Текст книги "Рецепты еврейской мамы"

Мамуль от Мирры

Взять 2 стакана манки, 1 стакан горячей кипяченой воды, в которой растворены 3 столовые ложки сахара, и 1 стакан растопленного масла или маргарина. Замесить тесто, положить его в пакет, пакет убрать в холодильник и уйти на работу.

Вечером взять 1 стакан любых орехов, поджарить их и размельчить в ступке. К орехам добавить неполный стакан сахара и 3 столовые ложки гюльбешекер (розового варенья), перемешать. Из теста скатать шарики размером с шарик для настольного тенниса. Сделать в шариках пальцем выемку, положить туда чуть-чуть начинки и залепить отверстие (как пирожок). Чуть приплюснуть каждый шарик донышком стакана и зубцами вилки сделать узорные вмятины. Выпекать при температуре 120 градусов до розоватого цвета. Горячими посыпать сахарной пудрой. Очень вкусно!

– А Анна Ароновна не обидится? Ведь это мой рецепт. У нее, наверное, все как-то иначе? – волнуется Мирра.

– Ну и что? – Я очень довольна работой, потому что Мирра внимательно следит за тем, чтобы я не наделала ошибок, да еще и помогает нарисовать под рецептом самую настоящую розу, которую мне остается только раскрасить цветными карандашами. – У Анны Ароновны точно не так. Она еще туда какие-то духи льет, которые пахнут бабушкиной пудрой.

– Это, наверняка, эссенция, – смеется Мирра. – Пока была жива моя мама, у нас дома тоже всякие подобные вкусности водились. Это теперь я обленилась. Если ванилин в доме есть – уже счастье! Понимаешь, мне-то стараться кулинарничать не для кого…

– А дядя Лева? – проявляю я осведомленность.

– О!!! Господи!!! Узнаю родимый двор. Признавайся, бабка Рэкуненчиха насплетничала? Или нет… Погоди! Это сказали Уманские? Или Коты?

Мне жутко стыдно сказать, что о возможном женихе Мирры говорил дядя Боря Беренштам.

– Давай, котенок, я тебе раз и навсегда объясню, что и почем, чтоб ты дурацких сплетен не слушала. Ты только никуда не уходи. Точнее, нет. Давай пойдем на минутку ко мне, чтоб мне не тащить сюда альбом с фотографиями.

– Тот, который в синеньком бархате?

– Ну да. Его.

– Так ты мне его тысячу раз показывала.

– Показывала, да не рассказывала.

Мы приходим к Мирре в комнату, и она с ловкостью фокусника открывает толстенный альбом ровно на той странице, где вклеена фотография красивого блондина в белой рубашке с бабочкой.

– Это Толик Стриженов. Моя первая и единственная любовь на всю жизнь! – Мирра вздыхает.

– Он что, тоже умер? – пугаюсь я.

– Нет, жив, здоров и даже уже два года, как женат.

– То есть у него есть другая тетя?

– Уже есть. Он ждал меня ровно двадцать лет. Но я дала слово маме, что никогда не стану женой… м-м-м… не еврея. Понимаешь?

– Так твоя же мама умерла?

– Ну и что? Знаешь, котенок, как говорят: взявши слово – держись! Да и поздно что-то менять. Прошляпила я свое счастье.

– А он в нашем городе живет?

– В нашем, а что толку? Он даже работает в нашей женской консультации. Так что я Анатолия и даже его жену вижу каждый божий день. От этого мне совсем тошно. Но не менять же работу, правда?

Я про себя решаю, что обязательно напрошусь к Мирре на работу и сама посмотрю на ее бывшего жениха. Ну, нельзя же, чтобы моя Мирра оставалась для всего двора старой девой. Пусть у этого дяди Толи будет две жены. А что? Я читала в сказках, что у некоторых шахов и по десять жен бывает. А разве мы в СССР хуже каких-то шахов?

Следующие три месяца полностью изменили мои планы.

Наш садик, открытый после летнего капитального ремонта, занимал теперь все мое свободное время. Мамин завод, который взял шефство над садиком, построил на его территории совершенно невиданные нами доселе яркие, красивые и затейливые качели, карусели, горки, лабиринты, павильоны. Группы менялись участками, и каждый день мы осваивали все новые игры. А еще у нас появилась большая комната для музыкальных занятий, своя изостудия и даже новый актовый зал со сценой, где новенькая воспитательница, точнее «худрукринапална», как нам ее представили, разучивала с детьми небольшие пьесы и сказки. А когда она узнала, что я и сама сочиняю сказки, то решила к новогодним праздникам поставить небольшой спектакль именно по моей сказке. Я сочинила роли для всех моих друзей, конечно же для себя – роль красавицы принцессы Мирры, но потом страшно на всех обиделась, потому что эту роль отдали самой красивой девочке нашей старшей группы Марине Иванич, а я должна была изображать всего лишь злую Крапиву, которая кусала Принца и Мирру, когда они собирались тайно убежать из дворца. Мне было вдвойне обидно, потому что роль Принца, как я и рассчитывала, дали Саше Калашникову, мальчику, в которого я тогда была по уши влюблена. Более того, сам Саша во время прогулок теперь уводил Марину за маленькую избушку Бабы Яги, которая стояла на нашем участке, и там целовал ее в щеку. Я сама видела!

Горю моему не было предела. Я жаловалась Мирре, Анне Ароновне, а они только улыбались, гладили меня по голове и уверяли, что таких Саш у меня будет еще много-много в жизни. Взрослые люди, а не понимали, что я совсем не собираюсь влюбляться в других мальчиков, потому что у меня любовь такая же крепкая, как у всех тех, о ком я читала в бабушкиных и маминых книжках.

Кстати, о книгах. Бабуля разрешила мне брать книжки в ее книжном шкафу в кабинете, предложив на выбор Пришвина, Некрасова, Бианки, Фенимора Купера, Майн Рида… Но я нашла на самой верхней полке толстые тома Стендаля, Бальзака и Мопассана и по вечерам, спрятав их под подушкой, читала захватывающие романы, понимая или чувствуя почти все. Наверное, мама знала о моем новом увлечении, но не ругалась особо. После того, как я довольно внятно пересказала ей сюжет «Собора Парижской Богоматери», который прочла еще год назад, мама уже ничему не удивлялась и мало что мне запрещала.

Визиты к Анне Ароновне тоже стали происходить реже. В сентябре мы с ними справили таинственный Новый год, который совпал с Днем Города, поэтому гулял на этом празднике почти весь наш двор, а не только Мирра, Беренштамы и дядя Лева. Еврейский Новый год, как рассказал мне дядя Боря, ежегодно отмечается евреями всего мира. Это знаменательное торжество носит название Рош Ха-Шана и является символическим днем, который и начинает отсчет какого-то специального иудейского года. И если на нашем календаре шел 1969 год, то новый год у Беренштамов был значительно старше и назывался 5722-й. Анна Ароновна готовила к празднику те же блюда, которые подавали ее предки почти пять тысяч лет назад. Для меня это было каким-то чудом, поэтому я даже завела специальный альбом, в который с огромным трудом переписывала от руки отпечатанные заранее рецепты. Увы, писала я тогда, да и до сих пор, сильно хуже, чем печатала…

Рош Ха-Шана является символом сотворения сказочным Богом, которого никак не зовут, нашего мира, а точнее, шестого дня, того самого дня, когда Бог создал первого человека и нарек его Адамом. Рош Ха-Шана символизирует исток нового года и исход года, который подходит к своему завершению.

С давних времен считалось, что именно в Рош Ха-Шана Бог записывает в свою тетрадку в клеточку центральные события, которые должны произойти с людьми в будущем году. Только его тетрадь, в отличие от моих, имеет название и называется Книга Жизни. Мирра мне сказала, что именно в канун еврейского Нового года предопределяется судьба человечества на весь год вперед. Это время суда Бога над людьми. На небесах в этот день решается, кто будет жить в достатке или же в лишениях, а кому суждено умереть. Надо ли говорить, что я почти две недели вела себя как паинька, старалась не хулиганить и не злить маму и бабушку. Пусть бы Бог это заметил!

Естественно, каждый человек хочет, чтобы жизнь его была «мягкой и сладкой», именно потому на столе в этот праздник должны стоять блюда, являющиеся символом и пожеланием счастливого и «полного» года: баранья голова, чтобы всегда находиться не «в хвосте», а «во главе»; рыба как символ плодородия; морковь, нарезанная кружочками, как напоминание о золотых денежках; фрукты и овощи как знак обильного, богатого урожая; сладкая хала с изюмом, чтобы весь год был здоровым, «сладким», «полным»; кусочки яблок в меду, чтобы год был счастливым.

Вот рецепты тех блюд, которые Анна Ароновна и Мирра приготовили, чтобы угостить соседей.

Салат из картошки от Анны Ароновны

На семью берем 8 штук крупного картофеля нового урожая, щепотку соли, щепотку сахара, 3 зубчика чеснока, мелко нарезанных, 1 столовую ложку уксуса, щепотку зиры, щепотку острого перца чили или острого красного перца, 2–3 столовые ложки постного масла, 2–3 столовые ложки нарезанной свежей кинзы, 10–15 больших черных маслин.

Режем картофель на кусочки. Кладем в кастрюлю, заливаем водой, добавляем соль и сахар. Доводим до кипения, затем уменьшаем огонь и варим на малом газу 10 минут или до готовности картофеля. Когда картофель остынет, режем его еще мельче и кладем в салатник. Посыпаем чесноком, зирой и перцем, поливаем уксусом. Сбрызгиваем маслом и посыпаем кинзой и маслинами. Подаем холодным, из холодильника.

«Баранья голова» от Анны Ароновны

Для семьи берем неполный стакан чернослива без косточек, большую чашку крепкого, душистого горячего чая; 1 килограмм баранины без костей, нарезанной на кусочки; 1 мелко нарезанную луковицу, 5–6 столовых ложек нарезанной свежей петрушки, половину чайной ложки молотого имбиря, столько же порошка карри (который надо купить на базаре у киргизки Надин), щепотку мускатного ореха, 2 чайные ложки молотой корицы, щепотку шафрана; 2 столовые ложки горячей воды, 5–6 столовых ложек меда, 1 стакан бульона из говядины; половину стакана миндаля, поджаренного и затем бланшированного в кипятке; 2 столовые ложки свежей нарезанной кинзы; 3 сваренных вкрутую яйца, разрезанных на дольки; соль и молотый черный перец.

Разогреваем духовку до 180 градусов. Кладем чернослив в миску, заливаем чаем. Оставляем, чтобы чернослив разбух. Тем временем кладем в гусятницу баранину, нарезанный лук, петрушку, имбирь, карри, мускатный орех, корицу, соль и щепотку черного перца. Накрываем крышкой и готовим в духовке около 2 часов до мягкости мяса. Сливаем чай из-под чернослива в баранину. Перемешиваем шафран с горячей водой и добавляем в гусятницу вместе с бульоном и медом. Запекаем, не накрывая крышкой, 30 минут, периодически помешивая. Добавляем в гусятницу чернослив, перемешиваем. Подаем, посыпав поджаренным миндалем и нарезанной кинзой, сверху кладем кусочки вареного яйца. Баранина на блюде должна лежать горкой, напоминающей баранью голову. Анна Ароновна еще вырезала из картона спиральки бараньих рогов и делала глаза из черных маслин. Наши дворовые кумушки непременно просили именно этот рецепт.

Щука фаршированная от Анны Ароновны

На 1 среднюю щуку 2 ломтя белого хлеба, четверть стакана молока, треть стакана постного масла, 2 яйца, 2 моркови, 1 головка лука, полкило картофеля, 2 литра воды, горсточка петрушки, перец, соль.

Щуку потрошим, отрезаем голову, вынимаем жабры. Осторожно снимаем кожу, промываем ее, натираем солью и откладываем. Мякоть отделяем от костей, пропускаем через мясорубку вместе с замоченным в молоке и отжатым белым хлебом. Добавляем в фарш растительное масло, растираем, вбиваем яйца, добавляем мелко нарезанную зелень петрушки, немного солим и посыпаем перцем. Кожу отжимаем, обсушиваем, наполняем фаршем, зашиваем суровой ниткой цыганской иглой. Варим бульон: в подсоленную воду кладем нарезанную на кружочки морковь, нашинкованную луковицу, крупные дольки картофеля и рыбные кости. Варим до готовности овощей. Бульон процеживаем. Нафаршированную щуку и щучью голову отвариваем в бульоне, контролируя, чтобы рыба не разварилась. Когда рыба будет готова, кладем ее на блюдо в виде целой щуки, выдергиваем, подрезав, суровые нитки, обкладываем ломтиками картофеля и кусочками моркови. Подаем к столу с хреном, взбитым с ложкой сметаны или сливок.

Синья из дешевой рыбки от Анны Ароновны

4–5 мелких замороженных или свежих рыбок (хек, навага, минтай, окунь или любая другая, примерно по 300 г каждая, выпотрошенных, всего до полутора килограммов); 5 зубчиков чеснока (мелко нарезанных), сок 2 лимонов, 5 столовых ложек постного масла, 20 маринованных виноградных листьев, которые продаются на базаре в банках; четверть стакана растертых семян кунжута, 1–2 граната, свежая мята и кинза.

Разогреваем духовку до 180 градусов. Кладем рыбу в низкую форму с бортиками, достаточно большую, чтобы вся рыба поместилась целиком, не теснясь. В миске смешиваем чеснок, лимонный сок и масло, обмазываем маринадом рыбу. Промываем виноградные листья под холодной водой, оборачиваем ими рыбу. Раскладываем рыбу на противне с бортиками, поливаем сверху оставшимся маринадом. Затем запекаем в течение 30 минут. Чайной ложечкой раскладываем сверху каждой рыбки (не трогая хвост и голову) семена кунжута, перетертыми в пасту. Возвращаем противень в духовку и запекаем 5–10 минут до золотистого цвета. Разрезаем гранаты пополам и достаем зернышки. Посыпаем рыбу зернами граната и украшаем нарезанной мятой и кинзой.

Пеленгас (кефаль) целиком из духовки от Анны Ароновны

На большую семью полтора-два килограмма рыбы (нужна 1 штука, вес уточнять на базаре), половина чайной ложки соли, сок 2 лимонов, 3–4 столовые ложки постного масла, 2 нарезанные луковицы, 5 нарезанных зубчиков чеснока, 1 сладкий перец, очищенный от семечек и мелко нарезанный; 1–2 свежих маленьких горьких перца, очищенных от семечек и мелко нарезанных; половина чайной ложки куркумы и столько же карри и зиры (продаются на базаре у киргизов); половина стакана томатного морса (протертых через дуршлаг отварных помидоров), 5–6 свежих нарезанных кубиками помидоров, 3–4 столовые ложки зелени кинзы, 2 столовые ложки кедровых орешков, поджаренных; петрушка для украшения.

Рыбу потрошим, удаляем жабры, чистим, моем и прокалываем по телу вилкой. Натираем рыбу солью. Кладем целиком на противень или в гусятницу и заливаем лимонным соком. Оставляем на 2 часа. Разогреваем духовку до 180 градусов. В сковороде на разогретом постном масле обжариваем до мягкости лук и половину чеснока (примерно 5 минут). Добавляем в сковороду сладкий и горький перец, куркуму, карри и зиру и обжариваем 2–3 минуты на медленном огне. Перемешиваем, добавляем морс, помидоры и травы. Посыпаем дно гусятницы 1 столовой ложкой кедровых орешков, заливаем половиной соуса со сковороды, затем кладем рыбу. Посыпаем чесноком, затем добавляем оставшийся соус и оставшиеся орешки. Накрываем плотно крышкой и запекаем 30 минут до мягкости. Украшаем петрушкой.

Знаменитая хала с изюмом от Анны Ароновны

100 граммов свежих дрожжей, четверть стакана теплой воды, две трети стакана воды комнатной температуры, 3 столовые ложки сахара, 1 чайная ложка соли, 3–4 стакана муки (как тесто возьмет), 3 яйца, 3 столовые ложки растительного масла, половина стакана изюма, 1 желток.

Разводим дрожжи в теплой воде, добавляем к ним полстакана муки, щепотку сахара, хорошо перемешиваем и оставляем в теплом месте на 10 минут. Всыпаем в миску муку (3 стакана) и соль, добавляем дрожжевую закваску, сахар, яйца и остальную воду и замешиваем тесто. Затем добавляем масло и снова вымешиваем тесто. Если нужно, подсыпаем муку. Тесто должно быть не крутым, а на ощупь напоминать мочку уха. Оставляем тесто на 5–10 минут, затем выбиваем его о доску, посыпанную мукой (2–3 минуты) и месим еще минут 5–10. Кладем в тесто ошпаренный кипятком изюм и хорошо его вмешиваем в халу. Смазываем миску отдельно и тесто отдельно постным маслом, кладем тесто в миску, оставляем в теплом месте под полотенцем для подъема (около 2 часов). Еще раз вымешиваем тесто минуты 3–4 и снова оставляем в теплом месте подниматься еще на 1 час. Разрезаем тесто пополам. Из первой половины катаем колбасу примерно 60 см длиной с одним толстым концом (конусом). А из второй половины, разделенной на три части, катаем три одинаковые толстенькие колбаски. Конус сворачиваем спиралью, начиная оборачивать колбасу теста вокруг толстого конца. Из трех колбасок плетем косу. У нас получились еврейская (круглая, спиралью) и русская (косичкой) халы. Кладем халы на противни, смазанные маслом. Смазываем каждую халу желтком, взболтанным с 2 столовыми ложками воды, и оставляем их на полчаса в теплом месте, чтобы поднялись. Печем халы в предварительно нагретой духовке на среднем огне (180 градусов) 40–50 минут.

Рыбно-творожные фиши от Мирры

1 килограмм любой рыбы (нужна мякоть), 2 булки «по 3 копейки», 100 граммов топленого масла, 200 граммов базарного творога, половина стакана молока, 2 яйца, 5 зубчиков чеснока, перец, соль.

Рыбное филе, творог, замоченные в молоке и хорошо отжатые булки и чеснок пропустить через мясорубку, добавить в фарш яйцо, топленое масло, перец, соль, перемешать. Из полученного фарша сформовать шарики-«фиши», чуть прихлопнуть и жарить на хорошо разогретой сковороде, лучше на гусином жире или смальце. Но можно и на постном масле. Если рыба очень сухая, можно добавить в процессе приготовления фарша еще 50 граммов растопленного сливочного масла.

В день еврейского Нового года, в субботу, я появляюсь у Анны Ароновны примерно часа в три дня. Все соседи договорились, что накроют столы во дворе примерно в пять вечера. Только не подумайте, что они что-то знают про Новый год. Нет! Просто у нас во дворе есть свои традиции. На бабье лето, на день 7 Ноября, на 8 Марта и на 1 Мая (это как минимум) мы накрываем общий стол. Бабье лето отмечают, чтобы рассказать друг другу о своих отпусках, все остальные праздники – государственные. Дни рождения детей мы тоже празднуем. Собираемся вместе и тогда, когда сразу несколько мужиков едут на рыбалку и возвращаются с уловом. А вот свадьбу на моей памяти праздновали только один раз. И уже два раза отмечали поминки.

Даже став совсем взрослой, я буду вспоминать эти наши общие праздники и отчетливо понимать, что только так, а не иначе и должны жить люди в одном ОБЩЕМ дворе и доме.

Но посиделки будут вечером, хотя уже с раннего утра дядя Вова Кот красит зеленой нитрокраской наш теннисный стол, два других стола (для карт и для домино), которые тоже притащили к теннисному столу, а также все восемь дворовых лавочек. В нашем дворе не ждут помощи от дворников и ЖЭКа, управляются сами.

Я же прибегаю в 11 утра к Анне Ароновне, чтобы похвастать тем, что будет готовить моя мама, и получить обещанный новогодний подарок.

Дядя Боря хохочет на всю квартиру. Он только что смотрел «Утреннюю почту», в которой передавали его любимого Аркадия Райкина. Я знаю, что теперь он будет целый день говорить голосом любимого артиста.

Так оно и есть!

– О! Иннулечка-красотулечка! Послушай меня, дорогая! Что я тебе скажу. Все идет к тому, что всюду все будет, изобилие будет! Но хорошо ли это будет? Подожди, не торопись, ты молодая, горячая, кровь играет. Я сам был огонь, сейчас потух немного, хотя дым еще идет иногда… С изобилием не надо торопиться! Почему?.. Ты идешь по улице, встречаешь меня. – Здравствуй, дорогой! Заходи ко мне вечером. – Зачем? – Заходи, увидишь. Я прихожу к тебе, ты через завсклада, через директора магазина, через товароведа достала дефицит! Слушай, ни у кого нет – у тебя есть! Я попробовал – во рту тает! Вкус специфический! Я тебя уважаю. На другой день я иду по улице, встречаю тебя. – Здравствуй, дорогая! Заходи ко мне вечером. – Зачем? – Заходи, увидишь! Ты приходишь ко мне, я через завсклада, через директора магазина, через товароведа, через заднее крыльцо достал дефицит! Слушай, ни у кого нет – у меня есть! Ты попробовала – речи лишилась! Вкус специфический! Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди…

– А я уже это слышала! Это называется де-фи-цит. Ну, как туалетная бумага.

– Неужели у Анны Георгиевны туалетная бумага в дефиците?

– Ну да… Мы, как и вы, салфетками пользуемся. Мама с тетей Нелей, которая говорит, что это буржуйство и трата денег, спорит: нельзя попу вытирать газетами!

– А воспитанным девочкам нельзя такие слова говорить! – включается в разговор Анна Ароновна и неодобрительно качает головой.

– А как надо говорить? – хитро улыбаюсь я, потому что на эту тему совсем недавно бабушка спорила с мамой.

– Ну… э-э-э-э… Например, просто сказать «пользоваться газетами»…

– Для чего?

– Чтобы… э-э-э-э, чтобы вытереть себя.

– Где?! – ликую я.

– Так, все! Хватит! – строго говорит Анна Ароновна и торопливо переводит разговор на другую тему: – Сегодня светлый и большой праздник, и мы с тобой сейчас его начнем праздновать так, как праздновали в старину. Вот, держи! – Мы обмакиваем дольку сладкого яблока в мед и говорим: «Тапуах бэ дваш», что означает пожелание сладкого нового года.

Я беру яблоко и, хотя терпеть не могу мед, съедаю кусочек с большим удовольствием. Действительно, сладко! Анна Ароновна берет с блюдца кружочек вареной морковки и протягивает его мне.

– Мы едим морковь «гезер» и просим, чтобы все наши заслуги приумножились, а все плохое, что нам предназначалось в новом году, прошло мимо нас.

Я кривлюсь, стараясь делать это незаметно, но беру и морковку. Ох и жадины были эти древние евреи. Моя бабуля, например, никогда не дает мне вареную морковку. Даже из холодца выбрасывает.

Анна Ароновна видит все, но от традиции отступать не намерена. Она протягивает мне перышко зеленого лука, кусочек отварной свеклы и один сушеный финик:

– Мы едим лук, свеклу и финики и просим небо уничтожить и иссушить всех наших врагов.

Я съедаю предложенное, замечаю на блюдце кусочек тыквы и сразу заявляю, что тыкву есть не буду, даже если она сто раз волшебная.

– Мою тыкву будешь! Она особенная! Мы едим тыкву и просим отменить все суровые приговоры нам и возвеличить, приумножить наши заслуги.

– Такое уже про морковку было!

– Было, да не то! Ты знаешь такое слово «кара небесная»?

– Да. Так баба Аня говорит.

– Так вот, «тыква» на древнем арамейском языке будет «кара».

Я лижу языком кусочек тыквы и осторожно откусываю его. Он действительно вкусный: нежный, кисло-сладкий, пахнет ванилькой.

– Мы еще будем позже есть с тобой баранину и рыбу. Баранью голову наш народ ест, чтобы всегда быть во главе, а не в хвосте. А рыбу, чтобы наши семьи плодились и размножались и чтобы нас было так много, как рыбы в море.

– А у вас еще гранат остался!

– Ох ты ж и глазастая. Держи! Этот гранат я купила специально для тебя! Мы едим гранат, «чтобы заслуг наших стало много, словно зернышек в гранате». В гранате есть всего 613 зернышек, по количеству заповедей Торы. Ты уже знаешь, что такое Тора?

– Да. Это ваша волшебная книга. Почти такая же, как наша Библия. Но если она написана на таком же старом языке и непонятными словами, как у бабушки Ксены в деревне, то мне ее нипочем не прочесть!

– А это тебе от нас с Анечкой! – Дядя Боря куда-то отлучился и вернулся с красивой картонной коробкой. – Это настольное детское лото. Будете с девочками во дворе играть в слова и учить географию и зоологию. И чтобы я тебя больше во дворе с картами и играми «в дурака» не видел!

– Ух ты! – я прихожу в полный восторг и тут же высыпаю на стол яркие картонные карточки. Мои самые любимые передачи – «В мире животных» и «Клуб кинопутешестенников». Теперь обе эти передачи будут у меня в одной игре!

Покрутившись еще с полчасика на кухне Беренштамов, я убегаю во двор. Уж больно мне хочется похвастать новенькой игрой. И я знаю точно, что даже взрослые девочки, а не только мои ровесницы, которые толком и читать-то не умеют, будут играть со мной в лото с удовольствием.

Увы, не в этот раз…

Детвора всех возрастов действительно крутилась во дворе, в районе детской площадки, выносимых и накрываемых потихоньку столов, но еще больше людей столпилось в отдаленной части нашего дома-корабля, там, где сараи образуют своеобразный закуток, защищенный от ветра и пыли. Дядя Вова Кот закончил малярное обновление лавочек и теперь вместе с супругой и еще несколькими женщинами они сооружали походные печки из кусков старого кирпича, складированных «для общего пользования». Это могло означать только одно: сегодня соседки будут варить повидло. Таких коллективных «дней повидла» было в году всего два. В начале июля всем двором варили повидло из абрикосов, в сентябре – из слив-угорок. Даже с учетом каких-то промышленных масштабов зимних заготовок, которые производились в каждой семье, среди мочений, квашений, засолки и варки варений, повидло стояло особняком. Его варили в больших тазах, смазанных снаружи жидкой землей – «глиной» – часов по пять, помешивая огромными деревянными веслами. Через пару часов кипения на костре повидло начинало снайперски плеваться и стрелять раскаленными каплями. Готовить его дома по этой причине не было никакой возможности – пропала бы кухня. А вот на костре, прикрываясь крышками от выварок, словно щитами, – совсем другое дело. На сливы (как и на абрикосы) и сахар сбрасывались коллективно. Мешали веслами тоже коллективно, по очереди, меняя друг друга. «Своими» были только банки, в которые раскладывалось готовое ароматное повидло. Детворе доставались тазики и большие паляницы белого хлеба, которыми подчищались густые обварки со дна и со стенок посуды.

Дрова выделяли жители первых трех подъездов. Но в «повидловарении» принимали участие и семьи из общежития.

Я уже говорила о том, что подлинный интернационализм нашего дома, как, впрочем, и большинства других домов нашего южно-украинского города, чувствовался в первую очередь в кухне (как сборной солянке смешанных рецептов всех национальностей и даже фамилий). Еще у нас были общие сказки и общие игры. Мы играли в еврейские «штандера» и «слова», в казахскую «белую кость», в татарский «скок-перескок», в украинскую «печку» («вышибалочку»), а также в «колдуна», русскую лапту, советские и интернациональные «море волнуется раз» и «резиночки».

Наши мамы и чуть реже бабушки так же коллективно обменивались рецептами и бегали друг к другу в гости проверять «ну, и как оно у тебя получилось». В сараях стояли бочки с заготовками. На кухнях, в погребах и даже на балконах в специальных ящиках теснились толстопузые «бутыльки» – трехлитровые банки, ценимые на вес золота. Литрушками и тем более поллитрушками на Украине не пользовался в наше время практически никто.

Солили же и квасили в нашем дворе все подряд. Начиналось лето с огурцов (малосольных). Затем оно перетекало в клубничное ароматное варенье, в малину-пятиминутку, в квашеные и маринованные огурчики. И так до самого октября. Главным условием для приготовления всех солений являлось количество секретных добавок и обилие ароматной зелени. В ход шли хрустящие на зубах резко пряные листья и стебли хрена, перезревший до умопомрачительного аромата сельдерей, и укроп, и дубовый лист, а также листья вишни, черной смородины и терна, душистый и горький перец, чеснок, лавровый лист. Травами, добавками и специями делились щедро, без утайки и прижимистости. Пробу из бочек тоже снимали всем двором (для этого открывали бочки сразу в нескольких сараях, чтобы никого не объесть). Я до сих пор помню вкус и аромат помидоров, плавающих в кисло-сладком волшебном рассоле в кружках репчатого лука, хрустящих стебельках петрушки и дольках пряного маринованного чесночка. Китайские, Беловы и Уманские отлично готовили баклажаны: в бочки складывались и фаршированные, и просто маринованные. У Котов всегда было бочки три квашеных арбузов, а у нас в сарае – патиссонов, слив и яблок. А вот капусту в бочках не квасили. Ее закладывали в выварки и хранили обязательно на балконе, чтобы она подмораживалась и была хрусткой и от чудесного рассола, и от кусочков льда с морозца. Да и есть капусту начинали уже после Нового года, в конце января. До тех пор подъедались остальные припасы…

Однако праздничный день подходит к концу, и на долгие три месяца, почти до самого Нового года, наш двор погружается в унылую осеннюю спячку. И не только наш двор, а весь город. Вероятно, мои взрослые земляки так сильно выложились за минувшие летние месяцы, так «напахались» на собственных огородах, дачах, «садках», на непременных коллективных выездах на уборку ягод, фруктов, арбузов, дынь, картошки, капусты и прочего (за которые платили не рублями, а мешками и ведрами урожая), что золотокосые сентябрь, октябрь и ноябрь воспринимаются ими так, как их детьми воспринимались летние каникулы: можно спокойно возвращаться с работы и усаживаться у телевизора.

Наша семья телевизор почти не смотрела. Маме было просто некогда. Это она так говорила. Для бабушки Ани и чуть-чуть для меня, хотя я прекрасно знала, что мама лукавит. Просто первые два часа после работы мама, как правило, проводила вместе со мной в гостях у тети Нели, или у Мирры, или даже у тети Вали Беловой. И они занимались тем, что вели бесконечные, неинтересные, часто одни и те же разговоры о том «как оно все вообще»… Женщины почему-то страшно жалели мою маму, шепотом называя бабушку Аню «она» и делая при этом страшные глаза:

– А он позвонил, да?

– Да…

– А ОНА? ОНА не позвала тебя к телефону?

– Ну, как обычно. Просила забыть этот номер. Хорошо, что я Вадика заранее предупредила.

– А он?

– Ну, он может звонить только тогда, когда может…

– Люська, зачем тебе этот балетный? Гастроли, бабы, выпивка… И Инку он еще ни разу не видел. Мог бы вас к морю свозить.

– Ну, какое там… ОНА не отпустит…

– Мам, можно я к Анне Ароновне?

– А? Что? Беги! Но к семи часам чтоб как штык дома!

Конечно, как штык. В семь часов у мамы начиналась совсем другая жизнь. В это время (плюс 30–40 минут) с работы обычно приезжала бабушка. Чаще всего со своими партийными коллегами. Они раскладывали в гостиной ворохи папок и бумаг, а мама должна была подавать им чай или легкий ужин. На кухне принимать гостей не полагалось. Телевизор тоже включать не полагалось. Исключение делалось только для меня, когда ровно без пятнадцати девять баба Аня громко извинялась перед гостями и сообщала им, что ребенку перед сном необходимо посмотреть мультфильм. Я терпеть не могла эти обязательные обрезанные на кусочки мультики. Мне больше нравилось, когда мама, или бабушка, или особенно моя Мирра рассказывали мне на ночь истории из жизни, похожие на сказки. Иногда я сама им рассказывала истории, которые сочиняла тут же, под пушистым пледом, чуть переиначивая услышанное за день.

– Мам, хочешь я расскажу тебе сказку про Вертуту?

– Про кого?

– Про Вертуту. Мне Беренштамы рассказали.

Мама смеется:

– Давай, кулинарка, излагай!

– Жили были еврейцы. Это такие немецкие евреи, которые носили короткие красные курточки, шапочки с помпонами, гольфы и белые фартучки. Они даже ходили в местную церковь, пили вместе с остальными немцами пиво, пели веселые песни. А потом они поссорились. Да еще как! Насмерть!