Текст книги "Полный стакан"

Игорь Пронин
Полный стакан

Возможно, он был из греков. А может, турецкая кровь или балканская, но Лиза еще в прихожей решила: Матвей Васильевич из казаков. Там у них всякое бывало, попадаются и вот такие костистые лица, с орлиным, но не кавказским носом, с черными бровями вразлет, с маленькими цепкими глазами. По крайней мере Лиза так думала. Почему – не важно, она и сама не знала почему, и не хотела знать. Вообще-то ей такие мужчины не нравились, и тут не в носе дело и не в глазах, а в том, что не был Матвей Васильевич настоящим казаком – сутулился, рубашку, старую, клетчатую, сзади в тренировочные штаны плохо заправлял, волосы отпустил чуть ли не до плеч, а все горшком. В прихожей пахло закислым мусорным ведром и еще чем-то вроде сырого паркета. В такую квартиру идти-то не хотелось.

– Проходите! – чуть сиплым, низким голосом пригласил Матвей Васильевич. – Тапочки где-то там… – и почесал макушку. – Там. В тапочнице.

Лиза, перебрав несколько в блин затоптанных тапок, нашла наконец пару. Ну не босиком же тут расхаживать? Холостяцкая квартира. Там, на кухне, газовая колонка и дребезжащий холодильник, радиоточка едва слышно гундосит на стене, не вытряхнутая пепельница и наверняка большущий коробок спичек. Возможно, даже тараканы. Вообще-то Лиза не боялась тараканов, ловила когда-то в детстве руками и сажала в спичечный коробок – только не в большой, больших у них дома не было, а в маленький. Еще у Матвея Васильевича должна быть старенькая плита с заляпанными конфорками.

– Проходите на кухню! – позвал хозяин из коридора.

А Лиза знала, что на кухню. У такого Матвея Васильевича кухня для всего: и поесть, и гостей принять, и поработать. Он ждал ее за углом, опять расчесывая макушку. Борода точно такого же цвета, что и волосы на скальпе – Лизе подумалось, что это не так уж часто встречается. Всплыло кем-то придуманное название колора: чернорусый. Рта совсем не видно, как же он ест свои супы из пакетиков? Наверное, лапша повисает, а Матвей Васильевич аккуратно стряхивает ее ладошкой. Он, конечно, аккуратный. Настоящие, не комплексующие холостяки все аккуратные. Но конфорки будут заляпаны.

Матвей Васильевич вошел первым, обогнул стол и уселся на мерзко скрипнувшую кушетку. Лизе достался табурет – а она и не удивилась. Вот плита (газовая, три конфорки), вот колонка, вот радиоточка… Лиза, чуть поморщившись, утвердила голые локти на немного липкой клеенке стола и поискала глазами пепельницу. Должна быть на подоконнике – и действительно там стоит! В ней окурки, два или три. Где же коробок спичек?

– Вы Лиза, верно? – Матвей Васильевич поставил пепельницу перед собой, достал с нависающей над радиоточкой полки «Яву» и китайскую зажигалку. – Вам порекомендовала меня…

– Ольга.

– Да, Ольга… Вы курите?

– Нет.

– А хотите чаю?

– Нет!

Лиза не хотела чаю, она вообще ничего здесь не хотела. У таких мужиков чай будет или помоями холодными, третьей заварки, или, наоборот, чифирь. Но скорее – помои. Матвей Васильевич выпустил облако дыма, перебив кондовым табаком запах от мусорного ведра. Лиза опять поморщилась, но вообще-то хуже ей не стало. Из комнаты доносились детские голоса, скрип качелей – там открыта балконная дверь. Балкон крохотный, бельевые веревки натянуты на уровне Лизиного носа. Там, наверное, старые ободранные коричневые лыжи и что-то еще, накрытое целлофановой пленкой. Позапрошлогодней, непрозрачной и ломкой.

– Как поживает Ольга?

– Вроде хорошо. Мы довольно редко видимся. Так, познакомились когда-то на курсах, живем на одной ветке.

Матвею Васильевичу лет пятьдесят, хотя выглядит моложе. Лицо худое, жира почти нет, без намека на второй подбородок. На носу ни угорька. Если сбрить бороду, вообще будет неопределенного возраста. Лиза представила себе, как он умывается в ванной: старые скомканные тюбики, потеки зубной пасты на стеклянной полочке, пузырек «Тройного». Но умывается очень аккуратно, ни на что не отвлекаясь. Бритва – станок. Лежат на полочке забытые ржавые лезвия… Нет, какой же станок, если борода?

– Вы сказали, что у вас обеденный перерыв сейчас? – Матвей Васильевич вытянул из лежащей на полке стопы желтоватый лист бумаги, отыскал карандаш.

– Да. Но это не значит, что я как штык должна в половину второго появиться, могу немного задержаться… Сейчас пробки на шоссе.

Лиза сама не знала, как решилась войти в подъезд, подняться на четвертый этаж. Заросли хрущоб производили гнетущее впечатление. Тут даже бабушки у подъезда какие-то малоформатные, и всюду пахнет помойкой. А может, у него ванна тоже малоформатная, сидячая?.. Лиза представила, как Василий Матвеевич моется в сидячей ванной, поливает себя из чуть заржавленного душа. Краны немного текут.

– Елизавета… – Он написал ее имя на листе, положив его горизонтально, задумался.

Довольно корявый почерк, а в то же время читаемый. Аккуратность пополам с неряшливостью – такой вот холостяк. Лиза их знала, у нее дядя был очень похож. Только пил. Василий Матвеевич не пьет. Может быть, даже делает зарядку? На балконе, рано утром, с сосредоточенным выражением лица. Потом ставит на конфорку чайник со свистком и возвращается на балкон, выкурить первую сигарету. С таким же выражением лица. Потом завтракает, один; слушает, наверное, радио. Смахивает ладонью крошки с бороды, в тарелку. Прихлебывает чай.

– Вы не волнуйтесь, это недолго.

– Мне Оля говорила. Она сказала, что все быстро. А когда вы сможете… Ну, это сделать.

– Когда? – Матвей Васильевич поднял глаза на гостью. – Да сейчас вообще-то собирался. Вы деньги принесли?

Лиза с кассой не ладила, и эти сучки выдали почти половину суммы сотенными. Сумочка едва закрылась. Лиза всю дорогу волновалась, что распахнется в троллейбусе. На шоссе пробки, жарко… Уже скоро час дня, а если она задержится, то Наталия Игоревна опять будет свои рожи корчить. Ну и наплевать на грымзу старую.

– Принесли? – переспросил Матвей Васильевич.

– Да. – Лиза достала перетянутые резинками пачки. – А вы… Сейчас, да? Я просто… Просто у меня перерыв. Надо вернуться в банк, и так две сотрудницы в отпуске – форс-мажор, понимаете? – Она держала деньги перед собой, не решаясь ни положить их на стол, ни убрать в сумочку.

Матвей Васильевич, не улыбнувшись, протянул к ним руки. Пришлось отдать, иначе зачем доставала? Жаль, конечно. Все-таки сумма, мягко говоря, не маленькая, а человека Лиза видит первый раз в жизни. Не стоило приходить. И Ольгу не надо было слушать. Разревелась как дура, наплела ей о себе черти-что, да еще половину выдумала. А Ольга тоже хороша: направила к кудеснику. Еще и звонила два раза, торопила. Неужели это возможно?

– То есть… Я тогда лучше вечером заеду.

Василий Матвеевич считал деньги. Он снимал с пачки резинку, опускал руки с купюрами вниз, ниже уровня стола, и считал не торопясь, чуть шевеля губами. Его совершенно ничто не стесняло. Да и кого стесняться? Пришла какая-то дурочка, принесла кучу денег. С чего, спрашивается? Лиза заметила телевизор – спрятался под салфеткой. Непорядок, такой кухне телевизор не положен, там должна стоять железная хлебница.

– Все хорошо, – кивнул хозяин. – Так, я уберу деньги, а вы вот. – Он достал с полки небольшое круглое зеркало. – Посмотрите на себя, расслабьтесь. Настройтесь.

– На что настроиться? – запоздало крикнула ему в комнату Лиза.

– Просто посмотрите на себя!

Лиза отогнула подпорочку, поставила зеркальце на стол. Круглое, и лицо в нем круглое. Похоже, тянет в ширину, полнит. С левого глаза тушь просыпалась немного, Лиза подобрала ее салфеточкой – купила как раз по дороге. Губы стоило бы подкрасить, но не сейчас же? Глаза у Лизы красивого карего оттенка, а вот веки тяжеловаты. Брови когда-то в детстве она мечтала выщипать, но потом как-то не пришлось. На виске вызревает прыщик.

– Сколько вам лет?

Лиза даже вздрогнула. Матвей Васильевич протиснулся мимо, обдав запахом отфильтрованного легкими табака, и снова взялся за карандаш.

– Тридцать семь.

– Не замужем, – как-то очень довольно протянул он, делая пометку.

«Жаль, что у него карандаш не химический».

– Угадали, не замужем. Это имеет значение?

– Да и нет.

– Да и нет?

– Для вас имеет, для меня – нет. Вы, наверное, помните свои детские кошмары, Лиза?

– Почему вы так думаете? Да, помню. Колдуньи всякие… От мамы украсть хотели. – Лиза без всякого веселья фыркнула. – А что?

– Мама жива?

– Тьфу-тьфу-тьфу.

– Чем болеет?

– Сосуды, сердце. Давление… Ну, все что положено. Ревматизм еще.

Матвей Васильевич чертил какие-то неправильные линии, очень сосредоточенно чертил. Лиза поверх зеркала попробовала всмотреться, мысленно перевернуть картинку. Может, диаграммы, а может, британский флаг – это если Матвей Васильевич вовсе рисовать не умеет.

– Пауков боитесь?

– Ну да. Конечно.

– А еще кого?

– Крыс. Змей. Жуков. Тараканов. Червей. Пантер. В лифте ездить боюсь, – зачем-то добавила Лиза. – Немножечко.

– Понятно…

– Что?

Он сложил листок пополам, потом еще раз и убрал на полку.

– Что вам понятно? Кто я такая?

– Я не психолог, и даже гороскопы не составляю. Мне тоже нужно настроиться, вот и все.

– Давайте, я лучше вечером приду? – Лиза встала. – Обед кончается.

«Взять с него расписку? Неудобно. Глупо».

– При чем тут обед? Садитесь, успеете. Вы теперь всегда будете успевать: и пообедать, и поработать.

Ноги подогнулись, и Лиза снова почувствовала под собой жесткий табурет. Уплачено, извольте ехать… А если она передумала? Всю жизнь мечтала о чем-то подобном, а теперь передумала. Всю жизнь была дурой, и теперь себе не изменила.

– Скажите, а… Как это?

– Сейчас.

Он опять закурил.

Ольга сказала: «Этот человек действительно сможет изменить твою жизнь. И не надо больше курсов, не надо практической психологии. Не надо пытаться стать правильной с понедельника, просто придет мастер и завинтит тебе гайки. Все встанет на свои места».

Ольга сказала, что она в тот же день уволилась. Ну, Лизе-то увольняться ни к чему: работа, в общем, нормальная, банк крепкий. А Ольга нашла себе что-то другое. В принципе мало изменилась. Только так говорила, что… Лиза ей поверила. Лиза ведь дура, а Ольга говорила как человек, у которого в жизни теперь что-то есть. Раньше она не была такой.

– Вы на меня не смотрите, смотрите в зеркало, – приказал Матвей Васильевич. – Так… Знаете шутку про стаканы? Один наполовину пустой, другой наполовину полный?

– Знаю.

– Все зависит от точки зрения.

– Знаю.

– Каждый человек на самом деле живет в своем собственном, отдельном мире. Нет двух одинаковых людей, нет двух одинаковых миров. А этот мир, по сути – ваша точка зрения, ваше отношение.

– Я знаю, я читала, – вздохнула Лиза.

– Мало ли что вы читали? Меня слушайте. Реальность ирреальна, реальность – это лишь ваше восприятие, оно обманчиво. Мир таков, какова вы.

– Значит, я неправильная.

– Все наперекосяк?

Лиза смотрела, как расплывается в зеркале ее отражение. Терялась контрастность, резкость, смотреть становилось чуточку больно. И чуточку приятно. Пришлось моргнуть, и тогда по щеке побежал ручеек. Потом второй, по другой щеке. Да, все наперекосяк. Хотя вообще-то ничего особенного. Совсем ничего. Жива, почти здорова, почти хорошая работа, почти хватает денег. Ни одна мечта не сбылась, новых не появилось, старые стерлись. Бутерброд лежит маслом вниз, даже когда Лиза его вовсе не роняла. И не скажешь

...

конец ознакомительного фрагмента