Текст книги "На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945"

Глава 6
В период между кампаниями
1939–1940 гг

Бад-Киссинген встречал нас ликованием. Горожане высыпали на улицы и забрасывали нас цветами с тротуаров. Перед уже закрытым курзалом стоял наш командир, чтобы возглавить торжественный марш батальона. Многие смеялись, когда мой ирландский сеттер, Сынок, из грузовика облаял оркестр. Гражданское руководство – местные власти – тоже, конечно, прибыло для участия в приеме. Фашистские функционеры вели себя так, точно это не мы, а они вернулись с войны и принесли победу.

В следующие дни всем разрешили отдохнуть. Многие бары и рестораны открылись, и в них угощали пивом бесплатно. Зепп Хубер, владелец «Бара Хубера», извлек из запасников бутылку выдержанного шотландского виски. Вечер получился длинным.

Гражданское население, да и большинство из нас, думало, что с Польской кампанией войне настанет конец. Французы и британцы не напали на нас. Может, получится второй «Мюнхен»? Вдруг да премьер-министры Даладье и Чемберлен вновь попробуют договориться с Гитлером?

Может быть, мы и принимали желаемое за действительное, однако казалось логичным, что после «возвращения в лоно рейха» территорий, населенных немецкоговорящими жителями, оккупации Судет и Чехословакии, «освобождения» Западной Пруссии и Данцига в ходе блицкрига, обошедшегося нам без больших потерь, – все цели были достигнуты – «несправедливости» Версальского договора устранены. Однако меня одолевали сомнения. Уж больно ненавидел Гитлер Францию, против которой ему случилось сражаться во время Первой мировой. Пропагандистская машина вновь заработала на полные обороты. На страницах газет запестрели названия: Эльзас и Лотарингия – спорные территории, которые переходили из рук в руки по итогам войн 1870–1871 и 1914–1918 гг., в первом случае к Германии, а во втором обратно к Франции.

Все мы по очереди получили отпуска для поездок к семьям. Мы славно провели те дни, но реальность вновь нагнала нас. Вермахт, прежде всего бронетанковые силы, вновь подвергались укрупнению. Создавались новые танковые дивизии, ядром которых предстояло послужить нам. Нашу 2-ю легкую дивизию переформировали и перевооружили, превратив в 7-ю танковую дивизию (7. Panzerdivision)[18]18
  2-я легкая дивизия была преобразована в 7-ю танковую 18 октября 1939 г. (прим. ред.).


[Закрыть]. Приказом от 6 февраля 1940 г. генерал Эрвин Роммель, мой пехотный инструктор из Дрездена, сделался моим дивизионным командиром; 10-го числа он принял дивизию в Бад-Годесберге.

Как бы мы ни восхищались этим человеком, нас охватили сомнения в том, что пехотинец способен стать достойным командиром танковой части. Скоро они развеялись – Роммелю предстояло навечно вписать свое имя в историю танковых войск как величайшего тактика подвижного боя. С того дня у нас задули совсем иные, новые ветры. В дивизии остался один-единственный моторизованный разведывательный батальон – 37-й батальон майора Эрдманна, ставшего теперь нашим командиром[19]19
  В состав 37-го моторизованного разведывательного батальона входили: два эскадрона бронеавтомобилей, мотоциклетно-стрелковый эскадрон (имевший на вооружении 18 ручных пулеметов, 4 станковых пулемета и 3 легких миномета), эскадрон тяжелого оружия (включавший саперный взвод и 4 легких пехотных орудия) и легкий парк (прим. ред.).


[Закрыть]. Как и многие наши старшие офицеры, он принимал участие в Первой мировой войне. Мы уважали его боевой опыт и тотчас же поверили в него.

Дивизия получила новейшие танки: PzKpfw III с 5-см пушками и PzKpfw IV с 7,5-см «обрубками»[20]20
  Последний из упомянутых здесь танков вооружался короткоствольной пушкой калибра 75 мм (или 7,5 см, как принято у немцев). В военно-популярной литературе на русском языке, особенно в советский период, было принято заменять аббревиатуру «PzKpfw» (от Panzerkampfwagen – боевая бронированная машина/танк) на букву «Т». Данный вариант безусловно вполне приемлем, если только вслед за русской буквой «Т» и римской цифрой не следует обозначение модели, для которого используется все-таки латинская буква, отчего получается стилистический разнобой. В любом случае, PzKpfw III и PzKpfw IV – это то же самое, что Т-III и Т-IV или Pz. III и Pz. IV. Следует отметить, что в период между Польской и Французской кампаниями 7-я танковая дивизия получила сравнительно небольшое число таких машин. К 1 января 1940 г. на 252 танка, имевшихся в ее парке, приходилось только 10 PzKpfw III и 14 PzKpfw IV, а 12 апреля того же года в дивизии уже не оставалось ни одного PzKpfw III (тогда она имела 180 исправных танков – 37 PzKpfw I, 72 PzKpfw II, 48 PzKpfw 38{t} и 23 PzKpfw IV) (прим. пер. и ред.).


[Закрыть]. Они были более быстроходными, отличались лучшим вооружением и бронированием. А с поступлением трехосных бронемашин, вооруженных 3,8-см пушками, мы приобрели замечательную технику для разведки[21]21
  Орудий калибра 38 мм (3,8 см) у немцев не было, но имелись пушки калибра 37 мм (3,7 см). В данном же случае речь, скорее всего, идет о тяжелом бронеавтомобиле разведки (schwerer Panzerspähwagen) SdKfz 231. Обычно эта трехосная бронемашина вооружалась 7,92-мм пулеметом MG 34, однако существовал и пушечный вариант SdKfz 231. Изначально бронеавтомобиль данного типа получил на вооружение 20-мм пушку модели KwK-30, но позднее ее стали заменять на KwK-38, имевшую тот же калибр, но отличавшуюся большей скорострельностью. Очевидно, в процессе обработки рукописи мемуаров фон Люка эта маркировка «38» и привела к ошибке, превратившись в калибр 3,8 см. По всей видимости, о появлении таких оснащенных пушками машин и говорит здесь автор (прим. пер.).


[Закрыть].

Из Киссингена мы передислоцировались в селение Хаймерцхайм на северном склоне Ронских гор. Началась трудная и упорная подготовка, которую еще более усложнила суровая зима. Роммель проводил полевые учения в любую погоду, а также и ночью. Он ежедневно бывал в частях и постоянно подчеркивал важность того, чтобы все части действовали вместе. Таким образом танкисты, артиллеристы и пехотинцы хорошо узнавали друг друга и учились плотному взаимодействию. Дивизия превращалась в хорошо сыгранную команду, что впоследствии оказалось чрезвычайно важным.

Пропагандисты работали без устали. Гитлер высмеивал французов. То и дело высказывался по поводу «Вискохлеба Черчилля», а позднее еще и «Паралитика Рузвельта». Для чего Вермахт стремительно накачивал мускулы? Чтобы запугать западных союзников и отбить у них охоту напасть на Германию? Или же Гитлер намерен вторгнуться во Францию? Мы не знали. Мы полагались на себя и на наше новейшее вооружение, которое, как казалось, превосходило все то, чем располагал противник.

Была сформирована первая танковая дивизия СС. Ядром для нее послужил полк личной стражи Гитлера – «Лейбштандарте Адольф Гитлер» – под начальством его командира Зеппа Дитриха. Мы не без оснований подозревали, что наращиванием войск СС Гитлер стремится к созданию противовеса армии, особенно консервативному офицерскому корпусу, и это, вне всякого сомнения, не могло нас радовать. Между тем, хотя ответственность за набор и вооружение войск СС возложили на Гиммлера, «фигуру номер один в СС», что способствовало притоку лучших людей в эсэсовские части, все формирования СС тактически поступали под руководство армии, так что это более походило на сотрудничество, чем на соперничество. Из-за нехватки опытных кадров армейских офицеров стали переводить в войска СС в качестве командиров и – к их молчаливому негодованию – присваивать принятые в СС звания.

Наконец прошла суровая во всех отношениях зима 1939/40 г. Тем временем британцы приступили к переброске на север Франции своих экспедиционных сил. Между тем обстановка на Западном фронте оставалась по-прежнему спокойной.

В середине февраля нас передислоцировали в Дернау, на реку Ар, то есть практически на Западный фронт. Роммель побывал в каждой части. Он говорил нам, что горд возможностью возглавить танковую дивизию. Гудериан тоже приезжал и беседовал с нами.

– Вы кавалерия, – сказал он нам. – Ваше дело прорыв и непрерывное продвижение.

Нам предстояло наступать по прямой в западном направлении к бельгийской границе восточнее Люттиха (Льежа), то есть дальше к северу от французского рубежа.

Глава 7
Франция, 1940 г

В начале мая мы передислоцировались на запад к горам Эйфель. Роммель с частью дивизии вел учебу с применением боевых боеприпасов. Мы обсуждали будущее со старшими командирами и офицерами запаса, принимавшими участие в Первой мировой войне.

– Легкой прогулки, как в Польше, не ждите, – предостерегали нас они. – Французы и британцы – совсем другой противник.

Мы же, молодые, отвечали в том духе, что того, что было – окопной войны 1914–1918 гг., – теперь быть не должно и не может. Наши танковые части обладают невиданной прежде подвижностью – в ней наша сила. Мы то и дело вспоминали Гудериана и огонь в его глазах, когда он объяснял нам тактические тонкости. Роммель, пехотинец Первой мировой, воевавший в Альпийских горах, в процессе подготовки доказал нам свое верное понимание задач подвижной войны и показал себя способным возглавить нас, танкистов.

Вечером 9 мая майор Эрдманн вызвал к себе эскадронных командиров.

– Завтра утром мы вступаем в Бельгию. Противодействие на границе необходимо преодолеть быстро. Цель нашей 7-й танковой дивизии – река Маас около Динана. Вместе с 5-й танковой дивизией мы будем действовать в составе танкового корпуса генерала Гота, который возглавит острие наступления через Арденны[22]22
  Формально корпус генерала танковых войск Германа Гота назывался 15-м армейским (моторизованным), хотя по сути являлся танковым соединением. К 10 мая 1940 г. он входил в состав 4-й армии генерал-полковника Гюнтера фон Клюге (из группы армий «B» генерал-полковника Федора фон Бока). 16 ноября 1940 г. этот корпус был преобразован в 3-ю танковую группу, впоследствии ставшую 3-й танковой армией (прим. ред.).


[Закрыть]. Нашему разведывательному батальону может достаться честь стать головным подразделением дивизии.

В 05.32 10 мая мы рванулись вперед. Бельгийские заставы на границе либо отступили, либо сдались. Следуя по северной оконечности герцогства Люксембург по трудной местности Арденн, мы выдвинулись на запад и, не встречая серьезного противодействия, 12 мая вышли к р. Маас севернее Динана. С возвышенности нам открывался вид на долину и поросшие густым лесом холмы дальше на западной стороне реки. Мы, однако, увидели и уничтоженные мосты – мосты, которые Роммель предпочел бы получить целыми. Мы принялись медленно, с осторожностью нащупывать дорогу в долину, но почти сразу же угодили под сосредоточенный прицельный орудийный огонь.

Роммель очень часто появлялся в частях в то время, чтобы лично составить представление о складывавшейся обстановке. Он приехал в специальной командирской бронемашине, оборудованной рацией.

– Что происходит? – спросил он.

– Артиллерия не дает продвинуться, – ответили мы.

– Дайте-ка мне посмотреть. Откуда бьют?

Выпрямившись во весь рост в своей бронемашине, он принялся изучать противоположный берег в бинокль. Спокойный и уверенный – ни следа замешательства или нервозности, – он в несколько минут принял решение.

– Стойте на месте, – приказал он нам. – Это дело пехоты.

Майское солнышко припекало. Внизу в долине мирно текла река. Скоро мы увидели, как подразделения 7-го стрелкового полка[23]23
  27 октября 1939 г. в составе 7-й танковой дивизии сформировали 7-ю стрелковую бригаду под командой полковника Фридриха Фюрста. В нее вошли прежние мотопехотные части 2-й легкой дивизии – 6-й и 7-й кавалерийские стрелковые полки (Kavallerieschützenregimenten), которые соответственно 20 марта и 28 февраля 1940 г. были переименованы в стрелковые (Schützenregimenten). С 5 июля 1942 г. эти полки стали называться танково-гренадерскими (Panzergrenadierregimenten), а 7-я стрелковая бригада – 7-й танково-гренадерской (в декабре 1942 г. эта бригада была упразднена, а оба ее полка напрямую подчинены управлению дивизии) (прим. ред.).


[Закрыть] спускаются по склону в сопровождении армейских саперов с резиновыми лодками. Далее к югу, у самого Динана, пришел в движение 6-й стрелковый полк.

Не успели спустить на воду первую лодку, как разыгрался самый настоящий кошмар. Снайперы и артиллерия обрушили огонь на беззащитных солдат в лодках. Наши танки и артиллерия попытались нейтрализовать неприятеля, однако он имел надежные позиции. Пехотная атака увязла.

Роммель поехал к Динану, чтобы посмотреть, не лучше ли пошли дела у другого полка. Но и там тоже одна за другой резиновые шлюпки шли ко дну.

– Нужен дым, – заключил Роммель, однако мы не имели в наличии дымовых боеприпасов. И тут Роммель нашел один из оригинальных выходов – как часто бывало, нашел сразу на месте: приказал поджечь здания, дым от которых ветром погнало на запад, и под прикрытием такой импровизированной завесы наступление возобновилось. Стремительным вихрем Роммель вернулся к нам, чтобы организовать огневое прикрытие для 7-го стрелкового полка. Он лично принял командование 2-м батальоном. Со второй волной Роммель переправился через реку, где удалось создать маленький береговой плацдарм (иначе предмостное укрепление) прямо под носом у французов, которые сражались храбро.

Ночью саперы переправили на другую сторону первые танки. Утром 14 мая мы поддержали атаку пехоты.

Роммель вновь был там – не мог усидеть на своем командном пункте. Командирский танк его получил попадание, и водитель съехал в ров. Роммеля легко ранило, однако он поспешил вперед под огнем неприятеля.

– Он что, заговоренный, что ли? – спрашивали мы друг друга. Происходившее произвело глубокое впечатление на офицеров и солдат, пример командира подстегнул и нас.

С берегового плацдарма удалось осуществить успешный прорыв – путь на запад казался открытым. Наш разведывательный батальон был переправлен через реку, и мы немедленно выдвинулись с плацдарма.

– Идите вперед, не оглядывайтесь ни налево, ни направо, смотрите только перед собой. Если будет надо, я прикрою ваши фланги. Враг ошеломлен, мы обязаны использовать это, – так звучал неортодоксальный приказ Роммеля.

Подтянулся танковый полк[24]24
  Имеется в виду 25-й танковый полк (двухбатальонный), входивший в состав 7-й танковой дивизии с 1 ноября 1939 г. Во время Французской кампании его командиром был подполковник Карл Ротенбург, назначенный на эту должность 1 марта 1940 г. Этот офицер, награжденный 3 июня 1940 г. Рыцарским крестом, произведенный 1 августа того же года в полковники и 1 июня 1941 г. – в генерал-майоры, погиб во главе 25-го танкового полка в самом начале Русской кампании (28 июня 1941 г.) (прим. ред.).


[Закрыть], а с ним и особое подразделение инженерно-саперных войск[25]25
  В то время части и подразделения инженерных войск немецкой армии традиционно назывались «пионерными», однако на русский язык их принято переводить как «инженерно-саперные» или просто «саперные» (прим. пер.).


[Закрыть]. Вместе мы сумели проделать примерно километровой ширины брешь во французских позициях. Роммель снова находился впереди, вел нас в атаку. Ночью мы уже проходили через город Авен, а на следующий день, 17-го, вышли к реке Самбр, где обнаружили мосты целыми.

Для французов наше неожиданное появление стало, похоже, громом среди ясного неба, они отступили, почти бежали.

– La guerre est finie, je men fou! – кричали французские солдаты. – Войне конец, это безумие!

Что же случилось с великой французской армией, которая столь храбро дралась с нами в Первую мировую войну, которая не уступала нам ничем? В первую очередь, как считали мы, «неприступная» линия Мажино вселила в них ощущение полной защищенности; второе: они явно недооценили нашу подготовленность и способность к маневру. Они не извлекли никакого урока из блицкрига в Польше. Кроме всего прочего, французы, как мы обнаружили, вообще не очень-то горели желанием сражаться с нами, несмотря на наличие у них таких выдающихся командиров, как маршал Петэн и генерал Вейган, возглавлявших французскую армию.

У нас не было верных сведений о том, что именно происходит на отдельных участках, а также и на фронте вообще. Нам казалось, что наступаем, возглавляя нашу дивизию, одни лишь мы. И мы кричали: «Вперед!» 18 мая наш танковый полк уже врывался в Камбрэ, в этот исторический город, имя которого было у всех на устах в Первую мировую, поскольку британцы впервые применили там танки, что послужило своего рода поворотным пунктом в истории войны.

В составе нашего разведывательного батальона мы осуществляли прикрытие танковому наступлению на левом фланге, и поэтому нам постоянно приходилось иметь дело с потоками откатывавшихся французских солдат, которые в панике бежали без оглядки, смешиваясь с гражданским населением.

Дивизия подтягивалась за авангардом. 20 мая мы пересекли важный канал Сен-Кантен. Тем же вечером до нас дошло известие, что Гудериан с тремя танковыми дивизиями, прорвавшимися вперед на участке к югу от нас, достиг Абвиля на Сомме и, следовательно, находился в 25 км от берега Ла-Манша.

Где же британцы? Мы считали теперь, что если у противника и есть боевой дух, так это у них. С одной стороны, они оказались покрепче, чем деморализованные французы, а с другой – за спиной у них находился Ла-Манш, отделявший их от баз на острове. Им приходилось сражаться не за победу, а за жизнь.

20 мая мы вышли в район южнее Арраса. В первый раз на поддержку нам подтянулась дивизия войск СС. Мы наступали на канал Ла-Бассе. Роммель хотел во что бы то ни стало обойти Аррас с запада, чтобы отрезать путь к морю британцам, которые, как считалось, концентрировались на данном участке. Когда наши танковые формирования вышли к ключевой дороге, ведущей от Арраса на запад, для нашей дивизии наступил час тяжелого и кровопролитного противостояния.

Я со своим эскадроном находился на канале, пытаясь форсировать его. Все мосты были уничтожены. Кроме того, французы пустили ко дну все речные суда и лодки. С противоположного берега по нам били снайперы. Когда я бросился было к одной противотанковой пушке, чтобы скорректировать огонь, меня ранило в правую руку. Пистолет полетел в сторону, кончики пальцев как срезало, кровь хлынула потоком. Как вспоминал потом мой денщик, Эрих Бек: «Наконец мне удалось подогнать бронемашину. Я начал усаживать туда моего шефа, он так и обвис у меня на руках. “Бог ты мой, – подумал я, – вот так дела с ним!” Однако уже на следующий день он вернулся к нам с рукой на перевязи».

Штурмовые отряды доставили нескольких пленных, которых я допросил. Пришлось долго уговаривать их дать показания, и в конце концов выяснилось, что противостоявший нам британский батальон принадлежит к Гвардейским гренадерам. Командир его был моим старым приятелем, с которым мы сиживали в «Марлборо Клаб» в Лондоне незадолго перед войной. «Насколько же все это бессмысленно», – подумалось мне тогда.

Ночью мы переправились на резиновых лодках и, преодолев незначительное противодействие, сумели создать предмостное укрепление (плацдарм) на неприятельском берегу. Саперы навели понтонный мост, змеей заструившийся через реку среди затопленных барж и лихтеров. Во время форсирования водной преграды, вылившегося в ожесточенную схватку, Роммель, стоя на берегу и корректируя огонь, служил отличной мишенью для противника; люди рядом с ним то и дело падали раненными или даже убитыми. Он будто бы и не замечал происходящего и вновь увлекал нас вперед своим героизмом. Однако только с вступлением в дело «Штука» (пикирующих бомбардировщиков Ju-87) удалось наконец успешно завершить переправу.

Тем временем британцы решили, пусть и без французов, перейти в контратаку восточнее Арраса, у нас на правом фланге. Одному из наших стрелковых полков пришлось вынести на себе основной груз натиска противника. В тот момент наши танки находились уже западнее Арраса. Обстановка становилась все более сложной – критической, а потому Роммель вновь решил лично вступить в дело. Ко всему прочему, британцы атаковали новыми танками, «матильдами», которые, хотя и были тихоходными, отличались очень хорошим бронированием; перед ним 3,7-см противотанковое оружие оказалось бессильным. Роммель сразу все понял и тут же ввел в дело батарею 88-мм зениток. Он лично руководил наводкой 88-мм, что позволило один за другим уничтожить свыше 30 британских танков и вынудить остальные к отступлению. Пока шел бой, Роммель даже не заметил, что один из его офицеров, стоявших рядом с ним, был убит. Бои на канале Ла-Бассе и под Аррасом продлились несколько дней и обошлись дивизии в самые большие потери из всех, которые она понесла до того момента в ходе боевых действий.

Нетрадиционные тактические методы Роммеля встревожили генеральный штаб. Даже Гитлер пожелал приостановить стремительный прорыв и приказал временно прервать наступление. Однако Роммель сказал нам:

– Я должен использовать ситуацию нам на пользу, и я сделаю это. Противник наш откатывается, и мы не имеем права позволить ему закрепиться.

Мы верили ему, соглашались с ним и шли за ним.

С двух береговых плацдармов мы одновременно рванулись вперед и 27 мая вышли в район к югу от Лилля. Танковый полк ночью прорвался еще дальше и ранним утром у Ломме блокировал важную дорогу из Лилля в Дюнкерк. Мы очень страдали от пыли, въедавшейся в наши лица, пропитывавшей одежду и покрывавшей технику. Пыль набивалась в рот, и у нас не проходило ощущение, что мы все время жуем сухое печенье.

28 мая Роммель со своим командирским танком находился на КП танкового полка, когда неожиданно начался сильный артиллерийский огонь, источником которого, судя по направлению, могла стать только наша собственная артиллерия. Вероятно, мы слишком быстро продвигались. Не всегда бывало легко установить связь. С Роммелем был и наш командир, майор Эрдманн, прибывший для получения новых приказов.

Эрих Бек вспоминает: «Мы как раз собирались завтракать, когда примчался связной позвать нашего шефа, фон Люка, на командный пункт к Роммелю. Я быстро принялся собирать все необходимое. “Бек, где вы, дружище? – позвал меня шеф. – Мне надо ехать к генералу”.

Когда мы приблизились к окраине города, где нам предстояло встретиться с Роммелем, прямо туда начала бить артиллерия. Перед домом мы увидели убитого. Им оказался наш командир Эрдманн. Рядом стоял Роммель, отряхивавший свой мундир. Роммеля явно расстроила гибель нашего командира, которого он считал одним из самых стоящих офицеров. Я подумал: «Не вмешался ли тут наш ангел-хранитель, заставив меня немного замешкаться?»

Роммель обратился ко мне:

– Фон Люк, немедленно принимайте под командование 37-й моторизованный разведывательный батальон. Сейчас же полу́чите новые приказы.

Я был одним из самых младших эскадронных командиров в батальоне – все, кроме только одного офицера, были старше меня.

– Господин генерал, – возразил я, – у нас есть эскадронные командиры, которые старше меня. Вы принимаете решение, невзирая на данный факт?

– Вы комбат – и точка. Если командиры эскадронов проявят неподчинение, я сниму их.

Тут вновь проявилась экстраординарность Роммеля. Для него важнейшее значение имели способности, а не звание или старшинство.

Обеспечив свой правый фланг, дивизия всеми силами двинулась в район к западу от Лилля. Британцы, видя, что их контратака не увенчалась успехом, приступили к операции «Динамо» – начали эвакуацию войск из Дюнкерка.

31 мая французские дивизии в Лилле и вокруг него сложили оружие. Британцы же смогли переправить через Ла-Манш в Англию свыше 330 000 человек. Мы недоумевали: как случилось, что мы позволили ускользнуть столь многим.

Как доносила наша разведка, французы, потеряв район севернее Соммы и лишившись действовавших там дивизий, по всей видимости, наскоро создали новый рубеж обороны к югу от Соммы, который нарекли в честь главнокомандующего «линией Вейгана». Тем временем на северном берегу Соммы следовавшие за нами пехотные дивизии обеспечили наш южный фланг. 7-я танковая дивизия, или «дивизия призраков», как прозвали ее французы, получила несколько дней передышки, чтобы дать отдых личному составу и привести в порядок материальную часть[26]26
  Если 10 мая 1940 г. 7-я танковая дивизия имела 224 танка, в том числе 34 PzKpfw I, 68 PzKpfw II, 24 PzKpfw IV и 98 чешских PzKpfw 38 (из которых 7 использовались в качестве командирских машин), то на 30 мая в ней оставалось только 84 исправных танка. Всего за время кампании 1940 г. во Франции дивизия Роммеля потеряла безвозвратно 42 танка (прим. ред.).


[Закрыть].

2 июня Гитлер лично наградил Роммеля Рыцарским крестом, таким образом он стал первым дивизионным командиром, удостоившимся этого ордена. Вручая его, Гитлер заметил:

– Мы все очень беспокоились, однако успех доказал вашу правоту.

Дни отдыха пришлись очень кстати. Мы смогли похоронить павших товарищей, включая и нашего командира Эрдманна, которому воздали все военные почести. Почта наконец отправилась к семьям. Я побывал в эскадронах и поблагодарил личный состав за их вклад в дело. В своем эскадроне, действиями которого теперь руководил старший фельдфебель Вернер Альмус, я задержался дольше, чем в других. (Роммель согласился с моим предложением, что эскадроном лучше командовать Альмусу, которого хорошо знали все солдаты и унтер-офицеры, чем ставить во главе него офицера запаса.)

Я предупредил всех солдат насчет необходимости хорошего обращения с мирным населением, чтобы никто не вздумал вести себя как завоеватель. Жители оценили наше поведение. Ни разу мы не слышали в свой адрес слов вроде «бош» («поганый немец»).

В те дни повсеместно в торжественных условиях вручались ордена и медали. Мне дали Железный крест 1-го класса. Роммель, после вручения ему Рыцарского креста, вернулся из передовой ставки Гитлера в Шарлевиль и собрал нас, своих командиров, чтобы отдать новые приказы. Суть сказанного им легко выразить в нескольких словах:

– Прорывы позволили нам достигнуть полного успеха. Теперь задача состоит в том, чтобы окружить британцев, не позволив им ретироваться на остров.

– Противник не прикрыт, и мы способны уничтожить его, – продолжал он на своем швабском диалекте. – Нам надлежит ударить через Сомму к Сене, забыв о возможной угрозе со стороны нашего противника, которого мы сомнем или оставим у себя на правом и левом флангах. Наша цель – Сена, к которой необходимо выйти в районе Руана, на правом крыле фронта нашего корпуса. Этим маневром мы должны попытаться овладеть мостами через Сену прежде, чем неприятель уничтожит их. Продолжайте в том же духе: я совершенно уверен в вас.

5 и 6 июня мы продолжили продвижение по равнине «открытыми боевыми порядками», избегая главных дорог, по которым на юг тащилось гражданское население и отступающие части французской 10-й армии. Мы вышли к Сомме и овладели мостами – целыми, к нашему удивлению. Впереди все время шел разведывательный батальон. За нами следовали танки, затем гренадерские полки и артиллерия. Мы не беспокоились относительно угрозы со стороны противника и не утруждали себя захватом пленных. Далее на Сомме, ближе к концу реки, мы вдруг столкнулись с противодействием – то была «линия Вейгана».

Я приказал мотоциклистам отделиться и атаковать под огнем. Я находился с ними. Нам пришлось залечь под мощным артиллерийским обстрелом. Вдруг я услышал, как кто-то произнес у меня за спиной:

– Капитан, ваш завтрак.

Я обернулся и не поверил своим глазам. Один из моих связных, ефрейтор Фриче, в гражданской жизни управляющий гостиницей в Саарланде (иначе Саарской области), подполз к нам под обстрелом и принес бутерброды на подносе. Больше всего поражала украшавшая их петрушка и бумажная салфетка.

– Да вы просто безумец! Конечно, есть хочется, но сейчас у меня есть и другие заботы – поважнее завтрака.

– Я понимаю, но голодные командиры становятся нервными. А я чувствую свою ответственность за состояние вашего здоровья.

С этими словами он был таков – побежал обратно под огнем противника.

Солдаты рядом со мной, которые залегли и не рисковали высовываться, только покачали головами. Впоследствии им казалось само собой разумеющимся, когда я смог приколоть на грудь смельчака Железный крест 2-го класса.

При поддержке танков и артиллерии мы успешно прорвали «линию Вейгана». Всего за двое суток мы покрыли едва ли не 100 километров по открытой местности и 7 июня вышли к Сене у Руана. Там мы всюду видели следы работы Люфтваффе: столбы черного дыма поднимались высоко в небо и висели в воздухе, заметные издалека. С высот на южной оконечности района Руана просматривалось горящее нефтехранилище и гавань, а также и мосты через Сену; они все до одного были разрушены. Я доложил об этом Роммелю, который приказал удерживать высоты и ничего не предпринимать до поступления новых приказов. «Переправиться тут будет очень непросто», – говорили мы себе.

Новый приказ поступил на следующий день. Дивизии предстояло уйти с берега Сены и выдвигаться в западном направлении, чтобы выйти к берегу Ла-Манша севернее Гавра. В гаванях между Гавром и Дьепом, как считалось, все еще находятся неэвакуированные британцы.

8 и 9 июня мы продвигались в направлении побережья Ла-Манша. Французы и британцы прикрывали районы эвакуации импровизированными линиями обороны.

И тут я снова получил один из нетрадиционных – «безумных» – приказов Роммеля. После того как к вечеру 8 июня мой батальон выполнил первую задачу, в процессе чего в нескольких местах ему пришлось проложить себе путь через французские колонны, не заботясь о пленных и противодействии на флангах, как и приказал мне Роммель, он появился на моем командном пункте, сел за стол и принялся изучать карту.

– Фон Люк, завтра до рассвета вы выступите и продвинетесь на запад километров на 30. Вы окажетесь у высоты, с которой сможете обозревать близлежащую местность. Овладейте высотой и закрепитесь на ней, а потом ждите меня с танками. Не оглядывайтесь ни налево, ни направо – смотрите только вперед. Если возникнут трудности, сообщите мне.

Тем временем разведка известила меня, что союзники создали сильные противотанковые рубежи в 5 километрах к западу. Мне стало очевидно, что выполнить поставленную задачу силами легко вооруженного разведбатальона мне не удастся. Однако я знал Роммеля, знал его размах и то, что он не потерпит, чтобы подчиненный командир не попытался сделать все возможное для достижения цели. (Не раз мне приходилось становиться свидетелем того, как – особенно в Северной Африке – офицеры, оспаривавшие его казавшиеся невыполнимыми приказы, немедленно лишались командования.) Поэтому, не высказывая возражения, я сказал:

– Господин генерал, я понял задачу. Судя по карте, высота эта расположена всего где-то в 10 километрах от берега. Не стоит ли мне сразу прорваться к Ла-Маншу, тогда мы могли бы по меньшей мере искупаться?

Роммель засмеялся – ему нравилось, когда командиры реагировали подобным образом.

Итак, наутро мы выступили и, как я и предчувствовал, столкнулись со столь упорной противотанковой обороной, что прорваться нечего было и думать. Нам удалось в общем и целом продвинуться всего на 5 километров. Я доложил Роммелю. Вскоре он лично прибыл к нам и оценил обстановку:

– Я направлю сюда огонь артиллерии и пошлю в поддержку танки. А затем действуйте дальше в соответствии с моими приказами.

Глаза солдат и офицеров светились уверенностью. Они полагались на Роммеля и знали, что он не станет понапрасну рисковать их жизнями.

Тактика Роммеля сработала – мы прорвались, возобновили продвижение и 9 июня вышли к берегу. Роммель послал свое знаменитое сообщение в ставку: «На море». Далее на север находился небольшой порт Сен-Валери-сюр-Мер, в котором, согласно донесениям воздушной разведки, скопились значительные силы союзников. Роммель вызвал меня.

– Я намерен овладеть Сен-Валери силами дивизии. Вам предстоит при поддержке батареи 88-мм орудий захватить маленький порт Фекан к югу отсюда и обеспечить Гаврское направление.

Когда дивизия Роммеля наступала на Сен-Валери, где нам пришлось столкнуться с упорным противодействием, для моего разведывательного бронебатальона начался один из странных и поразительных эпизодов всей Французской кампании. Имея в авангарде машины разведки, задача которых состояла в обеспечении прикрытия на случай всяких неожиданностей, мы проследовали по проходившей по верху скалистой возвышенности дороге километров на 30 или что-то около того к югу. Сопротивления мы не встречали. На пути не попадались даже гражданские.

К вечеру 9 июня мы находились на высотах к северу от Фекана. Передвигались мы тихо, стараясь не обнаруживать своего присутствия. Необходимо было использовать элемент внезапности.

Мы увидели гавань и в ней два британских эсминца. Они, несомненно, прибыли сюда с целью проведения эвакуации. Издалека просматривалась набережная с особняками и, как нам подумалось, казино. В самом порту и на улицах города царило оживление, противник – французы и британцы – готовился к бегству. К нашему недоумению, никто в гавани и в городе не подумал о том, чтобы выставить аванпосты на высотах. Нас явно никто не ждал. Вечернее солнце ласково припекало, заливая дивный курортный городок мягким светом.

Прикинув силы с учетом наличия у противника двух эсминцев, я задумал план атаки следующим утром, который и довел до сведения командиров эскадронов и батареи 88-мм орудий.

– Высоты перед Феканом займет мотоциклетно-стрелковый эскадрон, бронемашины разведки будут держаться в тылу, чтобы вступить в дело там, где потребуется, эскадрон тяжелого вооружения поддержит мотоциклистов. 88-миллиметровки мы разместим на скалах, чтобы они могли вступить в бой с эсминцами как в порту, так и на море, если те вздумают уйти. Все необходимо проделать, не привлекая внимания. Никаких громких команд, никаких ненужных передвижений техники.

Я распорядился вызвать Кардорфа, своего офицера по особым поручениям. Кардорф учился во французской спецшколе в Берлине и бегло говорил по-французски.

– Кардорф, утром вы отправитесь в Фекан с белым флагом в сопровождении связного, попросите проводить вас к командиру и потребуйте у него капитуляции всего гарнизона. Скажите ему, что город окружен со всех сторон и что оба эсминца должны покинуть порт немедленно, никого не принимая на борт. Все понятно?

Ранним утром Кардорф отправился выполнять задание. Вот он достиг города и скрылся из вида. Сработает ли мой трюк? Через некоторое время Кардорф возвратился.

– Мэр и французский комендант готовы были бы выполнить требования, но британцы однозначно против.

Что же дальше? Ситуация грозила мне потерей лица, а посему мне не осталось ничего иного, как продолжать игру. Ближе к 10 утра я опять послал Кардорфа на переговоры.

– Снова отправляйтесь в город и скажите мэру, что я хочу пощадить его прекрасный курорт. Он должен употребить свое влияние на союзнических командиров в интересах жителей. Спасенья нет – будут лишь ненужные жертвы. Если гарнизон вновь откажется сложить оружие, в полдень я прикажу открыть огонь из всех орудий по порту и по городу, а кроме того, вызову бомбардировщики Люфтваффе.