Текст книги "Чертов ангел"

Глава 8

Мы всегда сами планируем свою жизнь. Начиная с возраста, когда думаем, что стали самостоятельными, заглядываем вперед, планируя и мечтая. И эта вот гремучая смесь предвосхищения чего-то совершенно непредсказуемого, ведет нас по жизни, постоянно ставя подножки и всячески мстя нам за нашу самонадеянность.

Мы всегда сами планируем свою жизнь – ну, мы так наивно верим в это. На самом деле, наше будущее череда случайных встреч, ошибок, бесконечного набивания болючих шишек и трепыхания в бушующем море, которое умные люди называют социумом. Сидят такие умные, ковыряют в носу, рассуждают о бренности бытия, и даже не предполагают, что есть на свете такая Анфиска Ласкина, которая вот уже пять дней сидит, что та девица в темнице и смотрит в окно на льющий дождь, слушая бесконечную стрельбу в компьютере маленькой сокрушительницы игровых монстров.

– Знаешь, я не думал, что ты настолько слабачка, – голос Синоптика прозвучал прямо над самым моим ухом. Вот блин, у них это семейная традиция, что ли, подкрадываться к размечтавшимся красивым женщинам? Красивым, задумчиво глядящим на дождь, философиням. Философкам. Философшам, тьфу ты черт, идиотский феминитив.

– Зато я всегда знала, что ты придурок, – рыкнула я, в душе очень даже радуясь, что мой пациент скорее жив, чем мертв. Ну да, Антон сейчас выглядел вполне себе ничего. Вот только я не люблю настолько красивых мужиков. Я им не верю.

– Может займешься чем? Ужин например приготовишь. Это прекрасно, конечно, что ты релаксируешь. Но иногда кроме пищи духовной, хочется мяса, и желательно с салатиком. Соня еще ребенок…

Нет, ну надо же нахал. Я аж замычала коровой от такой наглости. Это что еще за стереотипы? Я кухаркой не нанималась.

– А у тебя руки растут из того места, которым ты думаешь, – ощерилась я. Хотя, надо сказать, что мне тоже надоел сухпаек и рагу из банок. Только вот ездить на себе нельзя позволять. Этой семейке «хищных крокодилов» только палец покажи – оттяпают по локоть, отрыгнут и дожрут несчастную Анфиску. Я уже поняла их. Потому и сказала, – женщины созданы не для кухни, если ты еще не успел этого осознать. Эгалитарность никто еще не отменял. В Женеве даже билль о равенстве полов написан и утвержден. Так что иди ты в пень, Погодский. С места не сдвинусь, пока ты мне не расскажешь, какого черта ты искал в моем доме и чего это Аллесгуту так захотелось твоей кровушки. Уж точно не потому, что ты не сошелся с ним во мнениях по поводу способа лазания по крышам домов, построенных по приказу горластого любителя кукурузы, любящего колотить сандалией по трибуне.

– Ничего не искал, – на голубом глазу соврал этот мерзавец. Ни одним движением не выдал своего вранья. Черт, зря я столько времени убила за прочтением умнющих книг по психологии. – Тебе просто так повезло.

– Ну да, я вообще везучая, – с сомнением протянула я, не поверив красавчику ни на одно мгновение. А он занервничал. Не выдержала душа чертова ангелочка. – И всем, кто со мной связался, приношу только радость и счастье и мешок добра.

– Мне не нужен мешок, – взревел Погодский, – только если для того, чтобы запихнуть в него одну невероятно бесячую, болтливую бабу. Я хочу, чтобы ты приготовила обед, пока меня не будет.

– Эй. А ты куда это намылился? – с подозрением спросила я, наблюдая, как мой пленитель пытается с размаху запихнуть руку в рукав, невесть откуда появившейся, ветровки. – Без меня не пойдешь. Слышал, что я тебе сказала?

– Лучше молчи, – Погодский подскочил ко мне, и судя по тому, что его лицо цветом стало похоже на переваренную свеклу – бордовое с красными прожилками, я поняла, что выбесила его окончательно. Надо же. Нервный какой. – Если не хочешь, чтобы я тебя убил.

– И съел, – поддержала Тоху Сонечка. Эта девчонка исчадье ада, я давно уже это поняла. Хлопая ресничками, похожими на крылышки мотылька, она способна вырубить вражескую армию, – наша Анфиса не умеет просто готовить. Ты еще не понял, что такое притащил в дом, папочка?

– Имейте уважение, юная леди, – выставив вперед перст, я замерла на месте. Это я то не умею? Да я, да у меня…. Ну да, я не умею. Шмойлов говорил, что мою стряпню нельзя даже свиньям давать, во избежание несварения и падежа скота. Мой буайбесс пострашнее будет африканской чумы свиней. Вот только сейчас в своей несостоятельности я призналась бы только под страхом смерти.

– Давайте ваши чертовы продукты, – прорычала я, напугав до смерти крутого Погодского. По крайней мере в глазах его отразился ужас. А вот малышка и глазом не моргнула. Ах. Ну да, я все время забываю о ее глухоте. – Обед у вас будет – закачаетесь.

– Это не страшно, качаться, Тох. Главное не отдуплиться молодыми, – хихикнула мелкая паразитка. – Только вот харчи у нас закончились. Придется нам с моей новой мамулей в сельпо сходить.

– Я тебе не мамуля, – голосу, которым я это выкрикнула, позавидовала бы среднестатистическая годзилла. Синоптик подскочил на месте. Надо же, раньше я за ним таких припадков не наблюдала.

– Ну? А я думала очередная Тохина пассия, они все мне мамулями хотят стать. Прости, я ошиблась, ты даже тупей его предыдущих кур.

– Еще слово, и я тебя… – выдохнула я, схватившись за ремень на джинсах, выдернула его из шлиц, другой рукой ловя штаны, – ох, ешкин кот.

– Руки коротки, и кишка тонка, – показала мне язык мелкая нахалка и ломанулась вглубь дома. Я понеслась за ней, споткнулась об штанину и начала заваливаться на пол, понимая, что сейчас ухайдокаюсь мордой об кафель, и стану еще прекраснее, чем обычно. Закрыла глаза ожидая удара.

Глава 9

– И снова я спасаю твою высокоморальную задницу, – хихикнул Синоптик, крепко ухватив меня за шкирку прямо возле пола. Сильные руки подняли мое безвольное тельце, легко, словно пушинку. – Можешь уже «разжмуриваться».

Я приоткрыла один глаз, и уперлась ошалевшим взглядом в крепкую грудь, обтянутую белой футболкой. Он пах морем, мятой и солнечным днем. Ну, точнее одеколоном, зубной пастой и кремом для бритья, но что-то я совсем поплыла. Видимо сказывалась моя женская неопытность, ведь кроме Шмойлова я в своей жизни никого и не знала. Даже не представляла, что посторонние бандиты смогут так разволновать мое воображение. Погодский, кстати, тоже, как-то странно замолчал, и даже перестал скалиться. Сграбастал меня своими ручищами, как то слишком крепко. Чересчур, я бы сказала, до боли и судя по всему не собирался разжимать своих пальцев.

– Я так и знала, – Сонечкин осуждающий голос прозвенел в воздухе, и явно ударил резонансом по вздрогнувшему Антону. Он словно протрезвев, оттолкнул меня от себя. И я этому была, кстати, очень рада. – Ты меня обманул. Снова соврал. Гад ты, Тоха.

– Соня, я… – Это не то, что ты подумала. Пожалуйста, – Антон бросился за убегающей, всхлипывающей девочкой. Оставив меня совсем одну, в полнейшей растерянности.

Честно, меня поразила реакция малышки, могу поклясться – это была ревность. Я пошла на громкие голоса. Спорщики стояли в центре кухни и срывая горло орали друг на друга. Показалось даже, что между ними мелькают яростные молнии. Я моргнула, прогоняя морок.

– Она просто упала, а я поймал, – проорал Синоптик. – Это нормально. А у тебя паранойя. Ты всегда видишь то, чего нет. И зачем ты врешь про вереницу баб, которых я якобы вожу сюда? Соня, ты добьешься. Я займусь вплотную твоим воспитанием. Хорошего отношения ты е ценишь.

– Ага. И потому смотрел на эту чертову бабу, словно сожрать хотел. Ты обещал. Обещал, что кроме моей мамы никого не сможешь полюбить. Ты говорил, что мы будем только вдвоем. Ты просто гад. И Анфиска эта. Где ты ее нашёл. Она же ее копия… Давай, воспитатель, розги вымачивая, я все равно тебя ненавижу, понял?

– Ты не можешь помнить, какая она была, – вдруг тихо сказал Синоптик, и я заметила, как в уголках его губ залегли скорбные морщинки. Они меня не видели, не знали, что я подслушиваю и подсматриваю. Ну да, я и не хотела скрываться, а потом решила, что некультурно вмешиваться в семейные разборки. Подслушивать тоже не очень то хорошо, бабуля говорила, что западло так делать, дословно. Но из двух зол надо было выбирать меньшее. Потому я затаилась в темном углу, откуда мне хорошо «простреливалась» вся кухня, но в то же время я была скрыта от взглядов спорщиков.

– Я помню, – всхлипнула девочка. – И как она меня по голове гладила, и улыбку – я помню. А еще я помню маки. Алые, расплывающиеся маки на ее цветастом платье. Я помню. А ты предатель. Она из-за тебя погибла. А ты шалав всяких тащишь. Топчешься по маминой памяти грязными кроссовками.

– Нет. Я клянусь тебе – из Погодского вдруг ушла вся его наносная крутость. Сейчас я видела простого, убитого горем, придавленного потерей, мужика, так и не простившего себя, – Анфиса просто случайная жертва. И я должен ее спасти, хотя бы потому, что она меня вытащила из рук убийц. Ты мне веришь? Она тут не надолго. Постарайся принять ее. Я тебе клянусь, что как только все закончится, ты о ней больше не услышишь.

– Не могу. Тох, я не могу. Потому что она… Это не закончится никогда. И ты прекрасно это знаешь, – слишком горько для ребенка, вздохнула малышка. У меня сердце в груди сделало кульбит от жгучей жалости к несчастному, изуродованному пережитым, ребенку. Да, она просто ребенок, которому не достает внимания и обычной любви.

Погодский вдруг напрягся, втянул носом воздух и посмотрел прямо на меня.

– Ты еще и подслушиваешь, – хмыкнул он, – выходи, я не люблю когда прячутся.

– Очень трудно было вас не услышать, – выходя из укрытия сказала я. – Орали как бабуины. И мне не стыдно, кстати. – Сонь, твой папа сказал правду. И я бы давно отсюда и сама свалила, если бы могла.

– Ладно уж, живи, – поморщилась девочка и вдруг протянула мне маленькую, узкую ладошку в знак приветствия, или перемирия, я не поняла. Замерла, ожидая моего ответного жеста. Погодский в удивлении приподнял бровь, видно не думал, что ребенок так быстро сдастся. Я пожала ручку и взвыла от разряда тока, прошившего меня до макушки. Поганка эта мелкая разразилась веселым смехом, наблюдая за моей вытянувшейся физиономией и показала зажатый в пальчиках электрошокер из магазина приколов. – Живи, чего уж. И он мне не папа, кстати. Тоха – мой отчим.

Глава 10

Дети – цветы жизни? Ну да, ну да. Расскажите это мамкам, нянькам, бабушкам хулиганистых сорванцов и они вам ответят, что нежными эфемерными растениями, называть эти исчадья ада просто преступления. Каждая мамочка помнит всю жизнь бессонные ночи, сумасшествие и бессилие у постели больного ребенка, страх потерять свою кровиночку в толпе и прочие прелести, без которых жизнь родителя невозможна и бесцветна. Да, дети цветы, но я бы лично, хотела, чтобы они произрастали на чужом огороде. Именно такие мысли роились в моей шальной голове, когда я брела по раскисшей после дождя проселочной дороге, обутая в кроссовки, цвета взбесившегося поросенка, шнурованные вырвиглазными неоновым, всех цветов радуги, шнурками. Ужасные баретки мне презентовал Погодский, выудив их откуда – то из недр шкафа. Явно Сонечка не оценила красотищу и отказалась носить. И обноски торжественно вручили мне. А я чего, я ж не гордая. Все лучше, чем домашние пантолеты, павшие в прогулках по лесу смертью храбрых.

Я хихикнула, вспомнив про болотного монстра из песни, которую очень любила бабушка.

Соня шла впереди, не обращая никакого внимания на меня, плетущуюся следом. Правильно, куда я денусь с подводной лодки. Погодский ушел два часа назад, пообещав к вечеру вернуться, и в груди у меня поселился странный липкий страх. Да, я боялась что он не вернется. Правильно говорят – хуже всего ждать и догонять. Самые поганые ощущения.

– Что ты там бурчишь? – спросила девочка, резко остановившись. От неожиданности я врезалась в худенькое тельце едва не сбив малышку с ног.

– Песенку пою. Про болотного монстра Йожина Сбажена. Ее очень любила моя бабушка, – тихо ответила я. Соня с интересом посмотрела на меня и смешно сморщила нос. Видимо название песенки прочесть по губам она не смогла.

– У тебя есть бабушка? – в голосе ребенка сквозила тоска. – Какая она? Добрая и теплая? У меня никогда не было.

– Она умерла, – горло мое сжалось от боли потери. Бабушка умерла, а я не смогла даже сохранить ее наследие, квартиру например. Не знаю теперь, смогу ли вернуться туда. Там осталась вся моя жизнь. Та, к которой я привыкла.

– Прости, – без тени издевки прошептала Сонечка. – У меня тоже мама умерла. Ее убили. Больше у меня нет никого.

– А Антон? – вопрос, который так меня интересовал я задала видимо слишком поспешно. Взгляд девочки стал колючим, она снова закрылась, развернулась резко и побежала по тропинке, размахивая хозяйственной сумкой. Я ломанулась следом, даже не представляя, на какие шалости способна эта мелкая балбеска. Девчонка неслась, словно за ней все счерти ада гнались. Я не успела понять, что произошло. Ноги скользнули по глине, мир несколько раз перевернулся, ударил меня по голове чем то липким. Все вокруг ускорилось, я услышала свой вопль будто со стороны. Спустя минуту, адская пляска закончилась, но мне показалось, что прошли годы. Откуда-то сверху, а может быть снизу, я плохо ориентировалась в пространстве, раздался издевательский смех. Я забарахталась в воняющей тиной противной жиже, как растопырившаяся на соломинке, жаба. Желая только одного – убивать.

Да, по всей видимости я сейчас была похожа на монстриху Самару из первого Звонка, со стороны. Волосенки растрепались, повисли грязными осклизлыми сосульками, облепив мой невероятно красоты, череп словно шлем. Грязные руки с местами обломанными ногтями, которыми я пыталась закогтиться за пучки травы, торчащие из стенок оврага, были похожи на куриные лапы с прилавка мясника. Ползла я по отвесным, осыпающимся земляным скосам в лучших традициях той же страхолюдины из кинишки.

– Ты прекрасна, – захохотала девчонка и ослепила меня вспышкой мобильника, – порвем ютуб.

– Я тебя убью, – прорычала я, соскальзывая обратно в трясину. Взвыла от злости, но тут же заверещала от ужаса. Что-то зашевелилось, прямо подо мной.

– Эй. Ты там жива? – в голосе малышки я наконец то услышала страх, но мне сейчас было не до переживаний бандитки. Я молилась всем богам, работая конечностями, со скоростью молотилки для зерна, отползая от враждебного шевеления.

– Мяу, – раздалось из-под кучи вонючей травы. Я замерла на месте, а потом схватила валяющуюся рядом палку и ткнула ею в кучу. – Мяу.

Ну точно. Разворошила прелую гадость и увидела полуживого, маленького котенка, который судорожно ходил боками. Цвет найденыша определить было невозможно.

– Эй, Анфис. Дай хоть какой-нибудь знак, – дрожащий голос Сони меня порадовал. Я злорадно затихарилась на дне оврага, прижав к себе животинку и при этом массируя маленькую грудь, пытаясь раздышать кабысдоха. – Ну пожалуйста. Мне страшно. Я не хотела, – в голос зарыдала малышка, – точнее хотела. Но не так. Меня Тоха уроет, Анфис. Только не говори, что ты захлебнулась и умерла в вонючем овраге. Ооооо.

Да уж. С логикой у девчонки полный аллес. Как я могу ответить на е вопросы, если валяюсь лицом в трясине, отдав богу душу. Да и вообще, хоть оборись я сейчас, она же меня не услышит. Или услышит?

– Тут я, – почти на грани слуха буркнула я. Сверху послышался сдавленный вздох, и тихий плач. НЕ поняла, так она слышит, что ли?

– Я сейчас, у меня веревка есть, – засуетилась девчонка. Вот значит как. Ну – ну.

– Значит акция была спланирована? – ухмыльнулась я, – мне кажется, нам надо кое-что обсудить, куколка.

– Потом, – пропыхтела сверху паразитка.

– Это да, думаю Тохе будет интересно узнать маленькую тайну своей воспитанницы.

– Ты договоришься, брошу тебя тут.

Да уж, девчонке в рот палец не клади, по локоть откусит.

– Сумку спусти на веревке. А я сама выберусь, – приказала я. Спустя две минуты мне на голову приземлилась привязанная за ручки кошелка, в которую я сунула пришедшего в себя усатого – полосатого. Подергала за канат, давая понять, что можно поднимать ценный груз. Торба устремилась вверх. Откуда спустя мгновение послышалось радостное сюсюканье.

– Он прелесть, – проорала девчонка. Ну еще бы. Зато я сейчас выгляжу как восставший мертвец. Походу поход в сельпо медным тазом накрылся. Матерясь на все лады я выползла из оврага, спустя десять минут. Сонечка стояла возле огромной сосны, прижав к себе сморенного сном, спасенного котофея.

– Класс, ты похожа на зомбаря – людоеда выползающего из могилы, – оживилась нахалка и снова ослепила меня вспышкой. Я подлетела к ней со скоростью мне не свойственной, ухватила за шкирку и хорошенько встряхнула.

– Ты мелкая обманщица. И слышишь ты все, зачем притворяешься?

– Если скажу, не доложишь Тохе?

Я замерла. Во мне боролось чувство мести и справедливости, и желание дать по шее подростку – монстру с желанием поиметь в лице маленькой бесовки соратника и помощника.

– Зависит от степени твоей откровенности, – противно улыбнулась я. Сонечка вздохнула.

Глава 11

Женская хитрость не появляется из ниоткуда. Она впитывается с молоком матери, взращивается в младенце женского пола с самого его рождения, цветет и ширится вместе с растущей будущей сердцеедкой, похитительницей мужских сердец, как разлапистый, вечно цветущий куст. И нет от нее спасения.

– Ладно, – выдохнула я, почувствовав, что грязь начала подсыхать и теперь коркой стягивала мою кожу. Хотя, говорят, грязевые ванны полезны. Как отмоюсь, как стану красоткой. Да и смеркаться начало. Котенок в руках Сонечки стал похож на маленького ежонка, засохшая грязь превратила шерстку в колючие иголки, но измученный малыш на это неудобство не обращал внимания. Сладко спал в объятиях девочки, глядящей на меня с мольбой в васильковых глазах. – Я тебя поняла. Пока промолчу, но при условии – ты мне будешь помогать.

– Конечно. Клянусь. Хочешь договор подпишем? – слишком горячо согласилась паразитка. Издевается. Но глазюки честные честные. Только вот я уже поняла ее натуру.

– Кровью? – оскалилась я. Малышка побледнела. Неужели и вправду верит, что я способна сделать себе и ей кровопускание, чтобы скрепить наш союз? Я коленку то сдираю, припадках бьюсь, не то что ножом себя полосовать. – Пойдем уже, чудо.

– Антон котенка выкинет. Он мне запретил животных. Из-за того, что мы постоянно переезжаем. Это тут мы на год задержались. А обычно два – три месяца на одном месте и снова в путь, – прошептала малышка, и я поняла – передо мной обычный ребенок: боящийся, нерешительный, очень несчастный.

– Я с ним поговорю, – хотелось погладить ее по шелковистым, растрепавшимся волосам, но глянув на свою грабку, покрытую слоем грязи, я отказалась от этой затеи. Сонечка хлюпнула носом, покрепче прижала тихо спящего кабысдоха и вдруг порывисто меня обняла одной рукой. От чего сердце у меня пропустило удар, и в глазах предательски защипало.

– Ты на нее похожа, – тихо прошептала малышка, и резко развернувшись, зашагала по тропинке. На поселок опускались сумерки.

Погодский сидел под яблоней прямо на земле, вертел в руке хрустальный стакан и смотрел в розовеющее небо. Я невольно залюбовалась его точеным профилем, совершенно забыв о Сонечке которая юркой белкой шмыгнула в дом и бесшумно прикрыла дверь. Я тихо пошла в сторону сидящего в позе Роденовского мыслителя, Синоптика.

Честно говоря, даже жалко было его тревожить. Казалось, что он оставил тут, на земле, свою телесную оболочку, а сам витает где-то за облаками, такое блаженство было написано на мужественном лице. Воздух пах озоном после дождя, разнотравьем и слегка коньяком. Антоша решил себя побаловать, после буден трудовых, ну или чем он там занимался. Откровенно говоря, я не ожидала его увидеть сегодня вообще. Как это он интересно так быстро смотался через лес. Если в прошлый раз мы продирались в это село почти целую ночь. Хотя. Он же был ранен. Может в нормальном состоянии Синоптик, двигается как боевой робот системы к-55. Кто его знает, он для меня вообще загадка.

Погодский вдруг уставился на меня и заорал. Замахнулся и кинул тяжелый стакан, явно метя в мою и без того не очень сообразительную головушку. Искры, которые посыпались из моих глаз от удара граненого стекла в скулу, были покруче салюта на Красной площади. По крайней мере, мне показалось, что на улице наступил день на мгновение. Не поняла, как я оказалась лежащей на земле. Вроде вот только стояла на ногах и уже валяюсь у ног придурка, держащего меня на прицеле огромного пистолета. По мановению ока появившегося в сильных руках чертова мечтателя.

– А-а-а-а! – выдавила я из себя вопль. Слова куда – то испарились, словно ластиком из мозга кто-то стер умение говорить. В безумных глазах убийцы появился проблеск сознания. Погодский опустил оружие и захохотал. Нет, заржал, паскуда, как абиссинский жеребец.

– Слушай, ты меня напугала до полусмерти. Я думал черт за мной явился. Вот ей-богу, – простонал мерзавец, согнувшись в три погибели. – Ты неподражаема. Думал, что в этой жизни никто не сможет меня напугать. Ты разбила в пыль мои убеждения одним своим появлением в моей и без того не сахарной жизни.

– Дурак. Ты меня чуть не прикончил. И стоило для этого меня из лап Аллесгута и Ко вырывать. Или это какие – то твои извращенные влажные фантазии? Сволочь, – пропыхтела я, пытаясь собрать в кучу мысли и конечности. Выходило не очень хорошо.

– Ты себя в зеркало то видела? – хихикнул этот балбесина, – поверь, я даже приуменьшил твои данные. Демоны – няшки мармеладные в сравнении с тем, что я имел честь лицезреть.