Текст книги "Год маркетолога"

– Нет, подожди, ты такую деталь маленькую опускаешь, мне ведь вместе с Машей работать придется.

– Тебя это волнует? – засмеялась Ирина. – Тебя это по-хорошему волнует?

– Послушай, я серьезно. Я просто не был раньше в подобной ситуации.

– А она была. И есть. Так что для нее это дело вполне привычное.

– Ты что имеешь в виду? – И тут до меня стало доходить, что во всей этой мыльной опере я пропустил ключевую серию, где главная героиня раскрывает тайну своего появления на свет.

– Ты правда не знаешь или придуриваешься?

– Я не знаю, не знаю, давай, не томи уже.

– Ну, мой любимый, тебе еще расти и расти, может, ты даже и для работы этой еще не созрел, – Ира, не скрывая, наслаждалась этим моментом. – Наша общая подруга Маша – не только наша общая подруга, но и бывшая подруга своего, а потенциально и твоего генерального директора Андрея Савицкого, с которым у нее были глубокие, переходящие местами в бурные, романтические отношения, за которого она очень хотела выйти замуж и которого, я думаю, любит до сих пор. Поэтому все остальные шалости, в том числе и с тобой, радости ей большой не приносят. Вот такая история, мой милый. Подробности сам нафантазируешь, если захочешь. Так что вам там не вдвоем, а втроем придется работать. А это легче. Они же вот работают и справляются как-то.

– Почему она не ушла?

– Спроси. Я не знаю.

– Пиздец история, – сказал я.

– Не люблю, когда ты ругаешься, но в данном случае ты прав. Пиздец история.

– Не люблю, когда ты ругаешься, – сказал я.

– А когда я вот так делаю, любишь? – Она расстегнула еще одну пуговицу блузки, и ее теплая нежная круглая грудь, ничем больше не сдерживаемая, наполовину выскользнула наружу.

– Так очень люблю. Пошли домой.

– Расплатиться бы еще надо…

Вся эта история, однако, запала мне в душу, причем настолько, что утром я еще колебался, идти мне на интервью с Андреем или нет. Ирина, как всегда, почувствовала мою нерешительность за завтраком и пыталась понять, куда уведут меня эти сомнения. Выжидала. И спросила только у порога после поцелуя в щеку: «Ну, ты решил?» Я посмотрел ей в глаза и понял, что решил – да.

– Костик, ты должен понять, что не делаешь никому ничего плохого. Ты же всегда говорил, что это твой главный принцип – можешь делать все, что хочешь, если никому при этом не причиняешь зла. Так вот, ты никому ничего плохого не делаешь.

– Вроде нет.

– Маша – взрослая девушка. И очень неглупая, и вполне отдает себе отчет в своих поступках. Если она так решила, значит, она справится. Может, ей приятнее с двумя бывшими любовниками работать, чем с одним. Может, она себя так чувствует увереннее.

– Добрые вы девушки.

– Конечно, добрые. Поэтому вы нас и любите в основном за нашу доброту. Ну иди, а то опоздаешь на первое свидание с будущим начальником. Прямо не терпится мне послушать, какой он там перец. Машка мне в свое время все уши прожужжала. Хочу теперь объективной информации – имею право, – и с этими словами выпихнула меня за дверь.

Но все равно до первого свидания с будущим начальником нам пришлось вернуться к этой теме. Я позвонил Ирине уже из машины: «Слушай, а как ты думаешь, она могла ему рассказать, ну…»

– Могла, – сразу поняла меня Ирина, – она у нас девушка с принципами, поэтому вполне могла рассказать. Или расскажет потом, это точно, так что расслабься, любимый, и получай удовольствие. Ни пуха, ни пера. Я прямо возбуждаюсь от всей этой истории. Сразу же позвони.

Возбуждаться было от чего и мне. В этом непроходящем возбуждении я поднялся на третий этаж хорошо отреставрированного особняка в центре города и вошел в переговорную, примыкавшую к кабинету Андрея.

– Чай, кофе? – спросила приветливая строго одетая блондинка лет двадцати трех.

– Чай, пожалуйста.

– Черный, зеленый?

– Зеленый.

Ждать пришлось недолго. Как я понял довольно быстро, Андрей был человеком, полностью лишенным понтов, и никогда не стал бы выдерживать посетителя просто для того, чтобы тот понял, с кем имеет дело.

– Он мне понравился, – сказал я Ирине по телефону примерно через полтора часа, потому что разговор наш был долгим, особенно для первой встречи.

– А ты ему?

– Думаю, что да.

– Yes, – с торжеством в голосе сказала моя любимая женщина. – Я так и знала.

– Как ты могла знать? – рассмеялся я.

– Знала, и все. Ну, о чем вы говорили, рассказывай.

– Ну, в основном мы говорили о маркетинге…

– Oh, my God, какая скука.

– Так рассказывать или нет?

– Блин, он еще спрашивает.

Андрей начал наш разговор со следующего заявления: «Когда я учился в университете, один лектор сказал: „Дифференциальная геометрия – это такая наука, которой занимаются дифференциальные геометры“. Смысл шутки понятен?»

– Думаю, да.

– Так вот, с маркетингом то же самое. Разные люди понимают его по-разному. Вот вы, например, работаете в рекламном бизнесе.

– Да.

– И при этом понимаете, что реклама – это лишь малая часть того, что называется маркетингом?

– Конечно.

– Хорошо, – он откинулся в кресле и заложил руки за голову. – Вы понимаете, я понимаю, теперь нам осталось убедиться, что понимаем мы примерно одинаково. Еще чаю? Приведите мне пример очень успешной маркетинговой компании, которую никто не воспринимал как маркетинговую компанию.

– По продвижению чего?

– Хороший вопрос. По продвижению чего угодно.

Это мне было интересно. Можно даже сказать, что это была моя любимая тема. Просто поговорить на эту тему было особенно не с кем.

– Делая определенные допущения, можно сказать, что любая пропагандистская кампания является частным случаем маркетинговой компании. Маркетинг нужен для продвижения на рынок товаров и услуг, тогда почему не идей?

– Я внимательно слушаю, – подбодрил меня Андрей. – Действительно, почему не людей? И все-таки я хотел бы услышать какой-нибудь пример.

– Пожалуйста. Согласитесь, что окружающий мир стремительно голубеет. Я сейчас не говорю, хорошо это или плохо, это просто факт. Но рынок, то есть общество, продолжает сопротивляться, исключительно из-за инстинкта самосохранения, я полагаю. Чтобы сломить сопротивление, надо направить усилия на целевую аудиторию, то есть на поколение двадцатилетних и ниже. Вся одежда, все их музыкальные школы и кумиры становятся женоподобными, а самое главное – со всех экранов мы видим благородных, смешных, добрых, заботливых, страдающих, но никогда не злых или коварных геев. Назовите мне хоть один известный фильм про плохого гея. Я вам назову десять про хорошего.

– Неплохо, – он улыбнулся своей совершенно неповторимой улыбкой, меняющей выражение лица и преображающей обычно холодный взгляд его серо-голубых глаз в обращенный одному тебе теплый поток энергии. – И, если попросить, вы сможете привести и другие примеры?

– Да, – уверенно сказал я. – Современный мир – это мир глобального маркетинга. Избирательные кампании, информационные войны, борьба против клонирования, переходящая в пропаганду клонирования, борьба против глобального потепления – скоро всем придется покупать только галогеновые лампы… можно продолжать до бесконечности. Но главное, что это было всегда, просто никто не использовал термина.

– Хорошо, – остановил меня Андрей, – с этим понятно, и сразу хочу сказать, что я с вами согласен. Вопрос не в том, что мы продаем, а как сделать, чтобы это покупали. Хотя, конечно, определенные вопросы по качеству еще сохраняются.

– Неуклонно приближаясь к нулю.

– О, – сказал он, – отлично. Но мы сейчас с вами обсуждали теорию. А как насчет практики?

– В смысле?

– Вы ведь знаете, чем занимается наша компания и какого рода товары и услуги она предлагает рынку?

– Да, конечно.

– Так вот, готовы ли вы все вышесказанное и много чего другого применить к увеличению продаж того, не побоюсь этого слова, дерьма, которое мы производим?

– Думаю, что да.

– Откуда можно сделать вывод, что вы знаете, как это делать.

– Более или менее.

– Тогда еще хотя бы один пример?

Я был готов к этому вопросу. Я не был готов ко всем предыдущим рассуждениям, а к этому вопросу я был готов. Глупо было бы идти на подобное интервью, не зная ответа на этот вопрос.

– Пожалуйста. В магазине на полке сто товаров, десятки производителей. И все они примерно одинакового качества, потому что производятся в одном и том же китайском городе. Отличаются брендом и, соответственно, ценой. Покупатель, скорее всего, купит то, что наиболее навязчиво и изощренно рекламируют. Отсюда безумный рост расходов на рекламу. Но в этой цепочке производитель – покупатель отсутствует одно очень важное, а на мой взгляд, даже определяющее звено, которое называется продавец, которому все равно, что продавать – электронику, бытовую химию, книги. Потому что он финансово не заинтересован в том, чтобы продавать этот, а не другой товар. Для магазина разница есть, потому что на разных брендах он имеет разную прибыль, а для продавца нет. Согласны?

– Да, – внимательно глядя на меня, ответил Андрей. – Стало быть, весь фокус в том, чтобы иметь такой работающий механизм, который у него эту заинтересованность создает.

– Да, – теперь пришла моя очередь.

– И вы знаете, как это делается.

– Думаю, что да.

– И сможете это в реальной нашей жизни сделать.

– Да.

И он снова улыбнулся.

– Мне понравился наш разговор. Обычно в этом месте предупреждают, что у нас есть несколько кандидатов и так далее, но я сразу говорю, вы мне понравились, и чувствую, что мы вместе много интересного сможем сделать. Я видел ваши ожидания по компенсации, они выглядят вполне разумно. Готов ответить на ваши вопросы.

– Как вам удается сохранить такую независимость, работая в типичной американской компании?

Тогда я и понял, что на эту тему он может разговаривать часами, но в ту первую встречу Андрей ответил как-то коротко, сказав, впрочем, в конце: «Надеюсь, у нас будет возможность и эту тему продолжить. Ведь вам тоже придется отстаивать свою независимость».

– Ну, круто? – спросил я Ирину.

– Круто, – задумчиво сказала Ирина. – Надо было больше денег просить, если ты такой умный.

Глава пятая

И после высветившегося незнакомого номера почти такой же незнакомый женский голос сказал: «Вот я загадала, узнаешь ты, кто это звонит или нет». И я, еще не будучи до конца уверенным, ответил: «А как же ты проверишь?» – «По голосу». – «Проверила?» – «Да, проверила, здравствуй, Костя, главный специалист по маркетингу». – «Здравствуй, Настя, главная небесная красавица». «Почему небесная? – по-детски обиженно спросила Настя. – Мне все говорят, что я вообще красавица».

– Ну, небесная, потому что это важнее, чем вообще.

– Ах, так?

– Да. Ну как ты?

– Хорошо. Ты можешь разговаривать? Я тебе не мешаю?

– Нет, не мешаешь, я могу с тобой с удовольствием разговаривать. – И это было чистой правдой. Я ехал с работы домой, где меня ожидали неразогретая пицца и футбол по телевизору, потому что Ирина вчера улетела по работе в Вену, и это было какое-то невероятное совпадение, что Настя позвонила именно в этот день. Не то чтобы я не смог с ней в другой день разговаривать, но… – Что ты вечером делаешь? – набравшись смелости, спросил я.

– Это приглашение на свидание? – кокетливо спросила Настя.

– Это точно демонстрация желания увидеться.

– Прямо настоящая демонстрация?

– Настоящая.

– Тогда я ничего не делаю. – Конечно, иначе с чего бы ей звонить, наверное, планы какие-то сорвались. Господи, глупость какая, о чем это я? – Ты, наверное, ужинать захочешь?

– А ты?

– Я не ужинаю, Костя, я тебе говорила, просто ты забыл. Давай только какое-нибудь место не пафосное.

– Давай. – Естественно: чтобы знакомых не встретить.

– Знаешь, на Среднем Каретном ресторан итальянский, там еда хорошая, а народа мало.

– Так бывает?

– Посмотришь. Когда?

– Да я через полчаса быть могу. Но ты же не ешь?

– Но ты-то ешь. Давай через час?

Сначала я хотел заехать домой и переодеться в casual, но быстро понял, что с этими пробками шансов у меня никаких, и поехал прямо в ресторан, который еще нужно было найти. В результате приехал за минут пятнадцать до срока. Ресторан был действительно почти пуст, занято только два столика, я сел в угол, заказал зеленый чай и стал ждать. Изучать меню мне было неинтересно, во всех итальянских ресторанах названия блюд одинаковые, а как готовят, узнать можно только после. Однажды нас с Андреем в городе Екатеринбурге черт занес в итальянский ресторан. Идея была его, и ошибочность этой идеи он признал, как только мы сели за стол. «Ну что, уходим?» – спросил он, тоскливо оглядывая интерьер. «Есть очень хочется», – сказал я. «Надо было, конечно, не выпендриваться, а съесть хороших пельменей и запить водкой, но мы ведь вчера ели пельмени и запивали водкой», – словно оправдывался он. «И завтра будем есть и запивать». «То есть остаемся?» – с надеждой спросил я, зная, какие сложные у него отношения с поварами и официантами. Сложность заключалась в том, что Андрей любил вкусную еду и хороший сервис и ему не всегда отвечали взаимностью. В данном конкретном месте он не съел ничего, лишь выпил бокал красного вина и потому с трудом сдерживал раздражение. «Закажи пиццу», – легкомысленно посоветовал я. «Ты считаешь, что пиццу нельзя испортить? Давай лучше доедай это, – он хотел сказать “говно”, но сдержался, – и пойдем отсюда». – «И что ты будешь делать голодный?» – «Ты действительно хочешь это знать?» – «Ну, да». – «Съем что-нибудь в гостинице, выпишу двух местных блядей и постараюсь мотивировать их на хорошее обслуживание. Тебе не предлагаю».

– Что-нибудь не так? – спросила улыбчивая девочка-официантка, глядя на его нетронутую тарелку.

– Все нормально, – ответил он, – счет принесите, пожалуйста.

– Так вы же не скушали ничего.

– Аппетита нет, – то есть, по моим понятиям, он проявлял чудеса выдержки, понимая, что девушка ни в чем не виновата.

– Так я сейчас шефа позову, – тревожно сказала девушка.

– Не надо, – сказал я вместо Андрея, но призыв не достиг цели. Минуты через две у нашего столика появился здоровый румяный гренадер в белом фартуке и белой поварской шапочке.

– Какие-то проблемы? – радостно спросил он. Они все в этом ресторане были очень позитивные.

– У кого проблемы? – поинтересовался Андрей.

– Ну, мне сказали, у вас проблемы, – слегка смутился добрый молодец и от смущения еще больше разрумянился. – Еда, сказали, вам не понравилась.

– Не понравилась, – грустно подтвердил Андрей. – Это как называется у вас в меню? – он показал пальцем на свою тарелку с надрезанным куском мяса.

– Стейк по-флорентийски, – добросовестно доложил повар.

– А вы во Флоренции были? – спросил Андрей.

– Нет.

– И кто вас учил готовить? По-флорентийски?

– Так приезжал один итальянец тут, когда открывались, да хозяин выгнал его через две недели – пил больно много.

– То есть никто не учил?

– Получается, что никто, – виновато признался повар и совсем раскраснелся.

– В армии-то поваром служил? – не унимался Андрей.

– Ну да.

– А потом, значит, прямо сюда и сразу стейк по-флорентийски. Пельмени-то, небось, хорошо лепишь?

– Могу, – улыбнулся повар.

– Ну и лепил бы. И самому в радость, и людям приятно. Пельмени-то мама учила?

– Бабка.

– Ну вот, всему учиться надо. Тебя как зовут?

– Витек.

– Давай, Витек, удачи тебе, – и он встал и протянул повару руку.

– Спасибо вам, – искренне сказал Витек.

– Спасибо вам, – радостно подтвердила подошедшая женщина-метрдотель. – Заходите к нам еще, – и сама вдруг засмеялась.

– …Вот так из дурацкой ситуации получилась хорошая и смешная, – это я заканчивал уже для Насти. И рассказ мой, и вообще все слова в ее присутствии казались такими же пресными и сухими, как тот флорентийский стейк. О чем я тоже ей сказал.

– Это ты так чувствуешь или просто заигрываешь со мной? – спросила Настя, поигрывая кольцом на пальце.

– Чувствую. Я могу тебя спросить?

– Конечно. Почему я позвонила?

– Да.

– И какие версии?

– Версия всего одна, и та очень слабая. У тебя оказался свободный вечер, что-то сорвалось, ты перебирала, кому позвонить, но все равно не понятно, почему я. Считай, что у меня нет версии.

– Можно, я не буду сегодня объяснять? – мне показалось, она сказала это немножко даже с грустью, но главным было это неожиданное «сегодня». То есть она предполагала, что может быть еще и другой раз?

– А ты как оказался вечером свободен?

– Жена уехала в командировку, – честно сказал я.

– Значит, у тебя совсем свободный вечер?

– Да.

– Пошли в кино. Ты ходишь в кино?

– Ну да, иногда.

– А я очень люблю. Я часто одна хожу.

– Да ладно…

– Правда. Ты ведь ничего обо мне не знаешь, а то, о чем думаешь, – все неправильно.

– А что я думаю неправильно?

– Ну, вот видел, как меня в аэропорту встречают, – подумал что-то. Очень много стереотипов. У всех. У тебя тоже.

– Ух ты, – сказал я, – так нельзя. Это нечестно.

– Что нечестно?

– Нельзя быть такой красивой и такой умной. Ты представляешь, сколько женщин ты обделила? И тем и другим.

– Значит, так надо, – спокойно сказала Настя, закидывая пальчиками в рот свежую ягоду ежевики, – я все-таки уговорил ее съесть хоть что-нибудь. – Я же в этом не виновата. И потом, думаю, что не такая уж я и умная, просто много с умными людьми разговаривала.

– И не такая уж красивая, – я чуть-чуть решил подразнить ее.

– И не такая уж красивая, – совершенно серьезно ответила Настя. – Высокая, стройная, лицо приятное, а главное, молодая, разве это красота?

– То есть ты серьезно так думаешь?

– Да. Красота – это другое совсем. Вот Софи Лорен знаешь? Вот это красота.

– Нет, не знаю.

– Правда? Разве такое бывает? Ты что, кроме маркетинга своего, ничего больше и не знаешь?

Вот это интересно. Двадцатилетняя девушка, блондинка, потенциальная героиня всех анекдотов, задает мне вопрос, который мне самому и в голову не приходил. А что я вообще знаю, кроме своей работы?

– Я тебя не обидела? – тихо спросила Настя. – Это есть у меня такое – что думаю, то и говорю. Ты, наверное, много еще чего знаешь и умеешь – в теннис играешь, на горных лыжах, может, даже в гольф… Английский, наверное, хорошо знаешь, может, еще французский или испанский.

– Угу, – кивнул я, соглашаясь.

– Значит, все-таки обиделся?

– Почему испанский? – спросил я.

– Не знаю, мне кажется, так полагается – английский обязательно, уже потом французский или испанский. Так ведь для работы лучше.

– Откуда ты все это знаешь? – не выдержал я. – Ты не можешь этого знать. Кто-то умный и взрослый тебе рассказал это все и много еще чего, и ты запомнила, а теперь сидишь и рассуждаешь, блин, какие языки лучше знать для работы.

– Костя, не злись, – она накрыла мою ладонь своей, – ну рассказал мне кто-то или сама я поняла, чего ты? Вся Латинская Америка, кроме Бразилии, говорит по-испански, во скольких там штатах в Америке испанский – первый язык? Я же работаю, езжу, вижу… Если меня в аэропорту встречают – это же не значит, что я дура. Не злись. Я не хочу. – И потом, после паузы, заполненной тишиной пустого ресторана: – Мне хорошо с тобой тут сидеть, не хочу, чтобы ты злился.

Она и потом не раз удивляла меня тем, что вот так спокойно, не заботясь о произведенном впечатлении, могла говорить то, что думает, – и не было больше игры в слова, ты или входил в очерченный ею круг, защищенный невидимой стеной от зависти, ревности, обмана и лицемерия, или с удивлением обнаруживал, что пробило уже двенадцать и все волшебство исчезло, потому что оно тебе просто приснилось.

– У меня квартира тут недалеко. Хочешь, поедем ко мне?

Как я хотел это сказать или услышать, и как я боялся это сказать или услышать. Такая из сказки принцесса с маленькой короной на голове останавливает твою машину, слегка приподняв руку, обтянутую длинной, до локтя, перчаткой, и, смущенно улыбаясь, просит подвезти до ближайшего супермаркета… Так не бывает. Так не бывает даже в кино. А со мной это случилось. И я сказал: «Конечно, хочу». Она еще спросила: «У тебя не будет проблем?» И я храбро и безрассудно ответил: «Нет».

Помню, мы как-то с Ириной смотрели триллер, и минуте на пятнадцатой она наклонилась ко мне и прошептала на ухо: «Вот эта рыжая все подстроила». Создатели фильма были бы разочарованы – они планировали развязку не ранее, чем через час.

– Как ты поняла? – спросил я ее потом, когда мы сидели в «Кофемании» и немножко выпивали, ожидая появления Ирининых знакомых.

– Ну, это же совсем просто, – сказала она, – ты что, считаешь, что такие рыжие красавицы слоняются по вокзалам и случайно натыкаются на главного героя? Вы, мужчины, такие смешные, вас так легко развести, что я вот удивляюсь иногда: специально, что ли, это Господь так все устроил, чтобы как-то уравновесить женское неравенство.

– Так вроде теперь и неравенства никакого нет, – осторожно возразил я.

– Ну да, – сказала Ирина, – неравенства уже почти нет, а вы все такие же лопухи. Не к добру это.

Такие примерно мысли бродили в моей голове, когда я во втором часу ночи возвращался домой, прослушав, соответственно, удивленное, возмущенное и обеспокоенное сообщение своей жены, которая понять не могла, почему у меня выключен телефон. В Вене было почти двенадцать, и вполне можно было позвонить и рассказать историю про разбитый телефон, но тогда придется завтра потратиться на новый телефон или сказать, что этот починили, а пока я звоню со старого… хотя почему я не мог сразу позвонить со старого? Полная чушь. Я просто оставил телефон на работе и понял, только когда не дождался от нее звонка. Пришлось ехать на работу, но она наверняка звонила на домашний. Значит, я был не дома, я был с Андреем и заказчиками.

Я даже понять не мог в тот момент, стоит ли вся эта ненавистная ложь и сам мой поступок, моральные аспекты которого лучше будет оценить с утра, того даже не удовольствия, а абсолютного откровения, которое я познал теперь уже прошлым вечером.

– Вот такая бывает печальная радость, – сказала мне Настя, подложив обе руки под подбородок и пристально глядя мне в глаза, – печальная случайная радость.

– Глядя на тебя, никогда бы не подумал, что ты такая чувственная девушка.

– Угу, то бы не подумал, это бы не подумал… Может быть, не такой уж ты и умный… Обними меня, нет, просто обними, – попросила она, почувствовав мое возбуждение, – я устала, такой большой перерыв у меня был, давай полежим просто так.

– Большой перерыв – это дней пять? – не удержался я. – Шутка, извини.

– Ах, какой ты дурачок, только кажешься умным и взрослым. Все, иди домой. Душ прими.

«Костя, – услышал я в телефоне, который завибрировал на пассажирском сиденье, – Костя, что с тобой, я думала, ты хоть волнуешься, долетела я или нет».

– Прости, родная, телефон оставил на работе, к нам тут люди приехали, и Андрей попросил поужинать с ними, сам не смог. Неудобно было у них брать телефон.

– Взял бы в ресторане, – она была очень сердита. – С самолетами, знаешь, иногда события всякие случаются, и я еще волноваться должна. Где ты?

– В пяти минутах от дома. Говорю же, на работу за телефоном пришлось ехать, не сердись.

– Хорошо, – холодно сказала она.

– Как долетела? Как гостиница?

– Все, спать хочу, пока.

Не знаю, поверила она мне или нет, и никогда не узнаю. Ирина такой человек… непростой. Ты чувствуешь проявление ее эмоций, только когда она хочет, чтобы ты их видел. И, конечно, теперь я по полной программе чувствовал свою вину. Вот это чувство вины – один из видов расплаты за то, что ты мужчина.

Уже дома, после душа, перед тем, как совсем уже заснуть, я подумал вдруг, что у Ирины и девушки Насти по сути могла быть одна и та же история. Двадцать лет, расцвет юной красоты и роман с очень состоятельным, умным, сильным и очень женатым мужчиной. Роман, у которого только один конец – расставание. Мы говорили с Ириной об этом лишь однажды, в самом начале – «Я расскажу тебе то, что расскажу, ты спросишь то, что спросишь, и я отвечу то, что отвечу. И ты обещаешь, что мы не будем к этому возвращаться. Это мое условие». Так уж устроено в человеческих отношениях, что почти всегда один может ставить условия, а другому остается принимать их или не принимать. Ирина не злоупотребляла, и я условия принимал.

– Мне скучно со сверстниками, мне всегда было скучно со сверстниками. Любой психолог скажет, это потому, что папа ушел к другой женщине, когда я была маленькой, – может быть, не знаю. Мой первый мужчина был на двадцать лет старше. Мне шестнадцать, ему тридцать пять. Он был художник, и у него была мастерская в соседнем доме. Он мне за два дня рассказал столько интересного, сколько остальные не сказали за все предыдущие годы. После школы, а иногда и вместо, я шла к нему. Училась я хорошо, мама приходила поздно, и это никого не волновало. Кроме меня. Меня это очень волновало. Я просто сидела и смотрела, как он работает. Потом мы занимались любовью, потом пили чай или ужинали в каком-нибудь кафе. Он все смеялся, что его могут арестовать за совращение несовершеннолетней, поэтому лучше нам на людях не появляться. Так я первый раз влюбилась. Мне ничего не нужно было, только с ним рядом быть. Каждый раз от него домой уходить – это пытка была. Я тогда первый раз поняла, как много значит запах. Я его обнюхивала, как собака, и потом дома спала с этим запахом. Я была такая влюбленная, что ничего не чувствовала, кроме своей любви. Я не видела, что он нюхает, пока он не перестал заморачиваться и не начал рассыпать дорожки прямо при мне. Я не видела, что у него есть другие девушки, пока он не стал при мне разговаривать с ними по телефону. Он просто насытился мной и моей детской любовью и перешел на свой обычный рацион. Вот тут меня накрыло – одиннадцатый класс заканчивался, с какими-то преподавателями надо было заниматься, в университет поступать… это все таким бредом казалось, когда небо обрушивается, земля расшатывается, сердце разрывается. Сейчас смешно кажется, правда? Нет? Не знаю. Мне отец тогда помог, как ни странно. Не мать, которая уже не выдерживала моего безумия, а отец, с которым и виделись-то раз в месяц. Мне семнадцать исполнилось в апреле, и он позвонил и сказал, что хочет, чтобы мы с ним в Париж на week-end слетали. Ну, типа подарок такой. Даже не понимаю, с чего я согласилась, вроде от страданий этих не должна была соглашаться… Вот там я за три дня и вылечилась. Погода была отличная, а в Москве еще снег не сошел, гуляли мы с ним, по магазинам ходили – как-то Париж так действует, что страдания сами по себе, а shopping сам по себе. Мы с ним такие вещи красивые купили – я некоторые до сих пор помню. Он мне вино разрешал пить даже за обедом, ну немного, но все-таки. Я вот сейчас думаю: если бы отец не ушел и жил с нами, так бы не получилось, а тут вроде и родной человек, а не очень знакомый. Как ест, пьет, одевается, улыбается, как на женщин смотрит – как будто другой человек, не тот, что из детства, и не тот, к которому в Москве привыкла. Ты не устал слушать? Ладно, налей мне вина еще, буду дальше рассказывать. Гуляем мы с ним по Монмартру, он мне рассказывает всякие истории, а потом вдруг спрашивает: ты знаешь, чего люди больше всего боятся, когда заканчиваются отношения, или, если хочешь, любовь умирает? Это при том, что полтора дня, вопреки моим ожиданиям, вообще он этой темы не касался. Люди боятся, что поцелуй был последним. Это, говорит, я не сам придумал, это фильм был такой из моей молодости и назывался «Последний поцелуй». Если тебе сейчас нашепчет ангел твой, что завтра или через месяц встретишь ты человека, с которым будет тебе так же хорошо или еще лучше, то боль останется, но она уже не будет такой острой. А в твоей жизни, хорошая моя Ирина, это точно не последний поцелуй. И сколько будет еще радостей и сколько страданий, сколько счастья и сколько несчастья. Ты ведь не понимаешь еще, какая ты красивая, а красота очень много всего притягивает. Ты хоть погляди, как люди на тебя смотрят, вслед оглядываются. Я, конечно, не ангел, то есть совсем не ангел, но ты поверь мне, девочка моя, что так все и будет. А теперь пошли, купим настоящий подарок, потом переоденемся и поедем ужинать. Вот так папочка вместе с Парижем и вылечили меня от моих детских страданий.

– Но это не та история, которую ты хотела мне рассказать.

– Это все одна история, Костя. Это история моей жизни до тебя. Ее я тебе и рассказываю. Тебе надоело уже? Тогда слушай дальше. Так я излечилась, закончила школу, поступила в универ. И сделала для себя такие открытия. По-настоящему секса хочется только тогда, когда есть любимый мужчина. По крайней мере, у меня так. То есть, конечно, если секса долго нет, начинаешь нервничать, раздражаться, сны эротические снятся, во сне иногда кончаешь, и лучше в этот момент как-то себя успокоить. Но это скорее физическая потребность. Я думаю, у мужчин все по-другому. Вот ты долго не трахался… долго – это для тебя сколько? Три дня, пять? Ну ладно, пусть неделя, не спорь, и вот ты видишь привлекательную девушку и уже мысленно ее раздеваешь, а если бы дали возможность, то и не мысленно раздел бы. То есть ты эту незнакомую совсем девушку в принципе готов трахнуть. А я не готова, даже если он очень привлекательный мужчина. Нет, конечно, если обстоятельства, компании, травка, кокс, музыка и так далее, но это очень сильно звезды должны сойтись. К чему я тебе это рассказываю? К тому, что следующие три года моей цветущей юности прошли скорее в отсутствии сексуальной жизни. С ровесниками у меня романтических отношений не получалось – одна скука. Девушка я была видная, но чего-то как-то не складывалось.

И тут Ирина вздохнула и закрыла на мгновение глаза, и я понял: что услышу, останется со мной навсегда – сколько лет ни пройдет, а все равно она этот день будет вспоминать, как, может быть, самый лучший в своей жизни. Самое время было сказать: «Хватит, я не хочу больше ничего знать и не буду больше ничего спрашивать», но я этого не сделал. Чтобы она не подумала, что я боюсь что-то услышать.

Она открыла глаза.

– Очередной кавалер приглашает меня в Дом музыки – там «Виртуозы Москвы», какой-то тенор итальянский, какая-то супер будущая русская звезда. Концерт хороший, мне понравилось, и уже на выходе жду, пока кавалер мне плащ принесет, и смотрю, стоит мужчина такой, больше на бандита похожий, к которому все подходят, благодарят, поздравляют, а он на меня смотрит, потом отстраняет так вежливо всех, идет ко мне и говорит: «Вы любите классическую музыку?» – а я говорю «да», хотя не очень-то я ее и любила и знала и совсем не разбиралась. А он стоит, смотрит на меня, глаза у него такие серые, усталые, иногда вспыхивают и тут же гаснут снова. И он мне говорит: «Там молодой человек стоит с плащом и на вас смотрит, наверное, вас ждет. Я могу вам еще несколько слов сказать? Я тут небольшую вечеринку организую для артистов – в клубе Most, знаете, приходите. Можете с молодым человеком, но лучше без. Я просто хочу иметь возможность с вами чуть-чуть поговорить. Пожалуйста. Как вас зовут? А меня Сергей. Начало в десять. Пожалуйста, приезжайте. На входе просто мое имя скажете». Вот так все и началось. Он, оказывается, очень много денег тратил на музыкантов этих. Какие-то стипендии платил, гастроли организовывал, ну не сам, конечно. Теперь понимаю, что на самом деле больше зарабатывал, чем тратил, поскольку права имел на все записи и так далее. Как ты догадываешься, в клуб я поехала, и началась у меня другая жизнь. Сначала мы с ним по всей Европе на концерты летали. Прямо как в кино. Заезжает за тобой машина, везет в аэропорт. Садишься в красивый такой, небольшой самолетик и летишь в Лондон на концерт, там потом поздно ужинаешь со всякими известными людьми, поздно завтракаешь и возвращаешься домой. Как на дачу съездить.