Текст книги "666. Рождение зверя"

Все задумались, разглядывая публику, воспрянувшую с «Интернационалом», в несколько ином свете. Кирилл решил взять инициативу на себя и блеснуть навыками тамады.

– Золотые слова, Ксения Анатольевна! Я как раз припомнил одну забавную притчу. – Потемкин откинулся на кресле, перемещаясь в центр общественного внимания.

– Серьезно? – ожидаемо заинтересовался Капков.

– Обожаю всякие притчи! – захлопала ресницами Собчак. – Особенно если они к месту.

– Вполне, Ксения Анатольевна. Однажды профессор философии, стоя перед своим классом, взял большую стеклянную банку и наполнил ее камнями. Потом он спросил у студентов: «Полна ли эта банка?» Они хором ответили: «Да, полна». Тогда профессор вытащил коробку с крупной охотничьей дробью, высыпал ее в банку и немного потряс. Дробины распределились между камнями. Профессор еще раз спросил студентов: «Полна ли банка?» – и услышал ответ: «Да, полна». Тогда он взял коробку с песком и насыпал его в банку. Песок занял имевшиеся пустоты. Профессор опять спросил студентов, полна ли банка. Все сказали: да, и на этот раз однозначно, она полна. Тогда профессор извлек бутылку шампанского, откупорил ее и вылил в банку. Студенты засмеялись. Учитель сказал: «А сейчас я хочу, чтобы вы поняли, что банка – это ваша жизнь. Камни – фундаментальные вещи в вашей жизни: семья, здоровье, друзья, дети – то, что необходимо, чтобы ваша жизнь оставалась полной даже в случае, если всего остального вы лишитесь. Дробь – то, что лично для вас стало важным: работа, дом, машина. Песок – это мелочи. Если сначала наполнить банку песком, не останется места, где могли бы разместиться дробь и камни. Так же и в вашей жизни. Если тратить все время и энергию на мелочи, не останется места для главного. Определите ваши приоритеты. А прочее – пыль».

Кирилл сделал паузу. Все подумали, что это уже конец истории, и приготовились комментировать, но он жестом показал, что еще не закончил.

– Тогда одна студентка подняла руку и спросила профессора: «А какое же значение имеет шампанское?» – Потемкин наполнил бокал Собчак. – Профессор улыбнулся и сказал: «Я рад, что вы спросили меня об этом. Так я хотел показать вам, что, как бы вы ни были заняты, всегда можно найти время для бутылки хорошего вина».

Собчак рассмеялась и подняла бокал.

– Очень своевременный тост, дорогой товарищ! – с легким кавказским акцентом одобрил Арсентьев, подражая Сталину.

Корабль шел вниз по реке. Официанты, лавируя между столами, разносили огромные тарелки с устрицами и легкими закусками. На сцену взгромоздилась парочка популярных конферансье с Первого канала, имеющих большую разницу в росте, но одинаково чернявых и небритых, – высокий заводной бонвиван Иван Ургант и приземистый пузатый меланхолик Александр Цекало.

– Дорогие друзья! – начал Ургант, элегантно держа в руках радиомикрофон. – Наше начальство в лице Константина Львовича, – он сделал реверанс в сторону столика, за которым сидели Эрнст с супругой, – попросило нас сказать вам несколько теплых слов…

– Но мы подумали, – подхватил Цекало, – что лучше мы споем вам несколько теплых песен…

– Да, Александр! – продолжил Ургант. – Мы репетировали всю ночь напролет. – Он сделал многозначительную паузу. – Не подумайте ничего плохого, господа. Поручик Светлаков, молчать!

Он имел в виду коллегу по популярному ток-шоу «Прожекторперисхилтон» Сергея Светлакова, который прославился ролью так запомнившегося Мыкалгабырте слесаря-гомосексуалиста Дулина. Светлаков дежурно вскочил, и в зале раздался дежурный смех.

– Да, Иван, вы выражайтесь яснее, пожалуйста, – обиделся Цекало. – Мы действительно репетировали. И в конце концов пришли к выводу, что лучше за нас споет кто-нибудь другой, еще более теплый… Точнее – теплая.

– Поэтому сейчас мы приглашаем на сцену девушку, – Ургант опять выдержал паузу, глядя на своего напарника, – которая, можно сказать, является воплощением русской души. Ее пением восхищался Борис Николаевич Ельцин. Он назвал эту диву «символом возрождающейся России», а Жак Ширак, если кто помнит такого, так расчувствовался, что увидел в ней «русскую Эдит Пиаф». Если вы испугались, что это Надежда Бабкина, то я спешу вас обрадовать – речь не о ней!

– Ну так понятно, Иван, что это не Бабкина, – с кислой физиономией произнес Цекало. – Вы же сказали «девушка».

По залу прокатился хохот.

– Я обрадую вас еще больше, – под неутихающий смех добавил Цекало. – Это даже не Надежда Кадышева. Наша гостья, к счастью, их обеих втрое моложе.

– Это сибирячка с исконно русской, я бы даже сказал шире – славянской фамилией Ха-но-ва, – Ургант нарочито читал по бумажке. – Итак, встречайте: этно-фолк-рок-группа «Пелагея»! Она исполнит нам песню о том, насколько же хороши эти летние подмосковные вечера.

Зал зааплодировал. Было видно, как переводчица судорожно пытается донести до гостей тонкости искрометного русского юмора от Урганта и Цекало. На сцену вышли лохматые и бородатые мужики в посконных черных рубахах и взялись за инструменты, которые, видимо, уже были настроены. Через минуту к ним присоединилась основательница, душа и солистка группы. 25-летняя Пелагея была действительно хороша. Настоящая русская красавица – в меру дородная, в меру изящная. Она была одета в длинное черное шелковое платье с кружевами по рукавам и орнаментом на груди. В этом узоре Потемкин различил колесо Дхармы с восемью спицами, у которых концы загибались лезвиями косы так, что вся фигура напоминала коловрат. «Интересно, куда смотрят борцы с экстремизмом? – задумался Кирилл. – Хотя и в товарном знаке фирмы Columbia на куртках и штанах можно рассмотреть свастику».

– Господин Потемкин, – обратилась к нему Собчак. – Вот у девушки фамилия – Ханова. А у вас отчество – Ханович. Откуда это происходит?

– Не могу вам сказать за Пелагею, но у меня это происходит от Чингисхана, – ответил Потемкин, пытаясь выглядеть серьезным. – Я его прямой потомок. По легенде, в нашем роду должен воплотиться великий император вселенной.

Собчак прыснула со смеху. Брегоут старался быть в струе.

– Да, Кирилл, с имиджем у вас, смотрю, полный порядок! – отметил он. – Вы и впрямь специалист.

В этот момент Пелагея начала исполнять песню «Ой, да не вечер» в рок-обработке. По мере того как она пела, подключались барабанщик, гитаристы и мужик с баяном, который одновременно был клавишником. Зал был очарован мощным голосом, который проникал куда-то в подкорку. На плазменной панели мелькали пейзажи среднерусской возвышенности. Уходя в драйв, гитаристы ударили в полную мощь, окончательно превратив старинный казацкий мотив в хард-рок-перформанс.

 
А есаул догадлив был,
Он сумел сон мой разгадать.
«Ой, пропадет, – он говорил мне, —
Твоя буйна голова!»
 

Зал уже пел хором. Когда они закончили, пространство взорвалось аплодисментами. Пелагея взяла микрофон.

– Спасибо, люди добрые! Никита Сергеевич сказал, что завтра День Ивана Купалы. Это так. Но этот христианский праздник совпадает с днем древнего русского Купало, который является богом плодородия. По славянским легендам, в ночь на Купалу происходит соединение огня и воды и случаются разные чудеса. Принято прыгать через костер и купаться в воде. В эту ночь нельзя спать, потому что вся нечисть – ведьмы, колдуны, лешие, домовые, русалки, оборотни – обретает особую силу. А еще желаю вам найти цветок папоротника, чтобы исполнилось ваше самое заветное желание.

Музыканты взяли паузу. Кирилл на правах самоназначенного виночерпия наполнил сидящим за столом посуду:

– Ну что же, давайте за цветок папоротника! Будем видеть клады и сокровища несметные!

Они подняли бокалы и чокнулись.

– Господа, мы вас покинем ненадолго, мне надо там с девочками поболтать, – сказала Ксения.

Она прихватила Капкова и упорхнула куда-то в зал.

– Да, Борис, пойдемте, мне вас надо кое с кем познакомить. – Арсентьев тоже встал и взял своего знакомого под локоть. – Кирилл, не скучай.

Потемкин остался один. Когда человек находится в состоянии аффекта, вызванного внешними факторами – разговором или перформансом, мелкие физиологические потребности отступают на второй план. Теперь Кириллу резко захотелось сразу и поесть, и отлить. Он решил, что сначала лучше сделать второе. По всем правилам искомое заведение должно было находиться где-то в конце зала. Он двинулся в сторону кормы, без труда нашел ватерклозет и справил нужду. Отделанный «под мрамор» туалет был пустым и чистым. Тщательно вымыв руки жидким мылом, Кирилл посмотрел на себя в зеркало и поправил влажными пальцами растрепавшиеся короткие волосы. Глаза у него, однако, были красными и уставшими. «Мда, пить надо меньше». Потемкин вытер руки бумажным полотенцем и двинулся прочь.

Едва открыв дверь, он нос к носу столкнулся с Мандровой, которая выходила из аналогичного заведения напротив, предназначенного для дам.

– Кира, пупсик! Ты!

– Надо же! Привет, дорогая. А я и не знал, что ты здесь.

– Куда ж они без меня. Ты с кем тусуешься? Пойдем туда?

Из зала доносился грохот – «Пелагея» запустила очередной хит. Тут Потемкин увидел прислоненный к стене большой рекламный штендер, на котором красовалась все та же цитата из Конфуция про человека, который расширяет Путь. Он зачем-то подошел к нему и чуть отодвинул в сторону. За штендером, в глухой стене, была дверь.

– Интересно, – сказал Кирилл и дернул за ручку.

Дверь открылась, пахнуло свежим воздухом.

– Кира, ты всегда суешь свой нос туда, куда не просят? – игриво спросила Римма.

– Ага. Пойдем поглядим.

– Ты на что-то намекаешь?

У депутаны проснулся интерес к предложению. Она увидела шанс наверстать упущенное вчера и проскользнула в дверь вслед за Кириллом. Там оказалась небольшая – видимо, техническая – открытая площадка у самой кормы. Из-под нее с шумом вырывалась пена, и по грязной речной воде тянулся длинный белый шлейф – мощные винты Grand River Palace толкали вперед тяжелое судно, под завязку нагруженное российской элитой и сливками западного кинематографа. Кирилл развернулся лицом по ходу движения, прислонился к ограждению у края кормы и закурил. Римма встала рядом с ним. Их обвевал приятный июньский воздух.

– Хорошо-то как! – совсем по-бабьи выдохнула Римма и обняла Кирилла. – Вот так бы плыть и плыть…

– Только моряки не плывут, а ходят, – поправил ее Потемкин.

Слева показались стены Новодевичьего монастыря. Кирилл разглядывал его окрапленные кровью ажурные башенки.

– Между прочим, именно здесь после стрелецкого бунта в 1698 году под именем инокини Сусанны была замурована царевна Софья – главная конкурентка царя Петра. Как знать, возможно, если бы она тогда взяла верх, история святой Руси повернулась бы совсем по-другому…

– Точно, по-другому, – рассмеялась Римма. – Ходили бы вы все, мужики, в кафтанах и с бородами лопатой.

– А что, – задумчиво погладил подбородок Потемкин, вспомнив отца в сегодняшнем сне, – мне бы, наверное, пошло.

Мандрова шутливо ткнула его в бок:

– Вот дурень! Все бы тебе всякую умную ерунду говорить! Лови момент, наслаждайся. Расслабься, open your mind[19]19
  Раскрепости свой разум (англ.).


[Закрыть].

– Cogito, ergo sum, – мрачно произнес Потемкин.

– А это еще что такое?

– Я мыслю – значит, я существую. Рене Декарт, один из столпов рационализма.

– При чем тут Декарт, дурачок? – мягко пожурила его Римма. – Тебе надо выйти из этой прямоугольной системы координат, из этого куба. Отключить мобильный, телевизор, Интернет. Лежать себе под пальмами…

– Истину глаголешь, дитя мое. Ты ясно видишь мое ближайшее будущее.

– И куда собрался?

– Сам пока не пойму.

Депутана посмотрела на него с удивлением:

– В каком смысле «сам не пойму»?

– Лечу на недельку на Сейшелы. В некое странное место под названием «Отель “Эдем”». За миллион рублей в сутки. Но, если честно, пока не очень представляю, что это такое.

Римма захлопала ресницами:

– То есть ты хочешь сказать, что собираешься заплатить больше двух сотен тысяч зеленых, чтобы пойти туда, не знаю куда? Я, конечно, в курсе, что ты, Потемкин, человек со странностями, но не настолько же…

Кирилл подумал, что со стороны его планы действительно выглядят очень даже странно. Он выпустил дым и швырнул непотушенный бычок за борт. «Огонь соединяется с водой», – мелькнуло у него в голове. Римма прижалась к его плечу:

– Ну, Андрей-стрелок, раз так, то хоть привези мне оттуда то, не знаю что. Если ты его там встретишь, конечно. Ладно, пошли общаться с массами.

Они вернулись обратно в ресторан. Кирилл на всякий случай опять заслонил дверь штендером – мало ли, решил он, может, в том и была задумка организаторов, чтобы плакат стоял именно так, а не иначе. Около женского туалета Мандрову чуть не сшибла с ног модная молодая режиссерша Валерия Гай-Германика, которая с шальными глазами мчалась в уборную явно не по естественным надобностям.

– Опять обдолбалась, коза! – бросила Римма.

Со словами «пока, увидимся» она пошла куда-то на второй этаж, а Кирилл направился к своей компании. Он проходил мимо столика, за которым сидели Никита Михалков, Ингеборга Дапкунайте, Джек Николсон, Анджелина Джоли и ухоженный российский омбудсмен по правам ребенка Павел Астахов, в таком антураже больше смахивающий на голливудского героя-любовника.

– Когда человека не могут достать с другой стороны, про него в качестве последнего средства начинают говорить, что он голубой, – громогласно вещал Михалков. – Меня называли вором – никто не обнаружил ни одной украденной мною копейки, потому что такого попросту быть не может. Есть совсем уж дикие слухи: я в своих угодьях разбросал с вертолета змей, чтобы старушки не могли ходить за грибами. Я застрелил журналиста на съемках «Сибирского цирюльника», будучи в раздражении. Я отравил свою тещу. Я невероятно жесток с детьми. Теперь новое: будьте любезны, я голубой. И что мне теперь – на Лобном месте публично вступить в связь с манекенщицей, чтобы доказать, что со мной все в порядке? Да пошли они в жопу!..

Потемкин отметил про себя, что на сей раз «жопа» в исполнении мэтра его несколько покоробила. Дослушав перевод, старый Николсон захохотал, хватаясь за живот. За следующим по ходу столом некогда пламенный анархо-синдикалист, а ныне забронзовевший глашатай правящей партии Андрей Исаев пытался охаживать черноокую звезду телеэкрана Тину Канделаки, показывая ей легкомысленные картинки на своем айфоне. Компанию им составляли два полугосударственных адвоката – франтоватый гусар Михаил Барщевский и амебообразный Анатолий Кучерена. Посмотрев в сторону своего столика, Кирилл приметил, что Арсентьев, Брегоут, Капков и Собчак уже в сборе. Он добрался до базы и принялся за еду. За окнами справа проплывало высотное здание президиума Академии наук у площади Гагарина.

– Вы знаете, – сказал Потемкин, всасывая устрицу, – в начале восьмидесятых, когда начали строить этот билдинг, он был шедевром инженерной мысли. Мы с ребятами из школы ползали по недостроенному зданию и воровали оттуда стекла со светоотражающей пленкой. Потом, когда построили, выяснилось, что оно дает осадку к Москве-реке на метр в год. Секретные подвалы под лаборатории, которые у них были основой сооружения, залили бетоном. Начальника строительства посадили на десять лет. Он в колонии умер.

– Это вы так интересно рассказываете, – похвалила его Собчак и повернулась к Брегоуту: – Борис, подумайте об этом, вам оно совсем не лишне.

– Теперь за такое не сажают, – весело отреагировал Брегоут. – Вон Нодар Канчели каков прохвост! Гениальный архитектор в некотором смысле. «Трансвааль-парк» его рухнул, Басманный рынок рухнул, куча народу погибла – а ему как с гуся вода. Еще умудрился на реконструкции Большого театра полмиллиарда отхватить.

– Господа, – неожиданно сказала дива, ковыряясь в салате, – мне почему-то захотелось немедленно покинуть это место.

– К сожалению, это невозможно, Ксения Анатольевна, – откликнулся Арсентьев. – Вы же не собираетесь вплавь добираться до берега? Тем более, что, с точки зрения вашего драгоценного здоровья, плавание по сильно мутировавшей Москве-реке может привести к непредсказуемым последствиям. Не дай бог, хлебнете какой-нибудь гадости или лишай подцепите – потом несколько месяцев в свет не сможете выйти.

– Спасибо, утешили, – огрызнулась Собчак.

На сцене опять появилась Пелагея со своими бородачами, и они заиграли песню «Оборотенькнязь». На экране сменялись изображения древних храмов и икон. Так прошли Крымский мост. Было уже около одиннадцати часов, и начало понемногу смеркаться. Со стрелки Москвы-реки и Водоотводного канала на них смотрел стометровый памятник-корабль с монстрообразным Петром Первым – одним из самых нелепых сооружений времен градоначальствования Юрия Михайловича, испортившим культурный облик столицы. По другую сторону реки поднимались купола еще одного, тоже вызывающего неоднозначную реакцию детища покойного мэра – храма Христа Спасителя. Белый кафедральный собор и черные демонические формы как бы спорили друг с другом, перетягивая души проплывавших между ними людей.

– Господа, а вам не кажется, что у Петра Алексеевича глазки как-то горят? – спросила Собчак.

Капков с удивлением посмотрел на свою даму.

– Ты абсентом, случайно, не баловалась? – спросил он.

– Да при чем тут это! – возмутилась Ксения, не отрицая, впрочем, самого факта употребления 72-градусной «зеленой феи». – Ты посмотри лучше.

Кирилл тоже вгляделся. Действительно, в глазницах у монумента были как будто искры. Черное пугало приобрело совсем уж зловещие черты, как в фильмах ужасов.

– Может, они там работы по демонтажу Христофора Доминиковича проводят, – предположил он. – Его же уже решено поставить на краю Берингова пролива. Электросварочные аппараты могут дать такой эффект.

– Логично, – согласился Капков. – И, заметьте, ни копейки бюджетных средств – весь проект за счет Романа Аркадьевича.

– Не скрою, Сергей Александрович, имеется альтернативное предложение по дислокации, – сказал Арсентьев, – Остров Русский, к саммиту АТЭС. На берегу Тихого океана он будет смотреться весьма символически.

– А почему Христофора Доминиковича? – не понял Брегоут. – Это же Петр Первый.

– Изначально шедевр не имел к царю Петру никакого отношения, – улыбнулся Кирилл. – Зураб Церетели отлил его как памятник Колумбу и пытался сначала впарить американцам, потом испанцам к пятисотлетию открытия континента в девяносто втором году. Там его везде послали, а Лужков с благодарностью принял – за деньги налогоплательщиков, разумеется. И в девяносто седьмом году, в не самые лучшие для бюджета времена, эта пародия на Колосса Родосского украсила российскую столицу. Только морду лица итальянцу слегка подправили и флаги на кораблях поменяли.

– Какому итальянцу? – запутался девелопер. – Колумб же испанец.

– Ничего подобного. Он был родом из Генуи.

– Не факт, – заметил Арсентьев. – Есть версия, что он был крещеным евреем с Мальорки.

– Если с Мальорки, то, наверное, русским евреем, – рассудила Собчак. – Там, наверное, никаких других уж и не осталось.

Арсентьев с Брегоутом посмеялись над шуткой и принялись обсуждать свои последние приобретения на рынке недвижимости в Европе. Собчак начала рассказывать своему кавалеру о предстоящих передовых культурных событиях в рамках фестиваля «Лето на “Стрелке”» – они как раз проплывали мимо лаборатории творческой мысли, которую содержал Мамут. Слева по ходу появились очертания Кремля. На подиум взобрался Мел Гибсон вместе со своим протеже – исполнителем главной роли в «Апокалипсисе» Руди Янгбладом.

– As you can see, the report of my death was an exaggeration, – начал Янгблад, намекая на трагическую развязку фильма. – However, there is no exaggeration to say we’ve done an excellent job. We can be proud. I want to thank all of you, wonderful people, who are the first witnesses apocalypse[20]20
  Как видите, слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными. Однако не будет никаким преувеличением сказать, что мы сделали отличную работу. Мы можем ею гордиться. Я хочу поблагодарить всех вас, замечательных людей, которые стали первыми свидетелями апокалипсиса (англ.).


[Закрыть].

Мел Гибсон умильно расплылся в улыбке и зааплодировал. Публика так же умильно поддержала его. Микрофон на сцене взял Михалков.

– А сейчас будет птичка! – радостно объявил утомленный солнцем кинорежиссер. – Русские кудесникипиротехники покажут нам замечательный фейерверк.

– Главное, чтобы не закончилось, как в пермском клубе «Хромая лошадь», – заметил Потемкин.

Теплоход как раз вышел из-под Большого Каменного моста. На носу «Гранд Ривер» ударила колоколами звонница. Где-то там же засвистело, треснуло, корабль содрогнулся, и все пространство вокруг него озарилось полыхающим разноцветьем. Очарованные зрелищем пассажиры вскочили и восторженно захлопали. Теперь Потемкин понял, в чем был смысл покрытого простынями нагромождения коробок около сцены – там лежали пиротехнические снаряды с китайской маркировкой. Время от времени к импровизированному складу подбегали люди в красной униформе, хватали боеприпасы и тащили их на носовую обзорную площадку, где, собственно, и располагались основные установки для запуска шутих. Изрыгая снопы искр, корабль медленно проследовал вдоль башен Кремля. Рядом с Большим Москворецким мостом показалась специально сооруженная из металлических конструкций по случаю торжества и нахлобученная на каменный парапет пристань. Вдоль набережной и на мосту уже собралась внушительная толпа. Это добавляло дополнительного лоска окружавшим Потемкина представителям высшего света. Как звезда шоубизнеса не может жить без поклонников, настоящему гламурному аристократу и его куртизанкам нужен оттеняющий их плебс – они питаются его завистью и только через это находят в своей жизни хоть какой-то смысл. Сейчас аристократы и звезды оказались в одно время в одном месте. «Вот было б весело, если бы на это корыто сейчас авиабомба упала», – почему-то подумал Кирилл.

– А теперь, – кричал сквозь шум Михалков, – сюрприз! Обратите внимание на набережную: там стоят настоящие русские пушки для салюта. Такие же, как на наших традиционных праздниках Победы девятого мая. И сейчас, дорогие мои, будет завершающий залп, который мы назвали «Цветок папоротника».

Вокруг семи пушек, стоявших на пристани, забегали военные. Раздался залп, громовой раскат, и небо над центром Москвы озарилось сияньем тысяч падающих звездочек.

– Круто, – сказал Брегоут.

– Просто-таки залп «Авроры», предвещающий зарю нового мира, – добавил Кирилл, глядя на сидящего неподалеку Андрея Колесникова, который что-то быстро строчил в блокноте.

В следующий миг полыхающая шипящая болванка пробила прозрачную стену и упала на кучу коробок с пиротехникой около сцены. Прямо над ней, на экране, появилось изображение дракона и китайский иероглиф «огонь» – вязанка дров с искрами по бокам. Потемкин видел это так, будто время замедлило свой бег и он успевал обдумать свои действия в доли секунды. Каким-то усилием воли он ухватил Собчак и потащил ее под стол. Арсентьев, Капков и Брегоут последовали их примеру. Оглушительный хлопок разорвал в клочья все пространство. С трудом приходя в себя и пытаясь понять, на каком свете он находится, Кирилл выкарабкался из-под обломков. Все вокруг было заполнено летающей взвесью и смрадом. Прямо перед собой он увидел оторванную женскую руку с бриллиантовым браслетом, а над нею, в сумраке – перекошенное лицо Арсентьева, который что-то кричал. Кирилл не слышал его, видимо, из-за контузии. Собчак, Капков и Брегоут были целы, но пребывали в шоке. Задрапированные и увешанные лампадами внутренности корабля вспыхнули, как спичечный коробок, – полотно оказалось отличным горючим материалом. Сквозь едкий дым было видно, как оставшаяся в живых публика бросилась на нос судна – к выходу. Задыхающиеся люди падали и давили друг друга, образуя безнадежную пробку. Идти туда было равнозначно самоубийству.

– Есть другой выход, на корме! – истошно заорал Потемкин, показывая жестами, что надо идти за ним.

Он сделал глубокий вдох, вбирая в себя то, что еще осталось пригодного для дыхания, и побежал к корме, увлекая за собой Арсентьева. Капков с Брегоутом подхватили под руки Собчак и последовали за ним. Потемкин с трудом продирался сквозь завалы и бегущих ему навстречу ополоумевших людей, которые шли, как нерка на первый и последний нерест. В какой-то момент ему показалось, что ничего не получится – дым щипал глаза, смешанный с гарью воздух свербил легкие, шанса на новый глоток уже не было. Все-таки добежав до цели, он из последних сил свалил штендер и открыл дверь. За ним выскочили четверо остальных. Оказавшись на корме, они жадно хватали ртом воздух, кашляли, пытаясь продышаться, и старались не смотреть друг другу в глаза, преисполненные животного страха.

– Надо прыгать и плыть, – прохрипел Кирилл. – Здесь оставаться нельзя. В любой момент солярка рванет. Ксения, вы как?

Собчак покивала в знак согласия. Брегоут прыгнул первым, за ним – Капков и Собчак, потом Арсентьев. Потемкин сбросил пиджак и покинул горящее судно последним. Они поплыли в мутной воде к огням собора Василия Блаженного. До спасительного причала было совсем недалеко. Однако ноги Кирилла вдруг свело судорогой и какая-то неведомая сила потащила его на дно. Потемкин начал захлебываться грязной московской водой.

– Леха, помоги! – крикнул он Арсентьеву, который плыл в паре метров впереди него.

Кирилл увидел, как его приятель обернулся, оценил ситуацию и поплыл дальше. «Вот сволочь», – подумал Потемкин. Он вдруг понял, что самому ему никак не выбраться. Инстинкт самосохранения заставлял бороться за жизнь, но организм подсказывал, что эта борьба тщетна. Вода сомкнулась над его головой, и Кирилл пошел ко дну. В этот момент он почувствовал, как чья-то рука схватила его за воротник рубашки и вытащила на поверхность.

Это был Гаврилов.

– Куда это вы собрались, Кирилл Ханович?! – кричал водитель, отплевываясь. – Рановато вам помирать-то!

Силы вернулись к Потемкину. Михаил Сергеевич толчками двигал его к берегу. Наконец они достигли пристани, по которой бегали охранники фестиваля. Арсентьева, Брегоута, Капкова и Собчак там не было – видимо, их уже увели. Какой-то полицейский чин помог Кириллу вылезти из воды. Они с Гавриловым сели на покрытую красным ковролином платформу, стряхивая стекающую ручьями воду.

– У меня глаз зоркий, – сказал Михаил Сергеевич. – Я вас издалека заприметил, ну и решил подсобить. На всякий случай.

– Спасибо, Мыкалгабырта, – прошептал Потемкин.

– Что, Кирилл Ханович? – не расслышал Гаврилов. – Что «бырты»?

– Спасибо, говорю, Михаил Сергеевич.

От находившегося в каких-то пятидесяти метрах корабля с писком разлетались заряды фейерверков и валил густой черный дым, который уже заволакивал Кремль. Вверху, вдоль парапета, стояли простые, далекие от гламура русские и не очень русские люди, москвичи и гости столицы. У одних глаза были полны ужаса, у других – сочувствия, у третьих – злорадства. Но подавляющее большинство наблюдало за происходящим с нескрываемым любопытством. Кирилл вспомнил документальные кадры катастрофы шаттла Challenger в 1986 году. Космический корабль взорвался на семьдесят третьей секунде полета, и смертоносный фейерверк в небе над мысом Канаверал наблюдали тысячи зрителей. Среди них, конечно, были родственники и друзья астронавтов, но основную массу составляли просто зеваки. На лицах стоящих в толпе американцев отражались только боль и удивление – не было ни одной любопытной физиономии. Россияне же смотрели на полыхающий теплоход как на шоу, снимали его на камеры мобильных телефонов, оживленно обменивались впечатлениями. На их глазах какие-то люди плыли от корабля к берегу. Этих людей было немного – видимо, большинство наглоталось угарного газа и не смогло выбраться. Одна женщина с криком начала тонуть. Но никому из стоящих на набережной не пришла в голову мысль прийти ей на помощь – так, как это сделал Гаврилов. Им было жаль замочить одежду, документы, деньги, телефон с ценными снимками. А о том, чтобы оставить все это на берегу, не могло быть и речи. «Вот они, внебрачные дети Эрнста», – отметил про себя Потемкин.

Внезапно лица зрителей озарил желтый всполох, раздался громкий треск, и над горящим теплоходом поднялись огромные огненные клубы.

– Ну вот и солярка, – вздохнул Потемкин.

По поверхности воды зашелестели разлетающиеся куски корабля. Один дымящийся ошметок упал в нескольких метрах от Кирилла, и к нему тут же подбежали два невесть откуда взявшихся с этой стороны ограждения тинейджера.

– Ух ты, заебись! – прогундосил один из них, перекидывая трофей из руки в руку, как горячую картофелину. – Наверно, бронзовый. Позырь, надпись: «Дабл ю си». Че это?

– Это сортир, дебил, – объяснил другой. – Можно потом через Интернет за штуку баксов загнать, как какой-нибудь экспонат с «Титаника».

В небе застрекотал вертолет, раздался вой сирен. Луч прожектора бегал по воде, выхватывая барахтающихся в ней людей. Десятки машин спасательных и специальных служб заполонили Васильевский спуск. Появились все и сразу, но тогда, когда было уже совсем поздно. До этого момента по берегу растерянно бегали лишь немногочисленные полицейские в парадной форме и охранники из ЧОПа, которые ожидали прибытия звездного корабля и должны были обеспечить проход на Красную площадь. Но они тоже были россиянами, и у них тоже были мобильники.

– Надо валить отсюда, – процедил Кирилл. – Поехали домой.

– Как? – удивился Гаврилов. – Я думал вас в больницу отвезти, Кирилл Ханович…

Потемкин посмотрел на своего спасителя таким взглядом, что тот сразу все понял и поторопился к машине.