Текст книги "Мата Хари. Танец любви и смерти"

Любовь и деньги

Париж – Берлин, 1906 год

Гиме оказался пророком. Популярность Маты Хари росла как снежный ком. Газеты наперебой пели ей дифирамбы. «Трокадеро» не раз предоставлял ей свою сцену. Хозяйки аристократических салонов разве только не дрались за право пригласить к себе загадочную красавицу, поразившую Париж не только изысканными манерами и смелыми танцами, но и окружавшей ее таинственностью.

А Маргарета, вместо того чтобы радоваться обрушившейся на нее славе, сходила с ума по Альфреду Киперту. Когда по Парижу поползли первые слухи о ее романе с немцем, я был поражен до глубины души. Неужели во всей Франции не нашлось галла, который затмил бы чванливого пруссака в прекрасных глазах нашей красавицы? Париж открыл Мата Хари миру, и она была нашим достоянием. Мата Хари оскорбила во мне гражданина, и возмущение ее «предательством» странным образом превратилось в оскорбление меня как мужчины. Я ревновал ее не как гражданин, а как отвергнутый любовник. Но что я мог тогда предложить мировой знаменитости? Квартирку в мансарде на шестом этаже и маленькую зарплату, которой не хватило бы ей даже на шелковые чулки?

Забавно, но ее роман по прихоти рока подтолкнул меня на скорое продвижение по карьерной лестнице.

Мне казалось, что Маргарета по-своему любила этого сухощавого немца, и я в какой-то момент испугался, как бы она не развела его с женой и не выскочила за немецкого плейбоя замуж. Не ставя начальство в известность, я попросил берлинских информаторов держать меня в курсе дел Мата Хари, и парни старались вовсю, так что передо мной еженедельно ложилась на стол информация, когда она ест, спит и принимает гостей. Я был уверен, что когда-нибудь она пожалеет, что предпочла немца французам… Когда-нибудь пожалеет…

Появление Маргареты в сопровождении верного Гиме на ипподроме Лоншан произвело форменный фурор. Розыгрыш Гран-при Парижа, лошади, жокеи и прочая суета тут же отошли на второй план. Дамы, стараясь не выказывать своей заинтересованности, внимательно изучали знаменитую «индуску», запоминая фасон ее платья и прическу, а мужчины изобретали предлоги, чтобы подойди к Гиме и быть представленными очаровательной баядерке.

Спутник Маргареты не успевал отвечать на поклоны и знакомить спутницу с разодетой по последней моде элитой Парижа. Ведь давно известно, что на скачках лошади – не главное.

– Месье Нелидов, русский посол… Месье Менье, его шоколад так же неподражаем, как и твои танцы… А вот и Альфред! Я же говорил, что в мундире он великолепен!

Действительно, светло-синий мундир Второго Вестфальского полка с белой отделкой и красными обшлагами на доломане не просто шел, а «бежал» к темным глазам немца. Светло-синие чакчиры с белыми лампасами плотно облегали стройные ноги мужчины и уходили в черные сапоги с белой отделкой и кисточками. Маргарет поняла, что пропала. Военная форма всегда действовала на нее, как валерьянка на мартовскую кошку, а тут еще и то, что пряталось под одеждой, было выше всяческих похвал. Еще в прошлый раз она отметила спортивную фигуру немца и сейчас просто залюбовалась, с какой мужской грацией он склонился к ее руке.

– Леди МакЛеод, рад встрече с вами. Вы сегодня просто обворожительны.

– И ты, конечно, совершенно случайно встретился на нашем пути, – поддел приятеля Гиме, рассматривая в бинокль лошадей на поле.

Тот хотел возразить, но потом смущенно рассмеялся.

– Не хотелось бы начинать знакомство со лжи… Нет, конечно, я вас ждал. Сегодня здесь собралось все общество, и я решил, что вы непременно будете. Вы, леди МакЛеод, произвели на меня неизгладимое впечатление.

– Зовите меня Мата Хари, – попросила его красавица, глаза которой разрешали гораздо большее, – меня так звали дома, в Индии. Рада, что вы разделите наше общество. Я в Париже совсем недавно и еще не успела освоиться в этом огромном городе.

– Был бы счастлив показать его вам, – щелкнул каблуками Киперт, – но увы, сегодня вечером я уезжаю в Берлин. Что поделаешь – служба! Но в следующий раз – клянусь! – я сделаю все возможное, чтобы вы не скучали. А пока не хотите ли воспользоваться моим биноклем? Скачка сейчас начнется, и вам, наверное, будет интересно поближе посмотреть на лучших лошадей Франции.

– О, я, кажется, вижу Аполлинера, – оживился Гиме, который уже успел повернуться спиной к кругу и теперь рассматривал собравшуюся публику. – Надо бы перекинуться с ним парой слов. Хочу пригласить Гийома почитать свои стихи. Мата, ты обязательно должна его послушать… О, и графиня там же… Отлично! Если она в настроении обсуждать дела на скачках, то до старта Гран-при я успею решить с ней пару неотложных дел по организации благотворительного концерта… Альфред, оставляю нашу восточную богиню на твое попечение. Головой отвечаешь, если, конечно, еще ее не потерял.

– Почту за честь, – улыбнулся Маргарете мужчина, – а голову я потерял сразу, так что извини, старина, отвечать ей не смогу. Но, думаю, у мадам не будет причин на меня обижаться.

– Это мы еще посмотрим, – кокетливо взмахнула красавица длинными ресницами. – Но я уверена, что месье Киперт не даст мне повода на него пенять.

– Альфред, если не возражаете… Меня зовут Альфред.

Она выдержала паузу.

– Альфред не даст мне повода на него пенять…

– Ну вот и славно, – Гиме помахал рукой поэту, который стоял за плечом графини Греффюль и, видимо, рассказывал ей что-то веселое, потому что его собеседница сдержанно улыбалась, согласно кивая головой.

При виде подходившего владельца музея она протянула ему затянутую в перчатку руку, и тот, сняв головной убор, почтительно ее поцеловал. Аполлинер тоже пожал ему руку, и, судя по выражению их лиц и жестам, там завязался полусветский, полуделовой разговор.

– Надо же, – задумчиво проговорила Маргарета, искоса следя за своим покровителем, – графине уже за сорок, а издали выглядит моей ровесницей.

Киперт тихонечко пожал ее руку:

– Вы в любом возрасте будете выглядеть юной. Даже когда станете старушкой в чепце.

– Не смейте при мне говорить о таких ужасных вещах! – возмущенно фыркнула Маргарета. – Я никогда не буду старушкой! И вообще… Может, я умру, не дожив до сорока лет? Кто знает, как может сложиться наша жизнь. Вот вы, лейтенант кайзеровской армии, можете гарантировать, что доживете до старости?

Киперт отрицательно покачал головой.

– Мадам, это не одно и то же. Смерть – часть моей профессии, а вы лицо сугубо гражданское. Вы дарите людям красоту, а я несу смерть. Разве можно нас сравнивать!

– Кто знает… – хитро прищурилась Маргарета и, не желая дольше толковать о смерти, резко поменяла тему разговора. – Как вы думаете, какая лошадь придет первой? Готова заключить пари, что вон та, гнедая с белыми носочками. Ее жокей одет в красный камзол с белыми звездами.

– Вы хорошо разбираетесь в лошадях, – восхитился гусар, подкручивая ус. – В других обстоятельствах я бы, пожалуй, с вами согласился, но сейчас – увы! – с прискорбием должен заметить, что у гнедого красавца нет ни единого шанса. Ваш фаворит, извините, больше напоминает откормленного к Рождеству гуся, чем скаковую лошадь. Чтобы победить, надо от многого отказаться, а этот жеребенок, похоже, ел за троих.

– Фи, какой вы гадкий! Впрочем, сейчас мы узнаем, кто прав.

Действительно, прозвучал удар колокола, и лошади, сорвавшись с места, понеслись по кругу, понукаемые жокеями. Трибуны затаив дыхание, наблюдали за борьбой, разворачивающейся на кругу. Сначала вперед вырвался понравившийся Маргарете гнедой, но уже через четверть круга он начал отставать, уступив место обходившему его справа конкуренту, который рыжей молнией буквально стлался над землей.

Прижав к груди сжатые кулаки, Маргарета с замиранием сердца следила за скачкой, вполголоса подбадривая своего фаворита. Увы, ее мольбы оказались тщетными, и гнедой пришел предпоследним.

– За кого болели? – услышала она сзади голос Гиме.

– Я за вон ту толстую сардельку, – в сердцах ткнула Маргарета пальцем в не оправдавшего ее надежды коня.

– Мадам очень азартный человек, но поддается первому впечатлению, не принимая во внимание все факты, – подвел итог скачке Киперт, сочувственно улыбаясь рассерженной красавице, но та не оценила его наблюдательность.

– Копаться в фактах – удел посредственности, – огрызнулась она, постукивая каблуком по земле, – а творческие люди доверяют развитой интуиции.

– Но в этот раз…

– В этот раз я отвлеклась и не в полной мере прислушалась к своему сердцу. Вернее…

– …сердце говорило вам о другом? – понизив голос, поинтересовался мужчина, глядя ей в лицо глазами, в которых явственно сквозило желание. – Если это так, я уеду счастливейшим из смертных.

– Вы много себе позволяете, Альфред! – Вспыхнула она, опустив голову так, чтобы за краем шляпки не было видно порозовевшего лица.

– Отнюдь, – его баритон проникал в самую душу. – Я молил небо, чтобы вы хоть немного думали обо мне. И если в вашем сердце найдется хотя бы маленький уголок для меня, то я буду счастлив, потому что мое сердце занято только вами.

– А как же жена? – мимоходом поинтересовался Гиме, делая вид, что наблюдает за подготовкой к награждению победителя Гран-при.

Маргарету точно окатили ушатом холодной воды. Нахмурив брови, она слегка побледнела и сердито закусила нижнюю губу. На лице Киперта, как в зеркале, отразились очень похожие эмоции.

– Ну спасибо, Эмиль. Я тебе этого никогда не забуду.

– Не стоит благодарности, – пожал тот плечами, опуская бинокль. – Мне бы не хотелось, чтобы Мата осталась во власти иллюзий.

– Благодарю вас, месье Гиме, – холодно проговорила Маргарета, – но вы уже успели сообщить мне об этом факте в биографии Альфреда еще в прошлый раз, и напоминать об этом было совершенно не обязательно.

Она последний раз бросила взгляд на поле и повернулась к выходу, но в это время их догнал тяжело дышащий Аполлинер.

– Эмиль! Графиня хотела бы познакомиться с твоей спутницей. Леди МакЛеод, не будете ли вы так любезны пройти со мной к графине Греффюль? Она интересуется искусством, покровительствует многим его деятелям и будет счастлива познакомиться с вами.

Тщеславная Маргарета вспыхнула от удовольствия, хоть и была расстроена неуместным, с ее точки зрения, замечанием Гиме.

– Разумеется. Это для меня большая честь. Альфред, вы подождете меня? – В ее голосе прозвучала почти мольба.

– Увы, Мата, мне пора, если я не хочу опоздать на поезд. Но когда вы приедете в Берлин, я сделаю все, чтобы наша встреча запомнилась вам на всю жизнь.

Тень пробежала по лицу молодой женщины, но она взяла себя в руки.

– Это очень любезно с вашей стороны, Альфред. Я не забуду ваше обещание. А сейчас прощайте. Не могу заставлять ждать графиню.

– Прощайте, дорогая Мата. Я буду хранить в своем сердце память о нашей встрече и ждать с нетерпением следующую. Не забывайте и вы меня.

Поцеловав ее руку, он кивнул сопровождавшим Маргарету мужчинам, и скрылся в толпе, вежливо отвечая на приветствия знакомых.

Маргарета зачарованно смотрела ему вслед, пока ее не взял за локоть Гиме. Тряхнув головой, словно отгоняя наваждение, она изобразила на лице самую светскую улыбку, в которую добавила чуть-чуть теплоты, и отправилась в сопровождении мужчин к ложе графини. Та ждала ее с бокалом шампанского. Рядом на столике стояла открытая «Вдова Клико» и еще несколько фужеров.

– Добрый день, леди МакЛеод. Я несколько раз видела ваши выступления и хотела бы выразить свое восхищение. У меня сегодня чудесный день. Я познакомилась с талантливой женщиной, и лошадь моего зятя взяла Гран-при. За это надо выпить. Надеюсь, вы разделите со мной мою радость? Гийом, раздайте, пожалуйста, шампанское.

Тот с радостью повиновался.

– У меня тост, – подняла запотевший фужер графиня. – За любовь и красоту в самом широком смысле этих слов. В конце концов, именно они правят миром, кто бы ни утверждал обратное. Вы согласны со мной, леди МакЛеод?

– Разумеется, – склонила Маргарета голову, стрельнув глазами в сторону, куда ушел ее новый знакомец. «И за тебя, Альфред!» – промелькнуло у нее в голове.

Увы, путь в Берлин оказался для Маргареты весьма извилист и пролег через парижский театр «Олимпия», Мадрид и Монте-Карло, где в тамошнем оперном театре она впервые выступала не как исполнительница восточных танцев, а приняла участие в постановке балета Массне «Король Лахора». Ее расположения добивались монакский принц Альберт и гениальный Пуччини. Сам же маэстро Массне, который был уже далеко не юн, оказался в таком восторге от своей балерины, что завалил ее цветами и письмами.

И вот наконец Мата Хари приехала в имперский Берлин с его монументальными зданиями, буквально кричащими о величии и непоколебимости германского духа. Альфред встретил Маргарету на вокзале и тут же повез в снятые для нее апартаменты, расположенные в самом сердце города, недалеко от Курфюрстендамм.

Сидя рядом с ним в закрытом экипаже, она чувствовала, что мужчина горит от страсти.

– Я так скучал по тебе, – прошептал он, сжимая ее в объятиях, как только они остались одни.

– Осторожно, Альфред! Вы так горячи, что боюсь, как бы не начался пожар! Вы сейчас больше похожи на француза, чем на чистокровного немца.

– Мата, пожалуйста, не шути так со мной. Я столько раз представлял себе нашу встречу, что сейчас сам не свой. Только в моих мечтах ты была в красном, а не в синем.

– Так хуже? – кокетливо поинтересовалась Маргарета, оправляя платье.

– Ты мне нравишься любой, но больше всего – вообще без покровов.

– Нет, это невозможно! Вы меня смущаете!

– Но ведь твой танец и рассчитан на то, чтобы возбуждать мужчин!

– Знаете, Альфред, если ваши соотечественники думают так, как вы, то я никогда не буду выступать в Берлине! Вы до такой степени превратно воспринимаете то, что происходит на сцене, что это переходит всякие границы!

– Но ведь ты остаешься нагой! Ну, или почти нагой! Разве это делается не для того, чтобы заставить мужчин забыть обо всем на свете?

– О-о-о! – она в ужасе схватилась за голову. – Я отдаю всю себя богу в мистическом экстазе, и снятие пояса символизирует мое подчинение Шиве, а отнюдь не то, что вы думаете!

– Прости, меня, Мата, если я тебя обидел! Буду счастлив, если ты поможешь мне лучше понять культуру Востока, а я, в качестве компенсации за этот непосильный труд, приглашаю тебя на императорские маневры в Силезию. Как ты смотришь на поездку со мной в Штригау?

– Штригау? Это курорт?

– О нет! Это маленький городок каменотесов. Если мне не изменяет память, там еще есть сигарное и кожевенное производства.

– Никогда не видела силезских сигар, – пожала плечами Маргарета. – Что касается кожевенного производства, то значит, там должно ужасно пахнуть. Альфред, объясните мне, бога ради, почему я должна туда ехать?

– Потому что туда направляюсь я, – улыбнулся мужчина, делая попытку поцеловать очаровательную спутницу. – Долг солдата призывает меня на маневры, куда уже отбыл наш кайзер. Но не принимай так близко к сердцу маленькие трудности. Я отправил туда своих людей, чтобы они присмотрели для тебя симпатичное гнездышко, где ты сможешь с комфортом ожидать, когда нашим генералам надоест месить грязь и мы вернемся к цивилизации. После сражений так хочется тепла и женской ласки…

Поняв, что ее кавалер окончательно перешел на неформальное «ты», Маргарета решила последовать его примеру. Если этот прусский аристократ считает, что выше ее и может быть более фамильярным, чем она, то не на ту напал.

– А твоя жена, прелестная венгерка?

– Моя жена ни за какие деньги не покинет берлинский особняк. Она, несомненно, любит своего супруга, но комфорт для нее все-таки на первом месте. Кстати, мы уже приехали.

Он помог ей выйти из кареты и повел в подъезд дома, охраняемый по бокам парой дегенеративных львов, больше похожих на плюшевых собак с тупыми мордами и густыми гривами.

– Твои апартаменты на втором этаже. Вот ключи от них. Там сейчас уже хозяйничает Анна. Судя по твоим письмам, я понял, что ей можно полностью доверять.

– О да! Она чудесная женщина – добрая, немолодая и неразговорчивая. Полная противоположность мне.

Она кокетливо захлопала длинными ресницами, проверяя, какой эффект произвело ее эпатажное заявление, но Киперт только сверкнул белозубой улыбкой.

– Обожаю роковых женщин! Моя супруга хоть и красавица, но до такой степени добродетельна, что в комнате, где она изволит находиться, от скуки мрут мухи. Может быть, поэтому меня так потянуло к тебе. Захотелось перца…

Они остановились перед дубовой дверью. Маргарета вопросительно посмотрела на своего спутника, ожидая, что тот распахнет перед ней тяжелую створку, но он, вместо того чтобы пропустить девушку в квартиру, обнял ее за талию, прижав к своей груди. Медленно наклонившись, мужчина прижался губами к ее губам, сначала осторожно, потом все сильнее и сильнее. Это был поцелуй самца, сильного и властного, то, что так любила в мужчинах Маргарета. Но почувствовав, как закипает в жилах кровь, она почти оттолкнула тяжело дышащего мужчину.

– Не сейчас, Альфред. Мне нужно время, чтобы привести себя в порядок и немного отдохнуть.

– А если я тебе его не дам?

– Мы столько ждали встречи, что несколько часов ничего не изменят. Мне бы хотелось, чтобы наша первая близость не походила на перекус в бистро. Подожди немного, и я предложу тебе изысканное блюдо.

– О, какие гастрономические аллегории! Мне сразу захотелось есть. Пары часов тебе хватит, чтобы довести внешность до совершенства?

– Жене полковника, конечно, быстрые сборы не впервой, но все-таки давай остановимся на четырех часах.

– Это будет целая вечность, но я готов потерпеть. Через четыре часа я заеду за тобой, и мы отправимся поужинать в ресторан, а потом вернемся в твое гнездышко. Надеюсь, Аннет будет к тому времени видеть пятый сон и не станет мешать нам наслаждаться жизнью.

Маргарета хотела заметить, что ее камеристка столько перевидала мужчин в ее квартире, что о подобных мелочах не стоит даже заикаться, но вовремя остановилась. В конце концов, она не так хорошо знала Альфреда (длинные письма не в счет), чтобы дразнить его упоминанием о соперниках. Кто знает, насколько он ревнив!

Не отвечая на его просьбу, она только на мгновение крепко прижалась к широкой груди и, отшатнувшись, потянулась к витой бронзовой ручке, но ее спутник успел предвосхитить ее движение и распахнул дверь.

– О боже, Альфред!

Квартира была оформлена во входящем в моду стиле югендштиль – немецком модерне, и обставлена мебелью ручной работы. На столике у окна стояла ваза с огромным букетом лилий, от аромата которых у Маргареты закружилась голова.

– Увы, я не нашел орхидей, которые, конечно, больше бы тебе подошли. В моем представлении ты такая же, как они, – невинно-порочная и дурманяще красивая.

Из спальни выглянула Анна. Держа в руках охапку расчесок и щеток для волос, поинтересовалась, не желает ли мадам принять ванну. Мадам желала.

Мягко, но решительно, выставив Кипера за дверь, Маргарета смогла наконец сбросить шляпку и туфли и, закружившись, упасть в большое мягкое кресло, обтянутое белой кожей.

– Похоже, Аннет, мне здесь понравится.

– Да, мадам. Месье Киперт очень щедр.

– Вот именно! Но знаешь, что удивительно: в Париже мне казалось, что я умру от счастья, если он только ко мне прикоснется…

– А сейчас, мадам?

– А сейчас мне очень нравится вид из окна. Надеюсь, я не совершила глупость. Возможно, надо было из Монте-Карло ехать в Париж, а не сюда. Или, наоборот, пробыть там до конца сезона. Знаешь, этот забавный дамский воздыхатель Массне так не хотел, чтобы мы его покинули, даже обещал написать оперу специально для меня.

– Мадам собирается петь?

– Мадам собирается принять ванну, чтобы успеть собраться к сроку, иначе герр Киперт будет очень недоволен. Не будем расстраивать Альфреда в первый же вечер, для этого у меня будет еще куча времени. И знаешь, Аннет, в форме он был гораздо интереснее. Гораздо…

Она подмигнула своему отражению в высоком зеркале и, вытащив шпильки, держащие гриву черных, как смоль, волос, отправилась осваиваться на новом месте.

Когда вечером Альфред заехал за Маргаретой, она уже ждала его в роскошном бархатном платье глубокого зеленого цвета. На сильно открытой груди покоилось золотое ожерелье, в рисунке которого просматривались восточные мотивы. Выслушав причитающуюся дозу комплиментов, она позволила накинуть себе на плечи плащ и, взяв спутника под руку, отправилась покорять столицу Германии.

Честно говоря, после Парижа Берлин показался ей слишком строгим, мрачным и деловым. Может быть, в этом была виновата погода, может быть, небольшое разочарование от встречи, на которую возлагались большие надежды.

Маргарета всячески гнала от себя плохие предчувствия, но они не желали уходить, отравляя удовольствие от вечера. Альфред был сама предупредительность, хотя в какой-то момент ей показалось странным, что в ресторане, куда они пришли, гуляла половина Вестфальского полка, встретившая Киперта радостными криками. «Неужели он привез меня сюда, чтобы похвастаться перед приятелями?» – с ужасом подумала она. Правда, судя по тому, как натурально мрачнел ее кавалер при появлении очередного вояки у их столика, он сам был не рад, что выбрал именно это место для интимного ужина. Увы, многие из его однополчан видели выступления Мата Хари, и теперь каждый старался выказать ей свой восторг.

Недовольные друг другом и обстоятельствами, любовники молча жевали куропатку с трюфелями. Даже трио скрипачей, попытавшихся в честь знаменитой гости изобразить нечто восточное, не подняло им настроение. К десерту Альфред совсем приуныл. Даже его усы обвисли и походили на белый флаг, выброшенный капитулировавшей крепостью. Изо всех сил пытаясь «сохранить лицо», он ненатурально смеялся и навязчиво ухаживал за знаменитой спутницей, вызывая еще большее ее раздражение.

В конце концов Маргарета решила прекратить обоюдные мучения и предложила закончить вечер у нее дома. Идея была встречена если и не с откровенным восторгом, то уж с энтузиазмом, это точно! Альфред очень к месту вспомнил, что завез к ней с утра шампанское и русскую икру, но деликатесы так и остались нераспечатанными, потому что, не успев переступить порог ее квартиры, они упали друг другу в объятия. Киперт подхватил Маргарету на руки и понес в спальню, где трясущимися от нетерпения руками начал расстегивать бесконечные пуговички и крючочки. Она еле дождалась, когда измученный неурядицами кавалер наконец закончит борьбу с ее одеждой, и со стоном скинула последнее белье, подставляя тело теплому летнему воздуху.

Ей было хорошо. Выпитое в ресторане вино еще окрашивало мысли в радужные тона, и Маргарета мечтала о том мгновении, когда наконец сможет отдаться нордическому красавцу. А когда это произошло, со вздохом наслаждения запустила длинные тонкие пальцы с кроваво-красными ногтями в его светлые волосы. Время, сорвавшись с цепи, помчалось с невероятной скоростью.

На рассвете, после того как уставший Альфред наконец заснул, прижав ее голову к своей груди, она еще долго лежала без сна, пытаясь разобраться в своих чувствах. Все было так, как мечталось в Париже, Мадриде и Монте-Карло: она в Берлине, в шикарных апартаментах, рядом с ней красивый мужчина, на столике лежит бриллиантовый фермуар, подаренный ей сегодня ночью, впереди много беззаботных дней, так почему же она не испытывает блаженства? Почему ей хочется домой в Париж?

Кипер перекатился на правый бок, отпустив ее голову, и Маргарета быстро повернулась к любовнику спиной. На стену напротив постели упало световое пятно, точно луч прожектора на сцену, и ей стало совсем грустно и почему-то захотелось плакать. Она и поплакала немного, сидя на кухне в роскошном пеньюаре – еще одном презенте обезумевшего от любви Альфреда.

Немец буквально заваливал ее подарками, и у Маргареты не хватало духу прекратить дарительную вакханалию. Анна ничего не говорила, только печально качала головой, складывая его дары в купленные по этому случаю чемоданы, потому что место в тех, что приехали с Маргаретой, закончилось очень быстро.

«Леди» МакЛеод все-таки пришлось поехать на маневры в силезскую глушь, прочь от всего того, к чему стремилась ее душа. Ей стоило больших трудов держать себя в руках и не ссориться с Альфредом из-за того, что тот вместо обещанных знакомств со сливками берлинского общества затащил ее в унылый «медвежий угол». Радовало только то, что сослуживцы Альфреда, восхищенные присутствием очаровательной Мата Хари, всячески пытались ее приободрить, но и тут приходилось быть осмотрительной, потому что Киперт оказался страшно ревнив и, чуть что, устраивал ей скандалы почище законного супруга. Впрочем, если принять во внимание стоимость преподносимых регулярно подарков, то один из первых богачей Берлина купил себе право выказывать ей свое недовольство.

Слоняясь по скромно обставленной комнате, Маргарета чувствовала себя узником замка Иф. Слава богу, что местные дородные фрау, полностью разделявшие мнение обожаемого императора о «трех К» предназначения женщины – «Kinder, Kuche, Kirche» (дети, кухня, церковь), – не знали, чем она зарабатывает на жизнь, а то не миновать бы страшного скандала. Впрочем, все ее недовольство заканчивалось в тот момент, когда на пороге гостиничного номера появлялся Альфред в заляпанной глиной форме. Военный мундир был ее «виагрой», и Маргарета с ужасом думала о том, что, вернувшись в Берлин, Киперт переоденется в цивильную одежду и сразу потеряет львиную долю своей привлекательности.

Она действительно охладела к своему берлинскому любовнику вскоре после возвращения в столицу. Слишком уж они были разные – взбалмошная, неугомонная Мата Хари и педантичный, инертный Альфред Киперт. Сначала пошли мелкие шероховатости, затем начались ссоры, переходящие в скандалы.

Первый «звонок» прозвучал в тот момент, когда французский импресарио Маргареты знаменитый месье Астрюк сообщил, что с помощью Массне добыл ей ангажемент и надо срочно отправляться в Вену, где начинаются репетиции. Что тут началось! Альфред, потрясенный до глубины души тем, что пылкая любовница может предпочесть его обществу пыльные кулисы, потребовал, чтобы она навсегда покинула сцену, не понимая, что для Маты Хари жизнь без танца равносильна отказу от воздуха. Разумеется, Маргарета категорически отказалась выполнить его, как она считала, каприз.

Разразился страшный скандал. Прославленная танцовщица, злая и заплаканная, сидела в кресле с упрямым выражением лица, а прусский юнкер, одетый в халат, ходил вокруг нее и менторским тоном доказывал абсурдность возвращения Мата Хари на сцену. Что она там забыла? Деньги? Бери сколько надо. Зрительское обожание – все мужчины и так от нее без ума. Тайный эксгибиционизм? Так это психическое заболевание, которое надо лечить, а не культивировать. С момента прибытия Маргареты на Находштрассе, 39 прошло уже несколько месяцев, его жена смирилась с появлением у мужа постоянной любовницы, лучшего и желать нельзя. Зачем раскачивать лодку, где всем и так хорошо? Правильнее оставить все, как есть.

Насупленная Маргарета безучастно слушала его рассуждения и молчала, тупо глядя в одну точку. Монотонный голос любовника все больше напоминал жужжание навязчивой мухи, и у нее с каждой минутой крепло желание вскочить со своего места, схватить первую попавшуюся газету и хлопнуть любимого Альфи по макушке. Представив его реакцию, она с трудом сдержала мстительную улыбку, опасаясь окончательного разрыва с любовником, который без возражений оплачивал все ее капризы.

Забившись в кресло, она от скуки начала разглядывать его лицо, впервые заметив желтизну неровных зубов и торчащие из носа волосы. Боже милосердный, неужели она так сильно ошиблась в этом мужчине? Где тот обаятельный кавалер, который поразил ее в самое сердце на ипподроме? Перед ней разгуливал, задевая мебель полами халата, редкий позер, зануда и эгоист.

Она вспомнила, с какой гордостью Альфред выводил ее в свет, демонстрируя всем знаменитую Мата Хари, точно породистую собаку. А ведь он женат… Как же, наверное, мучилась его жена, слушая сплетни о похождениях супруга! Как же должны были страдать ее чувства и самолюбие! Чертов эгоист! Вот и сейчас вместо того, чтобы понять и принять ее жизнь, он думает только о собственных интересах. Танцы – ее хлеб насущный. Чем она еще сможет зарабатывать себе на пропитание, если их роману придет конец? Она ведь абсолютно не умеет экономить! Кому рассказать – не поверят, что одна из самых высокооплачиваемых актрис вечно сидит без гроша в кармане! Уйдя в свои мысли, Маргарета давно потеряла нить разговора, а Альфред все жужжал и жужжал, пока наконец не сообразил, что говорил сам с собой.

Окончательно выйдя из себя, он в сердцах махнул рукой на упрямицу и, хлопнув дверью, укатил домой, а его возлюбленная, с трудом выбравшись из словесной паутины, приказала Анне немедленно собирать вещи: их ждет работа, и нечего терять время на пустую болтовню.

Никому, даже Альфреду, не позволит она диктовать себе, как жить дальше. Не для того она сбежала от Джона, мыкалась без денег в Париже и спала с нужными самцами, чтобы снова оказаться в зависимости от капризов любовника! Пусть поучает свою жену, а прекрасная «девадаси» поедет в Вену пить лучший в мире кофе, лакомиться штруделями, слушать вальсы и танцевать в тамошней опере. Это будет чудесно! Прекрасный отдых от имперских амбиций немцев, которые с ума сошли на почве своей исключительности. Армия, конечно, прекрасная вещь, она сама обожает мужчин в мундирах, но здесь того гляди даже грудные младенцы начнут ходить строем! Она хочет на волю, и пусть Киперт ищет себе другую дурочку. Не велика потеря! Мужчин с деньгами на свете много, а она такая одна!