Текст книги "Адольф Гитлер (Том 1)"

Иоахим К. Фест
Адольф Гитлер. В трех томах. Том 1

Гитлер Иоахима Феста

В грандиозном массиве биографических писаний о фюрере «третьего рейха» выделяются три пика, три ориентира, знаменующих разные стадии исследования этой проблемы, далеко выходящей за собственно личностные рамки.

Первопроходцем был талантливый немецкий журналист Конрад Хайден. Свою книгу «Фюрер» (1936 г.) он писал, можно сказать, с натуры. В качестве корреспондента газеты «Фоссише цайтунг» в Мюнхене он прямо и непосредственно наблюдал за политической карьерой Гитлера с её истоков. Он обладал не только острым взглядом, но и отменно владел пером, был наделён даром аналитика. Именно Хайден раньше многих других сумел распознать угрозу, таившуюся за карикатурным обликом Гитлера. Но, как видно уже по времени публикации книги Хайдена, созданный им портрет оставался незавершённым.

После 1945 г. потребность в фундаментальном труде, охватывающем весь жизненный путь нацистского диктатора, ощущалась особенно остро. И самым серьёзным и обстоятельным ответом на вызов времени явилась книга британского историка Аллана Буллока «Гитлер. Исследование тирании». Её первое издание увидело свет в 1952 году, а второе, капитально обновлённое, десятилетие спустя. В этом была своя логика, ведь именно в английской историографии биографический жанр занимает видное место, утвердилась традиция политического жизнеописания. Британскому историку предстояло внести в подверженную всякого рода перепадам «гитлериану» элементы стабильности, солидности, баланса.

Вплоть до прихода Гитлера к власти мало кто был способен трезво оценить его возможности: слишком уж вопиющим казался разрыв между масштабом его притязаний и карикатурным «имиджем». Неудачный политический дебют в ноябре 1923 года превратил его в посмешище. В самих определениях – «пивной путч», «мюнхенский политический карнавал», «опереточный переворот», «дешёвый вестерн» – отражалось пренебрежительное отношение современников к этому событию и его герою.

Даже после сентябрьских выборов 1930 года, когда национал-социалистическая партия превратилась в важный фактор политической жизни Германии, на Гитлера продолжали взирать иронически, как бы сквозь призму мюнхенского фарса. «В действительности, Гитлер – не более как карикатура на Муссолини»[1]1
  Malaparte С. Technique du coup d'etat. P., 1931. P. 264.


[Закрыть] – утверждал итальянский литератор К. Малапарте в своей нашумевшей книге «Техника государственного переворота». У английских обозревателей фигура Гитлера ассоциировалась с комическими персонажами классической литературы. «Почитатели Шекспира найдут кое-что от Гитлера в Пистоле, почитатели Диккенса найдут много от него в Тэппертите, шествующем через живые сцены „Барнеби Раджа“[2]2
  Цит. по: Granzow В. A Mirror of Nazism. L., 1964. P. 137—138.


[Закрыть] – можно было прочесть в «Манчестер гардиан» вскоре после успешных для нацистов выборов в сентябре 1930 года.

Хотя Гитлер с исключительной откровенностью (о чём он впоследствии сожалел) изложил своё каннибальское кредо на страницах «Майн кампф», большинство западных учёных, публицистов и политиков, по словам германского историка К. Ланге, специально изучавшего реакцию на эту книгу, не желали знать её содержания или, «если знали, не желали принимать его всерьёз».[3]3
  Lange K. Hitlers unbeachtete Maximen. Stuttgart, 1968. S. 158.


[Закрыть]

«История Гитлера – это история его недооценки»[4]4
  Valentin Veit. The German People. N. Y., 1946. P. 633.


[Закрыть], – отмечал известный германский историк Файт Валентин, имея в виду историю его прихода к власти. Как подчёркивает один из наиболее авторитетных исследователей нацизма К. Д. Брахер, недооценкой грешили все: и правые, и левые, в самой Германии и за её пределами, что и облегчило Гитлеру путь в рейхсканцелярию, помогло ему стать вершителем судеб Европы.[5]5
  Bracher K. D. The Role of Hitler: Perspectives of Interpretation. In: Fascism. A Reader's Guide. Berkeley; Los Angeles, 1977. P. 224.


[Закрыть]

Чудовищные преступления Гитлера и титанические усилия, которые потребовались, чтобы сокрушить его империю, не оставляли места для недооценки. Но ей на смену приходит другая крайность: из карикатурного персонажа Гитлер превращается в воплощение некой сверхчеловеческой сатанинской силы, не подвластной объяснению с позиций здравого смысла, не поддающейся научному анализу. Знаменитый германский историк Ф. Майнекке полагал, что «дело Гитлера следует считать прорывом сатанинского принципа в мировую историю»[6]6
  Meinecke F. Die deutsche Katastrophe. Wiesbaden, 1947. S. 26.


[Закрыть] Другой крупный германский историк Л. Деио видел в Гитлере олицетворение «демонии третьей степени» или «сатанинского гения».[7]7
  Dehio L. Deutschland und die Weltpolitik im 20. Jahrhundert. Muenchen, 1955. S. 30.


[Закрыть]

Книга Буллока противостояла тенденции к демонизации фюрера «третьего рейха». Подход к нему британского историка трезв и реалистичен, что позволяет ему разглядеть прагматические мотивы даже самых экстравагантных шагов героя книги.

Для Буллока Гитлер интересен, прежде всего, как политик. Во многом это объясняется и тем, что как личность тот весьма убог. Выдающийся германский публицист С. Хаффнер отмечал удивительную «одномерность» личности Гитлера, поглощённого одной единственной страстью «к политике при совершенно бессодержательной жизни», «лишённой всего того, что придаёт теплоту и достоинство человеческому бытию – образования, профессии, любви и дружбы, брака и отцовства».[8]8
  Haffner S. Anmerkungen zu Hitler. Muenchen, 1978. S. 8.


[Закрыть]

В Гитлере Буллок видел феномен столь же европейский, как и германский. По словам британского учёного, нацистский фюрер был симптомом болезни, которая не ограничивалась одной страной, хотя в Германии она сказывалась сильнее, чем где бы то ни было. Язык Гитлера был немецким, но мысли и эмоции, которые он выражал, имели более универсальное значение. Однако дальше этих общих суждений британский историк не пошёл. Характер взаимосвязи Гитлера с его эпохой в книге Буллока практически не раскрывается.

Благодаря смелому и небезуспешному подходу к решению этой сложнейшей задачи третьим и, пожалуй, самым высоким пиком «гитлерианы» стала фундаментальная биография нацистского диктатора, написанная Иоахимом Фестом, автором, который, подобно К. Хайдену, не был профессиональным историком, и чья профессиональная принадлежность вообще не поддаётся однозначному определению из-за широкого диапазона его интересов и деятельности. Хотя труд И. Феста увидел свет в 1973 году, этот автор привлёк к себе внимание ещё за десять лет до того, когда появилась его первая книга «Лицо третьего рейха. Профиль тоталитарного режима».

Это был своеобразный групповой портрет, где наряду с конкретными историческими персонажами фигурировали социологические и социально-психологические типы (офицерский корпус, немецкая женщина, интеллигенция). Да и сами конкретные личности (Геринг, Геббельс, Гейдрих, Гиммлер, Борман и др.) представали в качестве носителей определённых ролей и функций в тоталитарной системе власти. Естественно, на первом плане – фюрер нацистского рейха. Какую бы силу ни набирал тот или иной из высших иерархов режима, в конечном счёте, воля фюрера всегда оказывалась решающим фактором. «Наци № 2» Герман Геринг едва ли сильно преувеличивал, когда говорил: «Каждый из нас имеет так много власти, как пожелает дать ему фюрер. Только находясь рядом с фюрером и составляя его свиту фактически обладаешь могуществом и держишь в руках эффективные рычаги управления государством».[9]9
  Fest J. C. Das Gesicht des Dritten Reiches. Profile einer totalitaeren Herrschaft. Muenchen, 1988 (9-е изд.). S. 109.


[Закрыть]

Лейтмотив первой книги Феста звучит в заключительных строках раздела, посвящённого Гитлеру: «Разумеется, каждая нация сама несёт ответственность за свою историю. Но явление Гитлера, условия его восхождения и его триумфов коренились в предпосылках, далеко выходящих за рамки собственно немецких отношений». И далее автор выдвигает тезис, доказательство которого он развернёт через десятилетие: «Гитлер был результатом долгого и не ограничивавшегося пределами одной отдельно взятой страны вырождения, итогом немецкого, равно как и европейского развития и всеобщего фиаско. Конечно, это суждение не преуменьшает ответственности немецкого народа, однако делит её на всех».[10]10
  Fest J. С Op. cit. S. 99, 100.


[Закрыть]

«Правдивость изображения, его тон в высшей степени импонируют мне. Оно ничего не маскирует и ничего не утрирует», – так выразил своё отношение к книге Феста знаменитый философ Карл Ясперс. Его не менее знаменитая ученица, автор классического труда «Происхождение тоталитаризма» Ханна Арендт тоже оценила произведение Феста исключительно высоко. Она справедливо увидела в нём оригинальный и перспективный подход к интерпретации всего нацистского этапа германской истории: «Эта книга совершенно необходима для подлинного понимания этого периода». Труд Феста был переведён на английский, французский, испанский и польский языки.

Скорее всего, он вызвал бы гораздо больший резонанс, если бы в том же самом 1963 году не появилась книга другого германского автора – Эрнста Нольте – «Фашизм в его эпоху», имевшая поистине эпохальное значение с точки зрения эволюции мировой историографии фашизма. Об этом свидетельствовали и 75 рецензий в периодических изданиях многих стран, и переводы на множество языков, естественно, за исключением русского. Своими последующими трудами, среди которых следует особо выделить «Кризис либеральной системы и фашистские движения» (1966 год), Нольте закрепил за собой ведущую роль в исследовании фашизма. Его работы всегда содержат мощный методологический заряд, отличаются оригинальной постановкой исследовательских проблем, вызывают острые дискуссии.

Исходящие от них концептуальные импульсы обогатили и творчество И. Феста. В его биографии Гитлера нетрудно уловить влияние разработанной Нольте типологической схемы фашизма и нольтевской трактовки кризиса европейской либеральной системы как предпосылки генезиса фашизма.

Именно Нольте вернул в научный обиход почти вышедшее на Западе из употребления общее понятие «фашизм». Он рискнул покуситься на устоявшуюся версию теории тоталитаризма, практически отождествлявшую его коричневую и красную разновидности. Во многом благодаря усилиям Нольте в историографии Запада происходит «ренессанс» понятия «фашизм».

В историческую науку Нольте пришёл, получив философское образование во Фрайбурге, где среди его учителей был и М. Хайдеггер. Не удивительно, что свежеиспечённый историк предложил феноменологический подход к фашизму, в соответствии с которым тот рассматривался как феномен sui generis, то есть явление, имеющее свою собственную природу. Само название книги «Фашизм в его эпоху» даёт понять, что «не тоталитаризм как таковой является главным предметом, исследования».[11]11
  Nolte E. Der Faschismus in seiner Epoche. Muenchen, 1963. S. 34.


[Закрыть]

Это отнюдь не означало отказа от теории тоталитаризма, о чём свидетельствует введённое германским учёным определение исследуемого феномена: «Фашизм – это антимарксизм, который стремится уничтожить противника благодаря созданию радикально противостоящей и, тем не менее, соседствующей идеологии и применению идентичных, хотя и модифицированных методов».[12]12
  Nolte E. Op. cit. S. 51.


[Закрыть]

Вычленение фашизма из тоталитарной связки открыло возможности для сравнительного анализа его вариантов и, в конечном счёте, для его типологии. В своей монографии Нольте строит своеобразную типологическую шкалу или лестницу из четырех ступеней: низшая – авторитаризм, верхняя – тоталитаризм, и две промежуточных. Нижняя ступень или, как говорит Нольте, низший полюс, это ещё не фашизм. Верхнего же, тоталитарного полюса достигают только радикальные формы фашизма. Между двумя полюсами располагаются «ранний» и «нормальный» фашизм. Все это конкретизируется следующим образом: «Между полюсами авторитаризма и тоталитаризма протягивается дуга от режима Пилсудского через политический тоталитаризм фалангистской Испании до всеобъемлющего в тенденции тоталитаризма Муссолини и Гитлера»[13]13
  Ibidem. S. 49.


[Закрыть]. Однако ступени радикального фашизма в полной мере достиг только германский национал-социализм, тогда как итальянский фашизм застрял на средней или «нормальной» фашистской позиции.

Несмотря на крайности своей теории и практики нацистская партия «не удаляется от обычного фашизма, а лишь обнажает его сокровенные тенденции»[14]14
  Nolte E. Op. cit. S. 315.


[Закрыть]. Черты нацизма являются модификацией и заострением признаков, которые обнаруживались, например, уже у «Аксьон франсэз»[15]15
  Созданная в последние годы XIX века во Франции праворадикальная националистическая организация, которую возглавлял публицист Ш. Моррас (1868—1952). Ей были присущи монархические и антисемитские воззрения. В 1940—1944 гг. сотрудничала с нацистскими оккупантами.


[Закрыть] и итальянского фашизма. Судить о фашизме в целом можно только с учётом нацистского опыта: «после того, как национал-социализму удалось добиться господства, в нём самым наглядным образом олицетворялись и радикализировались почти все существенные черты фашизма, и все оценки должны в первую очередь соотноситься с ним».[16]16
  Nolte E. Die Krise des liberalen Systems und diefaschistischen Bewegungen. Muenchen, 1968. S. 227.


[Закрыть]

Почвой же для возникновения фашизма явилась либеральная система или, иными словами, европейское буржуазное общество, сформировавшееся после 1815 года, интегрировавшее в себя либеральные и консервативные элементы. Его характерные черты: плюрализм, парламентаризм, склонность к компромиссам. Но ему недоставало иммунитета по отношению к разного рода радикализму. Фашизм возникает вследствие кризиса либеральной системы, но «без вызова большевизма нет никакого фашизма»[17]17
  Nolte E. Op. cit. S. 15.


[Закрыть]. Первоначально фашизм как будто бы берет либеральное общество под защиту от большевистской угрозы, используя при этом «методы я силы, чуждые буржуазному мышлению и жизненным традициям».[18]18
  Ibidem. S. 87.


[Закрыть]

Небезынтересно отметить, что пришедшему в историю из философии Нольте удалось разработать новую концепцию фашизма, а другому аутсайдеру, Фесту, взглянуть на фигуру Гитлера с широтой и раскованностью, явно не свойственными традиционным историкам-профессионалам. Вместе с тем работы того и другого органично вписывались в германскую и международную историографию фашизма, поскольку их концептуальное содержание основывалось на тщательном и глубоком освоении уже накопленного исследовательского и источникового материала. Были введены в оборот и некоторые новые материалы, но главное для Феста – «новые постановки вопросов, а не источники».[19]19
  Die Zeit, 12. X. 1973. S. 26.


[Закрыть]

Иоахим Фест родился в 1926 году и успел ещё принять участие в заключительной фазе войны, испытать плен. Учился он во Фрайбурге, Франкфурте-на-Майне, Берлине. Круг его интересов отличался исключительной широтой, он изучал историю, право, социологию, историю искусств, германистику. Отсюда во многом диапазон исследовательского подхода, собственно исторический анализ, обогащённый социально-психологическим, культурологическим, элементами психоанализа и, что самое главное, в органичной взаимосвязи. В итоге из разных красок возникает цельное изображение.

После недолгого пребывания свободным литератором Фест прочно обосновывается в системе масс-медиа. Он прошёл через радио, телевидение и с 1973 года, того самого, когда увидела свет его главная книга, он стал редактором одной из авторитетнейших германских газет «Франкфуртер альгемайне цайтунг».

Фест удостоился множества премий за разнообразную деятельность в сферах науки и культуры, в том числе имени Томаса Манна (ему принадлежит книга об отношении братьев Манн к политике), памятной гетевской медали и т. п. В 1981 году Штутгартский университет присвоил ему степень почётного доктора за исторические труды.

Труд Феста, принёсший ему международную известность, явился элементом мощной «гитлеровской волны», нахлынувшей на Запад в середине семидесятых, но он не затерялся в ней, более того, множество заурядных поделок создали для него выигрышный фон. По подсчётам германских экспертов того времени только 100 книг из 40000 становились бестселлерами. И в эту сотню попала книга Феста о Гитлере. К началу 1974 года в ФРГ было продано полмиллиона экземпляров, во Франции – 200 тысяч. Книга была успешно реализована на книжных рынках Европы и США[20]20
  The New York Times Book Review, 1974, April 28, p. 1


[Закрыть]; причём нужно учитывать внушительный объём (около 1200 с.) и солидную стоимость (38 марок). С тех пор было ещё немало её изданий в самых разных странах, на 15 языках.

Книга, вышедшая из-под пера аутсайдера, нашла благожелательный приём у весьма авторитетных профессионалов. Маститый историк широчайшего творческого диапазона Т. Шидер ставит Фесту в заслугу развитие и использование таких категорий, которые «позволяют понять личность Гитлера как исторический предмет и, что столь же важно, установить корреляцию между ним и его эпохой»[21]21
  Shieder T. Hitler vor der Gericht der Weltgeschichte. In: Frankfurter Allgemeine Zeitung, 27. X. 1973.


[Закрыть]. Подобный, «историзирующий» подход ни в коей мере не является попыткой реабилитации Гитлера, более того, он ставит главу «третьего рейха» не только перед судом морали, но и перед судом всемирной истории, приговор которого не довольствуется нравственным негодованием, а основывается на суровых фактах выходящей за все моральные границы жизни нацистского фюрера.

Труд Феста, по словам Т. Шидера, служит укором цеху профессиональных историков, не сумевших создать нечто сравнимое с произведением аутсайдера. Правда, успех Феста был бы немыслим без учёта результатов исследований Э. Нольте, К. Д. Брахера, Г. А. Якобсена, а также М. Брошата, А. Хильгрубера и ряда других известных специалистов, а кроме того свидетельств таких публицистов как Конрад Хайден «с его почти пророческими книгами 30-х годов или Герман Раушнинг с его „Разговорами с Гитлером“[22]22
  Shieder Th. Op. cit.


[Закрыть]. Историк может высказать определённые сомнения, но он должен признать, что в данном случае написана «большая история», – так завершает свою рецензию Т. Шидер.

Столь же высокую оценку труду Феста дал и К. Д. Брахер, подчеркнув, что написанная Фестом биография Гитлера «значительно превосходит все предшествующие и по объёму, и по широте трактовки». Автор, по его мнению, избрал единственно адекватный методологический путь к решению сложнейшей задачи: полный синтез биографического и всемирно-исторического[23]23
  Bracher K. D. Hitler – die deutsche Revolution. In: Die Zeit, 12. X. 1973.


[Закрыть]. Фест со своей книгой прочно вошёл в германскую историческую науку, тема его аутсайдерства была снята.

Конечно, произведение Феста навлекло на себя и серьёзную критику, причём не только со стороны марксистской историографии. Следует отметить, что достаточно жёстко критиковавшие Феста историки ГДР и СССР не могли не признать масштабности его книги, её литературных достоинств, мастерства психологического анализа, присущего автору.

Наиболее обстоятельный критический разбор книги был проделан известным германским историком из ФРГ Г. Грамлем. Интересно, что при всём различии методологических предпосылок и тональности замечания Грамля во многом совпадают с теми, что исходили с марксистской стороны. В частности, он считает, что в книге Феста не отражено «насколько велика степень участия определённых экономических кругов и таких консервативных групп, как армия и церковь, в провале Веймарской республики и тем самым, по меньшей мере косвенно, в подъёме национал-социализма».[24]24
  Graml H. Probleme einer Hitler-Biographie. Kritischc Bemerkungen zu Joachim C. Fest. In: Vierteljahreshefte fuer Zeitgeschichte, 1974, H. 1. S. 87—88.


[Закрыть]

Подобная критика отнюдь не беспочвенна: именно по этой проблематике противостояние между марксистами и их противниками было особенно непримиримым. Односторонность одних вызывала соответствующую реакцию у других. Сакраментальный вопрос о роли монополий был «священной коровой» для марксистов-ленинцев и красной тряпкой для их оппонентов.

Упрёки Фесту в недостаточном внимании к социально-экономической проблематике тоже имеют под собой основания. Но если бы дело обстояло иначе, не появилась бы самобытная работа, а Фест просто не был бы Фестом.

До сих пор, несмотря на обилие произведений биографического жанра, при том, что многие факты жизни и деятельности тоталитарных диктаторов довольно широко известны, остаётся немало белых пятен, фактических и психологических загадок, требующих решения. Поэтому любая биография, скажем, Гитлера или Сталина оставляет у читателя чувство неудовлетворённости, ощущение недосказанности, незавершённости. Отсюда ожидание какого-то нового неизвестного факта, который наконец все разъяснит, позволит расставить все на свои места. Неудивительно, что всякий вновь открываемый факт обретает сенсационный характер. Спрос порождает предложение: потому так часто подобного рода документальные факты оказываются изделиями любителей поживиться на фальшивках. К этому примешиваются порой и нечистоплотные политические расчёты.

Объективные предпосылки такого состояния дел объясняются серией реальных причин. Тоталитарная диктатура немыслима без культа вождя. Пьедесталом культа всегда служат мифы и легенды. Тем более что подлинное прошлое диктаторов, часто бесцветное или преступное, не годится для закладки фундамента культа.

Вожди должны соответствовать мессианским ожиданиям масс, необходимо некое таинство явления. Поэтому новоявленному мессии лучше всего возникнуть из туманности, сверкнув подобно комете. Не случайно так тщательно оберегались от постороннего глаза или просто ликвидировались источники, связанные с происхождением диктаторов, со всем периодом их жизни до «явления народу», физически уничтожались люди, которые слишком многое знали. Особенно рьяно такую стратегию «выжженной земли» вокруг себя проводил Гитлер. Это создаёт благодатную почву для всякого рода домыслов и измышлений. Ситуация усугубляется тем, что в условиях тоталитарных режимов и процесс принятия решений, и личная жизнь диктаторов окутаны ещё более плотной пеленой секретности.

Так возникает соблазн для двух типов интерпретации, в принципе родственных, несмотря на внешнюю противоположность. Первый из них крайне упрощённый, на основе элементарной рационализации мотивов во многом аномальной личности; второй – перенесение поисков в область подсознательного или даже оккультного.

Автору этой биографии Гитлера удалось счастливо избежать и той, и другой крайности. Его книга уникальна по глубине проникновения в мотивацию поведения и деятельности Гитлера, представлявших собой причудливую смесь самого беспринципного оппортунизма и безоглядной решимости, именно это и должно привлечь многих читателей, которых едва ли удовлетворит простая сводка фактов.

Это не значит, что Фест не дорожит фактами. Фактологическая основа его монографии поистине фундаментальна, но главное для него все же не описание, а понимание. Стремление добиться целостного изображения исследуемого персонажа обусловило структуру книги. Её концептуальный каркас образуют авторские размышления, вписывающие биографию индивида в контекст эпохи и всемирной истории вообще. Прочность и даже известное изящество конструкции достигаются ажурной вязью авторских суждений, тонких замечаний, сравнений, пронизывающих объёмистый труд буквально насквозь и органично, без каких-либо потуг, поддерживающих его высокий концептуальный уровень.

Хотя в центре монографии Феста – личность Гитлера, его внутренний мир, мотивация поведения и поступков, отправным пунктом исследования является эпоха. Именно от эпохи к личности, таков путь исследователя, отмечающего, что «по своим индивидуальным параметрам Гитлер действительно лишь с трудом может привлечь к себе наш интерес – его личность на протяжении всех этих лет остаётся удивительно бледной и невыразительной».

Можно сказать, что масштаб личности нацистского фюрера зависит не столько от внутреннего, сколько от внешнего наполнения. Он представлял собой своего рода оболочку, которую подобно воздушному шару наполняли испарения духа времени. «Только в контакте с эпохой, – подчёркивает Фест, говоря о личности Гитлера, – она обретает свою напряжённость и притягательность». «Жизнь Гитлера не стоило бы ни описывать, ни интерпретировать, если бы в ней не проявились надличностные тенденции и взаимоотношения, если бы его биография не была на всём своём протяжении одновременно и сколком биографии эпохи».

Исторической фигурой Гитлер стал, оказавшись средоточием чаяний, опасений и обид широких массовых слоёв, «благодаря уникальному совпадению индивидуальных и всеобщих предпосылок, благодаря с трудом поддающейся расшифровке связи, в которую вступил этот человек со временем и время с этим человеком». В сущности, книга Феста и является довольно удачной попыткой её расшифровать. Как раз такая связь и взаимозависимость, по мысли Феста, «лишает почвы любого рода утверждения по поводу каких-то сверхъестественных способностей Гитлера. Не демонические, а типичные, так сказать, „нормальные“ черты и облегчили главным образом ему путь».

Фест отвергает концепции, трактующие Гитлера с точки зрения принципиального противопоставления его личности эпохе: «Он был не столько великим противоречием своего времени, сколько его отражением – то и дело сталкиваешься тут со следами некой скрытой тождественности». В нём, как пишет Фест, «сфокусировалась мощнейшая тенденция времени, под знаком которой стояла вся первая половина века».

Действительно, Гитлер явился порождением эпохи, которая оказалась антрактом между двумя мировыми войнами и была неразрывно связана с ними. За исключением короткой передышки в 1924—1929 гг. мир содрогался в конвульсиях политических, социальных, экономических потрясений и глобальных войн. «Век мировых войн и революций», «эра тоталитаризма», «время диктаторов», «эпоха европейской гражданской войны» – таков весьма неполный перечень определений эпохи, охватывавшей почти всю первую половину нашего столетия. В каждом из них схвачена какая-то существенная её черта, но ни одно не может в полной мере отобразить её многообразие. «Закат Европы», «восстание масс», «бегство от свободы» – эти формулы ярко и ёмко отражали апокалипсические настроения и объективные тенденции времени. Не случайно понятие «кризис» в те годы было едва ли не самым популярным в вокабулярии политиков, идеологов, публицистов и сочеталось с множеством прилагательных и существительных.

Тяжёлой мрачной тенью лёг на межвоенное время суровый опыт первой мировой войны. «Уникальным новшеством, привнесённым войной во всю Европу, – пишет видный исследователь фашизма, американский историк Дж. Моссе, – стало ужесточение жизни»[25]25
  Mosse G. L. Intervista sul nazismo. Bari, 1977. P. 44.


[Закрыть]. Эту тенденцию подхватили и усугубили радикальные движения правого и левого толка. «Великий страх» был порождён приходом к власти большевиков.

В атмосфере всеобщего ожесточения, экстремизации социально-политической и духовной жизни на авансцену выходят вожди нового типа. Перед их агрессивным напором, пренебрежением к общепринятым нормам, возведённой в принцип аморальностью часто пасуют представители традиционной элиты, потерявшие привычные ориентиры. Они оказались зажаты между коммунистическим дьяволом и фашистским Вельзевулом. В фашизме многие из них склонны были видеть меньшее зло, что в значительной степени объясняет успехи Гитлера, Муссолини и некоторых фюреров меньшего калибра.

Растерянность одних, агрессивный динамизм других создавали непредсказуемую, не поддающуюся контролю ситуацию в мире. Склонный к экстравагантным суждениям известный британский историк А. Дж. П. Тейлор писал однажды, что «период между войнами был как будто специально создан для правления сумасшедших». Он приводил далее запоздалое покаянное высказывание Муссолини: «Гитлер и я поддались иллюзиям подобно паре лунатиков»[26]26
  Taylor A. J. P. Politics in Wartime. L., 1964. P. 197.


[Закрыть]. Конечно, речь идёт не столько о ненормальности в обыденном смысле, сколько об отклонении от традиционных норм политической жизни. Но именно это обеспечивало нередко такие преимущества Гитлеру, Муссолини и Сталину, что многим современникам казалось: наступил «век диктаторов».

Ещё теснее генетическая связь между феноменом Гитлера и психологическим состоянием германского общества. Сама по себе тяжелейшая травма поражения 1918 года вскрыла глубинные и застарелые его болезни. Трудно переоценить катастрофические последствия инфляционного кризиса 1923 года, когда один американский доллар был эквивалентен 40 миллиардам марок, а кружка пива, за которую в 1913 году платили 13 пфеннигов, стоила 150 миллионов марок. И не успела Германия кое-как оправиться от этого стресса, как последовал грандиозный кризис 1929—1933 годов Не будь его, возможно, нацизм и его фюрер так и остались бы «всего лишь воспоминанием времён инфляции»[27]27
  Heuss Th. Hitlers Weg. Tuebingen, 1968 (1-е изд.1932). S. XXXI.


[Закрыть], как надеялся в своё время автор одной из первых книг о Гитлере либеральный политик и учёный Т. Хейс, ставший затем первым президентом ФРГ.

Для страны, привыкшей к упорядоченному существованию, послевоенные потрясения были особенно мучительны, она стала колоссальным резервуаром недовольства и страхов. «Гитлер, – отмечает Фест, – придаёт этим чувствам недовольства как среди гражданского населения, так и среди военных, единение, руководство и направляющую силу». «Его явление, – по словам Феста, – и впрямь кажется синтезированным продуктом всех этих страхов, пессимистических настроений, чувств расставания и защитных реакций, и для него война была мощным избавителем и учителем, и если есть некий „фашистский тип“, то именно в нём он и нашёл своё олицетворение».

В этом и видит автор разгадку превращения безликого аутсайдера в вершителя судеб Европы. Бессмысленно искать какие-то особые события, которые были бы непосредственной причиной подобной метаморфозы, не было, по мнению Феста, и какого-то особого инкубационного периода, когда бы вызревал такой сдвиг, и тем более нелепо говорить о вмешательстве бесовских сил. Было бы вернее сказать, «что и сегодня он остаётся все тем же вчерашним, но дело в том, что теперь он нашёл отрезок коллективной сопряжённости, который упорядочил все неизменно присутствовавшие элементы в новую формулу личности и сделал из чудака искусителя-демагога, а из „чокнутого“ – „гения“. По Фесту, механизм его взлёта таков: „Как он явился катализатором масс, который не добавлял ничего нового, привёл в движение могучие ускорения и кризисные процессы, так и массы катализировали его, они были его созданием, а он – одновременно – их творением“.

В этом, полагает Фест, и кроется объяснение той своеобразной «застылости», важной специфической черты личности фюрера: «Ведь действительно, картина мира у Гитлера, как он сам не раз будет повторять, не изменилась с венских дней, ибо её элементы остались теми же, только будящий зов масс зарядил их мощным напряжением». Правда, мировоззренческая, духовная «застылость» сочеталась у него с исключительной тактической гибкостью, даже изворотливостью.

Истолкование Феста на самом деле помогает многое понять, хотя он склонен переоценивать степень «застылости» Гитлера. Кроме того, «зова масс» было бы явно недостаточно для пробуждения пребывавшего в состоянии летаргии потенциального мессии.

Своим восхождением ефрейтор Гитлер весьма обязан начальству. На старт политической карьеры его, можно сказать, привели за руку. Военно-политическим и финансово-промышленным кругам, не желавшим примириться с демократической Веймарской республикой, требовались «сильные личности» и «национальные барабанщики». Позорно провалившийся Капповский путч (март 1920 года) показал, что без массовой опоры рассчитывать на успех нельзя. Недаром крупнейший финансово-промышленный магнат того времени Г. Стиннес говорил, что необходимо найти диктатора, человека, который должен говорить на языке народа. Правда, на взгляд Стиннеса, было бы все же лучше, чтобы диктатор принадлежал к буржуазии. Для ведущего праворадикального идеолога А. Мёллера ван ден Брука, автора книги с многозначительным названием «Третий рейх», такой проблемы не существовало: «Нам нужен прежде всего народный вождь; принадлежит ли он к демократическому или аристократическому типу, типу Мария или Суллы[28]28
  Марий Гай (156-86 до н. э.), римский полководец и политический деятель, выходец из незнатной среды, возглавлял популяров, опиравшихся на народное собрание. Сулла Луций Корнелий (138-78 до н. э.), римский полководец и государственный деятель, происходил из патрицианского рода. В ходе гражданской войны одержал победу над Марием и его сторонниками, жестоко расправившись с ними. В 83 г. до н. э. провозгласил себя диктатором, опирался на сенатскую аристократию (оптиматов).


[Закрыть] – это вопрос второстепенный».[29]29
  Moeller van den Bruck A. Das dritte Reich. В., 1923. S. 228.


[Закрыть]