервью получится не столько фантастическим по содержанию, сколько нереальным по самой своей сути. Понять человека, у которого в голове девятнадцать сознаний… который в детстве натворил что-то, из-за чего уже в три-четыре года оказался приговорён, вернее, обращён. И всю свою жизнь он, выражаясь на слэнге мадов, «рос вниз», а теперь… Да, что с ним теперь? Его рост остановился? Или двинулся в обратную сторону? Или случилось что-нибудь ещё более экстраординарное?

Она задала соответствующий вопрос.

– Я расскажу вам наедине, – последовал ответ.

– К сожалению, это неосуществимо, – огорчила журналистка. – Мне выделили всего тридцать минут, и за дверью ждёт охрана.

– Не волнуйтесь, я не причиню вам зла. Но делиться с другими тем, что сообщу, не хотел бы. Нет, не так: это крайне преждевременно.

– Почему?

– Сейчас вы всё узнаете…

Вдруг раздался щелчок, изображение резко дёрнулось, превратилось опять в чёрное полотно, на котором проявилось в начале сеанса, и далее экран не показал ни кадра.

Крамер встал, выключил проектор.

– И мы совершенно не представляем, что произошло.

– Но интервью прошло успешно? – спросила Ален. – Журналистка не пострадала? Мне, извините за прямоту, не улыбается…

– О, не беспокойтесь на этот счёт: с Жюли ничего не случилось. Она предоставила в наше полное распоряжение запись, которую мы только что посмотрели, однако наотрез отказывается рассказывать, что сообщил ей в приватной беседе Леонард Вейн. Если таковая беседа имела место, конечно, и если в планы Вейна вообще входило что-либо сообщать…

– А что стряслось с камерой?

– Кто знает… Когда Жюли вышла, в её руках уже не было студии-микрофона.

– Осталась у Вейна?

– Тоже нет: его комнату осмотрели, самого Леонарда обыскали.

– Весьма загадочно.

– Более чем. И по-настоящему странное я приберёг напоследок.

Ален подобралась, ощутив неожиданный укол адреналина. Крамер подтвердил её волнение:

– Никто не входит к нашему другу маду и не выходит от него, пока не получит разрешения.

«Инспектор» раскрыла рот от удивления.

– То есть? Я не совсем поняла.

– И никто не понял! – нервно улыбаясь, отвечал Константин. – В общем, если вы разберётесь в ситуации, а главное, сумеете донести сведения до меня, это не останется без внимания. И поверьте, награда будет высока.

Ален в сомнении поджала губы. Полминуты она размышляла, что ответить, а затем осторожно проговорила:

– Разумеется, я попытаюсь. Но, учитывая сложность и специфичность дела, ничего не могу обещать.

– На сей раз мы не требуем от вас стопроцентной исполнительности. И берём на себя ответственность за всё, что может с вами случиться.

– Хорошо, тогда я, пожалуй, начну с того, что поговорю с Жюли.

– Как пожелаете. Я скину её адрес вам на смартфон.

Ален кивнула и внезапно поняла предпоследнюю фразу собеседника.

– Погодите-погодите, – поспешила она. – Что значит «вы берёте на себя ответственность»? Получается, были и предыдущие посетители и с ними случилась некая непоправимая вещь?

Крамер отвёл глаза в сторону.

– Я не хотел говорить, чтобы не пугать вас… Но и утаивать права не имею… В общем, до Жюли у Крамера было ещё двое посетителей. Первой приходила женщина, не такая симпатичная, как Жюли или вы; ей мало что удалось узнать. Потом мы послали мужчину, и… кхм… ну, словом, он не вернулся.

Холодок пробежал по спине, казалось бы, ко всему приготовившейся Ален.

– Леонард что, избил его? Или убил?

Константин вздохнул и пожал плечами.

– Никому не известно, – только и проронил он. – Этот человек исчез, и больше его не видели. Отчасти, наверное, и поэтому с нашим приятелем обращаются очень и очень любезно… но вам предлагается выяснить всё до конца.

«Ценой собственной жизни?» – саркастически подумала Алена, но вслух, конечно, этого не произнесла.

– Я поняла. Спасибо.

Крамер вытер немного взмокшую руку платком, убрал его обратно в карман, протянул ладонь.

– Удачи, госпожа Колт.

Ален хмыкнула про себя: да уж, удачи… Она ей, наверное, совсем не помешает.

«Инспектор» пожала руку контроллёру, и на этом они расстались.

III

Вход в дом, где обитала Жюли, перегораживал чей-то старый, местами погрызанный ржавчиной ретро-автомобиль. «Чёрный» ход, обязательный во всех зданиях новой формации, был заперт на электронный замок; больше того, рядом с помигивающим красным светом механизмом, выпирающим из металлической двери, висела записка – «Пользуйтесь главным входом». И на этом конец – ни объяснений, ни каких-либо ещё слов.

Вечер ещё не распростёрся над достаточно старым 27-м районом и конкретно этим домом, немного выбивающимся из общей стилистики прошлых лет, однако в воздухе уже похоладало, машины включили фары, развешанные на столбах радио принялись передавать предупреждающие сигналы, а рекламные мониторы, помимо собственно рекламы, – ролики-предостережения.

Ален припарковалась на углу пятидесятиэтажного строения, в обход ужесточившихся правил парковки, поскольку специально отведённые места перед домом и позади него занимало пёстрое разнообразие граунд– и гравимобилей. Выпишут штраф? Ну и чёрт с ним! Не впервой. Сами, в конце концов, виноваты: нужно думать, прежде чем принимать очередной закон, тем более такой противоречивый. Центр-Сити – масштабнейший мегаполис; конечно, здесь есть и надземные, и подземные, и даже пара воздушных парковок, но, куда деть средства передвижения наименее богатым гражданам или не успевшим зарезервировать место на стоянке, правительство не подумало.

Оно вообще не имело обыкновения думать.

Требуется расширение прав народонаселения? Пожалуйста! Однако получите вдогонку и возросшую преступность.

Мало техники? Держите! И изнывайте от её излучения.

Повысить работоспособность? Не проблема! Таблетки и капсулы помогут вашему ментальному здоровью – и посадят физическое.

И так далее, и так далее, и так далее…

По работе Ален успела побывать в полудюжине городов, от самых мелких до самых крупных, и у неё всё чётче складывалось впечатление, что чем значительнее площадь населённого пункта и важнее поставленная перед его руководством задача, тем оглушительнее, выражаясь простым языком, её сольют.

Ален миновала затенённый подъезд с плохо настроенными электронными лампочками, под это то ли нервное, то ли бодрое помигивание вошла в подъезд, не оснащённый активно «пропагандировавшейся» в последнее время защитой, и прошла к плохо выглядевшему гравилифту.

«Такое ощущение, здесь всё неважно выглядит», – подумала журналистка и разве что не фыркнула: ей было жаль людей, вынужденных тут жить, и она с удовольствием дала бы пинка тому, кто занимается благоустройством Центр-Сити. Только, увы, подобное ей не под силу…

Погромыхивая, приехала и открылась кабина лифта; Ален выпустила пассажиров – аккуратно, но бедно одетых мать с сыном, – зашла внутрь, сказала «Пятый этаж» и облокотилась на стену возле голозеркала. Полетела вверх кабина, потрясываемая перегрузками, которые она явно побарывала с трудом. Путешествие длилось пять секунд: секунда на этаж; плюс по секунде в нижней и верхней точках, когда дверцы молниеносно расходятся в стороны.

Ален вышла наружу, огляделась, нашла нужную дверь; подошла и, увидев на стене сенсокнопку с защитой, сделала как положено – приложила палец и назвала себя. В квартире, естественно, раздался негромкий сигнал вызова, что не услышишь из-за звукоизоляции, заговорил голос Ален. Ну а далее хозяйка, узнав, что к ней пришли, сделает одно из двух: либо откроет дверь, либо оставит запертой.

Случилось же третье.

– Кто? – донёсся усталый женский голос.

– Госпожа Жюли Рочек? – вежливо поинтересовалась Ален.

– Что вам надо? – отнюдь не так благожелательно раздалось в ответ.

– Я журналистка из «Инспектинг систем»… – начала объяснять Ален, но её перебили:

– Знаю их. И что? Я заплатила за квартиру.

– Нет-нет, я не из отдела «Общественного порицания». Наоборот, в мою задачу входит поведать о вас миру лишь хорошее.

«И крайне любопытное», – про себя, по вполне понятной причине, добавила Ален.

– С чего вдруг? – выразила недоверие Жюли.

– Вами заинтересовалось координаторское руководство. Нет-нет, не волнуйтесь, – поспешила заверить «инспектор», – они тоже не желают вам зла.

Тишина: наверное, Жюли отключила переговорник. Ален собиралась повторить свою фразу, когда голос владелицы квартиры зазвучал вновь, саркастический, если не сказать язвительный:

– Потому-то они и послали меня туда?

– Туда? – аккуратно уточнила Ален.

– Не прикидывайтесь: я сразу поняла, зачем вы пришли. Поговорить о Лео, верно?

– Вы называете Леонарда…

– Да, я так его называю! – на повышенных тонах откликнулась Жюли. – А что? Мне и это запретят?!

– Вам никто ничего…

– Ну конечно! – со злостью. – Сначала угрожают, заставляя молчать обо всём, а едва понадобилось – растрепи каждую деталь, будь любезна. Сами-то не определились?

– Госпожа Рочек, вас кто-то о чём-то просил?

Снова тишина. Затем еле «ощутимый» щелчок электронного замка, и дверь, складываясь, открыла пыльный тёмный коридор. Под бросающей неверный белый свет энергоёмкой лампочкой, на фоне старомодной галошницы, опираясь одной рукой на косяк, а другой – на стильную, витиеватую трость, стояла женщина. Каре из волос, крашенных в светлый, чуть ли не ядовито-жёлтый цвет; потрёпанная рубашка с засученными рукавами; на одежде – следы воды: видимо, по привычке или из необходимости мыла посуду, а может, стирала. На лице у Жюли отображалась всего одна эмоция: гнев.

– Вот что я вам скажу, – почти прорычала она. – Эти могут думать что хотят, просиживая штаны наверху, и заниматься любыми непотребствами – мне плевать. Мне плевать и на пенсию, точно у бомжихи, а ведь, представьте, всего два с чем-то месяца назад я была преуспевающей журналисткой: хорошо одевалась, многое умела и многого достигла… Да вот как вы!

Ален внимательно слушала, не перебивая и не вытаскивая цифрового диктофона, чтобы случайно не перебить женщину. Она разделяла эмоции Жюли, хотя и не до конца понимала, что именно с той произошло.

– Мне плевать и на это, и на бесконечные проверки, и на упраздение моих привилегий, заработанных потом, кровью, талантом и временем. Плевать! Но одно запомните и передайте своим…

– Они не мои, – решилась-таки вставить Ален.

– Большая разница! – отмахнулась Жюли. – В общем, знайте: Лео здесь ни при чём. Если бы не он, у меня бы даже этой трости не осталось. А ваше правительство – изверги и душегубы!..

Ален опасливо оглянулась: раскольные речи нынче дорого стоили, несмотря на внушаемую отовсюду гипердемократию.

– Тише, тише… – попыталась она урезонить разошедшуюся Жюли.

Но та только хмыкнула и, не попрощавшись, коснулась стены в том месте, где располагался контроллер запирающего механизма. Складывающаяся гармошкой дверь вернулась в исходное положение. Ален опять находилась наедине с беззвучным пустым коридором.

М-да… События определённо развивались странным и непривычным образом; над этим стоило подумать, однако время приказывало спешить – у неё ещё «назначена» сверхважная встреча с Леонардом. Придётся обмозговывать ситуацию по дороге.

IV

…Апартаменты Леонарда Вейна располагались на десятом этаже Сторожевого Комплекса, который центряне предпочитали называть по-простому – Сторожкой. Этот легкомысленный вариант ничуть не отражал реальной сути строения; Сторожевой Комплекс – сеть зданий, включающих исследовательские лаборатории, научные центры, полицейские сектора и апартаменты для мадов.

Номинально мады считались гражданами Нью-Госа, однако на деле оказывались не только вне закона, но также и за пределами территорий незаконников. Мады служили сами себе – подобным образом распорядилась судьба, и ничего не поделаешь. То, что раньше принимали за психическое расстройство, позволяло мадам выживать в активно расширяющемся и усложняющемся государстве, невзирая на сложности, создаваемые их «сверхспособностями», а точнее, благодаря им. Кто-то из анормальных чувствовал эмоции, кто-то слышал голоса, другие предсказывали будущее, а иные умели руководить предметами и людьми.

Вначале мады жили внутри страны и свободно взаимодействовали с остальными людьми. Необычный человек мог появиться и в деревне, и в селе, и в мегаполисе. Поначалу они не создавали проблем, даже не привлекали внимания, однако затем руководящие органы решили, что чрезмерная свобода способна навредить людям. Парадоксальный взгляд на вещи, но не на парадоксах ли, если верить жившему века назад мыслителю, построена наша Земля? Именно из боязни парадокса, почитаемого источником исключительно отрицательных явлений, и началось возведение Сторожевого Комплекса.

Сперва мадов принудительно отправляли туда на вольное поселение. Там они – под охраной и надзором, естественно, – занимались обыденными делами: работали (в основном дворниками, садовниками, уборщиками и ассистентами нормалов), получали зарплату, тратили её в лавках, отдыхали, смотрели телевизор. Учитывая психическую особенность мадов, то есть сбоящее или множественное сознание, они адекватно воспринимали применяемые к ним репрессии. Ну конечно, репрессии, а как ещё это назвать? Впрочем, для анормалов таковые санкции не просто не имели значения – мады полагали, что их роль на сцене жизни заключается лишь в удачном осуществлении сценария вселенной.

Шли годы, наука развивалась; образовалось Гос – Государство, – вначале включавшее в себя Россию и ближайшие славянские и южные страны. Потом, по мере присоединения к этому участку географии всё новых и новых соседей, Гос переименовали в Нью-Гос, в результате чего все научные программы, точно подогнанные квантовым пинком, рванули вперёд и вверх. Все, кроме космической программы, которая, по объяснениям руководящей элиты, лишь тормозила успешное развитие Нью-Госа. Люди, однако же, к звёздам и не рвались: им предоставили прекрасные условия и возможность для конкурентоспособной самореализации. Это было приятно, это было хорошо, это было удачным решением; мады тоже не жаловались.

А потом пресловутые мады – анормальные от природы – начали «сходить с ума». Конечно, это нонсенс, оксюморон, только в реальности их поведение действительно выглядело если не безумием, то, как минимум, сумасбродством: разбитые витрины магазинов, украденные у мирных граждан вещи, странные речи, странные поступки. Не слишком буйных мадов отправляли на лечение в переоборудованные психиатрические клиники, сочетавшие в себе последние достижения всех областей медицины, а тех, кто не поддавался контролю и уравновешиванию, приговаривали к обращению. Последнее означало, что в них на генетическом и ментальном уровне подселялось с десяток новых сущностей – или больше, всё зависело от индивидуальных предрасположенности и выносливости конкретных мадов. Введённые в организм вещества, подсаженная плоть, отпечатанная в виде извилин проекция чужих сущностей – по сути, записанный в виде поли-информации (звуков, мелодий, образов и т. д.) ролик, достаточно длительное время воздействующий на мозг, – превращали мада в расхристанное, но безопасное создание. На него оказывалось воздействие работающими на услужении у государства спецсилами – от обычных полицейских до телепатов и медиумов, – и обращённый, страдая от противоречивого набора недугов, медленно приходил к смерти в своих, обособленных, апартаментах Сторожки.

Поначалу нью-госовцы жили и контролировались в условиях редко применяемой методики обращения, а десятилетия через два-три то ли главные сами вышли из-под контроля, то ли хлебнули через край вседозволенности – репрессии стали расти в геометрической прогрессии. На определённом этапе это удалось подавить, при помощи военных и полицейских сил и ценой множества стычек, плюс двух масштабных войн. В кратчайшие сроки был возведён Комплекс и, пока народ не готов, перекрыта дорога в космос: лишь представьте, что произойдёт, если мады выйдут в космическое пространство, прилетят на другие планеты, а то и колонизуют их. Вроде бы уму непостижимо, но возможно, возможно – с их-то расширенными способностями.

Пока же мады, как и прежде, по большей части, обитали в Сторожке; прочие – вылеченные, минимально активные или незарегестрированные, общались и устанавливали контакты с обычными людьми. Единственное исключение выбивалось из, казалось бы, стройного ряда поднадзорных анормалов – Леонард Вейн. Как было написано в его досье, что предоставил Ален для ознакомления Крамер, Леонарда схватили на улице, причём поводом к этому послужили не раскольнические речи, не разрушительные действия или что-то в том роде. Нет: просто сознательные граждане сообщили полиции, что рядом с их домами постоянно стал появляться неизвестный человек, который непонятно где живёт и чем питается. Человек этот то исчезает куда-то, то вновь обретается поблизости, и они крайне обеспокоены его поведением, в частности, любопытством, с которым неизвестный разглядывает всё вокруг.

Полицейские тотчас взяли сведения на вооружение и препроводили Леонарда в Сторожку. Что интересно, он совсем не сопротивлялся; мало того, оказывал всяческое содействие сотрудникам правоохранительных сил. А затем, по итогам обследования, выяснилось, что Леонард… обращённый. Чего быть не могло в принципе, поскольку он, во-первых, должен вести себя совершенно иначе: сидеть на месте и, ни с кем не контактируя, ждать окончания своей жизненной линии. Во-вторых, он отчего-то находился не в Сторожке, а разгуливал на свободе. Пробили по базе данных: никакого Леонарда Вейна в списках Сторожевого Комплекса не значилось, равно как и в документах полиции, СГБ – службы государственной безопасности, ССС – сверхспецсил и прочих схожих организаций. За Леонардом установили усиленный контроль. Потом же… потом начались из ряда вон выходящие события, из-за которых мада обратили повторно. Это не помогло: число сознаний в его голове выросло с девяти до девятнадцати, но он продолжал вести себя, словно ничего не происходило. Десять сознаний – максимум для процесса обращения, больше пересаживать запрещалось, согласно Конституции и всем Кодексам; в особенности строго данный момент рассматривался в Этическом и Уголовном Кодексе.

Итак, ждали Леонард и ответственные за него, и, если не предпринять мер, информация о человеке, даже в ряду мадов выпадающем из некоего подобия системы, просочится наружу. Чтобы этого не случилось, на встречу с Вейном отрядили журналистку. Интервью, кажется, прошло удачно, однако вторая его половина почему-то не зафиксировалась на носителе. Женщина отказывалась пересказывать то, что происходило между ней и Леонардом, а позднее у неё начались заметные осложнения со здоровьем. Вторым к необычайному маду пришёл мужчина-репортёр. Его ждала ещё более жуткая участь: пребывая в тесном помещении, где всего один, да и то охраняемый выход, и совсем нет окон, репортёр куда-то исчез. Обыск апартаментов и допрос их владельца ничего не дали, после чего опять обратились к даме-интервьюеру. К Ален…

– Вы там осторожнее, дамочка, – или благожелательно, или грубовато – не разберёшь – напутствовал охранник в тёмно-синей форме, с нашивкой ССС на плече.

– Постараюсь, – выдохнула Ален.

Охранник угукнул, кивнул, отпер магнитными ключами тяжёлую дверь; активировал механизм открытия, а когда испытывающая сильное волнение и огромный интерес журналистка вошла внутрь, снова воспользовался системой управления и ключами, чтобы закрыть дверь.

Леонард сидел на кровати, смотря в потолок. Ален замерла напротив него, подбирая слова для приветствия.

– Не старайтесь, я уже всё знаю, – неторопливо проговорил Вейн, переводя на неё взгляд колючих глаз. Колючих, но каких-то… совершенно не пугающих. Или так только казалось?

– Меня зовут… – начала представляться Ален, однако Леонард поднял руку, прерывая её.

– Ален Колт. Вы из «Инспектинг систем». Пришли пообщаться со мной и написать заметку, а если повезёт, то и статью – такую, чтобы каждого заинтересовала. Чтобы информация обо мне не просочилась наружу раньше времени, причём ненужным манером, а попала в общество прицельным образом, рассчитанным лучшими умами Нью-Госа. Я прав?

– Но… – Ален опешила. – Я не думала об этом. Большую часть из того, что вы сказали, руководство мне не сообщало!.. А может, – предположила она, – вы придумываете? Вы не настолько сильный мад, зато отличный притворщик, верно?

Леонард вздохнул и указал на кресло.

– Присаживайтесь, госпожа Колт, – спокойным голосом, без малейшего намёка на недовольство произнёс он. – Разговор предстоит, наверное, для вас любопытный, но довольно продолжительный.

V

Леонард достал из нагрудного кармана простую серебряную зажигалку и сигареты «Дым отечества», закурил и, перекинув одну ногу через другую, выпустил прямо в автоматизированную вентиляцию струйку дыма.

– Располагайтесь поудобнее, госпожа Колт, и послушайте мою историю. Нет-нет, не нужно вопросов: я знаю наперёд, что вы хотите сказать, и потому, уверен, мне удастся предупредить ваши чаяния и всё описать подробно, доступно и интересно – именно так, как любят читатели.

«Было бы неплохо, – подумалось Ален. А потом: – Ему разрешают здесь курить и держать собственные сигареты? Ну надо же…»