Текст книги "Информационно-семиотическая теория культуры. Введение"

4. Упадок и деградация культуры, связанные с ослаблением и устареванием каких-то элементов культуры, упрощением системы культуры, деградацией ее норм и идеалов.

5. Кризис культуры – утрата ею устойчивости и действенности параметров порядка культуры.

Синергетика, как известно, являет собой, прежде всего, теорию динамики сложных систем (к каковым относится и культура), которая строится на принципах «сжатия информации», т. е. на категориях большой смысловой емкости (нелинейность, диссипативность, параметры порядка, аттрактор, бифуркация, веер возможностей и т. д.), избавляющих от необходимости детального феноменологического описания многочисленных явлений и процессов, происходящих в системе, хотя культурология, как уже подчеркивалось, замкнута больше на описаниях деталей бытия культуры, нежели на поисках и выявлении универсальных и специфических параметров порядка, аттракторов культуры и т. д.

Однако ситуация меняется, когда мы обращаемся к информационно-семиотической концепции культуры, поскольку в рамках этой концепции динамика культуры понимается именно в синергетическом смысле. Более того – такие базовые категории постнеклассического научного познания, как «система», «нелинейность», «открытость», «динамика», «фрейм», «фрактал», «скрипт», «параметр порядка», «эмердженция», как уже подчеркивалось, оказываются общими как для культурологии, так и для синергетической методологии [18–20]. В этом контексте и в качестве иллюстрации уместно обратиться к категории эмерджентность, означающей буквально (в этимологическом) смысле «самопроизвольность», т. е. способность спонтанно обретать принципиально новые качества при различных сочетаниях, соотношениях и вариациях составных элементов, а также изменений условий (внешних, внутренних) существования системы. При этом, разумеется, речь идет, в том числе, и о необычных феноменах эмерджентности и эмердженции, происходящих в культуре, ее недрах и формах, но пока еще не нашедших должного отражения в нарративной культурологии. Так, М. Арчер, известная обстоятельными исследованиями феномена эмерджентности в социально-культурных системах, выделяет три типа ее проявления: структурный, культурно-ментальный и субъектный (агентивный), которые, в свою очередь, находятся в сложных отношениях взаимного влияния и взаимной детерминации [21]. При этом, как полагает Арчер, структурная эмердженция в социуме и в социально-культурной системе происходит постоянно, поскольку являет собой один из механизмов развития социума. А что касается культурно-ментальных эмердженций, они касаются качественных сдвигов и изменений в представлениях и предпочтениях «коллективных» носителей культуры, т. е. в смыслах, нормах и формах культуры. И, наконец, эмерджентность субъекта (агента) культуры затрагивает отдельно взятого индивида, его культуро-поведенческий и эстетический выбор, что проявляется как переход персональной идентичности человека в новый парадигмальный тип, предъявляя, в свою очередь, новые требования к самой культуре.

Понятно, что эти процессы взаимосвязаны (часто усиливая друг друга), что необходимо учитывать в системно-синергетических исследованиях культуры. Вероятно, результатом действий означенного спектра эмердженций можно считать взрывной характер изменений в культуре и спектре культурных идентичностей за последние полтора века в контексте перехода от феодализма (с его структурной неизменностью) к современному постиндустриальному обществу, в рамках которого социальные структуры и институции обретают множественный, изменчивый «текучий» характер. Здесь, вероятно, уместно отметить, что изучение переходности как «связки» различного и поиск закономерностей строения самого «мира систем» позволили М.С. Кагану пересмотреть историческую типологию культуры с учетом ее динамических свойств и предложить концепцию онтологического различия четырех классов систем и, соответственно, процессов их самоорганизации [22]: «практик фазовых переходов» и/или трансгрессии, номадического движения, пребывания в пространстве «между», что несомненно расширяет предметную область теории и истории культуры [23].

Вероятно, здесь уместно и следующее замечание, касающееся соотнесения синергетической методологии с познанием культуры. Речь идет о том, что достижение когерентности (согласованности) смысловых полей культуры, поддерживающих ее целостность как системы, затруднено в условиях, когда она (культура, система смыслов)находится вдали от равновесия, скажем, в условиях системного кризиса, или же когда в силу различных обстоятельств меняется «качество культурного» в социальном. В подобных ситуациях в культуре ослабевает способность «охранять систему» от стихийного потока флуктуаций, которые могут «перенастроить» общество из состояния кооперации (организованности) в нерегулируемые хаотические взаимосвязи, усиливая конкуренцию культурных смыслов, кодов, образцов. Приведенная объяснительная модель раскрывает бесконечность процесса саморазвития культуры, направленность ее процессов на поддержание собственной целостности, а в трансформации на социальное пространство – на поддержание «единства множественности» культур [24].

Собственно, можно привести и еще один пример: этнические культуры (и их субъекты) все чаще переходят от тактики «обороны» (самоизоляции и консервации ради самосохранения) к «интервенции» в пространства «больших культур», в частности – в пространство массовой культуры, зримо иллюстрируя, как «структурная эмердженция» (глобализация мира и коммуникаций) выводит на арену культуры совершенно новые эстетические парадигмы и новые типы культурных идентичностей, так что стохастический характер механизмов развития культуры позволяет моделировать ее возможные перспективы и тренды развития с учетом особенностей эволюции культуры на всех ее уровнях, в том числе и личностном, этническом, субкультурном. Словом, оптика синергетической методологии (а тем более – в соединении с информационно-семиотической концепцией культуры) способна открыть (и в какой-то мере это уже происходит) новые горизонты и глубины познания культуры.

Остается резюмировать итоги нашего дискурса в рамках данной главы.

Культурология формально апеллирует ко всем современным общенаучным методам познания (исследования), включая и такие сложные и трудоемкие, как системный подход, синергетическая методология, междисциплинарность (к которой мы здесь не могли обратиться в силу ее объемности). И все же, несмотря на отдельные яркие исследования, общая культура системно-синергетической методологии в нашей культурологической науке чаще остается на уровне упрощений, аналогий и метафорики. И виноват в том, конечно же, не отдельно взятый культуролог, а общее состояние культурологической методологии, прежде всего – непроясненность онтологической сущности и природы культуры, что подталкивает культуролога к приложению совершенных самих по себе методов научного познания к объекту, сущность которого остается предметом полемики. Так мы вновь выходим на ключевую проблему культурологии – проблему поиска и достижения консенсуса по поводу онтологической сущности культуры, чему и посвящен следующий раздел монографии.

Примечания

1. Хакен Г. Синергетика. – М.: Наука, 1985. – С. 424.

2. Князева Е.Н. Синергетика // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. – М.: Канон+, 2009. – С. 861–863.

3. Каган М.С. Синергетика и культурология // Мир культуры и культурология. Вып. 1. – СПб.: РХГА, 2011. – С. 91–102.

4. Астафьева О.Н. Синергетический подход к исследованию социокультурных процессов: возможности и пределы. – Москва: МГИДА, 2002. – 371 с.

5. Астафьева О.Н. Мир синергетики как междисциплинарного направления // Электронный ресурс: http://spkurdyumov.ru/.

6. Астафьева О.Н. Социокультурная синергетика: предметная область, история, перспектива // Синергетическая парадигма: синергетика образования (отв. редактор В.Г. Буданов). – М.: Прогресс-Традиция, 2007. – С. 470–481.

7. Астафьева О.Н. Теория культуры: разнообразие подходов и возможностей их интерпретации: коллективная монография / Под ред. Ю.М. Резника. – М.: Научно-политическая книга, 2012. Глава 3. Культура как самоорганизующаяся система: синергетическая концепция. – С. 105–150. Глава 10. Синергетический подход к исследованию культуры. – С. 395–436.

8. Хакен Г. Можем ли мы применять синергетику в науках о человеке // Электронный ресурс: http://spkurdyumov.ru/.

9. Степин В.С. Цивилизация и культура. – СПб.: СПбГУП, 2011. – 408 с.

10. Пиотровский Р.Г. Лингвистическая синергетика: исходные положения, первые результаты, перспективы. – СПб.: СПбГУ, 2006. – 160 с. 11. Кершенгольц Б.М., Чернобровкина Т.В., Шеин А.А. и др. Нелинейная динамика (синергетика) в химических, биологических и биотехнологических системах. – Якутск, 2009. – 208 с.

12. Николаева Е.В. Фракталы городской культуры. – СПб.: Страта, 2014. – 264 с.

13. Демина И.Н., Шкондин М.В. Синергетика и теория журналистики: аспекты исследования медиасистем // Вопросы теории и практики журналистики. – 2016. – Т. 5, № 1. – С. 14–28.

14. Холшевиков В.Е. Стиховедение и математика // сб. статей «Содружество наук и тайны творчества». – М., 1968. – С. 384–396.

15. Ксенакис Я. Формализованная музыка. – СПб.: СПбГК, 2008. – 123 с.

16. Амосов Г.Г. Музыкальное исчисление // Электронный ресурс: http:// book.etudes.ru.

17. Астафьева О.Н., Грушевицкая Т.В., Садохин А.П. Культурология. Теория культуры. – М.: Юнити-Дана, 2012. – 487 с.

18. Чернавский Д.С. Синергетика и информация. – М.: Наука, 2001. – 243 с.

19. Палатников Д.Е. Социальная синергетика как новая парадигма в социально-философском познании // Электронный журнал «Современные проблемы науки и образования». – 2009. – № 1. – С. 89–91.

20. Мордвинов В.А. Синергетика и информационное поле // Электронный журнал «Перспективы науки и образования». – 2015. – № 3 (15).

21. Кучинов А.М. Теория морфогенеза М. Арчер // Политический вектор. – 2014. – № 2. – С. 70–91.

22. Каган М.С. Формирование личности как синергетический процесс // Каган М.С. Избранные труды в VII томах. Том III. Труды по проблемам теории культуры. – Санкт-Петербург: ИД «Петрополис», 2007. – С. 583–601.

23. Постнеклассические практики: опыт концептуализации: коллективная монография / Под общ. ред. В.И. Аршинов и О.Н. Астафьевой. – СПб.: Издательский дом «Мipъ», 2012. – 536 с.

24. Астафьева О.Н. Целостность культуры как «единство множественности» // Синергетическая парадигма. Социальная синергетика. – М.: Прогресс-Традиция, 2009. – С. 133–156.

Глава 2
Основы информационно-семиотической теории культуры

Эта глава центральная в нашей монографии: мы намерены в ее рамках развернуть и представить (манифестировать) контуры информационно-семиотической теории культуры, что требует вновь (в очередной раз) обратиться к ключевой проблеме культурологии, а именно – к поиску онтологической сущности культуры, консенсуса по этому поводу.

Но мы вовсе не склонны драматизировать ныне бытующую непростую ситуацию в этом вопросе (а тем более вновь и вновь упрекать культурологическую науку): ситуация с поиском онтологической сущности культуры нам представляется вполне рабочей, которая может иметь место и в любой другой науке, занятой познанием непростой сущности. Речь в данном случае идет, прежде всего, о «неполноте поиска» сущности исследуемого объекта познания (культуры) в силу различных причин: мешает инерция существующих методологических традиций, ограничивают рамки бытующей парадигмы культурологи, влияют позиции признанных авторитетов культурологической науки и т. д. Однако в данном случае куда важно другое: как и на каких путях возможно преодолеть эти факторы и порожденный ими режим «ограниченного поиска» сущности культуры. В этом плане, на наш взгляд, существует, по меньшей мере, два пути.

Во-первых, известны десятки и даже сотни определений культуры, а значит существует столько же «рабочих гипотез» в отношении сущности культуры, хотя почему-то «облюбованы», выделены из общей массы и находятся в активной разработке не более трех-пяти из них (деятельностная, смысло-генетическая и аксиологическая, прежде всего). Резонно расширить горизонты поиска сущности культуры, включив в процесс этого поиска максимум гипотез «что есть культура».

Во-вторых, наиболее известный и популярный обзор бытующих на культурологической арене определений культуры сделан М.С. Каганом еще в 90-е годы минувшего века. Но с тех пор многое изменилось в науках о человеке и социуме, что настоятельно требует учета в культурологической науке, а значит – серьезной перефокусировки ее (культурологии) внимания в плане понимания основ и сущности культуры. Ведь культура, будучи присуща лишь только человеку, должна как-то соотноситься с его (человека) уникальными особенностями. Тем более, что ответ на вопрос об уникальных спецификах человека издавна и по сей день видится в его разумности и «коллективности», способности мыслить, в наличии у него членораздельной речи.

Однако на фоне современных знаний о деятельности мозга и ментальных процессах, о природе языка и речи, о глубинных основаниях субъектности человека и о соотношении «коллективного» и личностного в человеке ныне многое предстает в ином свете. Так, язык по представлениям современной науки есть информация (информационная система), а мозговая деятельность являет собой сложнейшую систему нейросетевых и когнитивно-информационных процессов. В этом контексте человек скорее уникален, прежде всего тем, что являет собой существо, способное творить информацию в самых разнообразных формах, бесконечно варьировать формы информации и природу ее носителей, успешно опираясь на это во всех формах и видах своей жизнедеятельности. И на этом пути человек добился фантастических успехов. Очевидно, что это обстоятельство требует учета в процессах познания культуры и развития методологии культурологической науки.

2.1. Об «общем» в многообразии определений культуры: идея социальной памяти и информационного наследования

В очередной раз подчеркнем, что самая яркая теоретико-методологическая особенность современной культурологии – множественность вариантов интерпретации культуры и отсутствие консенсуса по поводу предпочтительного из них.

Здесь впору обратиться, в первую очередь, к философии, которая рассматривает сущности в их предельных основаниях и в общей системе онтологии бытия – в качестве его структурных элементов.

При этом основанием к выделению онтологических структур бытия является субстанциональная основа этих самых структур, а также специфика форм, механизмов и закономерностей их существования.

Любой, кто обратится к философии, обнаружит, что, следуя означенному принципу, здесь выделяют, прежде всего, природное бытие (бытие природы) и социальное бытие (бытие общества, человека). А что касается принципов детализации структуры социального бытия и места культуры в нем, то принято вести речь лишь о следующих сферах: производственно-экономической (сфере производства, распределения и потребления материальных благ); политической (институтах и механизмах власти, государства, управления); о собственно социальной сфере (включающей образование, здравоохранение, социальное обеспечение), а также о духовной сфере (включающей науку, философию, искусство, религию, мораль).

Таким образом, культура в современной философии не рассматривается и не конституируется как вычленимая сфера бытия, не считается таковой. А онтологические элементы культуры: науку, образование, искусство, мораль и религию – философия относит к различным сферам социального бытия. Иначе говоря, культура в философии видится и понимается не как отдельная самостоятельная сфера социального бытия, не как нечто «материально-идеальное», как чаще всего трактуется в культурологии, а только как форма духовного и идеального, сопряженного со всеми аспектами социального бытия (см. Культура // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. – М.: Канон-плюс, 2009. – С. 405–409).

В этом контексте когнитивный ракурс и методологические усилия философии направлены, главным образом, на раскрытие именно «сквозной роли» культуры в бытии человека, социума, общества. При этом речь идет о следующих функционально-ролевых и бытийных ипостасях (модусах) культуры: культура как способ и механизм творчества и свободной самореализации человека; культура как система ценностных отношений в социуме; культура как искусственно созданный духом и трудом человека аспект (дополнение) бытия – в оппозицию и в дополнение к «природному бытию», т. е. к «натуре».

Но, что принципиально важно и к чему мы не раз еще вернемся, философия полагает, что культура не является отдельной сферой, т. е. чем-то таким, что можно отграничить, обособить и выделить из общей структуры социального бытия; напротив – культура мыслится как некая сущность, которая пронизывает все сферы и аспекты социального бытия, по сути поддерживая (обеспечивая) его целостность, соотнесенность с человеком, со всеми формами и механизмами бытия (каковой может быть разве что информация).

После этих предваряющих замечаний вернемся к попыткам поиска онтологической сущности культуры.

Как свидетельствует история науки, потенциал ее развития кроется, прежде всего, в знаниевых и интерпретационных накоплениях самой науки. В этом контексте в поисках путей развития науки о культуре пристального внимания заслуживают, как уже не раз подчеркивалось, бытующие многочисленные определения культуры. Разумеется, речь идет не об их формальном группировании в некие «типы» и «виды» (как это чаще всего происходит), а о поиске общего в этих определениях или же о выдвижении, «объемлющей теории», способной синтезировать смыслы разных определений культуры («рабочих гипотез»).

Здесь мы будем ориентироваться на выборку определений культуры, представленную в широкоизвестной книге М.С. Кагана «Философия культуры» [1]. Итак, культура – это:

– комплекс, включающий знания, верования, искусства, законы, мораль, обычаи и другие способности и привычки, обретенные человеком как членом общества (Э. Тейлор);

– единство художественного стиля во всех проявлениях жизни народа (Ф. Ницше);

– организация разнообразных явлений: материальных объектов, телесных актов, идей и чувств, которые состоят из символов или зависят от их употребления (Л. Уайт);

– социальное наследование – ключевое понятие культурной антропологии. Его обычно называют культурой (Б. Малиновский);

– единство всех форм традиционного поведения (М. Мид);

– общий образ жизни народа, социальное наследство, которое индивид получает от своей группы (К. Клакхон);

– социальное направление, которое мы придаем культивированию наших биологических потенций (X. Ортега-и-Гассет);

– формы поведения, привычного для группы, общности людей, социума, имеющие материальные и нематериальные черты (К. Юнг);

– в широком смысле слова – система знаков (Ч. Моррис);

– процесс прогрессирующего самоосвобождения человека. Язык, искусство, религия, наука – различные фазы этого процесса (Э. Кассирер);

– специфический способ мышления, чувствования и поведения (Т. Эллиот);

– общий контекст наук и искусств, соотносимый категориально с языком; это структура, которая возвышает человека над самим собою и придает его жизни ценность (Р. Тшуми);

– совокупность интеллектуальных элементов, имеющихся у данного человека или у группы людей и обладающих некоторой стабильностью, связанной с тем, что можно назвать «памятью мира» и общества – памятью, материализованной в библиотеках, памятниках и языках (А. Моль);

– главное в культуре – не материальные достижения, а то, что индивиды постигают идеалы совершенствования человека (А. Швейцер);

– способ человеческой деятельности (Э. Маркарян);

– знаковая система; наследственная память коллектива, выражающаяся в определенной системе запретов и предписаний (Ю. Лотман, Б. Успенский);

– программа образа жизни (В. Сагатовский);

– система регулятивов человеческой деятельности, несущая в себе аккумулированный опыт, накопленный человеческим разумом (В. Давидович, Ю. Жданов);

– система хранения и передачи социального опыта, основу которого составляет достигнутый обществом уровень развития сущностных сил человека (В. Конев);

– некий единый срез, проходящий через все сферы человеческой деятельности (М. Мамардашвили);

– система, выступающая мерой и способом формирования и развития сущностных сил человека в ходе его социальной деятельности (Л. Коган);

– пластичная и многозначная, фиксированная в нормах программа деятельности индивидов, формируемая, хранимая, накапливаемая и передаваемая обществом на основе общественной практики, в частности, и общественного производства. Она уделяется обществом каждому члену общества и гибко детерминирует индивидуальное поведение. Это особая система средств хранения и передачи социального опыта (Л. Клейн);

– культура как система духовного производства охватывает создание, хранение, распространение и потребление духовных ценностей, взглядов, знаний и ориентации – все то, что составляет духовный мир общества и человека (Б. Ерасов);

– относительно интегрированное целое, охватывающее поведение людей, которое совершается согласно общим для данной социальной группы образцам (А. Клосковская);

– культура, понимаемая как процесс, – это коммуникация, а понимаемая статично и предметно – совокупность высказываний (например, произведений), символических рядов, служащих целям коммуникации (например, всевозможных ритуалов), наконец, средств коммуникации (М. Червинский); – единая для общественной группы семиотическая система (С. Пекарчик).

Понятно, что каждое из приведенных определений схватывает и выражает некие существенные и значимые особенности культуры или же ее различные функции. Однако, если анализировать представленные определения, «прицельно», т. е. с той точки зрения, как в них понимается и трактуется онтологическая сущность культуры, обнаруживается вполне определенная картина.

Оказывается, в большинстве определений отсутствует прямое указание на сущность культуры или она описывается на основе (посредством) некоего набора косвенных признаков. Таким образом, авторы определений культуры так или иначе свидетельствуют, что главное и сущностное в культуре не то, что лежит на поверхности (наблюдаемо, описываемо), а то, что стоит за этим. Чтобы это стало очевидно, достаточно вычленить из приведенных определений их смысловые ядра (они приводятся без указания автора, поскольку представляют собой «срезы» уже процитированных выше определений). Итак, культура – это:

– комплекс неких признаков и атрибутов социального бытия (верований, знаний и т. д.);

– способность человека творить знаки;

– социальное наследование (сущность наследуемого не означена);

– единство форм поведения;

– система знаков;

– абстракция конкретного (культура как когнитивная процедура или система процедур);

– идеалы совершенствования человека;

– система регулятивов;

– некий единый срез, проходящий через все формы и виды деятельности.

Вернемся вновь к исходной (с указанием авторов) выборке развернутых, пусть и косвенных большей частью, определений культуры, заимствованных у М.С. Кагана, добавив при этом, что сам ученый трактует культуру как сложную саморазвивающуюся систему, взаимосвязанную с бытием человека и социума (а также с бытием природным). При этом он отмечает, что «культура есть системная, исторически образовавшаяся и исторически изменяющаяся многосторонняя целостность специфических способов деятельности и ее опредмеченных плодов: материальных, духовных и духовно-материальных, художественных» [2, с. 44]. Заметим также, что у определения культуры по Кагану есть еще один аспект: сущностная природа культуры им понимается как некое сложное сочетание/переплетение/единство таких сущностей, как «знание», «ценности», «проект» или проектность, к чему мы еще вернемся.

И, наконец, известный российский философ и культуролог В.С. Степин определяет культуру как систему исторически развивающихся надбиологических программ жизнедеятельности (общения, поведения, преобразовательной деятельности), обеспечивающих воспроизводство и изменение социального бытия во всех его аспектах [3]. Показательно, что, анализируя концепцию В.С. Степина, А.С. Запесоцкий квалифицирует ее как «деятельностно-семиотическую» [4], хотя в работах В.С. Степина такое определение не встречается.

Даже беглое сопоставление выявляет, что чаще всего в анализируемых определениях культура трактуется как нечто такое, что касается всех аспектов бытия человека (сквозной срез бытия, социальная память, социальное наследование, текст экзистенциальной значимости), но при этом не поддается локализации и отграничению. В качестве иллюстрации к подобному пониманию сущности культуры обратимся к определениям ряда авторов, причастных к различным историческим эпохам, философским течениям и гуманитарно-исследовательским традициям:

– организация разнообразных явлений: материальных объектов, телесных актов, идей и чувств, которые состоят из символов или зависят от их употребления (Л. Уайт);

– совокупность интеллектуальных элементов, имеющихся у данного человека или у группы людей и обладающих некоторой стабильностью, связанной с тем, что можно назвать «памятью мира» и общества – памятью, материализованной в библиотеках, памятниках и языках (А. Моль);

– некий единый срез, проходящий через все сферы человеческой деятельности (М. Мамардашвили);

– знаковая система; наследственная память коллектива (Ю. Лотман, Б. Успенский);

– пластичная и многозначная, фиксированная в нормах программа деятельности индивидов, формируемая, хранимая, накапливаемая и передаваемая обществом на основе общественной практики, в частности, и общественного производства. Она уделяется обществом каждому члену общества и гибко детерминирует индивидуальное поведение. Это особая система средств хранения и передачи социального опыта (Л. Клейн);

– программа образа жизни (В. Сагатовский).

Как нетрудно заметить, культура в этом ряду определений (гипотез) вновь и вновь предстает как «что-то сквозное», проходящее через все сферы бытия человека: социальная память, основа и способ коммуникации, всеохватная программа бытия человека.

Такое «сквозное нечто» в бытии человека по представлениям современной науки суть социальная информация, которая существует, прежде всего, в знаково-символических, вербально-текстовых формах и выступает как всеохватная форма выражения, накопления и трансляции социального опыта, всех «граней» социального бытия, как программа социальной активности человека. В этом контексте примечательна давно известная и достаточно распространенная интерпретация культуры в качестве некоего сложного текста, что восходит к идеям Р. Барта [5] и в последующем нашло системное развитие в работах Ю.М. Лотмана (и тартуской школы), в учении о семиосфере культуры [6].

По мысли Барта, текст – это сложный феномен, поскольку:

– это не некое литературное произведение и эстетический продукт, а знаковая деятельность;

– это не просто фабульно-смысловая структура, а структурообразующий процесс;

– это не пассивный объект деятельности автора (человека), а работа и игра;

– это не просто совокупность знаков, наделенная смыслом, а пространство, где прочерчены линии «смысловых сдвигов» [7, с. 413–423].

В подобной многогранной интерпретации «текст» не сводим к речевому акту (лингвистическому феномену), а в качестве текста могут выступать не только продукты естественных языков, но и любые знаковые системы: иконографические, природно-вещные, деятельностные.

Если учитывать эти обстоятельства, получается так: в семиотическом и семантическом полях языка культуры происходит оформление в текст социальной информации и культурных смыслов, являющих собой предмет изучения (дешифровки, раскодирования) культурологии, когнитивистики, лингвистики, психологии, социологии.

Таким образом, при рассмотрении с позиции современной философии и науки бытующих определений культуры, которые выдвигались на разных этапах развития культурологии приверженцами самых различных социально-философских и культурологических школ и течений, обнаруживается (выясняется), что столь несхожие авторы наделяют культуру весьма схожими признаками, каковыми обладает лишь одна сущность – информация.

В этом плане особенно примечательна идея Л. Уайта: культура – это целостная самонастраивающаяся система, включающая в себя символическую, технологическую и идеологическую стороны [8]. Данное определение культуры является вполне релевантным с точки зрения информационно-семиотической теории культуры, которой и посвящен наш дискурс. Остается лишь добавить, что Ю.М. Лотман еще в 70–80-х годах писал (и доказывал), что «культура – это совокупность всей ненаследственной информации, способов ее организации и хранения» (9). Иначе говоря, культура – это особая информационная система.

В заключение остается лишь зафиксировать: как показывает анализ, культурологи так или иначе ощущают, описывают и анализируют культуру, прежде всего, как знаково-символическую, смысло-несущую, коммуникативную систему, т. е. как информационную систему, охватывающую и пронизывающую все аспекты бытия человека.

Если учитывать эти обстоятельства, получается так, что информационно-семиотическая концепция культуры (как идея) неявно сопутствует истории культурологии, вырастая из процессов ее развития и требуя развертывания в системную, структурированную и аргументированную теорию, которая вписывалась бы в современную постнеклассическую парадигму науки.

Почему до сих пор не сложилась таковая теория – полагаем, это обусловлено далеко не в последнюю очередь явным невниманием социально-гуманитарной науки к информационной стороне (измерениям) бытия человека до недавних пор. Ведь информация, как таковая, в качестве онтологической сущности в научный оборот вошла относительно недавно – в середине двадцатого века. Отчасти этим объясняется и методологическая инерция в науке – видеть и искать основания социальных и культурных процессов в основном в мире вещественно-энергетических обменов (в географических, экологических, ландшафтных, технологических факторах).

Иначе говоря, так повелось в гуманитарной науке и ее логике видеть за культурогенезом, за трансформацией культуры главным образом материально-вещественные измерения социального бытия, орудийно-технологический процесс, а точнее, прогресс, обусловленный материально-вещественными факторами, деятельностью по их преобразованию в артефакты.