Текст книги "Кодекс чести. Начало пути русского офицера (сборник)"

4

Не забывать, что устав для нас, а не мы для устава. Время есть – делать все как положено, а нет – по здравому смыслу.

5

Как во всяком деле, так и в деле обучения задумываться не над приисканием препятствий, а над средствами их преодоления.

6

Всегда и на всех занятиях выходить с полною укладкою и полным вьюком, иначе не вырабатывается сноровка носить и пригонять снаряжение, а сносимый вес всегда будет казаться тяжелым.

7

Практиковать начальников всех степеней до командира отделения включительно и в отдаче и в передаче приказаний, а также в замещении должности.

8

Всякое учение и занятие оканчивать кратким поучением.

9

Корень солдатской науки – внутренняя, а главнейшее – караульная служба; затем идут стрелковое дело, фехтовка, строй, гимнастика и словесность, венцом же всего является тактическая подготовка.

К Уставу гарнизонной службы

1

Никогда и никому не забывать трех пунктов:

а) чьи приказания принимать;

б) когда стрелять или колоть;

в) особенные обязанности на постах.

2

Уставу гарн. сл. обучать исключительно практически.

3

Обучая практически, чьи приказания исполняет часовой, учить снизу, начиная с разводящего, который ставит часового на пост.

К Уставу внутренней службы

1

Устав внутренней службы – учить исключительно показом и постоянным наблюдением за исполнением всего показанного.

2

Внедрять и требовать прежде всего исполнительности от каждого, а самому подавать пример первому. Исполнительность характеризуется точностью и быстротою исполнения отданного приказания.

3

Добиваться, чтобы без разрешения никто и никогда не отлучался.

4

Установить святым правилом: что бы с тобою ни случилось, сейчас же докладывать по команде.

5

Следить всем и каждому, чтобы тело держали чисто, одежду опрятно, а казенное добро сохранно.

6

Обязательно требовать повторения всякого отданного приказания.

7

К имуществу населения относиться по-человечески.

К стрелковому делу

1

Обязательно всяк ому, кому положено ружье, начинать день с прикладки и прицелки.

2

Попусту никогда не целиться – с обязательною проверкою как прикладки, так и прицеливания.

3

Обучать прикладке и прицеливанию парами, а не шеренгами; при таком порядке не пропадает даром время; нет утомляющего, нудного ожидания очереди, а люди, взаимно проверяя друг друга, тверже будут знать дело.

4

Помнить, что лучший дальномер – глазомер, а потому таковым при всяком случае заниматься.

5

Стрелковую подготовку обязательно заканчивать стрельбою по живым или мертвым мишеням, проверяя достоинства каждого произведенного выстрела.

Фехтовка

Колоть чучело с разбега, не останавливаясь на стойке; наносить удар от сердца, выдергивая штык, и пробегать за чучело. Колоть всегда снизу вверх.

Строй

1

Не забывать, что основное условие успешности любого строевого упражнения – это внимание людей, а потому такое всегда и везде развивать. Внимания добиваться поворотами, ружейными приемами по номерам, свободным отделением от строя людей и условным изменением значения команд и сигналов.

2

Стойки руками не править: делать это словом, начиная с ног, от правильного положения которых зависит правильное положение плеч и всего корпуса.

3

Никогда не хлопотать о равнении, а добиваться только свободного и ровного шага, тогда равнение само придет.

4

По команде «Стой!» – мертвая тишина и неподвижность; без поправки ошибки не увидеть. С поправкой за версту видать.

5

Не смешивать направления с равнением; умение взять направление и выдержать таковое требовать от каждого в отдельности.

6

Сомкнутую часть должно вести так, чтобы люди сами стремились быстро восстанавливать порядок, если он чем-либо нарушен, при условии соблюдения полной тишины. Разговор в строю не только дурная привычка, но и признак суетливости.

Словесные занятия

1

Всякое практическое о бучение дополнять словесным поучением о том, что люди знать должны.

2

Никаких уроков не задавать, и «долбить» не допускается.

3

Молитва, работы, пение, музыка, игры, чтение и другие полезные развлечения должны заполнить весь остаток свободного времени. Не забывать при этом в целях учебных прогулок на позицию, к артиллеристам и другим ближайшим соседям в целях знакомства и взаимного сближения.

4

Молитву и заповеди Господни, а также молитву за Царя всем с толком и разумением знать.

5

Разъяснить всем, что с дача в плен неприятелю – позор и преступление. Семье сдавшегося пайка не выдают, самому в плену придется очень тяжко, потому что немцы обращаются с пленными сурово, дают малость, заставляют делать тяжелые работы, подвергают телесным наказаниям. Сдался – значит не сопротивлялся, а потому не нанес вреда противнику. Следовательно, сдача затягивает войну.

6

Разъяснить, что побеги и уклонения от службы позорны и бесполезны. Меры против этого приняты, и всякий бежавший будет пойман. Наказание за это очень суровое.

7

Внушить нижним чинам, что к собственному имуществу населения надо относиться бережно, помня, что мы воюем с немцами, а не с мирными жителями. Ведь они и так разорены противником. Грабителя ждет тяжелое наказание.

Тактическая подготовка

1

Сложными заданиями не за даваться. Решать не мудрствуя лукаво задачи на оборону и атаку высоты, оврага, леса, отдельного строения, селения, окопа, укрепления и теснины, не забывая при этом разведывания, отдыха и его охранения.

2

Кто хочет тактику знать, тот должен ее разложить в ряд практических приемов, показываемых в поле с разделениями, как показываются уставные отделы, – без показа нет знаний.

3

Обучая людей, не забывать их воспитания, для чего:

а) создавая на каждом шагу неожиданности, научить их не теряться;

б) ставить, по возможности, такие цели, достижение которых требовало бы упорства;

в) добиваться смелости и верности там, где, по-видимому, нет им места;

г) всякое стремление вперед всегда поддерживать, приучая вместе с тем рассчитывать только на самого себя.

4

Задания для занятий на две стороны ставятся так, чтобы способ действия не предрешался задачею. Пусть каждый для достижения поставленной цели изберет оборону или атаку – по желанию.

5

Добиваться постоянной и беспрерывной связи как по фронту, так и в глубину.

6

Секретные слова строжайшим образом соблюдать.

7

Всегда думать о сбережении и питании патронами.

8

Наблюдение за флангами – необходимая принадлежность всякого боевого порядка; тут нужны только глаза, а не боевая сила.

9

При охранении стараться все видеть, будучи самому невидимым, причем для устойчивости где нужно, то и окопаться.

10

Главная задача охранительных мер – не ловля одиночных людей, а ограждение войск от неожиданного неприятеля.

11

Походные движения и разведка требуют постоянной практики, а потому ежедневно, куда бы ни шли, откуда бы ни возвращались, ходить с мерами охранения и разведывания.

12

В темноте идти без выстрела на сближенных интервалах и дистанциях с промежуточными цепями, прикрывшись густой патрульной цепью; надо ходить так, как ходят слепые: нужно почти соприкосновение.

XIV. Из газет

(«Петербургская газета», № 61, 1913 г.)

1

К столкновению шт. – кап. С. со студ. М.

Капитан С. сделал студ. воен. – мед. акад. за неотд. чести замечание.

Студент нанес капитану оскорбление действием.

Капитан С. ударил оскорбителя шашкой по голове и тяжело его ранил.

Решение полкового суда чести

В лейб-гвард. N полку была вынесена резолюция полкового суда чести по делу шт. – кап. С.

После столкновения со студентом военно-медицинской академии шт. – кап. С. представил подробный рапорт командиру полка. К рапорту было приложено прошение об отставке, так как шт. – кап. С. считал невозможным оставаться в полку после нанесенного ему оскорбления.

Командир полка передал рапорт и прошение об отставке на рассмотрение полкового суда чести.

Суд чести решил:

1) считать нанесение шт. – кап. С. ран студенту М. актом защиты чести и достоинства офицерского мундира и 2) обстоятельства, при которых нанесены удары, таковы, что для шт. – кап. удары не могут быть признаны оскорблением.

Шт. – кап. признан пострадавшим при исполнении служебных обязанностей.

На основании своего решения полковой суд чести оставил без рассмотрения прошение шт. – кап. С. об отставке.

2

Дело поручика Г.-Кутузова

Грозный

В военно-окружном суде слушалось дело поручика Г. Кутузова. В слободе Шатой Кутузов потребовал от мясника переменить купленное у него мясо. Мясник отказал; Кутузов ударил его палкой, а мясник швырнул в лицо офицеру мясо.

Тогда Кутузов тут же застрелил его.

Суд приговорил Кутузова к отрешению от службы и отдаче в арестантское отделение на два года, постановив ходатайствовать о смягчении наказания.

3

Из приказов Московского градоначальника генерал-майора Е. К. Климовича за 1915 год:

«Рассмотрев дознание о происшествии, случившемся 4 декабря сего года в Ботаническом пер. с прапорщиком Грибовым, я нахожу, что городовой 3-го уч. Мещанской части Шишков, выполнявший вначале свои обязанности достаточно настойчиво, затем потерял должное самообладание, и когда прапорщик Грибов опустил руку в карман, то городовой Шишков позволил себе угрожать ему без должных оснований револьвером, за что и арестовываю городового Шишкова на 7 суток.

Подтверждая приказ мой по этому поводу от 18 октября сего года, предлагаю гг. старшим чинам полиции внушить подведомственным им чинам о необходимости всеми мерами оберегать достоинство офицерского мундира, помня о том, что гг. офицеры, нарушившие общественный порядок, подлежат, по сравнению с лицами гражданского состояния, несравненно более суровым карам, налагаемым на них военным начальством, почему в большинстве таких случаев бывает достаточно ограничиться лишь установлением личности виновного и соответствующим докладом по начальству о содеянном им проступке. При необходимости же применять по отношению к гг. офицерам силу низшие чины полиции обязаны предварительно изыскать все способы к вызову на место происшествия старших чинов участка или чинов комендантского управления, и только в случаях, угрожающих опасностью жизни или здоровью, осуществлять свои права самостоятельно».

XV. Помни афоризмы

1

Тот, кто ни чего не боится, более могуществен, чем тот, кого все боятся.

2

Стать смешным – значит проиграть свое дело.

3

Тяни, но не рви.

4

Учись быть одним.

5

Злословие вредит сразу трем: том у, о ком говорят дурно; тому, кому говорят дурно; но более всего тому, кто злословит.

6

Рана, нанесенная огнестрельным оружием, еще может быть излечима, но рана, нанесенная языком, никогда не заживает.

7

Самые сильные заблуждения – это те, которые не имеют сомнений.

8

Умно кстати молчать.

9

Средство надоесть – говорить все, что знаешь.

10

Скромен не тот, кто равнодушен к похвалам, а тот, кто внимателен к порицаниям.

11

Крайнее средство всегда должно быть последним.

12

Все смотрят, но не все видят.

13

Следует исполнять законы, а не перетолковывать их.

14

Правильно мыслить – более ценно, чем много знать.

15

За вкусом – к молодым, за советом – к старым.

16

Скажешь – не воротишь, напишешь – не сотрешь, отрубишь – не приставишь.

17

Чистая совесть – самая лучшая подушка.

18

Красота ума вызывает удивление, красота души – уважение.

19

Надо покорять умом то, что нельзя одолеть силой.

20

Не будь навязчив, чтобы не оттолкнули тебя.

И не слишком удаляйся, чтобы не забыли о тебе.

21

Не твое дело впутываться в социальные вопросы.

22

Лучшая часть храбрости – осторожность.

23

Не представился командиру – с театром повремени.

24

Умей вовремя уйти.

25

Друзья не враги, они всегда пассивны.

26

Друзья бессильны.

Они связаны повиновением начальству.

27

Важно, чтобы подчиненные уважали тебя, а не боялись.

28

Расходы на армию – страховая премия государства.

29

Не унижайся оглаской интима.

30

И рядом с дамой честь отдают.

31

Щади самолюбие солдат.

У них оно развито не меньше, чем у офицеров.

33

Нет ничего хуже нерешительности.

Лучше худшее решение, чем колебание или бездействие.

34

Хороший пример всегда лучше правила.

35

Погиб авторитет – погибли и все военно-воспитательные труды начальника.

36

Не забывать, что устав для нас, а не мы для устава.

37

Когда два человека ссорятся, всегда оба виноваты.

38

Смелость офицеру дает успех, а успех – смелость.

39

Тщеславие – признак сознания своего ничтожества.

Заключение

Итак, хочешь быть начальником – исполняй все так, как прочел, только исполняй все до мелочей, а то «бочку меда ложка дегтя испортит», а будешь во всем так служить, то все у тебя будет хорошо. Сам ты будешь хороший воин и честный защитник Родины; начальство будет тебя любить и награждать за то, что все будет у тебя в порядке и исправно, а подчиненные будут тебя любить за то, что ты справедлив, обходителен с ними, сам их любишь и отца им заменяешь. Знать, что служба исправна, и начальство довольно, и тебе спокойно, и твоим людям хорошо – самому приятно и от людей почет и уважение.

Антон Иванович Деникин

ДЕНИКИН Антон Иванович (1872–1947) – родился в семье отставного офицера пограничной стражи. В 1890 г. окончил реальное училище в Ловиче и поступил на военную службу вольноопределяющимся. Окончил военно-училищные курсы при Киевском пехотном юнкерском училище (1892), Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду (1899). В 1892–1904 гг. проходил службу во 2-й полевой артиллерийской бригаде, 183-м пехотном Пултусском полку, штабах 2-й пехотной дивизии и 2-го кавалерийского корпуса. Участник Русско-японской войны, в действующей армии занимал должности начальника штабов ряда частей и соединений. В 1906–1914 гг. – на штабных и командных должностях в различных частях и соединениях.

В годы Первой мировой войны – в действующей армии, командует бригадой, дивизией, корпусом. Генерал-лейтенант. С февраля 1917 г. – помощник начальника штаба Верховного главнокомандующего, с мая – главнокомандующий армиями Западного (позже Юго-Западного) фронта. Будучи сторонником генерала Л. Г. Корнилова, являлся одним из основателей и вождей Белого движения. В годы Гражданской войны, с апреля 1918 г. – командующий Добровольческой армией, с января 1919 г. – главнокомандующий Вооруженными силами на Юге России. В апреле 1920 г. выехал в эмиграцию, проживал в Великобритании, Бельгии, Венгрии, Франции, США. Автор мемуаров, историко-публицистических трудов.

Путь русского офицера
(отрывок)

Выбор карьеры

В первый год моей жизни, в день какого-то семейного праздника, по старому поверью, родители мои устроили гадание: разложили на подносе крест, детскую саблю, рюмку и книжку. К чему первому дотронусь, то и предопределит мою судьбу. Принесли меня. Я тотчас же потянулся к сабле, потом поиграл рюмкой, а до прочего ни за что не захотел дотронуться.

Рассказывая мне впоследствии об этой сценке, отец смеялся:

– Ну, думаю, дело плохо: будет мой сын рубакой и пьяницей!

Гаданье и сбылось, и не сбылось. «Сабля», действительно, предрешила мою жизненную дорогу, но и от книжной премудрости я не отрекся. А пьяницей не стал, хотя спиртного вовсе не чуждаюсь. Был пьян раз в жизни – в день производства в офицеры.

Рассказы отца, детские игры (сабли, ружья, «война») – все это настраивало на определенный лад. Мальчишкой я по целым часам пропадал в гимнастическом городке 1-го Стрелкового батальона, ездил на водопой и купанье лошадей с литовскими уланами, стрелял дробинками в тире пограничников. Ходил версты за три на стрельбище стрелковых рот, пробирался со счетчиками пробоин в укрытие перед мишенями. Пули свистели над головами – немножко страшно, но занятно очень, придавало вес в глазах мальчишек и вызывало их зависть… На обратном пути вместе со стрелками подтягивал солдатскую песню:

 
Греми слава трубой
За Дунаем, за рекой.
 

Словом, прижился к местной военной среде, приобретя знакомых среди офицерства и еще более приятелей среди солдат.

У солдат покупал иной раз боевые патроны – за случайно перепавший пятак или за деньги, вырученные от продажи старых тетрадок; сам разряжал патроны, а порох употреблял на стрельбу из старинного отцовского пистолета или закладывал и взрывал фугасы.

Будущая офицерская жизнь представлялась мне тогда в ореоле сплошного веселья и лихости. В нашем доме жили два корнета 5-го Уланского полка. Я видал их не раз лихо скакавшими на ученье, а в квартире их всегда дым стоял коромыслом. Через открытые окна доносились веселые крики и пение. Особенно меня восхищало и… пугало, когда один из корнетов, сидя на подоконнике и спустив ноги за окно, с бокалом вина в руке, бурно приветствовал кого-либо из знакомых, проходивших по улице. «Ведь третий этаж, вдруг упадет и разобьется!..»

Через 25 лет во время японской войны мы вспоминали мое детское увлечение: бывший корнет, теперь генерал Ренненкампф – прославленный начальник Восточного отряда Маньчжурской армии, и я – его начальник штаба.

По мере перехода в высшие классы, свободного времени становилось меньше, появились другие интересы, и «воинские упражнения» мои почти прекратились. Не бросил только гимнастики и преуспевал в «военном строе», который был введен в училищную программу в 1889 году.

Во всяком случае, когда я окончил реальное училище, хотя высокие баллы по математическим предметам сулили легкую возможность прохождения любого высшего технического заведения, об этом и речи не было.

Я избрал военную карьеру.

В военном училище

В конце 80-х годов для комплектования русской армии офицерами существовали училища двух типов.

Военные училища, имевшие однородный состав по воспитанию и образованию, так как комплектовались они юношами, окончившими кадетские корпуса (средние учебные заведения с военным режимом). И юнкерские училища, предназначенные для молодых людей «со стороны» – всех категорий и всех сословий. Огромное большинство поступавших в них не имело законченного среднего образования, что придало училищам этим характер второсортности. Военные училища выпускали своих питомцев во все роды оружия офицерами, а юнкерские – только в пехоту и кавалерию в звании среднем между офицерским и сержантским, и только впоследствии они производились в офицеры.

В 80-х годах соотношение выпускаемых из военных и юнкерских училищ было 26 % и 74 %. Путем постепенных реформ перед Первой мировой войной, в 1911 году все училища стали «военными», и русский офицерский состав по своей квалификации не уступал германскому и был выше французского.

В 1888 году создано было училище третьего типа, под названием «Московское юнкерское училище с военно-училищным курсом». Программа и права были те же, что и в военных училищах, и принимались туда вольноопределяющиеся (солдаты) с законченным высшим или средним образованием гражданских учебных заведений. Потребность в нем так назрела, что стены его не могли вместить желающих. Поэтому такие же курсы были открыты при Киевском юнкерском училище, куда я и поступил осенью 1890 года, предварительно записавшись в 1-й Стрелковый полк, квартировавший в Плоцке.

Собралось нас там 90 человек. Для классных занятий мы были распределены по трем отделениям с особым составом преподавателей, а во всех прочих отношениях – размещения, довольствия, обмундирования и строевого обучения – нас слили с юнкерами «юнкерского курса», большие преимущества наши по правам выпуска вызывали в них невольно ревнивое чувство.

Училище наше помещалось в старинном крепостном здании со сводчатыми стенами-нишами, с окнами, обращенными на улицу, и с пушечными амбразурами, глядевшими в поле, к реке Днепру. Началась новая жизнь, замкнутая в четырех стенах, за которыми был запретный мир, доступный только в отпускные дни. Строгое и точное, по часам и минутам, расписание повседневного обихода… День и ночь, работа и досуг, даже интимные отправления – все на людях, под обстрелом десятков чужих взоров…

Для людей с воли – гимназистов, студентов – было ново и непривычно это полусвободное существование. Некоторые юнкера поначалу приходили в уныние и, тоскливо слоняясь по неуютным казематам, раскаивались в выборе карьеры. Я лично, приобщившийся с детства к военному быту, не так уж тяготился юнкерским режимом. Но и я, вместе с другими, в тихие ночи благоуханной южной весны не раз, бывало, просиживал по целым часам в открытых амбразурах, в томительном созерцании поля, ночи и воли… Бывали и такие «непоседы», что, рискуя непременным изгнанием из училища, спускались на жгутах из простынь через амбразуру вниз, на пустырь. И уходили в поле, на берег Днепра. Бродили там часами и перед рассветом условленным свистом вызывали соумышленников, подымавших их наверх.

А на случай обхода дежурного офицера – на кровати самовольно отлучившегося покоилось отлично сделанное чучело.

По тем же причинам отпускные дни (нормально – раз в неделю) были весьма ценными для нас, а лишение отпуска (за дурное поведение или неудовлетворительный балл) – самым чувствительным наказанием. Поэтому лишенные отпуска или нуждающиеся в нем в неурочный день уходили иногда в город самовольно – тайком. Возвращались обыкновенно через классные комнаты, расположенные в нижнем этаже. Там юнкера готовились по вечерам к очередной репетиции. Случился раз грех и со мной. Вернувшись из самовольной отлучки, стучу осторожно в окно своего отделения. Приятели услышали. Один становится на пост у стеклянных дверей, другой открывает окно, в которое бросаю штык, фуражку и шинель; потом прыгаю в окно и тотчас же углубляюсь в книгу. Потом уже общими усилиями проносятся в роту компрометирующие «выходные» предметы. Труднее всего с шинелью… Надеваю ее внакидку и с опаской иду в роту. Навстречу, на несчастье, дежурный офицер.

– Вы почему в шинели?

– Что-то знобит, господин капитан.

У капитана во взгляде сомнение. Быть может, и самого когда-то «знобило»…

– Вы бы в лазарет пошли…

– Как-нибудь перемогусь, господин капитан.

Пронесло. От исключения из училища спасен.

Возвращались юнкера из легального отпуска – к вечерней перекличке. Опоздать хоть на минуту – боже сохрани. Пьянства, как сколько-нибудь широкого явления, в училище не было. Но бывало, что некоторые юнкера возвращались из города под хмельком, и это обстоятельство вызывало большие осложнения: за пьяное состояние грозило отчисление от училища, за «винный дух» – арест и «третий разряд по поведению», который сильно ограничивал юнкерские права, в особенности при выпуске. Если юнкер не мог, не запинаясь, отрапортовать дежурному офицеру, то приходилось принимать героические меры, сопряженные с большим риском. Вместо выпившего рапортовал кто-либо из его друзей, конечно, если дежурный офицер не знал его в лицо. Не всегда такая подмена удавалась. Однажды подставной юнкер К. рапортовал капитану Левуцкому:

– Господин капитан, юнкер Р. Является…

Но под пристальным взглядом Левуцкого голос его дрогнул, и глаза забегали. Левуцкий понял:

– Приведите ко мне юнкера Р., когда проспится. Когда утром оба юнкера в волнении и страхе предстали перед Левуцким, капитан обратился к Р.:

– Ну-с, батенька, видно, вы не совсем плохой человек, если из-за вас юнкер К. рискнул своей судьбой накануне выпуска. Губить вас не хочу. Ступайте!

И не доложил по начальству.

Юнкерская психология воспринимала кары за пьянство как нечто суровое и неизбежное. Но преступности «винного духа» не признавала, тем более что были мы в возрасте 18–23 лет, а на юнкерском курсе и под 30; что в армии в то время производилась по военным праздникам выдача казенной «чарки водки», да и училищное начальство вовсе не состояло из пуритан…

Вообще воинская дисциплина в смысле исполнения прямого приказа и чинопочитания стояла на большой высоте. Но наши юнкерские традиции вносили в нее своеобразные «поправки». Так, обман, вообще и в частности наносящий кому-либо вред, считался нечестным. Но обманывать учителя на репетиции или экзамене разрешалось. Самовольная отлучка или рукопашный бой с «вольными», с употреблением в дело штыков, где-нибудь в подозрительных предместьях Киева, когда надо было выручать товарищей или «поддержать юнкерскую честь», вообще действия, где проявлены были удаль и отсутствие страха ответственности, встречали полное одобрение в юнкерской среде. И наряду с этим кара за них, вызывая сожаление, почиталась все же правильной… Особенно крепко держалась традиция товарищества, в особенности в одном ее проявлении – «не выдавать». Когда один из моих товарищей побил сильно доносчика и был за это переведен в «третий разряд», не только товарищи, но некоторые начальники старались выручить его из беды, а побитого преследовали.

Ввиду того, что по содержанию нас приравняли к юнкерскому курсу, жили мы почти на солдатском положении. Ели чрезвычайно скромно, так как наш суточный паек (около 25 копеек) был только на 10 копеек выше солдатского; казенное обмундирование и белье получали также солдатское, в то время плохого качества. Большинство юнкеров получали из дому небольшую сумму денег (мне присылала мать 5 рублей в месяц). Но были юнкера бездомные или очень бедных семей, которые довольствовались одним казенным жалованием, составлявшим тогда в месяц 22 1/2 (рядовой) или 33 1/2 копейки (ефрейтор). Не на что было им купить табаку, зубную щетку или почтовые марки. Но переносили они свое положение стоически.

Вообще условия жизни в училище отличались суровой простотой и скромностью, являясь хорошей школой для вступления в обер-офицерскую жизнь. Надо заметить, что в начале 90-х годов младший офицер получал в месяц около 50 рублей содержания. И хотя до революции дважды увеличивалось содержание, но стандарт офицерской жизни стоял всегда на низком уровне. И потому, когда во время революции митинговые ораторы большевистского лагеря причисляли к буржуазии, ими ненавидимой и истребляемой, офицерство, это была неправда: русский офицерский корпус в главной массе своей принадлежал к категории трудового интеллигентного пролетариата.

* * *

Строевое образование во всех училищах стояло на должной высоте. Военная муштра скоро преображала бывших гимназистов, семинаристов, студентов в заправских юнкеров, создавая ту особенную выправку, которая не оставляла многих до смерти и позволяет отличить военного человека под каким угодно платьем.

Проходили мы всю солдатскую службу обстоятельно – первый год в качестве учеников, второй – в роли учителей молодых юнкеров. Строевыми успехами мы гордились, роты соревновались одна с другой. Понятно поэтому, какую горькую обиду испытал я и все мы, когда командующий войсками округа, знаменитый генерал М. Драгомиров, произведя однажды смотр училищу, нашел полный беспорядок в строю и прогнал нас с учебного плаца… Дело в том, что к тому времени по программе пройдены были только взводные ученья, а Драгомиров, не зная, приказал произвести батальонное. Недоразумение, впрочем, скоро разъяснилось. Зато какая радость охватила всех нас, когда в другой раз на маневре генерал горячо поблагодарил нас. Мы приняли участие тогда в производившемся в первый раз в русской армии ученье с боевыми патронами и стрельбой артиллерии через головы пехоты. До этого драгомировского нововведения, из-за опасения несчастного случая, впереди батарей в огромном секторе артиллерийского обстрела пехота не развертывалась, что искажало совершенно картину действительного боя. Артиллеристы, по-видимому, нервничали, и снаряды падали иногда в опасной близости от нас. В юнкерских рядах не произошло ни малейшего замешательства, и ученье вообще прошло блестяще.

Во время классных занятий всегда тишина и порядок. Только на уроке французского языка юнкера позволяли себе всякие вольности. Военные предметы и подсобные к ним проходились основательно, но слишком теоретически. Позднее, во время «военного ренессанса» (после японской войны) программы изменились в лучшую сторону. Гражданские предметы давали знание, но не повышали общее образование, которое считалось законченным в среднем учебном заведении. Из общих предметов проходили Закон Божий, два иностранных языка, химию, механику, аналитику и русскую литературу. Характерно, что из-за боязни, вероятно, занесения «вредных идей», только древнюю…

Если три четверти юнкерской энергии и труда уходило на преодоление науки, то так же, как и в моем реальном училище, четверть шла на проказы. «Шпаргалки», в особенности для химических формул и для баллистики, писались на манжетах или на листках, выскакивавших из рукава на резинке… На репетиции по Закону Божию выходили прямо с учебником… Для письменного экзамена по русскому языку производилась заранее разверстка билетов, каждый юнкер заготовлял одно сочинение, они раскладывались в порядке номеров по партам. И во время экзамена юнкер, взяв билет, садился на то место, где лежала его шпаргалка… И т. д.

Я учился хорошо, и редко приходилось прибегать к фокусам. Вот разве только на репетициях по французскому языку… Мой однополчанин Нестеренко, хорошо владевший языком, обыкновенно сдавал репетицию за троих, дважды переодеваясь. В мундире с чужого плеча, то с подвязанной щекой, то с леденцом во рту, чтобы изменить голос – он имел вид глубоко комичный. Француз никого не помнит в лицо. Нестеренко переводит с французского умышленно не бойко – словом, на 8–9 баллов[22]22
  По 12-балльной системе (Здесь и далее прим. автора).


[Закрыть]. Но вот однажды, сдавая репетицию за меня, он забылся и прочел французский текст с таким хорошим акцентом, что француз насторожился и замолчал. А Нестеренко ждет подсказа и, не дождавшись, переводит, да переводит…

Француз, разобрав в чем дело, торжественно поднялся, взял под руки нас обоих и повел к инспектору классов.

– Ваше превосходительство, не губите…

И весь класс речитативом запел:

– Не-гу-би-те!..

Француз довел нас только до дверей и отпустил с миром.

Быт необыкновенно живуч. В воспоминаниях моего однокашника, окончившего училище через восемь лет, я нашел такое же точно описание юнкерских проказ, с небольшими только «техническими усовершенствованиями»…

* * *

Так или иначе, мы кончали училище с достаточными специальными знаниями для предстоящей службы. Но ни училищная программа, ни преподаватели, ни начальство не задавалось целью расширить кругозор воспитанников, ответить на их духовные запросы. Русская жизнь тогда бурлила, но все так называемые «проклятые вопросы», вся «политика» – понятие, под которое подводилась вся область государствоведения и социальных знаний, проходили мимо нас.

Надо сказать, что ни в одной стране университетская молодежь не принимала такого бурного и деятельного участия в политической жизни страны, как в России. Партийные кружки, участие в революционных организациях, студенческие забастовки по мотивам политическим, сходки и «резолюции», «хождение в народ», который, увы, так мало знала молодежь («Новь» Тургенева и др.) – все это заполняло студенческую жизнь. В одном из отчетов Петербургского Технологического института приведены были такие данные об участии студентов в политической жизни: состоявших в партийных организациях – 80 %, беспартийных – 20 %. Причем «левых» – 71 %, «правых» – 5 %…