Текст книги "За пригоршню астрала"

На протяжении всего совещания елозил в дальнем уголке сознания Максимыча вопрос: рассказать или не рассказать верным бойцам о найденном утречком в почтовом ящике конвертике. На конверте обратный адрес был чин по чину написан. Астрахань, ул. Менделеева 155/59. Там действительно проживала некая старая знакомая. Только осторожный Максимыч конвертик вскрыл, глядя в зеркало. И в зеркальном отражении узрел изображенного на открытке букашку-скорпиона. Весточка-то оказалась от Передерия.

Дверь за командиром захлопнулась. Нет, пока не стал Максимыч разжевывать ретивым соколам, что послужило последней каплей для объявления «Пятницы».

ФРАГМЕНТ 4
ГЕКСАГРАММА СЮЙ
«НЕОБХОДИМОСТЬ»
ОЖИДАНИЕ НА ПРИБРЕЖНОМ ПЕСКЕ

Вторник. Весам придется обратить внимание на свою репутацию, которая может оказаться под угрозой. Стрельцам рекомендуется подумать о потенциальных соперниках, проанализировать прошлые ошибки и просчеты. Окружающие будут вмешиваться в замыслы и планы Водолея. Несчастливые числа дня 9, 24 и 60. В Древнем Риме весталкам полагалось питаться в этот день только молоком и куриными яйцами, как символами производящей силы. Если, выходя из дома, споткнешься – скоро опять там быть.

Одного взгляда на не до конца задернутое занавесками окно хватило, чтобы тут же расхотеть выбираться из-под одеяла. Светлана снова закрыла глаза, пытаясь понять, в хорошем или плохом настроении проснулась. И хотя особых причин для оптимизма не было, решила, что, кажется, все же в хорошем. Вот и ладушки, вот и будем вести себя паинькой. Откинув край килтового одеяла, она на ощупь ножкой поискала тапочки, встала, сладко потянулась и подхватила со стула халат. Батареи еще не топили, но она не стала унижать себя тем, чтобы зябко ежиться. Не дождетесь.

Утренний визит в туалетную комнату. Ой, как классно, что на скрип половиц не высовывает нос из персональных апартаментов Мироновна, и не приходится держать испепеляемую порицанием спину ровно и гордо. Но скорее всего сегодня свобода и закончится. Мироновна имеет скверное обыкновение наезжать к условленной дате и поселяться в угловой комнатушке. Пока жильцы не заплатят. А в кошельке у Светланы, коль вчера оставалось что-то около тридцатника, сегодня гуляет не больше двадцати рублей. Давненько ее парусник не садился на столь безнадежную мель.

Cвершив ритуал с зубной щеткой и плеснув в лицо пригоршню воды, Света только воспоминанием виденной за окном непогоды отогнала соблазн тут же нырнуть под душ. Пару раз взмахнула, как дирижер палочкой, кисточкой с тушью. Потом расческой. Потом, подышав на зеркало, оставила на замутнившемся пятне пятерню, и это было похоже, как рисуют солнышко. Вышла на кухню и энергично задернула штору на окне, чтобы не лицезреть вселенскую слякоть. Вот так мы, девушки, обычно закрываем глаза на проблемы.

К сожалению, в отведенном ей шкафчике и на полках холодильника было хоть шаром покати. Чтобы не растратить настроение, она даже не стала ни туда, ни туда заглядывать. Просто высыпала в кофейник остатки радующего ноздри пороха из кофемолки – на две чашки должно хватить, залила кипяченой водой из чайника и поставила на газ. Загадала: если включит радио и услышит мужской голос, все будет хорошо. Женский – и рыпаться не стоит. Но из радио заструилась музыка композитора, кажется, Доги к фильму «Мой ласковый и нежный зверь». Вальс без слов.

Конечно, готовить кофе на водопроводной воде было дурным тоном. Но на всякие там «Росинки» и прочие артезианские развесные порции тратить последние шиши, наверное, не стала бы даже английская королева. Томно потянувшись, Света подхватила алюминиевый ковшик с длинной ручкой, отвернула фырчащий кран и полила понурую герань – в рамках обязательств жилички. Марья Мироновна обязательно ткнет в землю пальцем – сырая ли? Повернулась к зеркалу, хотя смотрелась минуту назад, и опять осталась довольна, не обнаружив намеков на мешки под глазами.

Света чуть не прозевала момент, когда золотисто-коричневая пена, зашипев, попытается дать деру. Поставила на поднос две позвякивающие серебряными ложками чашки, банку с засахарившимся медом вместо сахара и, гордая собой, отправилась обратно.

Толкнула дверь шлепанцем. Закрыла тоже ногой и только после этого водрузила поднос на стол – коммунальная, черт ее забери, привычка. А он продолжал себе дрыхнуть, сладко посапывая. Он, увлекший ее вчера кавалер, лежал на правом боку, натянув одеяло до самого подбородка. И ей вдруг захотелось выщипнуть из сухого букета на столе соломинку и пощекотать кавалеру ухо.

Что она тут же и проделала с усердием.

Кавалер рывком оторвал голову от подушки, затряс головой, как выбравшийся из лужи доберман, и, разглядев Свету, улыбнулся. Несмотря на волевой, чуточку оплывший подбородок, улыбка вышла милая. Значится, и у хлопца хорошее настроение. Значится, консенсунс удался.

– А у тебя шея лебединая, – вдруг выдал он потрясающий комплимент.

– И змеиный язык. Кофе хочешь? – спросила она и почувствовала, что и на ее лицо сама собой наплывает улыбка. Именно та обворожительная улыбка, от которой все мужики балдеют. Честное слово – не нарочно.

– Кофе? В постель? – со сна голос у него получился хриплый. На правой щеке краснел отпечаток рубца от подушки.

– Если поклянешься не пролить на подушку, – это она сказала, чтобы он не слишком задавался. А то мордаха у него стала, как у сытого хитрого тюленя.

– Не будем рисковать, – покладисто согласился кавалер, поворочался под разноцветными ромбиками лоскутного одеяла с аппликационным лебедем сверху и выкарабкался из кровати уже в трусах. Лет ему было под тридцать, и он явно следил за телом при помощи тренажеров и кварцевых ламп. И правильно, раздавшиеся мужики вызывали у Светланы одну только брезгливость.

– Классный кофе, – вежливо сказал кавалер.

Стол был застелен украшенной по периметру скупыми кружевами скатертью. И за вчерашнее приключение на скатерти не появилось ни одного пятна. Отрадно. Гость тоже не удосужился положить в чашку мед – тоже не был сладкоежкой. Еще один плюс.

– Все для тебя, милый! – фыркнула она, пытаясь не рассмеяться и все же почти смеясь, потому что он чуть не опрокинул стоящую на полу пустую бутылку «Поль Массона». Свидетельство вчерашнего грехопадения.

Он заметил свою оплошность, переступил, высоко поднимая босые пятки – слава Богу, у нее царила чистота – на более безопасный участок дощатого, не паркетного, пола и вдруг с неодобрением уставился на свои наручные часы:

– У-у-у, как все запущено! – только и произнес.

– Cколько там? – из вежливости поинтересовалась Светлана. Спешить самой ей было особо незачем. На полновесный день лишь одно, скажем так, дельце. И торопиться не следует. Куда-куда, а туда Светлана всегда успеет. И кроме того, она не то чтобы предполагала, но была бы не против дополнительного – утреннего секс-сеанса. Но не набиваться же.

– Труба зовет, – серьезно свел брови кавалер, как бы намекая, что он и рад зависнуть, да не может. И принялся сосредоточенно натягивать подхваченные со спинки стула джинсы.

Света осторожно поднесла чашку к губам и совершила робкий глоток. Боялась обжечься. Коль так, прежде чем отправиться на это самое одно, скажем, дельце, она прошвырнется по магазинам. Хотя нет – на улице дождь и слякоть. Тогда она… Примет душ и завалится в кровать с какой-нибудь книжкой. Что бы такое почитать? Вроде на полке забыт путеводитель по Эрмитажу года издания эдак сорок девятого.

– И все таки подумай, авось, и соберешься кольцо продавать. Я хоть цену нормальную дам… – многозначительно оборвал фразу кавалер, деликатно отворачиваясь, чтобы застегнуть джинсы. Очевидно, многозначительные паузы были его коньком.

Она не кокетничала. Действительно забеспокоилась, что гость с присущей мужикам непосредственностью испортит впечатление о себе:

– Ну что ты, Стас, как герой с Кондратьевского рынка? Так славно с тобой поамурничали, я сразу объяснила, что колечко продавать не собираюсь. А ты, вместо поцеловать на дорожку, клянчить начинаешь… – ее глаза поменяли цвет, из карих стали непроглядно черными.

– Ладно, Светка, не ворчи. Лучше дай еще раз поглядеть.

Cвете захотелось сладко зевнуть. Она встала, вынула кольцо из шкатулки и протянула на ладони. Стас аккуратно взял двумя пальцами, спрятал в кулак и приставил к глазу. Признаться, и в столь нелепой позе он все равно годился на титул «Мистер Очарование».

– И все-таки оно светится, – с некоторым даже разочарованием протянул он. – И это не фосфорная краска.

– Фигни не держим, – довольно улыбнулась она и отпила из остывшей чашки. Заранее тешась, как откроет путеводитель там, где морализаторы-искусствоведы образца сорок девятого года трактуют творчество Родена.

– Но если не хочешь продавать, зачем звонила в «Третий глаз»?

– Не будь занудой, я же не тебе звонила, – она выглянула в окно, загадав: если узрит четное число пешеходов, то из угнетающего ее «дельца» выйдет толк. Если нечетное – капут. За окном моросил дождь. И никого.

Мимоходом его взгляд измерил и шкатулку, но явно измерил невысоко:

– Ты говорила, что осталась без денег. – Ой, каким он стал сразу серьезным. Очевидно, этот парень мог шутить на любую тему, кроме финансовой.

– Денег мне пока своих хватает, спасибо, – беззаветно соврала Света. – Давай прекратим этот бессмысленный треп. Кстати, ты вроде торопишься?

Стас застегивал рубашку:

– Слушай, как-то вчера разговор не зашел, так и не знаю, чем ты занимаешься, кем работаешь? – рубашечка его была весьма респектабельная. Из грубого, по нынешней моде, материала, цвета спелых пшеничных колосьев. С подлинным, никак не турецким ярлычком на изнанке воротника. И сей ярлык не преминул неаккуратно выбиться наружу.

– О! – Светлана приняла гордую позу, явно копируя какую-то знаменитую «древнегреческую» скульптуру. – У меня редкая профессия. Я выращиваю для зоомагазинов ядовитых рыбок, шустреньких скорпиончиков и прочих гадючек. Одна из них как раз вчера сбежала и наверняка заползла в твой карман. Тебе не страшно, милый?

– Страшно, аж жуть! – кое-как подыграл натягивающий через голову свитер кавалер. Сам неоднократно вравший одноразовым девицам, будто пашет ветеринаром в зоопарке. – Так вот почему у тебя дома не летает ни единой мухи!

– Глупый, – Cвета, притворяясь обиженной, поджала губы. – Просто осенью все мухи засыпают. – Она заглянула в его чуть тронутую чашку. – Я так понимаю, продукт переводился зря! – Развивать тему про насекомых не хотелось. Имелись причины.

– И все таки очень странное кольцо, – Стас опять держал его на ладони, далеко отведя от глаз. Рубашка и джинсы были уже застегнуты. Воротник рубашки был освобожден от горловины свитера. Свитер был разглажен по фигуре. – Я слыхивал о древних индийских боевых браслетах-швадамштра, которые носили женщины-кшатрии. И это кольцо, вроде, оттуда. Эти шипы называются «собачьи клыки», серебро очень грубое, чтоб прочнее было. Но о боевых кольцах я ничего не слыхал. Интересно, Светка, какого ты роду-племени, если это кольцо тебе досталось по наследству?

– Уважаю дотошных мужиков! – Светлана бухнулась на незастеленную кровать, следя, чтобы полы халата вели себя скромно – не любила разнузданности. Вообще-то вопрос слишком касался ее тайны, и отвечать не хотелось. – Ну ладно, не по наследству. Это премия за некую работу, которую мы выполнили с мужем.

– Е-мое! Так ты замужем? – Стас, уже было намерившийся допить кофе, невольно глянул на свои туфли у порога, словно немедленно собрался в них впрыгнуть и как можно быстрее ретироваться.

– Успокойся, милый. – Светлана расхохоталась. – Неужели думаешь, что если бы у меня с мужем сохранялись отношения, ты провел бы ночь в этой кровати?

– Ну…

– Стас, ты вчера был такой душка, неужели тебе нужно все испортить?

– Ладно, извини. Кстати, ты не против, если я не куплю, а просто возьму это кольцо на время? Надо бы его хорошенько изучить.

– Ну если надо… – неожиданно беззаботно согласилась Светлана, взлетела с кровати, подступила к кавалеру и заправила колом торчащий из-за воротника его рубашки ярлычок.

Пока Стаса провожали до входной двери, он гадал, спросит или не спросит она, когда гость намерен появиться в следующий раз. Как минимум чтобы вернуть кольцо. Она не спросила. Поцелуй вежливости, и они расстались. Cтас в незастегнутой куртке сбежал по ступеням и, морщась от летящих в лицо мелких дождевых капель, издалека пиликнул брелком, отрубая сигнализацию в «девятке».

Рулить ему было всего ничего – два поворота. Затем выскочить под дождь и в прихожей редакции «Рекламы-Шанс», благо – по пути, опустить в дежурный ящик несколько загодя заполненных купонов бесплатных частных объявлений: «Продаю настенные часы Gustav Bekker (конец 19в) в рабочем состоянии, 1 тыс. у.е., вышлю фото…»; «Куплю абажур, часы морские, авиачасы, секстан, ПНВ-57Е, дорого…»; «Куплю антикв. мебель, старинные картины, люстры, скульптуру, изделия из серебра, бронзы, дорого…»

Потом еще поворот на распоротый полозьями трамвайных рельс Греческий проспект и парковка у служебного входа огромного здания цвета мокрой охры. В это время дня свободного места – хоть танковую дивизию дислоцируй.

Cтас поднял воротник куртки, зябко ежась, оббежал вокруг «девятки» и достал из багажника потертый дипломатик. Еще в багажнике покоились, дожидаясь своего часа, удочки и рюкзак – типичная маскировка охотника за иконами в глубинке. Проверил, надежно ли захлопнулся багажник, походя снял, чтоб не искушать местную гопоту, дворники, цыкнул брелком сигнализации и засеменил по скользким гранитным ступенькам к подъезду namber two – служебному входу Большого Концертного Зала «Октябрьский».

Сквозь щель в жалюзи посетитель увидел, что сегодня на вахте Родинский. Это была добрая примета.

– Посмотрите в списках, на меня должен быть заказан пропуск. Мое имя – Стив Уандер.

– Негров велено не пущать! – привычно отшутился старик и мотнул головой: дескать, не маячь, проходи, не отвлекай. Видишь – интересную газету читаю. На столе лежала никакая иная газета, а «Третий глаз».

Стас сразу направился по ступеням вниз, во внутренний артистический буфет.

– Станислав Витальевич, есть что-нибудь новенькое? – углядела его спину курящая на верхней лестничной площадке местная завсегдатая Лидия Николаевна. Дама, склонная к полноте и алкоголизму, а в миру неплохая портниха – и неплохо зарабатывающая.

– Из нового – пианино «Братья Дитрих». Сборка 1899 года, выпуск 1900-го, идеальное состояние, идеальный звук. То, что вы просили. – Было забавно слышать рождающееся в обычно оглохших от гама стенах всполошенное одинокое эхо. Увы, жизнь наполняла эти стены гораздо ближе к вечеру.

– Вообще-то я заказывала брошь с агатом.

– C брошью придется подождать, – многозначительно прогудел Стас, обходя подавившуюся со вчерашнего дня мусором урну.

– А вообще вы здесь к кому? – ничего подозрительного, ничего особенного. Женское любопытство. От безделья и скуки.

– К гастролерам.

– К «Методу», что ли? А к Алле Борисовне заглянете?

– Не с чем, – скрывшись с глаз портнихи, Стас стер неприятную американскую белозубую улыбку.

По коридору, похожему на предбанник спортивного бассейна, Стас вышел к полуподвальной общепитовской точке. Действительно, гастролеры обретались здесь, сидели, сдвинув воедино два хилых столика на паучьих ножках. И кроме них в буфете никого не было. Даже из-за стойки с устаревшим сверкающим кофеварочным агрегатом не выглядывало отважно суровое лицо буфетчицы тети Глаши.

У застолбившего место спиной ко входу клиента на толстой шее дрожала от напряжения родинка. Ослепительный расшитый драконами и мандаринами шелковый вьетнамский халат облегал пышные формы поверх босяцкого спортивного костюма. Гневный дискант рикошетил от потолка и наверное дохлестывал до посудомойки:

– Короче, хватит про Дворжака! Что ты микшируешь и микшируешь: «Дворжак, Дворжак, Дворжак…» Смени компакт! – это говорил команданте Шурик. Главный по «Методу». Легко впадающий в истерику бабник-неудачник.

– Да ты не включился! Для тебя что Дворжак, что Мендельсон, – дразнил его откинувшийся с театральной плавностью на спинку стула Денис. Концертный костюм Дениса – китель без ворота, но с объемными ватными плечами, косоворотка-апаш и просторные тонкого сукна брюки были беспардонно измяты.

Валентин и Зиновьев шушукались о своем. Виктуриан, Гена и Шигин внимали. Родинка буквально заходила ходуном:

– Это я-то Мендельсона не отличу?! Я трижды под этот марш в ЗАГСе отсвечивал! Ах ты – сраный фоногорамщик, это я-то не включился!? – тут команданте усек, что внимание соратников сместилось на кого-то за спиной, и оглянулся. – О! Здорово, Стас, садись, пива хочешь? A ты лабухнешь еще раз что-нибудь подобное – услышишь последний в своей жизни спиричуэлс.

Стас придвинул от соседнего столика стул и по свойски на нем устроился рядом с Шуриком, прижав свой дипломат ногой к ножке стола. На столе стояла одна откупоренная и две нетронутые бутылки «Советского шампанского», а рядом из декларируемого вне сцены плебейства патронташ банок пива «Невское». Видимо, в буфете другого не оказалось.

Cтас подумал-подумал и молча придвинул холодную на ощупь, черно-синюю банку с пивом. Затем левой рукой под столом нащупал соседское колено, постучал по нему пальцем и в скользнувшую навстречу руку Валентина сунул горсть пуговиц. Валентин как ни в чем не бывало говорил в это время рядом сидящему Зиновьеву:

– Нет, все эти чайфовые футболочки, бравошные пиджачки и нанайные маечки – не то! Нужно свое искать. Я спрашивал у Макара, не порекомендует ли он молодого начинающего визажиста. Чтоб не дорого драл…

Виктуриан наметил выдать какую-то тираду своим знаменитым громовым голосом, но его опередили. Сидящий по диагонали от Стаса и до сих пор молчавший Шигин пьяно, но красиво, с цыганским надрывом, затянул:

– Четыре татарина!.. – кажется, дальше он не знал слов, поэтому заглох, будто в магнитофоне зажевало пленку.

Драконы на халате оскалили зубы. Шурика перекосило, словно он хотел сказать: «Чего орешь, как на сцене!?». Но сказал он другое:

– Вот сраные фонограмщики, я же просил без песен! Вот, даже Стаса спросите, прикидывается ли ему Дворжак? – Шурик считал, что в споре Стас обязан принять его сторону. Шурик вообще думал, что Стас сегодня появился только ради него. Большая ошибка.

– Ну ты полный Дитер Болен! Ты сперва спроси: придет ли вечером Стас на наш концерт? – Виктуриан, кажется, себя уже не очень контролировал.

Стас правой рукой поднес к губам банку и сделал второй – последний глоток. Затяжной. В это время его левая рука под столом передала Валентину упаковку со струнами. В принципе обыкновенные струны. Как и пуговицы. Разве что и над струнами, и над предназначенными для концертного костюма пуговицами пошептала на удачу одна старушка. Ни в коем разе не шишага.

Как ни в чем не бывало Валентин продолжал увещевать Зиновьева:

– Вот Жанне в Штатах легко. Там тетки не пыжатся. Пофиг в чем перед залом попой вертеть. А у нас такая штука – все на имидж завязано. Но я же – не попса оголтелая. Им легко, подсолнечным маслом натерся, рубаху белоснежную до пупа расстегнул…

– Сначала вы меня заводите на Дворжака, а теперь, сраные фонограмщики, не желаете об нем говорить?!

Решив, что пора, Стас плюхнул на столешницу туго набитый конверт. Команданте притянул конверт, попутно задев и размазав скромненькую пивную лужицу. Ловко прошелестев обнаружившимися фотографиями, будто он раскладывает пасьянс, Шурик оставил поближе к себе и к пиву три штуки, остальные рубашкой вверх отложил подалее, к бутылкам шампанского.

– Сколькo? – правдоподобно серьезно спросил Шурик, как будто действительно собирался покупать. Как будто не было у него другой страсти в жизни, кроме гробить бабки на коллекционирование эскизов и полотен художников из «Бубнового валета».

– А это что за байкер? – попытался подогнать к себе пальцем одну из отобранных команданте Шуриком фоток Денис. Но Шурик непреклонно не допустил чужую руку к фотографии.

– Это Ларионов. Эскиз к «Солдату на коне». Десятый год, – ласково, как ребенку, объяснил Стас и, вполоборота поворотясь к Шурику, добавил: – Дорогое удовольствие. – Вообще-то продавец доподлинно знал, что минимум два из предлагаемых эскизов – паленка. Но продать работы искусников «Бубнового валета» в Питере по настоящей цене было настолько нереальным предприятием, что Стас даже не удосужился запомнить, какие картинки настоящие, а какие нет. Нынче коллекция принадлежала вдове популярного в пятидесятых поэта. Стас взялся посредничать, только чтоб придать себе в определенных кругах дополнительный вес. Ну и конечно чтобы всегда иметь повод отозвать любого из клиентов на конфиденциальную беседу.

– Ладно, пусть ребята репетируют спокойно. Отойдем в сторонку. Поторгуемся, – поднялся со стула команданте Шурик, считая, что их дальнейшая беседа тет-а-тет достаточно залегендирована.

Поднялся и Стас, привычно подхватив дипломат. Фотографии и конверт ему подал Денис. На второй и третьей отобранных лидером фотках плясали бородатые мужики. В оранжевых рубахах, в коричневых шароварах, округлых, как крупы у гнедых коней. Или росли из вазы на фоне розовых обоев вихрастые подсолнухи. Лицо у Дениса выражало мнение, что каждый сходит с ума по своему. То есть, как минимум, Денис в сказку о внезапно проклюнувшейся страсти команданте к творчеству холстомазов из «Бубнового валета» поверил.

Шурик шел к выходу из буфета не оглядываясь. Родинка на его шее писала восьмерку, халатные мандарины перекатывались на ягодицах. Уже в дверях Стас вдруг повернулся к спаренному столу и окликнул одного из бражников:

– Валентин, ты вроде «Кэмел» куришь? Не угостишь ли сигаретой?

Валентин, вместо того, чтоб просто выложить пачку на стол – тебе надо, ты и возвращайся – поднялся, на что никто из соратников не обратил внимания, сделал полновесные двенадцать шагов, загородил собой Стаса от зрителей и протянул сигарету. А с ней двести баков. Так, чтоб соратники не видели. Плата за пуговицы и струны.

– Успехов, – попрощался Стас, пожал руку и поспешил вдогонку за Шуриком. Стас Валентину симпатизировал. Валентин юрайхиповал, временами на него находила беспросветная пинкфлоидовщина с вайтснейковинкой. А еще он был законченный клептоман.

– Ну где ты ходишь? – с лестницы нетерпеливо притопнул обутой на босу ногу кроссовкой Шурик, и они, не сговариваясь, побрели на пахнущий кулисами и опилками задник сцены.

– Какой-то ты нынче подавленный, – заговорил Стас на отвлеченную тему.

– Да вроде опять развожусь. Завели, понимаешь, щенка. А однажды заглянула подружка, и пока продолжали кувыркаться, отработанный презерватив бросил под диван. А щен, собака такая, его сожрал. А когда супружница вернулась, нагадил в прихожей. И презик лежит аккурат посреди какашек…

Стас хмыкнул:

– У меня тоже было однажды. Неопытная приятельница резинку в унитаз выбросила. Смывает, а она всплывает. Смывает, а она не тонет. А вот-вот ее старики должны нагрянуть. Ну не руками же доставать?

– И чем кончилось? – Шурик принял историю очень близко к сердцу.

– Пришлось руками лезть, – глухо вздохнул Стас.

Шурик, порывшись в отвисшем кармане халата, ч-ч-чиркнул зажигалкой и протянул огонек Стасу. Язычок пламени придал происходящему ненужную торжественность. Видно стало меньше, но тени стали контрастней.

– Я попозже, – нашелся Стас и сунул мешающую сигарету за ухо. Прежде на сцене «БэКэЗэ» он бывал только однажды. Из-за закулисных дел все было недосуг.

Здесь горело только тусклое дежурное освещение. И под душераздирающий скрип настила лохматые тени разбегались с проворством перепуганных крыс. На опущенной крышке концертного, маслянисто блестящего как майский жук, рояля Стас звонким щелчком открыл дипломатик. В одинаковых гнездах покоились запаянные в полиэтилен пятиграммовые пакетики сушеной желто-салатной травы. Ногу Шурика с алчностью песчаной кобры оплела кем-то брошенная басовая гитарная струна.

– Товар-то качественный? – Шурик склонился над открывшимся богатством, нервно теребя в разом вспотевшей руке стобаксовую купюру. Его крассовка отпечатала узор на запутавшемся вокруг ножки рояля школьном девичьем банте. У другой ножки на прогнувшейся доске сцены ждал уборщицу граненый стакан с окурками и пластиковым тюльпаном. Вот и все, что осталось от вчерашнего выступления Саши Розенбаума.

– Обижаешь, до самых мозгов прошибает, – как заправский купец, ответствовал благодушно улыбающийся Стас. Звук голоса пересчитал уходящие во мрак ряды кресел и смог вернуться обратно. Но в остальном стояла мертвая тишина.

– Как договорились – сотку за дозу? – Шурик почему-то решил, что сейчас неожиданно взвинтятся цены, и с него сдерут три шкуры. Привычный к сцене, говорил он громко, ничего не боясь, никого не таясь.

– Как забились, – успокоил продавец. – Тебе брюнетку или блондинку? Cтройную или пампушку? И сколько ей лет? От шестнадцати до двадцати? От двадцати до двадцати шести? Или еще старше? Или от четырнадцати до шестнадцати? – последний вопрос был скорее шутливым.

– А это важно? – почесал нос команданте, такой маленький на бескрайней сцене.

– А по-твоему на кой ляд я засветиться рискую – с собой целый чемодан таскаю? Случайно к ментам попаду – год буду доказывать, что это не для косяков. – Стас вгляделся в зал. Показалось, кто-то стоит у дверей под истошно-синей лампой «Выход». Нет, показалось.

– Тогда на тридцать два года. Брюнет. Не толстый.

– Брюнетка?

– Нет, брюнет.

– Вот тебе, бабушка, и юркни в дверь. Шурик, вы в своей Москве нереститься скоро начнете. Неужели ты стал гомиком?

– Не пори муру, – усмехнулся команданте Шурик. – Просто тут Валентина один продюсер стал обхаживать. Есть подозрение – человек Айзеншписа. И если Валька от нас свалит, сольника придется по новой искать. Столько мороки… Проще уж Валентину приворотное зелье подсыпать, чтоб не мучился: уходить – или оставаться.

– Оригинально, – хладнокровно сказал Стас. Ему действительно стало жалко Шурика, у которого сманили уже двух солистов. Заработают имя и отчаливают без спасибо.

Продавец выбрал третий справа во втором ряду пакетик. Сунул в потную руку клиента. Вынул из другой потной Шуриковой руки стодолларовую купюру. Звонко щелкнул замками дипломата и направился к выходу, насвистывая «Глаз в небесах» из «Алан Парсонс Проджект». Сцена подыграла сухим немелодичным деревянным скрипом.

– Cлушай, а серьезно, твоей отравой можно четырнадцатилетнюю закадрить? – догнал Стаса запоздалый вопрос.

– Это будет вдвое дороже, – ответил продавец приворотного зелья, не поворачиваясь и не сбивая шаг. И ответ с удовольствием подхватило эхо.

Через минуту, ежась под не утихомиривающимся дождиком, он прилаживал дворники к лобовому стеклу «девятки». Посидел за рулем, не заводя. Полистал распухшую от частого трепыхания записную книжку. Вычеркнул две фамилии. И хотя удобней было отсюда вырулить на площадь Восстания, а потом на Невский, он, когда наконец двинул, свернул на ближайшую – 4-ю Советскую, еще раз свернул и еще. И проехал мимо подъезда, где провел ночь, с расчетом вырулить в конце концов на набережную.

Зачем он выбрал этот путь, он и сам не знал. И также не был уверен, что когда-нибудь в обозримом будущем позвонит Светлане. И что когда-нибудь вернет кольцо.

И вдруг… Или ему показалось? Или действительно на перпендикулярной улице мелькнул знакомый силуэт? Светлана, или очень похожая девушка, входила в подъезд дома через квартал от ее жилища. Или ему показалось?

А почему бы и нет? Например, она могла отправиться по магазинам. Cтас потянулся почесать затылок и наткнулся на забытую за ухом сигарету. Открыв окно, попал сигаретой в лужу.

Или очень похожая девушка, или Светлана – действительно не усидела дома и отправилась по магазинам. Но долго оттягивать предрешенный визит духу не хватило. Подбросила рублик, доверив орлу удачу, а неудачу решке. Но монетка, цыкнув, подпрыгнула и булькнула в водосток.

Войдя в подъезд, девушка взглянула на список жильцов. Обитателем квартиры номер «сто девяносто пять» значился некто «Магниев И. Д.». Эта фамилия сама по себе ни о чем не говорила. Девушка вздохнула и стала подниматься ступеньками на четвертый этаж. Она не воспользовалась лифтом. Она принципиально не ездила лифтом с тех пор, как давным-давно, года три, или уже четыре назад, застряла в лифте с однокурсником, и он сделал ей предложение. Черт бы ее побрал! Она тогда дала согласие.

Она отметила, что слишком часто чертыхается. Явный признак неуверенности в себе.

Дом был старый, но чистенький «cнутри и внаружи», чопорный был дом, по неясным причинам обходимый бомжами десятой дорогой. И хотелось… плюнуть, что ли?.. на чистые ступеньки. И хотелось вернуться, не дойдя до квартиры номер «сто девяносто пять» два?.. один этаж.

"А может быть действительно вернуться? И не нажимать бело-грязную кнопку дверного звонка рядом с массивной, почти сейфовой, дверью. И уйти, не сделав последнего шага, после которого (она имела достаточный опыт в подобных делах) назад будет уже не вернуться? Но это значило, что в лучшем случае ее ожидает возвращение в банальный мир банальных людей. А в худшем? «Даже гадать не хочется».

Поэтому Светлана, еще раз вздохнув, заставила себя потянуться к дверному звонку.

Через две двери от нее – железной входной и застекленной, в комнату – молодой человек в халате, развалясь на пышном диване, читал Плутарха и чиркал на полях книги отточенным карандашиком какие-то свои мысли. Для него это было важно – свои мысли. Халат был – само совершенство, не «Восток – дело тонкое». Махровый, ворс толщиной в вермишель, нежный, с запахом бани и названием отеля «Redisson» во всю спину. Молодой человек читал уже пять минут. У ножки дивана валялись апельсиновая кожура, несвежие носки и растрепанный номер журнала «Наука и религия» за девяносто первый год.

Тренькнул дверной звонок. Молодой человек потянулся, зевая, нашарил шлепанцы, ловко зафутболил кожуру и носки подальше под диван и побрел открывать, не выпуская Плутарха из рук. Ринувшийся встречать гостей ухоженный кот был безжалостно отброшен с дороги. Перед самой дверью хозяин квартиры снял очки и отложил на полочку у трюмо.

– Здравствуйте…

– Здравствуйте, вам кого? – сквознячок с лестничной площадки проник в квартиру. Хозяин квартиры неосознанно обмахнул тремя пальцами короткую опрятную челку.

– Извините, у меня к вам такое дело… Оно может показаться несколько странным… Только не смотрите на меня, как на дуру!

– Да я и в мыслях не… Я даже совсем иначе смотрел. Да вы проходите. В дверях правды нет.

– Это каламбур?

– Гусары каламбурами не бросаются, – улыбнулся наконец молодой человек в халате.