Текст книги "В поисках защитника"

Харриет Уилсон
В поисках защитника

Глава 1

Лиз плечом толкнула дверь в квартиру и бросила на пол дорожную сумку.

Крикнув: «Я вернулась!» – она постояла с минуту, ожидая ответа, но ее слова растворились в тишине. Лиз пожала плечами. Было нереально предполагать, что Марк окажется дома. Ведь она не предупредила его, что вернется домой на несколько дней раньше.

А до чего было бы приятно увидеть, как просияет его лицо, как он с удивлением и восторгом распахнет объятия, приветствуя ее возвращение домой…

А может, она просто по нему соскучилась? Марк никогда не демонстрировал свои чувства. Скорее всего он просто чмокнул бы ее в щеку и предложил открыть бутылку вина.

Она вошла в гостиную и в недоумении остановилась на пороге. Марк, возможно, предвидел ее возвращение, потому что бутылка уже была открыта. И не одна. На столе стояли несколько пустых бутылок и грязные бокалы. Комната вообще выглядела так, словно здесь делали обыск.

У Марка, должно быть, была какая-то сверхурочная работа, потому что это на него не похоже – оставить комнату в таком ужасающем беспорядке. В вазе даже стоял букет увядших цветов, что было для него и вовсе нехарактерно.

Из них двоих неряхой считается она, проворчала Лиз себе под нос, нагнувшись, чтобы поднять с пола старые газеты и расправить смятые диванные подушки.

Она отослала свой последний репортаж уже из аэропорта перед самым отлетом. Ее начальник Клайв Трент предоставил ей двухнедельный отпуск со словами: «Расслабься. Съезди куда-нибудь и успокойся. Ты это заслужила».

Но похоже, расслабиться она сможет только после того, как разгребет эту грязь.

Когда Марк вернется вечером, она встретит его в прибранной квартире и приготовит какой-нибудь необыкновенный ужин, хотя она знала, что после Африки еще несколько месяцев не сможет нормально есть, не чувствуя себя виноватой.

Заглянув в холодильник, Лиз приняла другое решение – пойти куда-нибудь поужинать. Оставалось надеяться, что у Марка будет на это время.

Она не знала, куда именно ей хотелось бы пойти, но после нескольких недель пребывания в продуваемой всеми ветрами африканской стране особенно привлекательным казалось ей какое-нибудь место на морском побережье.

До весны, конечно, еще далеко, но холодный соленый морской воздух поможет ей восстановить горло и легкие, высушенные непрерывной пылью и жарой. А шум прибоя на пляже, возможно, заглушит непрестанный гвалт в лагере беженцев, до сих пор стоявший у нее в ушах.

Как бы ей хотелось, чтобы Марк был сейчас дома, думала она, наполняя электрический чайник. Они поклялись никогда не обсуждать свою работу дома, но сейчас ей было просто необходимо поговорить с ним.

Ей надо было поделиться с ним, каково это – все время ощущать вонь, отмахиваться от назойливого жужжания мух и слышать постоянный плач детей, видеть отчаяние в глазах умирающих от голода африканцев и работавших в лагере добровольцев. Поговорить о своем чувстве беспомощности и отвращения.

Марк поймет, она была в этом уверена. А может быть, просто пожмет плечами и скажет: «Если ты не выносишь жару, постарайся поменьше быть на кухне».

Лиз прикусила губу. Не такой ответ она хотела бы от него услышать – во всяком случае, не на этот раз. Ей хотелось, чтобы он ее утешил. Чтобы обнял ее и сказал, что, несмотря ни на что, всегда остается надежда. Даже если эти слова были ложью.

Она всегда реалистично относилась к своей профессии и с первого же дня знала, что ей не обязательно будут доставаться только приятные задания. И что при некоторых обстоятельствах просто невозможно оставаться безразличной и равнодушно смотреть на несчастных людей.

Лагерь беженцев, изнывавший под палящими лучами безжалостного африканского солнца, был именно таким заданием. И не было никакой возможности оставаться безучастной к тому, что ей приходилось наблюдать, – ведь ее послали сделать репортаж именно о том, что происходило в этом лагере.

Однако, возможно, именно это чувство сопричастности и придавало ее репортажам ту остроту, которую так ценил Клайв?

Она приготовила себе кружку растворимого кофе и выпила его черным – без сахара и молока. Но для того чтобы расслабиться, как приказал Клайв, этого было мало.

Эта квартира была ее убежищем, ее святая святых. Но сейчас тишина и окружавшие ее знакомые вещи не оказывали на нее своего обычного магического действия. Нервы были напряжены. Ее охватывало беспокойство, причину которого она не понимала.

Лиз посмотрела на часы. До возвращения Марка было еще очень далеко. Можно прилечь и попытаться поспать час или два, а потом заняться уборкой.

Сегодня вечером они пойдут куда-нибудь поужинать. Если судить по состоянию холодильника, Марк все это время пренебрегал покупкой продуктов и вообще работой по дому.

Возможно, он намеревался все сделать за двадцать четыре часа до ее предполагаемого возвращения и теперь будет выглядеть виноватым, когда увидит ее. С этими мыслями она направилась в спальню.

Постель была не убрана, пуховое одеяло валялось на полу.

Надо сменить постельное белье, мелькнула мысль. Она остановилась на пороге и слегка нахмурилась. Что-то показалось ей странным. Не совсем таким, каким должно было быть.

Во-первых, на тумбочке с ее стороны кровати стояла пепельница, полная окурков. Марк никогда не курил в спальне, к тому же он уверял, что может спать только на противоположной стороне кровати, лицом к окну.

А любимый медный будильник переместился с ее тумбочки на тумбочку Марка, хотя он всегда жаловался на то, что тиканье часов его раздражает.

Спальня была освещена лучами солнца, но, глядя на скомканные простыни; Лиз вдруг почувствовала, что ее пронизывает холод.

Когда она подошла к кровати, ее нога задела какой-то твердый предмет. Это был маленький транзисторный приемник, который они обычно держали на кухне, чтобы иметь возможность слушать утренние новости во время завтрака.

Лиз медленно нагнулась и подняла его. Когда она включила приемник, у нее чуть не лопнули барабанные перепонки от оглушительных звуков поп-музыки.

Она бросила приемник на кровать, словно его объяло внезапное пламя.

Какой-то голос внутри ее без конца повторял: «Нет, пожалуйста, нет…» Прошло несколько мгновений, прежде чем она поняла, что произносит эти слова вслух.

И вдруг в соседней комнате зазвонил телефон. Вздрогнув, она машинально направилась к нему, чтобы снять трубку, но в это время включился автоответчик.

Она подождала, пока сообщение было записано, и выключила ответчик.

– Расслабься! – потом твердо приказала она себе. Ей показалось, что ее голос эхом отдается в тишине комнаты. – Может быть, это совершенно обычное сообщение. И к тому же – для меня. В конце концов, это не только его дом, но и мой.

Лиз нажала на кнопку и услышала:

– Марк! – Женский голос был хрипловатым и почему-то напряженным. – Я обещала, что не буду звонить, но мы не можем просто так все бросить. Нам надо увидеться и поговорить. Мне невыносимо думать, что ты больше никогда ко мне не прикоснешься, что я не почувствую тебя внутри себя. Я знаю, ты не хочешь причинить ей боль, но нам надо подумать и о нас с тобой – о том, чего мы хотим. Я уверена, что последние недели были для нас… В общем, мне надо увидеть тебя, дорогой. Я приду вечером в обычное время. И пожалуйста, не пытайся меня остановить. – Пауза. – Марк, мне кажется, я люблю тебя.

Лиз выключила автоответчик.

Потом, спотыкаясь, бросилась в ванную, где ее вывернуло наизнанку.

Спазмы прекратились, но она продолжала стоять, крепко держась за края раковины, – ванная комната плыла у нее перед глазами. Боль была везде – в желудке, в горле, в голове и больше всего в сердце.

Марк, думала она. Марк и какая-то девица. Возможно, она даже ее знает, хотя не узнала голос и, конечно же, не хотела услышать его опять.

Какая-то девица была в ее квартире, пока она работала в Африке. Пользовалась ее вещами. Спала с ее мужчиной.

«Кто спал в моей постели?»

Вопрос из старой детской сказки, будучи переведен в термин жизни взрослых, приобретал чудовищный смысл.

Не похоже, что это было случайное увлечение. Не просто приключение на одну ночь, хотя и это было бы достаточно плохо.

«Марк, мне кажется, я люблю тебя».

Это было предательством – полным и абсолютным.

Где-то в глубине души Лиз предполагала, что в жизни Марка всегда будут искушения. Он был привлекательным мужчиной и не последним человеком в сфере средств массовой информации. Желающих – особенно женщин – попасть на телевидение было очень много, и у него не раз была возможность ей изменить.

Все же она была готова поклясться, что за те два года, что они были вместе, он ни разу этого не сделал. В конце концов она и раньше уезжала, и на большие сроки, чем в этот раз.

И у нее бывали случаи, когда она испытывала искушение. Когда одиночество могло бы заставить ее искать чего-то большего, чем обычная дружба, существовавшая в среде журналистов. И некоторые ее коллеги весьма прозрачно намекали на то, что они были бы совсем не прочь.

Но она никогда не поддавалась искушению, потому что знала, как много она может потерять, когда вернется домой…

У них была прочная связь. Они не были женаты, но подразумевалось, что в будущем это произойдет. Потому что настанет день, когда они захотят иметь детей. Но не сейчас. Сначала каждый должен преуспеть в выбранной им карьере.

«Марк, мне кажется, я люблю тебя».

Новая волна горечи окатила ее. Марк и Лиз. Еще одна потеря в современном мире. Сплетня, о которой будут шептаться по углам, а потом забудут.

Но нельзя же просто так сбросить со счетов два года совместной жизни! Придется разбираться, расходиться – как при разводе.

Она крепко сжала края раковины, так, что у нее побелели костяшки пальцев.

«А что, если бы мы были женаты? – подумала она. – Если бы я была женой Марка, стала бы эта девица раздумывать, прежде чем соблазнить его? И отреагировал бы Марк по-другому, если бы он был моим мужем?»

Может быть. А может, и нет. Ведь считается, что мужчины от природы не моногамны.

У них было так много общего, и они о стольком мечтали! Неужели он мог обо всем забыть?

«Я бы всегда смогла его простить, – думала Лиз, полоская рот. – Он и не подозревает, что я вернулась. Я могла бы исчезнуть на несколько дней, а потом совершенно неожиданно появиться и вести себя так, будто ничего не знаю. Интересно, как он себя поведет».

Лиз осторожно выпрямилась и взглянула на свое отражение в зеркале. В лице не было ни кровинки. Нет, такое притворство было ей не под силу, и она прекрасно это знала.

Кроме всего прочего, она никогда бы не смогла себя заставить снова лечь в эту постель.

Как бы там ни было, подумала она, придется посмотреть правде в глаза. Но здесь, в их квартире, это сделать будет невозможно.

Надо уехать. Побыть какое-то время одной. И подумать о том, что делать дальше.

«Когда я встречусь с Марком, – размышляла она, – я должна быть готова – должна знать, что сказать и что делать. И я должна буду полностью владеть собой. Но как же невыносимо сознавать, что эта парочка обсуждает меня или мое финансовое положение! Хуже того – жалеет меня».

Она не станет скрывать от Марка, что вернулась. Эта мысль пришла ей в голову, когда она распаковывала дорожную сумку и кидала свои вещи в корзину для грязного белья. Пусть они узнают, что ей все известно. Пусть им будет так же плохо, как сейчас ей!

Она быстро перебрала в шкафу свои вещи и побросала в сумку теплые свитера, джинсы и рубашки.

Потом приняла душ и переоделась в простую серую юбку и такого же цвета шерстяную водолазку, натянула на теплые носки высокие сапоги и отыскала свой дорогой габардиновый плащ.

Все это она сделала быстро, боясь, что Марк может неожиданно вернуться домой и застанет ее за сборами. А она не была к этому готова. Еще, чего доброго, она расплачется или с ней случится истерика. Или вообще унизится до скандала.

«Я не могу рисковать», – думала она, набирая номер местного агентства по прокату автомобилей и договариваясь об аренде небольшого «фиата» сроком на неделю.

Перед тем как уйти, она прилепила к автоответчику записку: «Тебе пришло сообщение», – и подписалась. Это было несколько мелодраматично, но пусть Марк знает, что она была дома и ей все известно.

Через час она уже покидала Лондон, зная точно, куда именно направляется.

Возможно, эта мысль об определенном месте на побережье ей пришла уже раньше, но до поры до времени оставалась в ее подсознании?

Она покинула дом в страшной спешке, но здравый смысл подсказывал ей, что надо что-нибудь поесть, хотя бы для того, чтобы унять тревогу.

Остановившись у придорожного кафе, она заказала большой салат и довольно долго в нем ковырялась. А потом стала изучать дорожную карту и путеводитель по побережью, который она бросила в сумку вместе с вещами. В том месте, которое она выбрала, была всего одна гостиница, где в стоимость номера входили завтрак и ужин. Называлась она «Рай для рыбака».

Придется довольствоваться этой гостиницей. Тем более что в это время года комнату будет снять нетрудно, если только какая-нибудь орава рыбаков не решит провести там свой отпуск именно в это время.

Машин на дороге было много, и она была этому рада, потому что приходилось быть очень внимательной. Вообще-то она любила быструю езду, но сейчас она была даже сверхосторожна, зная, что ей предстоит проехать еще много миль.

Свернув с перегруженного транспортом шоссе на проселочную дорогу, она вздохнула с облегчением.

Но и здесь надо было ехать не слишком быстро – указателей было мало, и пришлось воскрешать в памяти давно забытые приметы ландшафта. Ведь прошло очень много времени с тех пор, как она жила здесь в детстве, и многое наверняка изменилось.

Возвращение в эти места, вполне вероятно, было ошибкой, но не самой страшной. Она ведь еще не заказала номер, не связала себя обязательствами. Она может поехать дальше, в какие-нибудь незнакомые места.

Она все еще не сомневалась, когда подъехала к развилке. Налево, согласно указателю, была деревня, направо – пляж. Точно так же, как было когда-то.

Немного поколебавшись, Лиз повернула направо и стала медленно спускаться с довольно крутого холма. За высокой живой изгородью скрывалось несколько домов, которых не было прежде, но дорога не изменилась.

Не изменилось и объявление о том, что дальше въезд машин запрещен. Его только слегка подновили. Она послушно свернула на небольшую стоянку, заперла машину и пошла на пляж.

Дорога вела на берег Северного моря, которое было таким же холодным и серым, как небо над головой, а море было покрыто белыми барашками.

Ветер дул с моря, развевая волосы и бросая в лицо мелкие брызги ледяной воды.

Лиз побежала к берегу.

Ровная дорожка перешла сначала в каменистую тропу, а потом в поросшие песчаным тростником дюны. Преодолев последние несколько ярдов камней – а на каблуках это было не так-то легко, – Лиз добралась до песка. Здесь она подставила лицо ветру и оставалась неподвижной, всматриваясь в линию горизонта, пока у нее не зазвенело в ушах и не начали слезиться глаза.

«Марк, мне кажется, я люблю тебя».

«Ах, Марк, я думала, что люблю тебя, и верила, что ты любишь меня тоже. Но можно ли жить в чьем-то сердце и голове?» – в отчаянии спрашивала она себя, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

Пока он говорит тебе то, что ты хочешь от него услышать, ты ему веришь. У тебя просто нет выбора. А когда все заканчивается, когда все рушится, приходится принимать решение.

Ветер становился сильнее, ей стало холодно. Она плотнее закуталась в плащ и обхватила себя руками. Не отрывая взгляда, словно завороженная, Лиз смотрела на море: волны с грохотом и шипением то набегали на песок, то отступали. Увязая каблуками в песке, она подошла к кромке воды.

Ей всегда нравился шум моря, но сейчас она его почти не воспринимала.

Она вдруг вспомнила, как ее отец нашел на берегу большую раковину и после каникул она взяла ее с собой домой. «Смотри, Бет. Если ты приложишь раковину к уху, ты услышишь шум моря».

Она хранила эту раковину многие годы – когда училась в школе, потом в университете и когда жила в квартирах, которые снимала на пару с кем-нибудь, – словно это был талисман.

Но ей уже давно не попадалась на глаза эта раковина. И никто не называл ее Бет.

Лиз вытерла мокрые щеки.

«Я не уйду отсюда, пока не найду другую раковину».

Она знала, что самые красивые обычно попадались у нижней кромки воды.

Ветер все усиливался, он уже свистел в ушах, и она, почти оглохшая от этого свиста, подняла руки, чтобы закрыть уши, но в этот момент услышала какие-то звуки.

Прежде чем она успела что-то понять, на нее набросилась собака.

Она услышала лай и, повернувшись, увидела огромного пса: помесь лабрадора с какой-то другой породой. Лиз вскрикнула и попыталась отступить, но поскользнулась и упала коленом в ледяную воду. Одновременно она, защищаясь, закрыла лицо руками. Собака впилась зубами в рукав ее плаща, и она услышала, как затрещала разорванная ткань.

– Не двигайтесь! – услышала она грубый повелительный окрик. – Рубен, ко мне!

Пес тут же отпустил рукав и помчался к хозяину, виляя хвостом и радостно повизгивая.

Лиз еще с минуту не двигалась, а затем, дрожа от страха и холода, с трудом выпрямилась и, стоя в воде, стала выжимать плащ.

Тем временем незнакомец подошел к ней. Это был высокий мужчина в камуфляжной куртке, под которой угадывалась крепкая мускулатура. Длинные темные волосы выглядели неопрятно, нижнюю часть лица скрывала борода. Он оглядел ее серыми, как море – и такими же холодными, – глазами.

– С вами все в порядке? – Вопрос прозвучал скорее равнодушно, чем успокаивающе.

– Никогда еще не чувствовала себя лучше, – отрезала Лиз. – Промокла до нитки из-за вашего ужасного пса. Купание одетой в это время года не входит в число моих вздорных прихотей.

– Рад это слышать, – ничуть не смутившись, ответил незнакомец. – Я наблюдал за вами в полевой бинокль, и мне не понравилось, как вы себя ведете. Я решил, что вы собрались топиться.

– Так вы шпионили за мной? – возмутилась Лиз.

– Нет. Я высматривал куликов. Ваше появление мне помешало.

– Позвольте вам ответить тем же. – Она не пыталась сдержать ярость. – Надеюсь, наблюдение за птицами у вас получается лучше, чем подсматривание за людьми. Я просто прогуливалась по берегу.

– Вы не первая сумасшедшая, которая выбирает это место для последнего купания. А течение здесь коварное, не говоря уж о том, что вода ледяная.

– Благодарю за лекцию. И поскольку мы обсуждаем вопрос, как следует себя вести, позвольте заметить, что ваша собака опасна. Смотрите, что она сделала с моим плащом.

– В этом я виноват. Я послал его, чтобы он не дал вам совершить роковую глупость, от которой я считал своим долгом вас уберечь.

– А вам не приходило в голову, что не надо вмешиваться в чужие дела?

– Самоубийство – вещь непредсказуемая. – Он пожал широченными плечами. – Вы могли в последнюю минуту решить, что не хотите топиться, и тогда мы бы промокли оба.

– Слушать такую чушь оскорбительно. Я вовсе не собиралась топиться.

– Значит, я ошибся. Но это вряд ли наказуемая ошибка. – Помолчав, он добавил: – Вы действительно вели себя как-то странно.

– Прогуливаясь по берегу? – Лиз постаралась говорить с сарказмом. – Когда-то это не возбранялось. А что, теперь на это требуется особое разрешение?

– Вы примчались на берег с такой скоростью, словно за вами гнался дьявол, – спокойно ответил он. – Потом вы немного постояли, как будто в состоянии транса. Когда вы пошли к морю, я решил действовать в ваших же интересах.

– Да вы просто герой! Благодаря вашим усилиям я испортила дорогой плащ и сапоги. Не говоря уже о том, что могу заболеть воспалением легких.

– А вы испортили мне прекрасный день, хотя это, по вашему мнению, вряд ли сравнимо с уроном, нанесенным вашим драгоценным шмоткам. – Бросив на нее презрительный взгляд, он отвернулся и зашагал прочь. Потом остановился и кинул через плечо: – Советую вам переодеться, а счет пришлите на мое имя в «Рай для рыбака».

– Ваше предложение не вселяет оптимизма.

– Никакого другого вы не получите. Так что воспользуйтесь хотя бы этим.

– Вам повезло, что я не стану заявлять властям о том, что у вас опасная собака! – крикнула она ему вдогонку, и он тут же повернулся и грозно на нее посмотрел:

– Только попробуйте, и увидите, что будет! – Наклонившись, он потрепал пса за ухом. – Рубен – любимец местного населения, и никто не поверит ни единому вашему слову, особенно если я расскажу всем, что здесь произошло. Он совершенно не опасен, чего я не могу сказать о себе. Потому что вы, мадам, первосортная зануда. В следующий раз топитесь в другом месте.

– Ваше высокомерие вызывает смех.

– Вы тоже не сахар, леди. А теперь, с вашего позволения, я вернусь к наблюдению за птицами.

– Мне жаль, что вы прервали это занятие ради меня. И не сомневайтесь – я обязательно пришлю вам счет. Кому мне следует его адресовать? Сумасшедшему хозяину дикого пса?

Незнакомец вдруг замер, его тело под стеганой одеждой напряглось так, что она почувствовала это даже на расстоянии. Взгляд его холодных глаз пронзил ее насквозь с такой яростью, что Лиз отшатнулась, словно от удара.

«Что я такого сказала? – испугалась она. – И что такого сделала?»

Какое-то мгновение они стояли молча. Казалось, даже ветер стих, а шум волн доносится откуда-то издалека.

Потом он отступил назад, словно опасаясь, что не сможет сдержаться.

Этим движением он намеренно, как ей показалось, решил разрушить те чары, которые независимо от их желания опутали их на этом пустынном берегу.

– Нет, – тихо ответил он. Даже слишком тихо. – Не говорите так. Никогда так не говорите. А счет пришлите на имя… скажем, Джона Смита.

Свистнув собаке, он зашагал прочь.

Лиз смотрела ему вслед, пока он не скрылся за дюнами, а потом, не думая о том, что кто-то может ее увидеть, на негнущихся ногах неловко проковыляла по песку на дорогу – туда, где стояла ее машина.