Текст книги "Золотая лихорадка"

– Очень хорошо, дон Корнелио. Теперь вы можете переменить костюм, надеюсь, дальше мы поедем вместе.

– Буду очень рад, но только, временно я сохраню мой костюм леперо2727
  Леперо – босяк, нищий.


[Закрыть].

– Как вам будет угодно, а теперь займемся более серьезным… Что такое вы еще узнали?

– Не много, но совершенно достаточно для того, чтобы заставить вас принять необходимые меры предосторожности. Наш хозяин, убедившись, что все разошлись по своим комнатам, разбудил одного из своих слуг, того самого, который бил его особенно усердно.

– Я припоминаю лицо этого негодяя.

– Прекрасно! Хозяин увел его в свою комнату и около десяти минут пробыл с ним взаперти, затем открыл одно из окон, пеон выскочил на дорогу и побежал во всю прыть.

– О-о! – проговорил полковник.

– Трактирщик провожал его глазами до тех пор, пока он не скрылся из виду, а потом пробормотал несколько слов, я расслышал только одно.

– Что именно?

– Эль-Бюитр.

– Гм! И это все?

– Да.

– Не очень-то много вообще, а для меня и того меньше… Но каким образом узнали вы эти новости? Вы ведь, надеюсь, не состояли поверенным этого негодяя?

– Конечно, нет… Я сделался его поверенным против его желания, хотя и самым простым способом: мой кварто находится над его комнатой, и я слышал, как он отворял окно и как говорил сам с собой.

– Все это так, но, к несчастью, вы ничего не слышали.

– Нет, слышал имя.

– Но это имя не имеет для нас никакого значения.

– Напротив, оно имеет громадное значение.

– Каким образом?

– Это имя, Эль-Бюитр2828
  El Buitre – стервятник (исп.).


[Закрыть], носит знаменитый главарь сальтеадоров, шайка которого опустошает всю эту провинцию уже почти целый год… Теперь, надеюсь, вы понимаете?

– Клянусь честью! – вскричал полковник, поспешно вставая. – Теперь и я понимаю!

III. Рыцари большой дороги

Теперь мы покинем месон де-Сан-Хуан и перенесемся мили на две дальше, где читатель познакомится с новыми лицами. Не более чем в ста пятидесяти шагах от месона де-Сан-Хуан дорога постепенно начинает сужаться, неровность почвы становится ощутимее, горы сближаются, точно желая подать руку одна другой, и притом так резко и неожиданно, что образуют длинное и узкое ущелье, сдавленное между отвесными кручами, состоящими из базальтовых глыб, от ста до ста пятидесяти метров высотой. Это место известно в Мексике под названием Ущелья дель-Маль-Пасо.

Проехавший это ущелье путешественник снова видит перед собой прежний пейзаж: перед ним раскидывается прелестная долина, через которую протекает большая река.

С обеих сторон ущелья дель-Маль-Пасо и даже еще немного раньше начинаются непроходимые леса; чужестранцы пробираются здесь только с топорами в руках, так как они не могут знать те узкие, едва заметные тропки, которые после бесчисленных изгибов ведут в самую чащу.

И вот в эти-то леса мы и просим читателя последовать за нами.

На обширной прогалине, в центре которой, треща, горел, как факел, восьмидесятифутовой высоты кедр, человек двадцать мужчин в оборванной одежде, представлявшей собой смесь роскоши и нищеты, отлично вооруженных, сидели группами и бражничали.

Недалеко от них стояли их лошади, полностью оседланные, и с наслаждением жевали альфальфу и вьющийся горошек, а на опушке леса четверо или пятеро часовых, неподвижные, как бронзовые статуи, внимательно осматривали окрестности.

Немного в стороне, сидя на пнях почти вровень с землей, беседовали двое мужчин, посылая друг другу в лицо громадные клубы табачного дыма.

Старший из мужчин был субъектом лет двадцати семи – двадцати восьми, в великолепном костюме богатых мексиканских асиендадос; длинные белокурые волосы ниспадали на плечи густыми прядями, черты лица были изнежены, но его нос в виде клюва хищной птицы, светло-голубые глаза и узкий лоб придавали физиономии отпечаток низости и холодной жестокости. Разговаривая, он небрежно пощелкивал курком американской винтовки с серебряной насечкой.

Насколько первый был высок, хорошо сложен, с приятными манерами, настолько второй собеседник был мал, коренаст и вообще несимпатичен. Богатый костюм, не гармонируя с наружностью, делал его еще более отталкивающим. Он был похож на шакала, по кровожадности и свирепости не уступающего льву, но не обладающего ни его благородством, ни его храбростью.

Эта прогалина была одним из главных мест сборищ шайки Эль-Бюитра, грозного бандита, который в то время свирепствовал в штате Гвадалахара… Люди, собравшиеся на этой прогалине, составляли его шайку, а собеседниками были сам Эль-Бюитр и Эль-Гарручоло, его лейтенант и самый близкий друг.

Тут необходимо сделать одно интересное замечание: беседа друзей велась не на испанском, а на английском языке.

– Гм! – проговорил Эль-Гарручоло, затягиваясь табаком и выпуская дым обратно через рот и через нос. – Понять не могу, почему именно вам так не нравится наша профессия, Джон? А мне она, наоборот, кажется очаровательной… Здешние мексиканцы смирны, как овечки, их можно грабить сколько угодно, и они даже и не пикнут… Надеюсь, вы не станете отрицать, милейший мой, что здесь, отпарывая одни только пуговицы от их панталон, мы зарабатываем гораздо больше, чем нам могло бы дать ограбление богатейшего из наших джентльменов.

– Все это так, друг мой, – отвечал Эль-Бюитр, с недовольным видом отбрасывая в сторону свою сигаретку. – Я ничего не могу сказать против. Доход мы имеем здесь прекрасный, опасности никакой, в этом отношении я с вами согласен. Но…

– Ну? Что же вы остановились? Продолжайте.

– Я хотел сказать вам… Неужели же мне суждено весь век только этим и заниматься?..

Эль-Гарручоло весело расхохотался.

– Так вот где вам трет седло? – сказал он, пожимая плечами. – Вы с ума сошли, compadre. Каждому человеку суждено делать то, чем он в данную минуту занимается, в особенности же, когда он сам выбрал это занятие…

– Вы этим хотите сказать…

– Только то, что говорю, – ничего больше. Когда я нашел вас в Мехико под арками на Пласа-Майор, вы лежали с кинжалом, воткнутым в грудь по самую рукоятку, и без единого реала2929
  Реал – мелкая испанская монета.


[Закрыть] в кармане. Мне следовало бы – caspita!3030
  Черт возьми! (исп.)


[Закрыть] – оставить вас подыхать, как собаку, а не возиться с вами и вас лечить… По крайней мере, теперь я не слышал бы этого безумного бреда!

– Почему же вы так не сделали? Я, правда, умер бы, но зато не запятнал бы позором честное имя.

– А ну его к черту! И честное имя, и того, кто его носит! Вы меня просто из себя выводите, мой милый, вашими смешными претензиями. Вы так увлечены этой вашей дурацкой манией благородства, а вам не мешало бы помнить, что вы не что иное, как найденыш.

Эль-Бюитр нахмурил брови и, схватив за руку лейтенанта, сказал ему:

– Довольно об этом, Редблад3131
  Redblood – красная кровь (англ). – Примеч. перев.


[Закрыть]! Я ведь уже говорил, кажется, и несколько раз, что не желаю слышать никаких шуток на этот счет.

– Ба-а! Что такое, в сущности, найденыш? Тут по-моему и сердиться-то не из-за чего… Это такой несчастный случай, за который нельзя делать ответственным даже самого честного человека.

– Вы мой друг, Редблад, или, по крайней мере, стараетесь казаться моим другом?

– Точно так же, как и вы, благородный сэр Джон Стенли, – перебил его бандит. – Пожалуйста, не высказывайте таких подозрений на мой счет, они меня оскорбляют и коробят сильнее, чем вы думаете. Я принадлежу вам так же, как лезвие моего ножа принадлежит рукоятке… Я ваш телом и душой… У меня только и есть одна эта добродетель, не отнимайте же ее у меня.

Эль-Бюитр с минуту молчал, а затем сказал примиряющим тоном:

– Я виноват, простите меня, брат… Вы столько раз уже доказывали мне свою дружбу, что я, сознаюсь в этом, не имел ни малейшего права в ней сомневаться… Но, несмотря на это, мне ваша дружба все-таки кажется очень странной, и я довольно часто задаю себе вопрос, каким образом вы, Редблад, человек, который ненавидит всех людей, для которого не существует ничего святого, – каким это образом можете вы питать ко мне такую дружбу, что ради меня готовы идти на любые жертвы. Это кажется мне таким странным и необыкновенным, что я дорого дал бы за то, чтобы найти решение неразрешимой для меня загадки.

– Вы просто сумасшедший, Джон, – возразил бандит насмешливо. – Зачем вам нужно знать, за что я вас люблю? Вы все равно не поняли бы меня, и, по-моему, с вас уже достаточно знать, что я в самом деле люблю вас. Неужели вы тоже считаете меня таким лютым зверем, которому недоступно ничто человеческое?

– Я этого не говорил.

– Но вы так думаете, что, в общем, одно и то же. Ну да мне все равно; я не только позволяю вам не благодарить меня, но вы даже можете ненавидеть меня, – мне решительно все равно! Я люблю вас не потому, что это вам нравится, а потому, что я так хочу… На этом и закончим наш разговор и потолкуем лучше о другом…

– Охотно. Добиться от вас того, что я хочу, так же трудно, как сделать белым негра… И тут и там все мои хлопоты пропадут даром.

– Та-та-та! Вы сумасшедший, повторяю еще раз. Но только не мешайте мне. Если удастся одно дело, которым я сейчас занят, мы с вами очень скоро похороним Эль-Бюитра с тем, чтобы воскресить Джона Стенли.

Сальтеадор вздрогнул.

– Помоги вам Господи!

– Пожелайте лучше, чтобы мне помог черт!.. Это дело его касается гораздо ближе, – насмешливо проговорил бандит. – Но вы не отчаивайтесь и положитесь во всем на меня. Я надеюсь, что очень скоро мы до такой степени переменим шкуру, что никакой черт нас не узнает. Видите ли, Джон, на этом свете достаточно уметь только поймать мяч на лету и самому увернуться вовремя.

– Признаюсь вам, друг мой, я не понял ни одного слова из всего того, что вы мне говорили сейчас.

– Э! Да зачем вам нужно понимать? Вспомните, разве вам приходилось когда-нибудь жалеть о том, что вы позволяли мне руководить вами?.. Еще немного, и мы вывернем кафтаны и изменим не профессию, которой так приятно и выгодно заниматься, а имя, и возьмем другое, более звучное и знатное.

– Посмотрите-ка, – добавил он с иронией, указывая на собравшихся вокруг них бандитов, – какую внушительную коллекцию честных людей пустим мы с вами тогда в обращение под нашим флагом! Подумайте только, какой это произведет эффект! Мы – и вдруг сделаемся официальными защитниками угнетенных!

– Да, – проговорил Эль-Бюитр задумчиво. – Я постоянно мечтал…

– Развить это дело, как следует, не так ли? – перебил его приятель. – И мне совершенно понятно: ничего не может быть лучше, чем серьезно относиться к своим обязанностям, если хочешь, чтобы тебя уважали. Ну так вот! Будьте спокойны, я доставлю вам это удовольствие. Если со временем вас почему-то покинет счастье, вас, наверное, расстреляют вместо того, чтобы отправить на виселицу или познакомить с гароттой3232
  Гаротта – казнь посредством удушения. – Примеч. перев.


[Закрыть], что тоже, согласитесь сами, может служить до известной степени утешением.

– Да, – согласился и Эль-Бюитр, – быть расстрелянным не откажется ни один джентльмен.

– Прежде флибустьерам жилось куда лучше нашего. Они завоевали целые государства и передали имена свои потомству, которое помнит только о подвигах героев и совсем забыло о преступлениях бандитов.

– Вы никогда не в состоянии говорить серьезно?

– Я говорю даже слишком серьезно… Неужели вы не понимаете, что, еще не спрашивая вашего мнения, я уже предугадываю ваше желание и готовлю вам место рядом с именами Кортеса, Альмагро и Писарро3333
  Эрнандо Кортес – завоеватель ацтекской империи Диего де Альмагро и Франсиско Писарро – покорители империи инков.


[Закрыть], слава которых так давно не дает вам спать спокойно.

– Можете насмехаться, сколько угодно, Редблад, – сказал сальтеадор с глубоким волнением. – Но если вы успели изучить мой характер и оценить его, то должны знать, к чему я стремлюсь. Я мечтаю возродить народ, который столько веков находится под гнетом унизительного рабства. – Вы заботитесь только о благе человечества; это решено и подписано! – с иронией заметил бандит. – Если бы мы с вами мечтали об исправлении нравов и об изменении к лучшему существующего порядка вещей, мы не были бы детьми дядюшки Сэма3434
  Т.е. гражданами США.


[Закрыть], детьми свободной страны, где филантропия процветает лишь на словах. И вот, должно быть, с этой же целью мы и ведем такую жизнь карателей несправедливости и рыцарей большой дороги – занятие само по себе, надо сознаться, интересное и веселое, тем более что мы так добросовестно исполняем свои обязанности.

– Убирайтесь к черту! – вскричал с гневом молодой человек. – Неужели я так никогда и не узнаю, как нужно разговаривать с вами!

– Нет, – серьезно отвечал бандит. – Вы не добьетесь этого до тех пор, пока будете хитрить со мной, которому известны ваши тайные помыслы. Перестаньте играть передо мной роль честного человека, который никогда никого не обманывает, и держите себя как и подобает главарю бандитов, пока вам не удастся стать кем-нибудь другим. Вот когда наступит такая минута, тогда и кутайтесь в этот плащ лицемерия, он будет обманывать дураков и поможет укрепить завоеванное вами положение.

В эту минуту в чаще леса послышался крик ночной совы.

– Что это такое? – спросил Эль-Бюитр, который был совсем не прочь прекратить разговор, принимавший нежелательный оборот.

– Сигнал одного из часовых, – отвечал Эль-Гарручоло. – По всей вероятности, явился один из наших, ходивший на разведку. Как вы и сами знаете, тут скоро должны проехать путешественники.

– Но говорят, что все они хорошо вооружены. И кроме того, с ними большой конвой.

– Тем лучше! Они будут защищаться, и это нас немножко позабавит!

– Да, путешественники в последнее время как будто сговорились и безропотно позволяли грабить себя.

– Если только шпионы сказали мне правду, с этими господами вам придется повозиться.

Крик ночной совы повторился, и на этот раз уже гораздо ближе.

– Пора, – сказал Эль-Гарручоло.

Оба вожака закрыли себе лица черными бархатными масками.

Почти тотчас же показался человек, которого вели два сальтеадора.

Ступив на прогалину, незнакомец осмотрелся кругом скорее с любопытством, чем со страхом. Ни по его лицу, ни по походке не заметно было, чтобы он чувствовал себя как человек, попавший в западню. Он был только бледен.

Бандиты подвели его прямо к вожакам.

Последние, не поднимая масок, внимательно осмотрели вновь прибывшего, а затем Эль-Бюитр заговорил по-испански.

– Где, черт возьми, вы добыли этого негодяя? – грубым голосом сказал он. – У него нет при себе ни одного ochavo. Повесьте его, и делу конец.

– Да, – заметил лейтенант, – он только этого и заслуживает за то, что по собственной глупости запутался в сетях, расставленных для более благородной дичи.

– Виноват, ваша милость, – заметил один из бандитов, почтительно кланяясь, – мы вовсе не случайно захватили и привели сюда этого человека. Он уверял, что должен сообщить вам какое-то очень важное известие.

– А! – проговорил вождь. – Теперь и я узнал трактирщика из месона де-Сан-Хуан.

Пленник молчаливым поклоном подтвердил слова вождя.

Это в самом деле был сам достойный Сакаплата. Отправив своего слугу, трактирщик в то время, пока дон Корнелио был у полковника, решил, что такие дела следует обделывать всегда самому лично, а так как ему очень хотелось, чтобы дело непременно удалось, он отправился за пеоном, которого и нагнал довольно скоро. Бедняга страшно боялся сальтеадоров и не очень-то торопился исполнить возложенное на него поручение.

Сакаплата приказал ему возвращаться в месон и вместо него отправился сам.

– Так, так! – заметил лейтенант. – Уж не собрался ли господин Сакаплата вступить с нами в сделку? Лучше этого ничего нельзя было бы и придумать.

– Я этого не отрицаю, многоуважаемый caballero, – отвечал трактирщик медовым голосом. – Дела идут в настоящее время очень плохо, и, согласитесь сами, кто же откажется, если ему предоставится случай что-нибудь заработать честным путем… Но только сначала я хотел…

– Говори скорей! – резко перебил его Эль-Бюитр. – Нам некогда терять время в дурацких разговорах.

Из этих слов трактирщик понял, что ему и в самом деле нужно выражаться коротко и ясно, если он не хочет нажить неприятности.

– Дело вот в чем, – сказал он. – У меня в месоне остановились несколько богатых путешественников.

– Мы это знаем. Дальше?

– В числе их находится один полковник…

– Дон Себастьян Гверреро, который едет в Тепик со своей дочерью и четырьмя слугами, – перебил его лейтенант. – Дальше?

– Дальше? – проговорил смутившийся трактирщик.

– Да, дальше! – продолжал лейтенант.

– Это все.

– Негодяй! Неужели ты только затем и пришел сюда, чтобы сообщить нам новость, которую мы знаем так же хорошо, как и ты! – вскричал Эль-Гарручоло.

– Я хотел оказать вам услугу.

– Ты явился сюда шпионом?

– Я?

– Да. Или, может быть, ты считаешь и нас такими же дураками, как ты сам, негодяй? Ты долго будешь помнить это, доносчик!

Сакаплата в надежде, что ему удастся отделаться только страхом, попытался улыбнуться.

– Подожди одну минуту, – сказал лейтенант. – Я скажу тебе сам, зачем ты пришел: ты хочешь отомстить полковнику Гверреро, который несколько часов назад расправился с тобой по заслугам.

– Но, – стал было оправдываться трактирщик.

– Молчать! Тебе все равно не удастся обмануть меня. Я сам был там и видел все. Ты слишком труслив, чтобы осмелиться отомстить своими силами, и вот ты вспомнил о нас в надежде, что мы не откажемся оказать это маленькое одолжение. Ну, что скажешь? Разве не так?

– Я не смею спорить с вашей милостью, – отвечал трактирщик, начинавший жалеть, что сунулся в это осиное гнездо.

Допрос месонеро не мог не обратить на себя внимания остальных бандитов, которые теперь столпились в кружок, лукаво пересмеиваясь. Они успели уже привыкнуть к эксцентричным выходкам своего вождя, но им все-таки и в голову не могло прийти, какой страшный оборот примет допрос пленника.

Лейтенант сначала самым убедительным образом доказал Сакаплате, что слишком хорошо известны причины, заставившие его предложить свои услуги сальтеодорам, и насмешливо продолжал:

– Милейший месонеро, мы не прочь взять на себя труд отомстить полковнику за тебя, тем более, что мы уже и раньше имели намерение напасть на него.

– А! – протянул трактирщик, начинавший успокаиваться.

– Да, но только по зрелому размышлению мы отказались от этого проекта. Полковник человек храбрый и, наверное, станет защищаться. Кроме того, при нем есть еще и конвой: четверо хорошо вооруженных и смелых молодцов. Словом, для нас тут слишком много риску, но если ты так уж непременно хочешь…

– Очень хочу! – вскричал трактирщик, введенный в заблуждение добродушным тоном бандита.

– Отлично, – продолжал последний, меняя тон, – значит мы это дело вместе и обделаем… Но ведь всякий труд должен быть оплачен, как тебе известно. – Следовательно, ты должен заплатить мне двадцать унций за то, что я берусь отомстить за тебя, и десять унций как выкуп за себя.

– Упаси меня, Боже! – вскричал трактирщик, в отчаянии сжимая руки. – Даже и во сне не видел я таких денег.

– Мне это, решительно, все равно. Я никогда, ни при каких обстоятельствах не изменяю уже принятого решения. В следующий раз ты дважды подумаешь, прежде чем сунешься очертя голову, в когти к Эль-Бюитру, доносчик…

– О кабаллеро! – вскричал злосчастный Сакаплата, падая на колени. – Я бедняк, пожалейте меня, благородный лейтенант, умоляю вас!

– Эй! Пора кончать!

Несмотря на крики и мольбы, стража схватила трактирщика и потащила под громкий хохот бандитов, которым доставляла удовольствие удачная выдумка лейтенанта.

– Остановитесь! – закричал вдруг трактирщик. – Если не ошибаюсь, у меня есть при себе немного денег.

– Нет! Нет! – закричали разбойники. – Пусть отдает все – или же мы отрежем ему уши…

Эль-Гарручоло сделал знак. Порядок был восстановлен.

– Ну? – сказал он.

Негодяй вздохнул и принялся шарить в карманах, жалобно причитая на все лады и уверяя, что он окончательно разорится, но это не производило никакого впечатления на бандитов, и они слушали его жалобы с самым равнодушным видом… Наконец трактирщик набрал немногим более половины требуемой суммы.

– Гм! – проговорил лейтенант, пряча деньги в карман. – Это почти что ничего, но я человек добрый. У тебя больше нет денег?

– О! Клянусь вам, ваша милость, – отвечал трактирщик, вывертывая для доказательства все свои карманы.

– Ну, что же делать? – философски продолжал Эль-Гарручоло. – На нет и суда нет, а так как у тебя только и есть…

– Уверяю вас! – проговорил тот, причем лицо его просветлело, и он уже считал себя спасенным…

– Тогда, – продолжал лейтенант, – привяжите его только за одно ухо – справедливость прежде всего.

Страшный взрыв хохота всей шайки приветствовал это решение.

Трактирщика приподняли, подтащили к дереву, и прежде, чем он успел сообразить, чего от него хотят, один из бандитов пригвоздил его к дереву, проткнув кинжалом правое ухо. Бедняга взвыл от боли.

– Ага, отлично сделано, – сказал лейтенант. – Теперь я должен тебе сказать еще, что если ты не перестанешь реветь как безумный, то тебе заткнут рот.

– Грабители! Палачи! Убийцы! Убейте меня!

– Нет, убивать мы тебя не станем!.. А вот слушай лучше, что я тебе скажу… Эта рана пустячная, и если ты хочешь освободиться, тебе стоит только потянуться немного… Ты, правда, немного разорвешь при этом ухо, но это такие пустяки, о которых и говорить не стоит… Затем ты можешь идти домой. Один из наших друзей проводит тебя, и ты отсчитаешь ему остальную сумму.

– Ни за что! – заревел трактирщик. – Ни за что! Лучше умереть.

– Что же, умирай, пожалуй!.. Нам же будет лучше… Мы и сами заберем все, что хранишь в тайнике, который так ловко устроил в стене своего кварто и загородил картиной Гваделупской Богоматери. Ну? Как тебе это нравится?

Не успел еще лейтенант докончить последней фразы, как трактирщик резким движением уже вернул себе свободу и, не думая о своем страшно изуродованном ухе, бросился к ногам Эль-Гарручоло.

– Я согласен, я согласен!.. Только умоляю вас, не разоряйте меня!

– Я был уверен, что мы с тобой скоро столкуемся… Ну, иди же скорей, бездельник, и, если это может тебя утешить, знай, что мы отомстим полковнику за тебя!

– Да, – прошептал про себя трактирщик, – а кто отомстит тебе за меня? Благодарю вас, – громко проговорил он, – ваше обещание заставляет меня забыть все, что я вынес здесь.

– Тем лучше! Но только смотри, не вздумай изменить нам и предать нас… Мы сумеем тебя разыскать.

Сакаплата молча опустил голову.

Он только теперь понял, что для него всего лучше было бы спокойно остаться дома и не мечтать о мщении, которое стоило ему тридцати унций золотом и одного уха, а предоставить событиям идти своим чередом.

Вернувшись домой, он заплатил остальную часть назначенного выкупа, захлопнул дверь у самого носа провожавшего его бандита, лицемерно рассыпавшегося в благодарности, упал на скамью и лишился чувств.