Текст книги "Дурная"

Инга Максимовская
Дурная

Глава 1

Даная

Девиз дня: Когда закрывается одна дверь, открываются три другие. Ты можешь выбирать. И не факт, что твои устремления не изменятся. Мечтай и все сбудется.

– Простите, но мы вынуждены отказать вам в месте, – холеная женщина-менеджер смотрит на меня свысока, морщит свой нос, вылепленный руками умелого хирурга, но лицо все равно остается неживым, неподвижным как маска. – Наш специалист по подбору персонала вроде предупреждал вас, что мы позвоним, чтобы сообщить результат. Вы пришли, зачем? Это некорректно и ставит нас в неудобное положение.

Правильно, конечно ставит. Гораздо удобнее ведь отказать по телефону, формально и бездушно, нежели смотреть в глаза соискателя, с каждой неудачей, теряющего надежду.

– Озвучьте, пожалуйста, причину отказа, – боже, ну почему я так жалко блею? Может потому, что чувствую себя рядом с это глыбой льда в костюме от мадам КоКо мелкой и убогой Золушкой в платье с чужого плеча?

– Вам не достает нужной квалификации, – скривила губы менеджер, пытаясь скрыть презрение, буквально сочащееся в ее взгляде.

– Квалификации для работы продавцом? – решила не сдаваться я.

– Девушка, я и без того уделила вам крайне много внимания. Это фэшн-индустрия, в ней не могут работать люди не имеющие чувства стиля, мямлящее и без бульдожьей хватки. Вас сожрут сразу, не жуя. Для начала попробуйте посмотреть в зеркало. Торговая марка «Боярка» тщательно следит за лицом фирмы. Вы нам не подходите, – вбила последний гвоздь в крышку моего гроба эта королевская кобра и развернувшись на метровых каблуках, уверенно пошла в недра переливающегося стеклом, шелком и пахнущего как дорогая парфюмерная лавка на улочке Сан-Жени, бутика.

Я содрала с шеи идиотский шелковый фишью от Гермес, коллекции девятьсот лохматого года, выкопанной моей соседкой Лизкой в каком-то секонд-хенде и понуро заковыляла к выходу из шикарного торгового центра. Мои потуги сейчас казались мне же самой смешными. Место мне в «Пятерочке» на кассе. И ни фига эта дурацкая косынка не выглядела винтажной, да и вряд ли это оригинал известного бренда. Она была просто убогой попыткой казаться достойной мира моды и этой чертовой работы, так мне нужной.

– Эй, прекрати вихляться, – вздрогнула я от громкого окрика. Выпала из тяжелых своих мыслей и уперлась взглядом в охранника, в руках которого извивался белобрысый мальчишка, со смешным рюкзачком за плечами, из которого вдруг выпал шоколадный батончик. – Так значит не брал ничего?

– Пусти, это мне мама купила, – жалобно всхлипнул пацаненок, трепыхаясь в руках громилы, которому не магазины бы охранять от ушастых голодных детей и бабушек, а заниматься чем – то более полезным. – Вон она, пусти, – выдохнул мелкий воришка, вдруг показав на меня пальцем с грязным ногтем.

– Так ты его мать что ли? – уставился на меня налитыми глазами секьюрити. – Какого фига твой личинос болтается по магазину без присмотра? Это элитный торговый центр, а не забегаловка для нищебродов.

– Почему вы мне тычете? – задохнулась я, растерявшись в край. Не хватало еще, чтобы меня в краже обвинили и дали позорного пинка под зад. Это было бы прекрасным катарсисом сегодняшнего позорного дня. Мелкий чертенок хлюпнул носом, и у меня вдруг в груди лопнула какая – то невидимая струна. Маленький ведь совсем, лет десять. Одет в поношенное худи, спортивные штаны, которые явно не видели стирки очень давно, а еще в его глазах я увидела такую боль, что самой стало тошно.

– Если я начну тебя тыкать, знаешь что будет? – мерзко заржал охранник.

– Отпусти ребенка, – зашипела я, с трудом сдерживаясь, чтобы не врезать гаду сумочкой. Сделала шаг вперед, даже замахнулась, но запала моего хватило только на эти нехитрые действия. Хотя выглядела я сейчас наверняка реально ненормальной: глаза выпучены, волосенки, уложенные в прическу «Тутти – фрутти» вздыбились. Скорее всего похожа я сейчас на тетку, сбежавшую из поднадзорной палаты, а не на мать притихшего мальчонки. – Тыкарь, блин. Только с детьми можешь воевать, герой? Я вот сейчас напишу твоему руководству такую телегу. Вылетишь с работы пулей. И мужу пожалуюсь, ходи оглядывайся.

Мальчишка встрепенулся, схватил батончик, сунул его в свой рюкзак в виде собачки и прижался ко мне, ища защиты. Явно тоже почувствовал мою слабину.

– Держи щенка своего на привязи, бешеная, и чтобы я вас тут больше не видел. В следующий раз сдам в полицию, там будешь оправдываться, почему ребенок без присмотра шляется. Мужу она пожалуется. Кому ты нужна – то? В зеркало когда последний раз смотрелась? Кстати, цени мое великодушие. Надо было и твою торбу досмотреть. Вы поди тут на пару промышляете, – хмыкнул поганец, теряя к нам интерес. Так погано и растоптано я себя не чувствовала очень давно. Хотя, кому я вру? Десять минут назад об меня вытерли ноги, очень обидно и безжалостно, и тоже про зеркало намекали весьма недвусмысленно. И повторяется это с завидным постоянством.

– Спасибо, – голос пацана звучал жизнерадостно, хотя всего мгновение назад он почти рыдал. – Здорово ты этого диплодока припечатала. Я думал ты ему в рыло вцепишься, ей-богу.

– Где твои родители? – устало выдохнула я, глядя, как мальчишка деловито закидывает за спину свою торбу. – Хочешь, пойдем в инфоцентр, дадим объявление, что ты потерялся? У меня вроде есть немного денег.

– Слушай, спасибо, конечно, что помогла, но дальше я сам, – буркнул ребенок. – И, кстати, я видел, как тебя бортанули с собеседованием. Совет хочешь? Никогда не ходи устраиваться на работу в дешевых туфлях и с обкусанными ногтями.

– Я их просто коротко стригу, потому что я скрипачка, – с какой-то стати начала оправдываться я пред нахаленком, свистнувшим из магазина шоколадку и судя по всему банку дорогого лимонада, которая сейчас виднелась сквозь прореху в стареньком рюкзачке.

– Склифачка, – хихикнул пацан. – Ладно, чао – какао. Некогда мне тут с тобой коляски катать, – он махнул грязной ладошкой и зашагал по коридору молла, сгорбившись как старичок-боровичок.

– Стой, – господи, ну зачем я снова ищу приключений на мою беспокойную пятую точку. Но что – то сейчас мне подсказывало, что парню нужна помощь. И я ни за что себе не прощу, если сейчас его отпущу. – Да погоди ты. Давай я тебя все таки отвезу домой.

– Слушай, ну чего ты пристала? Мне не домой надо. Есть у меня дельце. Хотя… Знаешь, где это?

Он разжал ладошку, и я увидела в ней клочок бумаги, на котором был криво нацарапан адрес. Человек, писавший цидульку явно с трудом держал ручку, или просто торопился. Я прочла написанное и удивилась про себя. Элитный квартал, в котором не каждому под силу приобрести недвижимость, интересно, что нищему мальчишке могло понадобиться в прибежище богатеев всех мастей. Надеюсь я не пожалею, что снова сую свою глупую голову в петлю.

– Отец мой там живет, – как-то по-взрослому хмыкнул ушастый постреленок будто прочтя мои мысли. – Мама велела найти его, если она… если ее… Ну вот, я исполняю ее волю. Хотя, не знаю зачем. Ни разу даже не видел дядьку. Мне и с дедом нормально, когда он не пьет. Сегодня он в пике, сидит в кухне с Рамоной разговаривает. Знаешь, кто такая Рамона?

Я отрицательно мотнула головой. Господи, бедный ребенок. Мальчишка вытер нос рукавом.

– Это служанка из его сериала любимого. Он как накидается, все ей на жизнь жалуется, – хихикнул пацаненок. – Даже наливает ей. Ладно, пора мне, пока дедуля не очухался и не начал меня искать. Туфли смени, клянусь сразу найдешь работу.

– Я отвезу тебя туда, – проглотив ком, вставший в горле, прохрипела я. – Ну, к отцу твоему. Далеко это, только на такси можно. Зовут то тебя как?

– Леха. Алексей Сопотов, – насупился мой новый знакомый. – И у меня есть деньги, мне мама подарила на десятилетие. Прежде чем ее забрали в больницу.

– Пойдем, Алексей Сопотов, – выдохнула я, взъерошив пушистые волосики на белокурой макушке. – Я Даная.

– Дурная ты, а не Даная, – улыбнулся пацан. – Зачем проблемы тебе? И такси поди дорогое, лучше баретки себе купи не бумажные.

– Затем, что маленькие мальчики не бывают проблемой. И они уж точно не должны одни шляться по огромному городу.

Макар Боярцев

– Это не «цезарь», какое-то месиво, – поморщился я, отодвигая от себя тарелку с салатом.

– Я тебе сообщаю, что умерла Ларка, а ты салат критикуешь? – голос Димасика дрогнул, когда он назвал имя.

– Почему я должен скорбеть по бабе, которую не видел почти одиннадцать лет? – скривил я губы в горькой усмешке. Черт, я гребаных десять лет заращивал огромную, зияющую рану в сердце, для чего? Чтобы этот придурок просто вот так взял ее и расковырял своими толстыми пальцами? – Я ее не помню, уяснил?

– Ну да, ну да. Между вами такие искры летели. Макар, ты когда успел стать таким гребаным говнюком? Это же Ларка.

– Может быть тогда, когда меня при помощи ее папаши с военной кафедры призвали в армию? Два года моей жизни, просто щелчком пальцев. И сердце вырвали, к чертям из груди. Просто чтобы не мешал его доченьке шашни крутить с богатеньким очконавтом. Ну да, он был более подходящей партией Лариске, сын генерала же. Перспективы какие, а? Она и не против была. Или может когда мне мать написала, что Ларка залетела почти сразу, едва меня поезд на границу унес, это ни черта не романтика? Ты же помнишь, она гинекологом у меня была. Что ж мажор тот такую замечательную девочку бортанул? Наверное раньше гниль разглядел. А я слепым оказался. Искры то похоже только я испускал, мать твою, – выплюнул я в лицо своего школьного приятеля и приподнял вверх два пальца, подзывая официантку. – Хотя, знаешь, я этой шлюшке благодарен. Если б не она, кем бы я был? Прозябал бы на кафедре преподом, под твоим руководством. У меня протекции то хрен в кармане, да блоха на аркане. А теперь я Макар Боярцев, моралист хренов. И вертел я твои нравоучения…

Я схватил со стола тарелку с салатом и со всей силы грохнул ее об пол, возле ног подошедшей официантки, чувствуя себя полнейшим козлом. Но вихрящаяся в душе ярость застила мой мозг огненным маревом. Девчонка пискнула.

– Это что, Цезарь? Сука, в цезаре не бывает рукколы, – проорал я, с трудом поднявшись на ноги.

– У нее сын остался, – тихо выдохнул Димка. – Она замуж не вышла за того мажора, потому что…

– Плевать, не утруждайся рассказами о порядочности Ларька. Я ненавижу сказки, тем более такие, где злом меня выставляют, – достал две купюры по пять тысяч и бросил на стол. – Детка, возьмешь за блевотину, которую вы салатом называете и за бой посуды. Себе штуку за моральный ущерб. Этого хватит?

Девчонка молча кивнула, глядя на меня глазами олененка Бемби.

– Остальное вон ему отдашь, – кивнул на замолчавшего друга детства. – Димочка, родной, оркестр найми на мою подать. Только пусть не траурный марш играют. А что-нибудь типа «Читы – дриты». Лорик заценит. Она была большой затейницей, и так же открывала всем доступ к своим внутренностям, как тот волшебный ларчик. Ларек – Ларчик. Поди смотрит сейчас на нас снизу…

– Ты чертов засранец, – прорычал Димас, сжав кулаки, – подонок и козел. Бессердечня мразь. Ребенок там, помощь нужна. Отец Ларкин в запое несколько дней. Его уволили из органов. А мальчишка… Десять лет ему… Адрес знаешь…

– Бог шельму метит. Всесильный оказался не всесильным. Ты сделал мой день. А о себе уже я слышал подобные эпитеты и очень часто. И знаешь, мне это жутко нравится. Адрес засунь себе знаешь куда? Чужой ребенок меня вообще не волнует. Вот совсем. Ненавижу сопляков. От них одни проблемы. Очень надеюсь, что отцом не стану. Чайлд фри я. Позвонишь в пятницу, распишем пулю. Адьес, – хмыкнул я и подняв вверх средний палец спокойно к выходу, загибаясь от скрутившей тело боли и чувствуя спиной укоризненные взгляды. Да, я козел. Жизнь научила. Очень уж хорошие мне попались учителя.

Выскочил на улицу, вдохнул холодный воздух, который встал комом где – то у меня в груди. Черт, я десять лет пытался эту рану в душе затянуть, а теперь поганец Димас взял и содрал тонкую корочку, которую я наращивал долгие годы, с этой огромной раны, и внутри опять саднит, до боли, до гадского желания прямо здесь открыть рот и заорать от злости и вернувшегося, давно забытого бессилия.

Да плевать. На все. На чертову жалость, которая вдруг поднялась откуда – то из потаенных, еще не до конца оскотинившихся закоулков моего тела. На Димку, который наверняка больше не будет мне другом. На все и на всех. Я себя создал. Сам. Из грязи выпер за волосы, локтями работал, пер напролом. Черт, черт, черт… Хотел этой дуре нос утереть, чтоб локти грызла. А теперь ей по барабану, кем я стал. А мне… Даже тут меня объегорила, гребаная дрянь.

Раритетный «мустанг» отозвался на нажатие кнопки на брелоке сигнализации, приветливо моргнув фарами. Эту тачку я купил для удовольствия, отвалив за нее астрономические какие – то бабки, но сегодня даже породистая коняшка не доставила мне радости.

– Эй, ты чего тут трешься? – прикрикнул я на бедно одетого мальчишку, который отсвечивая розовыми оттопыренными ушами, восторженно рассматривал мою любимую игрушку.

– Классная тачка, – с придыханием выговорил пацан, – четыреста восемьдесят пять коняшек, разгон до трехсот двадцати пяти за шесть секунд. Огонь.

– Вали давай отсюда, знаток, – хмыкнул я, с интересом посмотрев на это ушасто – конопатое недоразумение. Надо же, а парень шарит. – Тебе все равно не светит такая машина никогда в жизни, так что слюни подбери и шуруй к мамке своей-алкашке.

– Тебе жалко что ли? Я ж смотрел просто. И мама моя… – в глазах нахаленка зажглись нехорошие искорки.

– Мне абсолютно пофиг на мать твою, – ощерился я на мелкого нищего сопляка, даже не понимая, почему он меня так бесит, может потому что слабый? Обошел своего коня и обвалился на водительское сиденье, вставил ключ в замок зажигания… Омерзительный скрежет ворвался в мой разгоряченный мозг, словно раскаленная игла. Я вывалился из теплого салона, успел увидеть спину мелкого засранца, удаляющуюся с такой скоростью, что ему бы позавидовал страус-бегун из мультика и едва не взвыл как койот, от которого собственна и бегала мерзкая птица. Лак на крыле был содран до металла, валяющимся на асфальте огромным гвоздем. Сука. День начавшийся говенно, только так и мог закончиться.

Глава 2

Даная

Я задрала голову, восхищенно рассматривая высотку, построенную еще при Сталине. Величественное здание, квартиры в котором стоят столько, что доступны только полубогам, ну или продавшим душу дьяволу богатеям. Лешка моего восторга не разделял, сопел рядом, как ежик, нервно переступая с ноги на ногу.

– Шедевр советского ампира, – восторг в моем голосе явно не понравился постреленку. Он издал звук, похожий на пыхтение и зашагал к тяжелым дверям, ручки на которых выглядели словно киношные декорации: мраморные, резные, украшенные кованными медными бомбошками. Нас не пустят туда, вход земным людишкам запрещен. Того и гляди табличка засветится какая-нибудь волшебная, типа «Валите смертные, вам тут не рады». – Слушай, мама не ошиблась твоя адресом? Здесь живут ооооочень богатые люди, а у тебя штаны протертые до дыр. У детей божеств наверняка таких не бывает, прости.

– Ой, да ладно. Папуля мой, поди, под лестницей в каморке кантуется. Ну, лифтер там. Или завхоз, а то и дворник может, – хмыкнул Лешка, уверенно шагая по каменной лестнице. Ты номер апартамента то видела? Семьдесят пять и половина. Гарри Поттер, блин, пожитый, с платформы девять и три четверти. Нечему завидовать. Кстати, спасибо, что про штаны напомнила. А то я то представлял, что на мне брючата от кутюр, думал что модник – сковородник.

– Прости, – смутилась я, семеня за мальчиком. – Но нас даже не пустят на порог. Хотя, странно, охраны не видно, только домофон. По идее тут должен быть пост, как у мавзолея.

– Нас? – пацан резко замер на месте и уставился на меня прищуренными глазенками. – Слушай, ты мне помогла, конечно, спасибо и все такое, но я думал вообще-то, что ты сразу уедешь, а я сбегу. Тут все же камерами напичкано. Ну проберемся мы в это царство зажравшихся, так нас скрутят через минуту. Права ты, рылами мы не вышли. Уходим, короче, как там тебя… Дурная?

– Почему? – спросила я, пропустив обзывательство чертенка мимо ушей. Нервничает пацан, это нормально. Я даже мандражирую слегка. Хотя не имею к происходящему никакого отношения. Но Лехино состояние передалось и мне, аж потряхивает. – И зовут меня Даная, такна всякий случай напоминаю.

– Потому что потому, заканчивается на «У», – фыркнул постреленок, но в его взгляде появилось такое затравленное выражение, что у меня кольнуло в груди. – Что я ему скажу, этому козлу? Здравствуй, папуля, я твой сын, который тебе не был никогда нужен? Или может, привет, батя, давай обнимемся? В глаза его мне смотреть, ну такое… Короче, прав был дед, – хлюпнул носом Леха Сопотов.

– Слушай, но если не попробуешь, ведь не узнаешь. А вдруг ему одиноко. вдруг он только и мечтал о таком подарке небес, просто не знал, что ты есть? Всякое ведь бывает в жизни, – выдохнула я, глядя, как распахивается тяжелая дверь, выпуская на свет божий пожилую даму с собачкой. – Пойдем, это шанс.

Я ухватила постреленка за вспотевшую ладошку и потащила за собой. Едва успела просунуть ногу в щель, прежде чем дверь захлопнулась.

– Что ж ты за неугомонная? Сама то веришь в свои фантазии? – сквозь зубы выплюнул мальчишка.

Не знаю, во что я вверила в тот момент. Просто мне хотелось, чтобы этот симпатичный мальчишка использовал все шансы на счастье. Я конечно блаженная, как говорит моя соседка Люська, и наивная, со слов моей матери, полное чеканько, по предположению моего бывшего парня и дурная по Лехиному мнению. Но я еще не разучилась верить в людей, это меня и губит всегда.

– Честно? Не знаю. Но очень хочу верить, – ответила я Лешке и запихнула его в подъезд, обрушившийся на нашу психику, не избалованную роскошью, мрамором, зеленью уральского малахита, позолотой, фресками и шикарной лепниной. Как в музее. Я аж рот открыла, рассматривая красоту, потому не сразу заметила, что Лешка улыбается не как обычно ядовито, а как нормальный ребенок его возраста – открыто и радостно. Проследила его взгляд и уперлась в преградившую наш путь фигуру бабульки, похожей на ночную гарпию, выскочившей из будки консьержки, словно из-под земли.

– Далеко собрались, болезные? – прокаркала старушенция, и мне показалось, что сейчас она достанет из-за пазухи маузер и положит нас прямо на пол, покрытый блестящей плиткой хладными трупами.

– Бабуля, мне мама сказала, что она тут. Велела прийти, – жалостно хныкнул не по возрасту умный притвора. Ему бы в кино сниматься, а не в магазинах промышлять по-мелкому. – Она по работе тут. Вот по этому адресу, я записал.

– А, у этого. Бабы к нему, ну просто табунами прут. Ой… прости, я хотела сказать модели, – потеплела взглядом бабка, но все равно с дороги не ушла. – Что – то молодая эта губастая для такого сына. Да и одет ты… Хотя, нонче тряпки то такие, будто за них бомжи на помойке бились, а стоють… Я вон у внука штаны то выкинула. Драные все были. Так он меня чуть не порешил, ей-богу. И артист мой любимый, все как оборванец ходит, а я потом в газетке прочитала, что миллионы его тряпки стоють. Пойди пойми вас сейчас…

– Бабушка, так пустите меня? Мама ждет, она не любит этого. Орет потом, как горгона. Да и вам наверное потом будут замечания делать, зачем проблемы то на пустом месте разводить? – перебил поток консьержкиного сознания Лешка. Я моргнула, пытаясь прогнать морок. Показалось, что он вот прямо теперь, достанет из своего рюкзачка балалайку и споет что-то типа – «По приютам я с детства скитался, не имея родного угла. Ах, зачем я на свет появился, ах, зачем меня мать родила.»

Я замерла на месте, что та Годзилла, готовящаяся спасаться бегством от вооруженной армии. Вот сейчас нам точно эта бабуля влупит. Но она расплылась в улыбке, превратившись в леденец на палочке. Даже морщины разгладились.

– Ладно, ступай. Только скажи там, что я пост свой блюду.

– Обязательно, – от уха до уха улыбнулся нахаленок и двинул к лифту, таща меня за руку, как козу на веревочке.

– Эй. Стоя, а это кто? – пригвоздила меня окриком консьержка.

– Да нянька моя. Она иностранка, глухонемая. Таскается за мной, достала. А нам в какую квартиру? Адрес странный уж больно. Или это кладовка какая? – махнул ладошкой мелкий поганец. Вот не зря говорят, не делай людям добра. Я аж замычала от ярости.

– Ох, вот горе то. Несчастная, мало того, что страшненькая, так и болезная. Ох, беда то, – запричитала старушка, – подожди, мальчик, а точно мама тебе адрес дала? – вдруг подозрительно прищурилась работница умственного труда, мастер спорта по разгадыванию кроссвордов. Скорее всего бабку за какие – то заслуги посадили тут консьержкой. Чтобы она дожить могла достойно. Потому что судя по обилию камер, торчащих из каждого угла и глазков видеофонов, нужды в этом раритете здесь не было.

– Да точно, точно. Сказала – этаж последний. Чердак поди. Где же еще обслуге то жить? А номер квартиры странный.

– Обслуге? Это она так назвала барина? Мальчик, ты принц крови не иначе? Так там господин хозяин целый этаж выкупил, – посветлела лицом бабушка – цербер. Явно ей понравилось Лехино определение незнакомого мне мужика. Парень то, видать миляга, раз даже прислуга его так «любит». – До двадцать шестого то на лифте доедете, а потом пешочком немного. Чип от подъемника только у Макара Федорыча есть. Правильно, кому охота, чтобы в его апартаменты всякие шлялись.

– Этаж? Что ж, даже интереснее будет, – загадочно присвистнул Лешка и зашагал к решетчатому аутентичному лифту. Я такие только в кино видела и с удовольствием бы рассмотрела красоту, но… Поплелась за ребенком, которого похоже сама притащила на съедение льву. Улыбка мальчишки мне не очень понравилась. Но, пути назад нет. Назвалась груздем, ну и дальше по тексту. Хотя сейчас и у меня появилось непреодолимое желание смазать пятки моих дешевых туфель. Вот нехорошее предчувствие скрутило желудок, и ноги стали тяжелыми, будто к ним гири привязали катаржанские.

Макар Боярцев

– Чуча, черт тебя возьми. Ты сегодня деревяннее мальчика с длинным носом. Какого огородного растения ты творишь? – прорычал я, отбрасывая в сторону камеру.

– Жарко, – проныла модель, отмахнувшись от визажистки Леночки, пытающейся поправить на ее мордочке поплывший макияж. – Мак, если бы ты не был лучшим, я бы послала весь этот вертеп на три веселых буквы уже два часа назад, – капризно плюнула в мою физиономию «звездюлина» однодневка, чья заслуга не в охрененной фотогиеничности или харизме, а в хорошо платящем за ее увлечения мужике, которого эта дура ласково зовет «Барбосиком»

– Ну, тогда это я тебя посылаю. Пошла вон, зая, потому что я на самом деле лучший. У меня в очередь такие как ты стоят. Цена тебе полтос в базарный день, – ощерился я, дав отмашку осветителю. Виски сдавило, в глазах заскакали кровавые бесы. Сегодня действительно переборщили с софитами. – Костя, сворачивайся. На сегодня мы закончили. Выключи тут все. Уйдете через вход для обслуги. И звезду прихватите, неча ей на барском лифте кататься. Ты ведь сваливаешь, «Евангелиста» Кунцевская? Барбосику привет передавай, Чуча. И скажи, что я не работаю с дешевыми суками, которым слово «профессионализм» незнакомо и чуждо. Андестенд?

– Ну ты и… – зашипела моделька, оскалив искусственные зубы.

– Козел и скот, – подсказал я, развернулся на подошвах и пошел в сторону жилого пространства пентхауса, на ходу размышляя, что лучше – принять таблетку от мигрени, или засандалить стакан столетнего коньяка, под пошлую плебейскую закуску в виде дольки лимона, убивающую вкус дуба в элитном напитке напрочь. Хреновая была идея оборудовать студию дома. А вот с коньячеллой ничего так мыслишка. Настроение немного поднялось, когда я таки добрался до кухонного блока. И даже успел ухватить стакан, до скрипа вымытый домработницей, с барного стеллажа, радостно напевая себе под нос «Милую Аиду». Глухое раздражение сменилось приятным предвкушением отдыха. Я стянул с взопревшей задницы джинсы, немного подумал, не снять ли и трусы, но решил, что это будет излишним.

Звонок в дверь развеял мое радужное настроение к чертям собачьим. Кого там еще принесло, мать их?

– Если это не конец света, о котором вы пришли мне сообщить, готовьтесь к страшной противоестественной смерти, – прорычал я, распахивая дверь. На пороге стояла девка, похожая на испуганную ламу и остервенело жала на пимпочку звонка длинным пальцем. В ее глазах застыла такая решимость, что я струхнул, что там, внизу реально настал зомби – трындец, не меньше. – Какого хрена тебе тут надо? – с интересом приподнял я бровь, рассматривая бедно одетую бабу. А она ведь боится. И палец свой поганый со звонка не убрала только потому, что офонарела от неожиданности. Интересно, чего она ждала? Что меня не окажется дома, наверное, а может того, что я выйду ее встречать не в… Оооооо, господи, я забыл, что разделся. Она поэтому покраснела, стала похожа на перезревшую клубничину, готовую вот-вот свалиться с куста на землю, трусы ее мои, расписанные мультяшными героями, смутили. Мне стало весело. Странная баба всхлипнула, отступила на шаг назад, наконец отлепилась от орущего на весь дом звонка и уставилась на меня вполне осмысленно. Страшилка, но что – то есть в ней такое, что притягивает взгляд. Про таких говорят «камера любит». Синий чулок, никому не нужная, но судя по всему не дура, на лбу написано высшее образование. И взгляд… А еще я вдруг увидел за ее спиной движение. Ребенок? Точно, мальчишка, очень знакомый.

– Я не провожу благотворительных фотосессий, ничего не покупаю и не вступаю в секты любителей плетения макраме, – хмыкнул, прикидывая, как бы половчее отловить пацана, готовящегося свалить, судя по тому, как оглядывается на лестницу. Но видно девку не хочет бросать мне на растерзание. Борется в нем страх и привязанность к странной лохушке, не знающей сейчас куда деть глаза.

– Я привела вашего сына, – хмыкнула вдруг дурнушка, за спиной которой пряталось лопоухое существо. То, что совсем недавно расцарапало ржавым гвоздем мою машину.

– Правда? – зло ощерился я, медленно обходя наглую бабу. Да уж, такого я не ожидал. Сделал глоток из стакана, который все это время сжимал в ладони. Супер, коньяк согрелся до идеального состояния. В голове зашумел хмель, смешанный с куражливой яростью. – А ты, стало быть, счастливая мать. Метишь мне в жены? Или денег хочешь? А может сразу вас в квартиру прописать? У меня нет детей. Уясни. Да и тебя я вижу впервые в своей жизни. Ты же в курсе, как получаются дети? Для этого мы должны были…

Хватит… – вспыхнула щеками поганая аферистка. – Здесь все таки ребенок.

– Точно, преступник малолетний. У такой, как ты только такое исчадье и могло вылупиться, – зашипел я, делая шаг вперед. – Но не у меня, куколка. Знаешь почему? Потому что я бы на тебя даже спьяну не позарился.

– Правильно. Вам бы это было очень трудно провернуть. Я не хожу по рюмошным, и не даю повода зажравшимся наглым мерзавцам, думать что доступна, – гордо выпятила вперед подбородок идиотка, совсем недавно не блиставшая в глазах общества, в моем брутальном лице, моральным обликом.

– А выродок твой – второй случай непорочного зачатия со дня сотворения мира, не иначе? – захохотал я, наслаждаясь злостью девицы, считающей меня дураком. У нее аж кончик носа покраснел, и уши превратились в два огненных фонаря.

– Вообще – то, как это не прискорбно, я ваш выродок, – вдруг подал голос пацан, и отодвинув кипящую бабу вышел вперед, сжав маленькие кулачки. Прямо боевой еж, готовый уконтропупить врага, заколов его встопорщившейся прической.

– Вообще – то, – перестал натужно смеяться я, и дернулся на мальчишку, пытаясь ухватить его за шкирку, – это очень хорошо, что вы такие придурочные утырки и сами явились. Тебя, чертов подонок я сдам в полицию. По тебе плачет колония. А мамашу твою возьму в пожизненное рабство. Пусть отрабатывает ремонт испорченного тобой «Мустанга». Ей на это не хватит всей ее дешевой жизни. Вы кого доить решили, додики? Я же вас ногтем раздавлю.

– Сорри, дурная. Мне проблемы сейчас не в жилу. Да и дед наверняка уже проспался, – пискнуло вдруг лопоухое недоразумение и со всех ног ломанулось вниз по лестнице, оставив в моих пальцах лоскут от своей уродской кофтенки. Я перевел налитый яростью взгляд на девку и оскалился.