Текст книги "Пленница"

Глава 2

Симаррон

Направляясь сквозь заросли к лужайке, Джеймс взглянул на дом брата, и на сердце у него стало радостно и легко. Он вместе с Джарретом мечтал об этом доме, вместе с братом строил его и по сей день был привязан к нему.

Они собирались построить еще один – для самого Джеймса. Хотя оба росли в основном среди людей, которые, приехав во Флориду, стали семинолами для белых, братья постоянно находились со своим отцом-шотландцем и так же хорошо знали уклад жизни белых, как и обычаи индейцев. Джеймс умел распланировать и построить дом, обрабатывать землю и ухаживать за скотом. Он читал Дефо, Бэкона, Шекспира и многих других писателей, его учили музыке, он играл Моцарта и Бетховена.

Но еще совсем юным Джеймс безоглядно влюбился в индейскую девушку и примкнул к ее племени, потому что оно нуждалось в нем. Поскольку в его жилах текла кровь матери-индианки, он возглавил отряд и остался жить на просторной, прекрасной возвышенности.

Потом грянула война.

Но, несмотря на жестокости войны, на глубокую боль и гнев, все еще слишком часто руководившие его поступками, он любил брата так же, как и отца – самого просвещенного из людей, которых когда-либо встречал. Его неразрывную с самого рождения связь с братом не разрушила даже война.

– Джеймс!

Услышав, что его окликнули с порога, он спешился и увидел, что Тара, жена брата, кинулась навстречу ему.

Джеймс стоял рядом с конем и ждал. Едва она приблизилась, он подхватил и закружил ее. Необычайно красивая, золотоволосая, голубоглазая, хрупкая, как фарфоровая статуэтка, Тара отличалась внутренней силой и решительностью. Она стала прекрасной женой его брату.

Тара коснулась его щек, словно желая убедиться, здоров ли он, затем отступила, нахмурившись. На Джеймсе были штаны из плотной ткани, безрукавка из сыромятной кожи и мокасины. Волосы удерживала повязка. Молодая женщина покачала головой:

– Ведь еще холодно!

– Тара, здесь никогда не бывает по-настоящему холодно.

– Бывает.

– Но уже весна.

– Воздух холодный.

– Как моя дочь?

Глаза Тары вспыхнули, и она улыбнулась.

– Растет как тростинка. Потрясающе хорошенькая маленькая леди, Джеймс. И такая смышленая! А как замечательно справляется с малышом!

– А как поживает этот маленький разбойник – мой племянник?

– Джеймс, он ангел! – с негодованием воскликнула Тара. – Ему же чуть больше шести месяцев. Все дети ангелы в этом возрасте.

– Поскольку это ребенок моего брата, не рассчитывай, что он долго будет ангелом. Дженифер здорова? – снова спросил Джеймс, и в голосе его зазвучало беспокойство.

Ему не удавалось избавиться от страха. Джеймс ненавидел войну, однако порой почти радовался, что она продолжается. Война не позволяла ему задумываться, вспоминать, желать собственной смерти, отвлекала от постоянной и безысходной боли.

Заставляла забывать о ненависти ко всем белым и ко всему белому…

– Дженифер здорова, честное слово, – ответила Тара. – Пойдем, увидишь ее. – Взяв Джеймса за руку, она повела его к дому. – Какие новости? – с напряженным интересом осведомилась Тара.

– Не было бы никаких новостей, если бы не майор Уоррен, – не сразу отозвался Джеймс.

– Я слышала, Уоррен, обретавший все большую власть в военной среде, был кровожадным мерзавцем. Даже в разгар битвы Джеймс порой понимал, что большинство белых – включая и тех, кто считал депортацию семинолов на запад единственным решением «проблемы индейцев», – способны здраво мыслить. Никто лучше его не знал, что в армии США есть белые, которые отказались бы убить ребенка, любого ребенка. Жизнь научила Джеймса не оценивать человека по цвету кожи. Как белые, так и краснокожие бывают порядочными и порочными от рождения.

Уоррен, по мнению Джеймса, относился к последним, и его давно следовало убить.

С тех пор как началась война, Джеймс не раз воевал против белых, таких же как его отец. У Джеймса не было выбора. Когда стреляли в его семью и друзей, он отвечал тем же. Но Джеймс никогда не участвовал в набегах на земли белых, не сжигал их плантации, никогда не убил ни женщины, ни ребенка. Если это ему удавалось, он выступал посредником. Временами, ради блага своего народа, пытался образумить людей, собиравшихся подчиниться приказам белых и отправиться на запад. Джеймс сражался за тех, кто решил остаться. Порой он занимал выжидательную позицию и очень рисковал, но сохранил свой авторитет среди семинолов и остался близок с теми белыми, которые всегда были его друзьями. Джеймс ненавидел посредничество, но изо всех сил пытался избежать стычек. Ведь с тех пор, как умерли Наоми и его ребенок, Джеймса душила такая ярость, что он боялся разорвать в клочья все попавшееся под руку: имущество белого человека, самого белого человека…

Наоми и ребенка не уничтожили, не застрелили и не пронзили штыком, как женщин, детей и стариков в деревне, где совсем недавно бесчинствовал Уоррен. Они умерли от болезни.

Господи, Джеймс слишком хорошо все помнил, так отчетливо, что задыхался от этих воспоминаний и невыносимой боли. Они заболели лихорадкой, потому что все время бежали. Бежали все глубже и глубже в болота, ибо их преследовали солдаты. Солдаты, убивавшие всех индейцев, кто попадал им в руки, – молодых и старых, мужчин и женщин, девушек и малышей. Джеймса не было, когда они заболели. Он в это время поехал в район форта Брук и вел переговоры от имени друзей, которые, обессилев, признали поражение и согласились отправиться на иссушенные, бесплодные земли далекого запада, где, по утверждениям белых, индейцы обретут свободу. Друзья предупредили Джеймса, что его жена очень больна. И тогда он бросился бежать – стремительно и безостановочно, движимый отчаянием.

Но Джеймс опоздал. Он было обрадовался, увидев, что его брат, узнав об этом, тоже пришел, но и Джаррет пришел слишком поздно. Он стоял на коленях склонив голову.

До чего же отчетливо помнил Джеймс последние несколько шагов!

Приблизившись к Джаррету, он увидел на его коленях тело Наоми. Слеза брата упала на ее золотистую кожу. «Мне жаль, Господи, как мне жаль, я тоже любил ее…»

Джеймс рухнул на колени. И вот уже он сам держал тело жены, сотрясаясь от безмолвных рыданий.

Потом он узнал, что потерял и ребенка. Джеймс хотел умереть. Он скорбел так, что забыл о воде и пище, скорбел день и ночь, и все это время брат был рядом с ним.

Нет, Джеймс никогда бы не смог ненавидеть брата. Но с тех самых пор в душе его бушевали неистовая, бешеная ярость и жажда мести.

От отца он узнал все обычаи белых, близко познакомился с их миром. Джеймс понимал, что они сильны и поэтому в отчаянной борьбе с ними ему едва ли удастся победить. Но и белые не» могли преодолеть болота, а значит, и покорить индейцев. Пока, кажется, еще никто не догадался об этом.

– Сколько их убили во время рейда Уоррена? – спросила Тара, возвращая Джеймса к настоящему.

– Почти сотню. Мерзавец распространил слух, будто индейцы, которые решат в течение месяца уйти на запад, получат одежду и продукты. Он обещал заплатить золотом. Как много женщин, уставших бежать и смотреть на своих голодных детей, были готовы поверить ему! Я бы остановил их, если бы добрался вовремя. Но я был у Миканопи, возле Сент-Августина. Они пришли, собираясь сдаться, и Уоррен напал на них ночью. Когда же этим возмутились даже жители Флориды, наиболее беспощадные к индейцам, он заявил, что принял их стоянку за лагерь воинов, намеревавшихся напасть на фермы белых.

Джеймс решил утаить от Тары все остальное. В пересказе это звучало бы еще ужаснее.

Белые солдаты уничтожили тела, но слухи все равно расползлись. Многим младенцам попросту разбили головы – зачем тратить пули? Женщин распарывали ножами от горла до паха; стариков мучили и терзали, а потом убивали.

Джеймс криво усмехнулся:

– Вот тебе и перемирие в марте.

– Джеймс, мне так жаль! – воскликнула Тара. – Умоляю тебя, помни, что не все белые…

– ..такие, как Уоррен, – продолжил он. – Однако именно таких, как он, чертовски много.

Возле крыльца Тара подвела его к колыбели, чуть покачивавшейся на ветру. Его шестимесячный племянник Йен мирно спал. Джеймс улыбнулся. Мальчик – вылитый Маккензи, это уж точно. Тара белокурая, а у ребенка густые черные как смоль волосы.

– Берегись этого ангела! – пошутил Джеймс. Она сморщила носик.

– А сейчас…

Еще одно темноволосое маленькое создание вылетело из дома. Его уцелевшая дочь Дженифер, которой шел пятый год, кинулась к нему.

– Папочка! – радостно закричала она.

Джеймс поднял ее на руки, нежно прижал к груди. Ее сердечко неистово колотилось, девочка излучала тепло и жизнелюбие. Слава Богу, что она жива! Во всем мире у него не осталось никого дороже дочери. Она жила с Тарой и Джарретом с тех пор, как умерли ее мать и сестра, и хорошо понимала, что отец не может проводить с ней все время. Дженифер слишком взрослая для своего возраста!

Чуть отстранившись, Джеймс внимательно посмотрел на прекрасное, нежное личико с золотистой кожей и огромными, как у ее матери, карими, с зеленоватым оттенком, глазами, порой напоминающими янтарь. Иссиня-черные вьющиеся волосы волнами спускались до талии, и сегодня Дженифер была одета наряднее всех белых детей. Тара сшила ей чудесные платья, окружила любовью и вниманием. «Бедняжка! – вдруг подумал Джеймс. – Что я с ней сделал? Ведь теперь она принадлежит двум мирам, как и я, разрывается между ними и стремится к обоим».

– Дженифер, ты восхитительна! – Джеймс снова прижал девочку к себе, глядя через ее плечо на Тару. – Спасибо, – выдохнул он.

– Папочка, ты тоже восхитительный, – серьезно сказала Дженифер, обхватив его лицо пухлыми ручонками. – Такой красивый и сильный! Ужасно опасный. Совершенно вос-хи-тит-тельный!

Джеймс опешил, услышав подобные слова из уст такой малышки, и снова взглянул на Тару, залившуюся румянцем.

– Но ты ведь действительно производишь такое впечатление, – окончательно смутилась та. – Недавно к нам заезжали на чай Хлоя, дочь Смитсонов, и ее кузина Джемма Сарн.

– И что? – спросил он, недоумевая.

– Ну, они молоды, впечатлительны и думают, что ты благородный…

– Дикарь? – подсказал он.

– Джеймс…

– Ничего, ничего. Значит, моя дочь повторяет их слова. Тара помолчала мгновение.

– Ты… привлекательный мужчина, Джеймс. Я часто говорила тебе об этом.

– А ты – единственное бледнолицее создание, которое я нахожу привлекательным. Тара. Но, увы, ты замужем за моим братом. Избавь меня от своих друзей, одержимых мечтами о благородном дикаре, ладно?

– Но все совсем не так…

– О Тара, я посещал множество твоих вечеринок. И многие якобы невинные женщины, молодые и старые, предлагали утешить меня в моем горе. Поразительно, но эти предложения так и сыплются на меня, когда я одет во все европейское. Сомневаюсь, что они испытали бы такое же сострадание ко мне, попав в индейскую деревню и увидев меня сражающимся, в лохмотьях.

– Это удивило бы тебя? – задумчиво проговорила Тара.

– Еще бы! Ты вспомни об отцах этих прекрасных дев. Интересно, что сказали бы они, узнав о романах своих дочерей с метисом.

– Вообще-то ты не так презираешь их, как хочешь показать. До меня дошли слухи кое о каких твоих увлечениях.

Джеймс покачал головой, опустил Дженифер на землю и указал ей на своего жеребца:

– Видишь вон там Отелло? Возьми поводья и отведи его на травку, дорогая. – Дженифер широко улыбнулась, придя в восторг от такого взрослого поручения. Джеймс, посмотрев вслед дочери, обратился к невестке:

– Тара, страдания ожесточили меня. После Наоми у меня ни с кем не было ничего похожего на роман, и я весьма осторожно ищу утешений, ибо никому не могу ничего дать. Твои хихикающие молодые подруги меня забавляют и раздражают, поскольку слишком смелы в своих натисках, слишком усердно шепчут и вздыхают. Но стоит лишь появиться их отцам, и они тотчас исчезают! Я много выстрадал и потому не стану развлечением ни для одной женщины – ни белой, ни краснокожей, ни черной, ни полосатой, как зебра.

– Завтра вечером у нас вечеринка. Соберутся только близкие друзья, никаких военных. Даже Тайлера Аргоси не будет, хотя я получила от него странное письмо. Он пишет, будто едет сюда за каким-то ребенком, чтобы забрать его и проводить к отцу, военному командиру. Джаррет вернется домой сегодня вечером или завтра. Мы просто соберемся на его день рождения, и ты знаешь всех приглашенных. Это друзья. Останешься?

– Тара…

– Это день рождения твоего брата. Джеймс вздохнул:

– Ладно. Наряжай меня, выставляй на всеобщее обозрение. Пусть все видят, каким цивилизованным может быть дикарь.

– Джеймс!

– Тара, прости. Я не хотел быть жестоким с тобой. Что ж, я останусь. Мне нужно поговорить с братом, и я очень хочу повидать его.

Тара поцеловала его в щеку.

– Я скажу Дживсу, что ты останешься. Твоя комната всегда готова и всегда ждет тебя.

– Думаю, мягкая постель и хорошая еда сегодня мне не помешают.

Она улыбнулась и поспешила в дом.

Через мгновение Тара вернулась на крыльцо.

Джеймс все еще стоял там, глядя на запад, на границы владений, туда, где начинались заросли кустов и лес.

Он стоял на фоне заката, и в золотисто-пурпурных лучах его кожа приобрела медный оттенок. Тара видела напряженные крепкие мускулы его живота и груди под распахнутой безрукавкой, видела, как сильны его плечи и руки. Жизнь, которую вел Джеймс, сделала мощным его тело. Он походил на большую кошку. В туго облегающих ноги штанах и безрукавке Джеймс действительно казался благородным дикарем. Но Тара хорошо знала этого человека, перенесенные им страдания, боль и гнев. И, глядя на Джеймса, она вздрогнула.

«Помоги, Господи, глупцу, дразнящему зверя!» – подумала Тара и быстро вернулась в дом, оставив Джеймса, погруженного в размышления, наедине с закатом.

Глава 3

Джаррет Маккензи в рекордные сроки совершил путь вниз по реке: едва взошло солнце, он пришвартовался у своей пристани.

Несмотря на ранний час, его гостья уже поднялась. Когда они приближались к берегу, она стояла на носу, явно зачарованная всем, что предстало ее взору.

Джаррет улыбнулся, наблюдая за ней.

Дочь Уоррена! Кто бы мог подумать!

«Падчерица», – напомнил он себе, ведь девушка так решительно это подчеркнула. И тем не менее, хотя она выросла рядом с Уорреном, ее опекуном, Тила не подпала под влияние зла, казалось, окружавшего этого человека. Она жизнерадостна, умна и честна.

И очень хороша собой.

Джаррет порадовался тому, что его брак так прочен, иначе ему было бы трудно объяснить Таре, почему на его корабле без всякого сопровождения находится столь прелестное создание. Тила Уоррен напоминала фантастически красивую экзотическую птицу – из тех, что обитали в этих местах. Эффектная, рыжеволосая, с такими же зелеными глазами, как поле ранней весной, высокая, стройная и весьма необычная. Под ее пышными одеждами угадывалась зрелая и обольстительная фигура. Портрет дополняли маленький дерзкий носик, упрямо вздернутый подбородок, овал лица, похожий на сердечко, вызывающе приподнятые темные брови вразлет. Кипящая в девушке жажда жизни завораживала не меньше, чем ее прочие прелести. Тила очаровала Джаррета, как, без сомнения, очарует и Тару.

И он безмерно радовался возможности разозлить Уоррена.

Прошлым вечером Джаррету удалось побеседовать с девушкой. Тила призналась, что сплетни о ней соответствуют действительности. Она отказала жениху во время венчания, но у нее не оставалось иного выхода. Джаррета это очень позабавило. Свободолюбивая, дерзкая девушка нанесла ответный удар единственно доступным ей способом. Если Тилу беспокоило, что ее осудят здесь, значит, она пока не понимает, какова земля беглецов. Но она поймет.

Да, Джаррет с удовольствием примет ее в своем доме, и пусть Тила живет у них столько, сколько пожелает. Но что делать, когда Уоррен пришлет за ней? Ведь тот не просил его оказать гостеприимство падчерице. Приютить девушку попросил Джаррета его старый друг, лейтенант Тайлер Аргоси. Джаррет получил письмо от него, приехав за покупками в Тампу. Тайлера или очень приятного лейтенанта по имени Джон Харрингтон, очевидно, пошлют сопровождать девушку, поскольку оба они более всех, кроме самого Джаррета, знакомы с обычаями индейцев и с этими краями. До Джаррета дошли слухи о том, что Уоррен намерен выдать свою дочь, вернее, падчерицу за Харрингтона, молодого человека из очень богатой и влиятельной в политических кругах семьи.

Джаррет с улыбкой подумал, что Харринггон, вероятно, весьма встревожен желанием командира женить его на своей падчерице – ведь он еще не видел молодую леди. Он наверняка опасается, как бы она не оказалась Уорреном в юбке.

Что ж, Харринггон будет приятно удивлен, встретившись с Тилой Уоррен, подумал Джаррет.

Он отдал приказ пришвартовать корабль и прошел туда, где стояла Тила, с волнением всматриваясь в открывавшуюся перед ней картину.

– Ну, что вы думаете о Симарроне, мисс Уоррен? – поинтересовался он.

Что она думает? Тила изумленно покачала головой.

– Это… поразительно. – Ей редко случалось видеть столь прекрасный дом даже в Чарлстоне, где богатые люди гордились своими роскошными особняками. Массивные колонны украшали фронтон огромного и элегантного белого особняка. Вдоль первого этажа тянулась веранда. Открытые, свободно вращающиеся двери впускали в дом свежий воздух, хотя пока было довольно прохладно. Едва мужчины сошли с корабля, на пороге появилась женщина – высокая, гибкая, с золотистыми волосами. Помахав рукой, она побежала к пристани.

«Тара Маккензи», – подумала Тила. Обожаемая жена капитана. О чем бы вчера он ни рассказывал, разговор то и дело возвращался к его жене и крошечному сыну.

Джаррет Маккензи, легко перемахнув через перила, очутился на пристани. Тара шла ему навстречу, и он, сделав несколько шагов, подхватил ее и крепко прижал к себе. Последовал такой пылкий, страстный и нежный поцелуй, что Тила отвела глаза. Пристань, прилегавшая к особняку, была очень оживленной. Команда корабля приветствовала мужчин, пришедших с полей и из дома, чтобы помочь выгружать тюки и бочки. Все улыбались Тиле, глядя на нее с нескрываемым любопытством и радушием.

– Мисс Уоррен!

Джаррет вспомнил о ней. Быстро обернувшись, девушка увидела, что чета Маккензи стоит у трапа и ждет ее. Удивившись своему внезапному смущению, Тила поспешила на берег.

Тара Маккензи, выскользнув из объятий мужа, подошла к девушке.

– Добро пожаловать, добро пожаловать в Симаррон. – Она отступила и приветливо улыбнулась. – Признаться, вы совсем не такая, как я ожидала. Тайлер написал мне, предупредив о том, что Джаррет привезет сюда ребенка.

– Я не ребенок, – ответила Тила, – но пока еще несовершеннолетняя. Тара кивнула:

– Мы бесконечно рады вам. И вы, кстати, прибыли очень вовремя, поскольку сегодня вечером у нас маленький праздник и танцы по случаю дня рождения моего мужа. Уверяю вас, наше небольшое общество с удовольствием познакомится с вами. Мы здесь любим раздувать сплетни, – шутливо добавила она.

– Не пугай ее! – воскликнул Джаррет. Тара покачала головой:

– Кто дает больше поводов для пересудов, чем я, любовь моя? Пойдемте, Тила, вы должны осмотреть дом.

Взяв девушку под руку, хозяйка повела ее по ухоженному газону, рассказывая о реке и ближайших соседях.

– Вы не боитесь нападения индейцев? – спросила Тила.

– Нет.

Они подошли к крыльцу. Там стояла высокая негритянка, держа малыша на плече. Тара с улыбкой потянулась к нему, но Джаррет опередил ее.

– Разреши, Джин, – приветливо сказал он, хотя это был его ребенок. Женщина улыбнулась, передала ему мальчика, и Джаррет поднял его высоко над головой. Малыш радостно засмеялся.

– Йен Маккензи, – представила Тара сына и взглянула на мужа.

Тила с улыбкой посмотрела на мальчика:

– Поздравляю, чудесный ребенок.

– Благодарю вас. – Тара хотела забрать малыша у мужа, но вдруг предложила гостье:

– Хотите подержать его?

– А можно? – Тила взяла ребенка и засмеялась, когда тот одарил ее улыбкой, показав свой единственный зуб. Он потянулся к ее волосам, но она опередила его, схватив маленькие пальчики и снова засмеявшись. Тила очень давно не играла с малышами. Раньше, до болезни матери, она вместе с Лили помогала выхаживать их.

– Чудесный мальчик! – Она прижала к себе только что выкупанного малыша, от которого исходили тепло и аромат.

– Я рада, что он вам по душе. Иначе нам пришлось бы изолировать его, правда, Джаррет? – пошутила Тара.

Шутки этой женщины заставили Тилу почувствовать, что ей здесь рады. Интерьер дома произвел на девушку самое благоприятное впечатление. Деревянные полы были натерты до блеска. На окнах висели гардины; убранство, несомненно, соответствовало последней европейской моде.

– Даже не верится, что в этой глуши может быть такой дом, – сказала Тила.

Няня пришла забрать ребенка, и Тила неохотно рассталась с ним.

– Спасибо, – ответил Джаррет. – Я принимаю это как комплимент.

– Что вы, так оно и есть, уверяю вас.

– Здесь вы можете остаться навсегда, если пожелаете, – усмехнулась Тара, – ибо похвалили то, чем более всего дорожит мой муж: его дом и его сына.

– Минуточку! Мисс Уоррен еще не похвалила тебя! – воскликнул Джаррет.

– Ваша жена великолепна, – серьезно отозвалась Тила.

– Что ж, тогда леди может остаться навсегда, – согласился Джаррет.

– Да, теперь уж вам придется остаться, – подтвердила Тара. – Дом я покажу вам позже, а сейчас позвольте проводить вас в вашу комнату, где вы сможете умыться и переодеться.

– Может, леди захочет прилечь. Я всю ночь слышал ее шаги.

– Извините, – смутилась девушка. – Я не хотела никого потревожить. Но было так темно… Мне было очень интересно, я никогда не видела такой тьмы, даже путешествуя по морю.

– Да, здешние места иногда внушают страх, – обронила Тара. – Но если вы устали, вам следует немного отдохнуть. Я распоряжусь, чтобы вам принесли воды для купания. Мы ждем гостей к вечеру, и надеюсь, вы захотите с ними познакомиться.

– Я с удовольствием отдохнула бы – призналась Тила.

– Думаю, это необходимо нам всем. – Тара вздохнула.

– Только не мне, – возразил Джаррет, взглянув на жену. – Я совсем не хочу спать.

Тара вспыхнула и улыбнулась. Тила отвернулась, когда Джаррет, обняв жену, стал нежно целовать ее. Их отношения трогали ее до глубины души. Почему-то на глаза навернулись слезы, хотя она искренне радовалась, что эти милые гостеприимные люди так счастливы вместе.

Никогда еще Тила так остро не испытывала одиночества. Странно. Когда Майкл решил выдать ее замуж, она не чувствовала отвращения к человеку, избранному им, а просто не любила его. Сейчас, глядя на эту пару, вернее, пытаясь не смотреть, Тила поняла, чего желала тогда. Вот такой же всепоглощающей любви. Уж никак не меньше. Но если это не осуществится, она должна обрести независимость. Ни на что иное она не пойдет.

Однако это стремление трудно достижимо. Тара высвободилась из объятий мужа, и все поднялись по широкой лестнице.

– Вот эта комната ваша, Тила. Надеюсь, здесь есть все, что вам нужно. Если нет, возле кровати колокольчик. Дживс сразу принесет вам все, что пожелаете.

– Спасибо.

– Хорошего отдыха, – сказал Джаррет. Девушка еще не успела закрыть за собой дверь, как Джаррет уже обнял жену и повел ее по коридору. Спустя мгновение Тила услышала, как дверь их комнаты с мягким щелчком закрылась. Хозяин вернулся. Хозяйка в его объятиях.

Девушка действительно очень устала. Она в возбуждении прошлась по комнате, радуясь, что приехала сюда.

Уоррен, конечно, уже послал за ней кого-то. И когда посланец появится, она вновь будет обречена страдать. Впрочем, не стоит отравлять удовольствие мыслями о будущем.

Тила опустилась на мягкую постель, закрыла глаза и через мгновение забылась сном.

Она проснулась довольно поздно от стука в дверь.

– Тила! Скоро начнут съезжаться гости. Пожалуйста, спуститесь, как только будете готовы, – услышала она голос Джаррета.

– Хорошо, – откликнулась она.

Пока девушка спала, слуги принесли воду, оставили чайник над огнем и внесли ее сундуки. Тила быстро вымылась, оделась и вышла, желая осмотреть дом до приезда гостей.

Симаррон в этот вечер подготовили к приему. Тила поняла это едва покинула свою комнату.

Парадные двери, выходящие на лужайку и на реку, и даже задние, ведущие к конюшням и зарослям кустарника, были широко распахнуты. У входа горели светильники. Двери в гостиные и кабинеты по обе стороны от холла были открыты, так что все комнаты казались огромным залом. Уже с лестницы она увидела главный зал, расположенный справа.

Когда ее взгляд упал на высокого мужчину, стоявшего вполоборота к ней возле камина, Тила приняла его за хозяина дома. Слегка расставив ноги, скрестив руки на груди и чуть склонив голову, он смотрел на огонь. Элегантный черный сюртук, из-под которого виднелась белоснежная сорочка с жабо, подчеркивал его узкую талию и ширину плеч. Поза этого человека дышала достоинством, да и все в ее гостеприимном, грубовато-красивом хозяине свидетельствовало о хорошем воспитании и умении себя вести.

И тут мужчина обернулся.

Тила изумилась, поняв, что это не Джаррет Маккензи, хотя сходство незнакомца с ним было несомненным. Пожалуй, столь необычного лица с бронзовой кожей, с глазами, горящими голубым огнем, высокими и широкими скулами девушка еще не видела. Он был метисом. В нем текла кровь белых и индейцев, и это сочетание казалось на редкость удачным. В первый момент девушку охватило странное ощущение, будто его жизненная сила и энергия сверкнули молнией в разделявшем их пространстве и передались ей. Воздух вокруг него словно потрескивал и шипел, как раскаленные угли. У Типы перехватило дыхание, когда незнакомец посмотрел на нее. Внезапно он улыбнулся – горько и насмешливо, точно угадав ее мысли и поняв, что она почувствовала влечение к нему. Незнакомец, конечно, знал, как реагируют женщины на его чувственную и необычную внешность. Не укрылось от него и другое: догадавшись, что он семинол, девушка испугалась, ибо их разделяла бездна.

Внезапно незнакомец поклонился Тиле. Снова посмотрев на этого человека, девушка увидела в его голубых глазах дьявольский вызывающий блеск. Они выражали презрение. Не только к ней, отчасти и к самому себе.

– Добрый вечер.

Его звучный низкий голос отличался особым тембром. От этого голоса что-то дрогнуло в душе Тилы. Она вцепилась в перила лестницы, ощущая, как запульсировала кровь у нее в висках. Необычайная, странная притягательность этого мужчины заставляла забыть о светских условностях, пробуждая подлинные эмоции.

Овладев собой, Тила подумала, что видела очень мало индейцев и, уж конечно, не была знакома и не говорила ни с одним из них. Более того, она не представляла себе, что такой человек когда-нибудь будет рассматривать ее столь пристально и, пожалуй, насмешливо. Впрочем, никто подобный этому незнакомцу даже не возникал в ее воображении.

– Вы, разумеется, говорите по-английски? – спросил он, приподняв иссиня-черную бровь. Девушка подумала, что такой вопрос не раз слышал и он сам, хотя кровь белых предков сказывалась в нем так же явно, как и индейских.

– Да, я говорю по-английски, – с легким раздражением ответила Тила.

– Вы намерены простоять на лестнице весь вечер? Вам нечего бояться. Я еще не снимал скальпов в доме моего брата, мисс…

Сердце отчаянно заколотилось в ее груди. Незнакомец не знал, кто она. Сама Тила до этого момента не знала, кто он, и не догадывалась о его родстве с Джарретом Маккензи, хотя они и походили друг на друга. Просто один из них индеец, а другой – нет.

Девушка не допускала и мысли о том, чтобы представиться любому индейцу как дочь или даже падчерица Майкла Уоррена.

Она заставила себя разжать пальцы и спуститься по ступеням с тем достоинством и спокойствием, которые приписывают южанкам, после чего посмотрела на него сквозь распахнутые двери гостиной. Тила ужаснулась, поняв, что боится подойти ближе к этому элегантному метису. Всю жизнь она стремилась не выказывать страха, считая это единственным достоинством Майкла Уоррена. Почти вплыв в комнату, девушка подошла к горящему камину, протянула к нему внезапно озябшие руки и так же беззастенчиво уставилась на незнакомца, как и он на нее.

– Я не боюсь лишиться скальпа, сэр, – заявила она. Темная бровь взлетела еще выше.

– Тогда вы глупы, мадам. Всем скальпам угрожает опасность на этой территории, даже в данный момент.

– Минуту назад вы заверили меня, что пока еще никого не скальпировали в доме вашего брата. Судя по вашим прекрасным манерам, вы едва ли сочтете возможным подвергнуть этому леди, только что появившуюся на вашей территории.

Девушку поразило, что он протянул руку и коснулся ее локона, который выбился из прически и упал па плечо. Зачарованная незнакомцем, она даже не отступила. Его крупные руки с длинными смуглыми пальцами казались такими же сильными, как и тело.

Бездонно голубые глаза встретились с глазами Тилы, пока он играл ее локоном.

– Ах, сколь соблазнительная добыча такие великолепные волосы! Предупреждаю: будьте чрезвычайно осторожны, мадам, ибо такой неотразимый огонь в ночи обольстителен и опасен.

Девушка чуть отступила, удивляясь, что близость мужчины заставляет ее задыхаться и нервничать. Она шокировала общество, у алтаря наотрез отказавшись выйти замуж. Тогда Тила решила жить не подчиняясь приказам отчима, а руководствуясь своими желаниями. Однако сейчас она испытывала непостижимый страх от одного того, что разговаривает с этим незнакомцем, даже не разговаривает, а лишь слушает его…

– А, вот и в ваших глазах вспыхнул страх! Да, судя по вашей коже, в ваших жилах течет только кровь белых. Однако сомневаюсь, что цвет моей кожи производит столь же неотразимое впечатление, как ваши ослепительные волосы.

– Вы чертовски много себе позволяете, – пробормотала девушка.

Легкая улыбка тронула его губы, когда он взглянул на огонь в камине.

– А, вы сердитесь!

Его это явно не смутило, напротив, он поддразнивал Тилу.

– Я ничуть не боюсь вас, сэр, – бросила она. – Мне не внушает опасений ни цвет вашей кожи, ни ваши слова, мистер Маккензи.

– А откуда вы знаете мое имя? Ведь мне не известно, кто вы.

– Да вы же сами упомянули, что это дом вашего брата, – улыбнулась Тила.

– А почему вы решили, что я – Маккензи? Может, у нас с Джарретом общая мать.

– Прошу прощения, вы – Маккензи? Помедлив, он тихо произнес:

– Да. По крайней мере для некоторых я – Маккензи… Что привело вас сюда?

Тила замешкалась. Сердце у нее упало. Она могла бы ответить, что ее отчим истребляет индейцев Флориды. Но толь-, ко не этому человеку.

– Я приехала к отчиму во Флориду, но, поскольку он, видимо, занят, меня чрезвычайно любезно пригласили сюда. – Девушка протянула ему руку. – Меня зовут Тила, – сказала она, не назвав своей фамилии.

Он не пожал ее руку, а повернув, начал рассматривать тыльную сторону, потом ладонь. Наконец, заглянув в глаза Тилы, он склонился и коснулся ее руки губами. Ладони, а не тыльной стороны. И этот жест почему-то показался девушке непостижимо интимным и чувственным. Ей не следовало допускать этого.