Текст книги "Операция «Ведьма». Библиотека авторских книг Игоря Вешнего. Том 2"

Глава 5. Такой понятливый туман

Путь через лес, был уже хорошо знакомым. Но, тем не менее, он заставлял тысячу раз задуматься о предстоящей авантюре в Девчиновке. Важно было определиться – с какой стороны подползать к последнему месту шагов Танюши? Ведь там он не обратил внимания на то, из каких изб выходит больше всего немцев, кто снаряжается в дозор, на передовую, и где расположились их дозорные по деревне. И ведь если возникнет непредвиденная случайность, то – прощай вся операция! Сразу группу поиска и преследования снарядят! А если наискосок подползти, то совсем отсечь отход могут!

Одно успокаивало, что первая, подготовительная часть операции прошла, как надо. Позиции на холмике с деревьями оказались пригодными для размещения снайперов на удобном расстоянии от самых высоких и толстых стволовых веток. Качка от ветра там не наблюдалась. Но видимости – почти никакой! Иван тогда понял, что не всё просчитал. О какой надежной устойчивости для стрельбы, и о какой видимости могла идти речь этой, комфортно ветреной, ночью? Вдруг ветер решил бы показать свой лихой нрав? А еще же мечталось, чтобы и туман не забыл наведаться к ним! Поэтому пришлось просто на глазок, да ― на «авось», определять, откуда, при дневном свете, может просматриваться деревня, и ее самый мрачный участок.

До рассвета оставалось часа полтора, а до деревни ― уже длинной рукой подать. Немецкие посты на поле между «своим» лесом, и уже «чужой» деревней были успешно преодолены. Даже привыкшим к мраку глазам, стали смутно видны несколько изб. Но Иван не торопился идти в лоб, и свернул немного в сторону. Ведь если немцы кого-то и ожидали, то только с нашей стороны. Шансов запутать немцев не так, как они должны были ожидать, становилось больше. В конце концов, их сторожа могли же подумать, что тут свои ночью выбегали! И, как раз, два немца выбежали, забежали на минутку за дом, и еще быстрее – обратно вбежали.

Иван решил еще раз прокрутить в голове, что они с Алешей сейчас делать будут, как к коварной ветке подойдут. Одно успокаивало, что если никто пока не суетится, насчет пустой петли на ветке, то до рассвета, скорее всего, будет не так хлопотно, как сейчас.

– Не пора ли? – дохнул в ухо Алексей. ― А то еще полчаса, и начнется просмотровое время по нам.

– Да! ― откликнулся Иван. ― Другого выхода нет! Сейчас нас за пятнадцать-двадцать метров не видать. Надо успеть записку прицепить максимально быстрее! Потом ― смотри! Если два-три немца вылезут и ко мне двинутся, не волнуйся! Я за деревом укроюсь, и они обнаружить меня не должны. А если, всё-таки обнаружат, вали их всех по очереди, и шустро! Уходить будем опять, по лисьим уставам, петляя. Они все сразу, выскочить не успеют. И у них нашего мела нет!

Алексей улыбнулся. И еще раз взглянул на мушку винтовки, выделяющуюся белизной на фоне вороненой стали. Иван и Алексей знали, что при необходимости ночной стрельбы, черненая мушка оказывается бесполезной, и не может помочь точно навести пулю на цель. А следы мела на мушке ― первые помощники ночного охотника.

– И вот еще, что! ― добавил Иван. ― Если так получится, что меня подстрелят, уходишь один, и докладываешь комполка, что не получилось.

***

Казалось, что ночь, под утро, напоследок хочет стать еще темнее. Как только Иван отошел шагов на десять, она растворила его в себе. Начало было обнадеживающим, но это еще ни о чем не говорило. Еще минут через десять Алексей заволновался. Ивана не было. Ему захотелось пойти, посмотреть, всё ли в порядке возле роковой ветки с петлей. Но его действия при задержке Ивана, не обсуждались, поэтому оставалось только ждать.

В некоторых окнах появились бледные огоньки, свидетельствующие о том, что свечек и фонариков у немцев хватает. Тут уже волнение стало переходить в большую тревогу. Ведь еще надо было до рассвета, при отходе, успеть миновать те самые немецкие посты возле линии соприкосновения, которые уже удавалось не раз незаметно преодолевать.

– Не заскучал? ― шепот в ухо потряс Алексея.

– Пусть немцы скучают, пока живы! ― еще тише откликнулся он, не понимая, как Иван появился у него за спиной. ― Уходим?

– Отходим! У меня ― полный порядок. Записка ― на петле, и при булавке. А нам тут дальше уже делать нечего. Валя со своей командой сами знают, как поступать с убийцами Танюши. Я задержался, чтобы следов оставить побольше, на грязевых местах у всех ближних домов. Пусть ублюдки разбираются ― кто же давеча ходил, пока совсем не запутаются в своих же свежих следах! Туман, ли шатался, или еще кто другой высовывался. Но теперь это уже неважно! Видимость сейчас будет! Пошли!

– Вот здорово! ― обрадовался Алексей, идя рядом с Иваном. ― А я бы не догадался так наследить у них под носом. Это же ― риск, какой!

– Риск ― везде! А теперь ― тихо! Выходим на позиции их постов! Я ― впереди, а ты ― след в след, шагах в десяти. Если кто-то один на меня, молча, прыгнет, поможешь! Если два-три прыгуна окажется, можно аккуратно и быстро стрелять, затем сразу уходить, я сориентируюсь. А если большая толпа выскочит, отходи без меня, ищи другие проходы! Это ― война, а не кроссворд, где можно долго раздумывать про наилучшие решения!

Возле одного из постов они бесшумно проползли метрах в двадцати от дозорных. Уже миновав их, Алексей смутно увидел три зловещих силуэта, рассевшихся в траве, на фоне темной ночи. Разбираться ― спят они, или отдыхают, было некогда. Поэтому оба разведчика продолжили свой, такой, приближенный к охлажденной земле, путь. Еще через пару минут Алексей спросил:

– Не пора ли вставать?

Иван остановился, но ни вставал, ни отвечал. Что-то ему на этой, суженной до десятка-другого метров, притихшей, но грозной территории, не нравилось. Он показал рукой Алексею, чтобы тот не двигался, и медленно пополз вперед. Предчувствие опасности его не подвело. Совсем рядом, лежа в мокрой, высокой траве, кто-то закашлял. Еще кто-то другой сердито заворчал на него по-немецки, что тот всю ночь спать не дает. Стало понятно, что тут немцы еще один пост выставили, с выдвижением в нашу сторону еще метров на сто.

Их, конечно, можно было ликвидировать, используя внезапность. Но тогда противник понял бы, что русская разведка облюбовала здешний коридор для регулярных посещений деревни. А это уже явно грозило усилением внимания новых дозорных, или скорой постановкой минных ловушек. Пришлось принять немного в сторону и продолжать двигаться опять ползком. А ночь уже едва-едва начинала передавать свою эстафету просыпающемуся утру. Поэтому вставать в рост было уже непозволительно.

Местность тут уже была поросшей не очень густыми деревьями, что позволило бы скоро встать, но Иван всё еще не торопился. По его расчетам они миновали уже треть пути, и скоро должны были появиться наши постовые, или бойцы из прикрытия снайперов. Так что, первая часть операции, можно было сказать, наверняка, шла, как надо.

Вторая часть ― зависела уже от мастерства Валиного отделения. А про третью часть, с новым заходом в немецкое расположение, думать еще было рано. Надо было, чтобы все хорошо получилось сейчас, в преддверии готовой начаться, второй части. А та уже вступала в свой замысловатый розыгрыш врагов, точно по плану Ивана, и при уже неплохой видимости. Но о результатах работы снайперов можно было бы узнать только у них, на месте.

Спустя несколько минут раздался едва слышный хлопок выстрела с нашей стороны, потом еще, потом сразу три. Иван облегченно вздохнул. Хлопки означали, что вторая часть операции начинает вдоволь резвиться. Он мог себе только представлять, что там сейчас происходит возле той ветки возмездия. Но это было лишь условной фантазией, позволяющей мысленно представлять себе развитие ситуации…

Глава 6. С недобрым утром, господа оккупанты!

А эта самая, налетевшая невесть откуда, ситуация, уже затащила в кровавые жернова войны трех сонных немцев. Те вышли из одной хибары, остановились, увидев пустую петлю, и двинулись к ней, разбираться что, да почему. Один из них снял автомат и стал поводить им в разные стороны, словно почуяв неладное. Другой просто присел на корточки и стал оглядываться по сторонам. Третий подошел к петле, увидел записку, и прочитал ее. Там было написано: «Вот и снова встретились! Только теперь не вы меня, а вас доставать буду! Я продала душу нашему русскому дьяволу, и он подсказал мне, как вас всех извести! Теперь, ждите ведьму Танюшу!»

Немец побледнел, пошатнулся, замахал двум другим, подзывая к себе. Те осторожно подошли, держа автоматы наготове. Первый немец показал им на записку, приколотую к петле булавкой. Срывать ее они опасались, считая, что веревка могла быть заминирована. Но читать стали, по очереди, озираясь, и стараясь разглядеть в зоне видимости, кого-нибудь из деревенских.

Последний читатель, прочитавший записку, обернулся к двум немцам, присевшим на корточки, и стал смеяться, показывая на записку. Но вдруг он вздрогнул, медленно осел на снег и развалился на нем. Из виска у него хлестала кровь. Второй удивленно посмотрел на упавшего соратника, но тут же сам повалился в снег рядом с первым. У третьего, от страха, ноги отнялись. Он хотел убежать, но свист пули, пролетевшей мимо носа, словно показал ему, что теперь это уже бесполезно. Свист следующей пули он уже не слышал. Он уже ничего не слышал, даже собственного последнего хрипа от мгновенного, непонятного удара чем-то в горло.

Любопытное утро потихоньку вставало над полузабытой миром деревенькой под Сталинградом. Мир, его мирная жизнь, и рады были бы всегда почитать вниманием обитателей этого, прежде жизнерадостного островка людских событий. Но нависший над ним шлагбаум человеческих трагедий за короткое время уничтожил даже само понятие слова «радость». Сюда, и к соседним деревням, неумолимо подтягивались немецкие войска, готовящие решительный удар для сокрушения всего, что стояло на их пути.

Рота гауптмана Йенса Фон Креймана, была выставлена на самой границе соприкосновения с русскими частями, всячески пытающимися перекрыть подходы к тревожно застывшему Сталинграду. Задачей немцев было ― исключить всевозможные рейды русских диверсантов во второй эшелон наступления. Там расположились артиллерийские команды, прощупывающие на прочность нашу передовую. Жесткий огонь щупал всё подряд. Благо, снарядов Гитлер велел не жалеть. И немцы строили предположения, что их снаряды тоже без сожаления относятся к тем, кто не понимает великой миссии по воспитанию варваров в духе служения новой высшей цивилизации.

А эти аборигены-тугодумы, оставшиеся в деревнях, вообще не понимали уже свершившегося факта. Они думали, что им позволят жить, как прежде, в своих избах, и возмущались, когда немцы, выкидывали их наружу, чтобы не замерзнуть самим. Было объявлено, что оставлять в живых станут только тех, кто постоянно кланяется и обещает всяческое содействие. А те – не то, что кланяться, даже пустыми головами не кивали своим новым «благодетелям».

Солдатам роты еще под вечер было сказано, что теперь на их участке целые сутки будет спокойно. Русские еще не должны были прийти в себя после двух массированных артиллерийских ударов по их передовым позициям. А на сегодня командир немецкой армии, Фон Зейдлиц, приказал отдыхать, дожидаться подхода свежих сил и восполнения боеприпасов. Он также объяснил всем солдатам через командиров, что это передышка в наступлении, должна нанести русским больше вреда, чем непрерывное наступление. Ведь они должны будут к утру разглядеть своих бесполезно погибших к вечеру товарищей, и понять, что их ждет такая же участь, если они не разбегутся.

И еще солдатам объяснялось, что на сегодня, самым упорным из русских, готовым стоять до последнего, надо дать возможность успокоиться, уверовать, что самое страшное осталось позади. И тогда, они осмелеют, высунутся из своих нор, начнут перемещаться более свободно, не ведая, что так и задумано. А новые снаряды любят беззаботных бойцов.

***

Командир роты Фон Крейман старался во всем походить на своего требовательного командира армии. Тот всегда стремился напоминать, всем командирам, что основа военных успехов ― это беспрекословное выполнение приказов по всей вертикали управления войной.

И вот, вчера, дисциплинированный гауптман решил показать, и русским, и своим, что такое дисциплина! Это означало, что если он сказал, что должно быть именно так, то никто не смеет ему перечить. Та, которая посмела публично оскорбить его, уже висела в петле. А он, из гуманных соображений, еще назвал ее фройляйн Танюшей. «Нет, не ценят русские плодов его аристократического воспитания! ― с досадой думал он. ― Не способны они ценить культурного к ним отношения! Ведь такая смазливая молоденькая девчонка была! Ну, да ладно, еще сотни подобных ей, но понятливых, будут в Сталинграде!»

Воспоминания о вынужденном устранении той дерзкой дуры, потихоньку раскачали гауптмана на желание пройтись к дереву. Оно должно было теперь стать символом повиновения для солдат, и деревенских ворчунов.

Фон Крейман, не спеша, оделся и кликнул двух фельдфебелей, ночевавших в сенях. Он знал, что на войне никогда нельзя полностью расслабляться, и всегда надо заботиться о безопасности. Первому фельдфебелю он поручил срочно вызвать офицеров роты вместе со своими подчиненными ― к месту казни. Он решил прочитать им всем нравоучения о современных манерах поведения господствующей нации. Второй фельдфебель должен был предугадывать каждый шаг своего командира и охранять его. В связи с близостью своего местонахождения с русским арьергардом, гауптман считал это таким же необходимым делом, как и все его прочие распоряжения.

Нет, он не был трусом, оглядывающимся по сторонам на каждом шагу своего пути к становлению торжества фашизма. Еще с юных лет он поверил страстным речам фюрера, объясняющим предназначение всех отчаянных немцев, готовых на яркие приключения ради достижения высоких целей. И вот уже наставал день новых приключений, день, после которого, его, возможно, назначат штурмбанфюрером, или даже представят к железному кресту.

Оставалось только обеспечить размещение прибывающих танкистов и штурмовых отрядов. Дальше они сами сделают свое дело. А его ― пошлют опять вперед, следить, не найдется ли какой-нибудь сумасшедший русский, вздумавший помешать неутомимой немецкой военной машине, одолевать новые рубежи. Но фельдфебель для поручений уже стоял на пороге с сообщением, что с минуты на минуту все отряды будут построены возле места вчерашней казни. И гауптман сделал уверенный шаг в сторону двери, ведущей к русскому непослушанию.

Солдаты уже подтягивались к дереву, когда Фон Крейман почувствовал неладное. Ему показалось, что солдаты окружили кого-то из своих, неуклюже упавшего на землю. Потом кто-то из солдат заорал и побежал, схватившись за голову. Словно ничего не видя перед собой, он налетел на двух других солдат, подходивших к месту сбора, и не успевших отскочить от бегущего соратника.

Дальше пошло нечто совсем невообразимое. Упавший бегун, лежа на спине, стал изображать ногами бег, словно подстреленный кабан, мышцы которого еще помнят приказ бежать, и пытаются выполнить этот приказ.

Новый крик перевел внимание Йенса на место построения. Похоже, что там упало еще несколько бойцов. Фон Крейман заспешил к месту нарастающего столпотворения, чтобы разобраться ― так что же там происходит. Но неожиданно фельдфебель, идущий впереди него, вдруг резко развернулся и замахал руками:

– Туда нельзя! ― закричал он. ― Туда…

Тут он схватился за левый бок, зашатался, и захрипел:

– Нель… нель… нель!..

Завершить фразу он не успел, потому что рухнул лицом в грязь, и уже не мог перевернуться или встать, как ни старался. Из-под его шинели стала вытекать кровь, образуя небольшую лужицу. Кровь сама по себе не страшила гауптмана. Страшным для него показалось то, что он же мог поскользнуться и упасть в эту красную лужу, да еще недавно выданную шинель перепачкать!

Солдаты уже были в панике. Кто-то пятился, кто-то побежал, увлекая за собой еще нескольких. Несколько человек, словно онемев от страха, показывали на ветку. И тут гауптман понял, что произошло! Кто-то ночью вынул из петли ту, сумасшедшую Танюшу, а теперь спокойно расстреливал всех, кто осмелился подойти близко к петле! Но кто? Откуда? Ведь не было слышно ни одного выстрела! Надо было срочно прекратить панику и найти негодяя, хозяйничающего тут по ночам, и сводящего на нет все усилия воспитательной работы!

Фон Крейман, пригибаясь, в сопровождении второго фельдфебеля, заспешил к месту, где валялось уже с десяток немцев. Добежав до эпицентра трагедии, он вынул пистолет и стал беспорядочно стрелять в воздух, крича: «Стоять, трусы! Всем ― ко мне! Сейчас мы найдем русских диверсантов!» Но немцы, похоже, не понимали, что он от них хочет. Один из солдат подошел, отдал честь, собираясь что-то сказать, и тут же упал прямо под ноги гауптману. Немцы, эти бесстрашные его подчиненные, сумбурно разбегались кто куда, или валились на мокрую и грязную землю. Ох уж, эта русская грязь! Ох уж, эти непредусмотрительные русские, не догадавшиеся тщательно вымостить свои улицы в деревнях!

Стоящий возле Фон Креймана фельдфебель, показал на веревку с петлей, и гауптман увидел, что там прикреплена какая-то записка. Гауптман понял, что ее надо непременно прочитать! Только прочтение могло раскрыть секрет настоящей бойни, происходящей на глазах у всех, и неведомо кем! Тогда гауптман поманил за собой фельдфебеля, лег на землю, и пополз к ветке. Фельдфебель ползком последовал за ним.

– Сними ее! ― приказал Фон Крейман бледному фельдфебелю, когда они подползли ближе. ― И прочти громко, чтобы я слышал!

Тот подполз под самую ветку, вскочил на ноги, быстро отцепил от петли записку, и… брякнулся на гауптмана.

– Осторожней! ― заворчал тот, потирая ушибленную голову. ― Смотри, куда ложишься!

Но фельдфебель не отвечал и странно улыбался. С левого края его растянутых в гримасе губ, показалась капля крови. Гауптман дотянулся до сжатой в судороге, ладони фельдфебеля, разжал ее, взял записку, стал ее читать. Такого гнева он еще не испытывал. Получалось, что они проспали диверсанта, который таился где-то рядом. Наверно, он бесшумно, с какой-то крыши, хладнокровно расстреливал всё, что шевелилось возле дерева. А чтоб еще посмеяться над ними, написал эту сказку от имени Танюши, якобы ставшей ведьмой! Нет уж! Сейчас он отползет, спокойно соберет остатки своей роты, найдет таинственного стрелка, и повесит его на той же веревке! А потом еще расстреляет полдеревни, чтоб места освободить для прибывающих отрядов. Русские еще узнают что такое «кровь за кровь!»

Мутное небо стало приоткрывать свои светлые закоулки, словно назло немцам, освещая то, что творилось в деревне. Фон Крейман приподнял руку с запиской, оттопырил указательный палец, и погрозил им во все стороны. И тут же почувствовал сильнейший ожог под кистью. Он посмотрел на нее, и изумился. Сустав под кистью был раздроблен пулей большого калибра. Кисть повисла, словно на двух веревочках. Это мог быть только снайпер. Однако сейчас надо было думать не о том, как найти и поквитаться со снайпером, а как доползти до любой избы и перетянуть руку выше раны. Ведь кровь хлестала как из полуоткрытого душа в его мюнхенской ванне. Тогда Йенс отчаянно пополз по уже пустынной улице. Кисть нестерпимо жгла и яростно пульсировала, на нее не получалось опираться. Он уже стал сомневаться, сможет ли доползти до заветной двери. «Может быть, попробовать вскочить и быстро пробежать до первой попавшейся избы?» ― подумал он.

Вскочить оказалось не так просто. Ведь он потерял уже многовато крови, и тело холодело, а мысли стали заплетаться одна за другую. Поэтому ему удалось просто немного приподняться. Оставалось заставить себя еще немного напрячься, и не терять нить спасительных мыслей. Последней его мыслью было, что надо не только подняться, но и дойти до вот этой, расплывающейся в глазах, калитки! Потом эта мысль взорвалась, прямо под фуражкой, она рванула, как снаряд крупного калибра. Еще какое-то время в ушах стоял гул, но он быстро исчез…

Глава 7. Кладбище на улице

Лейтенант Вейтель уже давно собирался послать солдата для выяснения, почему не подходит сменный наряд дозорных на их пост. Ведь наряд больше чем на полчаса опаздывал, а утренний русский холодок подоспел не вовремя, да еще паршивое настроение притащил, за компанию. Однако этот холодок так настойчиво лез ему за шиворот, что он, как командир постов этого участка, велел своему фельдфебелю временно принять командование. Сам он, поеживаясь, поплелся в деревню, где можно было, и погреться, и досрочно поесть.

Когда он дошел до деревни, сначала остолбенели его ноги, потом стала застывать шея, не позволявшая осмотреться по сторонам. Перед Вейтелем простиралась не деревенская улица, а настоящее кладбище тех, кто должен был обеспечить нормальную работу многих немецких частей в этом районе. Только кладбище было без могильных плит и оград, и даже без холмиков, указывающих, что под ними кто-то лежит, но уже не дышит.

Неестественные позы солдат и застывшие пятна крови на них и возле них, говорили о том, что здесь недавно произошло что-то страшное. Лейтенанту мгновенно расхотелось есть, и вообще, куда-либо идти, кого-нибудь искать. Зато захотелось быстрее вернуться на свои позиции и ждать там новых указаний командования. Но он, снял с предохранителя автомат и заставил себя двинуться в сторону более глубокого тыла. Через несколько шагов он наткнулся на лежащего гауптмана, с развороченными головой и рукой, но неестественно сжавшего кулак другой руки. Из кулака торчала записка. Разжать кулак ― стоило невероятных трудов, а когда это удалось, то он прочитал записку, ужаснувшую его. Выбросить записку он не решился, и решил передать ее кому-нибудь из старших офицеров, которых надеялся еще встретить.

По пути попадались другие трупы. Наверно, они были ранены, пытались бежать, но скончались от кровопотерь, свидетельствуя своим неподвижным видом о том, что от судьбы не убежишь. Но вот один из лежащих, который никак не соглашался со статусом трупа, и всё еще пытался убежать ползком, застонал. Вейтель подошел к нему, приподнял его голову. Тот приоткрыл глаза и обессилено зашептал:

– Бегите скорей, пока получается! Видите, мне уже не убежать с перебитыми ногами!

– Что тут случилось? ― вздрогнув от страха, спросил лейтенант.

– Это всё она, ведьма! ― едва шевеля губами, шептал лежащий солдат. ― Я словно чувствовал, что нельзя ее вешать, но гауптман приказал.

С этими словами солдат замолчал, странно вытянулся, и перестал двигаться. До Вейтеля дошло, что этот последний лепет несчастного совпадает с обращением к немцам, прописанным в записке.

– Ты ее видел? Вспомни, видел? ― попытался он привести в чувство солдата, потерявшего сознание. Пришлось взять его за ворот, и сильно потрясти. Тогда тот снова пришел в себя и опять едва зашевелил губами:

– Не только видел но еще и повесил эту фройляйн Танюшу. А ей, уже после смерти, помог вылезти из петли русский дьявол! И она поклялась всех нас уничтожить! ― солдат снова закрыл глаза, вздохнул, и перестал дышать.

Вейтель отшатнулся, встал, и заспешил туда, где должны были еще находиться те, кто могли ему помочь. Сколько придется идти, он не знал, но твердо решил, что будет идти столько, сколько сможет. Ведь его отдых на этом коварном пути способен навсегда приютить его в русской грязи, так же, как всех этих невезучих, которые совсем недавно надеялись на везение…