Текст книги "Дороги детства. Правдивые истории"

Старые фотографии

В детстве мы всегда любили смотреть фотографии. У нас было два фотоальбома, один толстый, в жёлтом клеёнчатом переплёте, другой поменьше, с синей бархатной обложкой, серо-голубоватыми страницами и полукруглыми разрезами по четырем углам для фоток. Ещё у нас был целый деревянный посылочный ящичек, доверху наполненный чёрно-белыми и жёлто-коричневыми отблесками давних лет.

В большой альбом были вклеены фотографии времён юности и первых лет нашей семьи. Школьные фотографии, свадебные, армейские, детские, похоронные… Пригласительные на свадьбу, с профилем будущих молодожёнов в окошке с парой лебедей или розой и адресом, написанным от руки. Фотографии с невестой и женихом после выхода из ЗАГСа.

Чёрно-белые снимки со свадебного застолья родителей в сельской столовой. 1975 год. Папа – молодой парень с курчавым чубом, чётко очерченными густыми бровями. Тоненькие усики, ямка на подбородке. Мама – круглолицая, с высокой причёской и чёлочкой. На ней двухслойная фата с венком и платье с воротником-стойкой. Оба внимательно, сдержав улыбку, серьёзно смотрят в камеру фотографа. По краям стоят их родители, они улыбаются так, будто сейчас же рассмеются в ответ на чью-то шутку. Веселье. Рядом с мамой сидит её свекровь, наша баба Клава, позади неё стоит дед Нуркан, которого нам не довелось узнать, рядом с ним – её отец, наш Дед, и её мама, наша баба Эрна. Они тоже ещё молодые, совсем не похожи на дедушек и бабушек. Надпись на ковре за их спиной из новогодней мишуры – «С законным браком». Это одна из немногих фотографий с их свадьбы. Никого из моих бабушек и дедушек уже нет сейчас в живых. Светлая им память.

На другом фото на улице стоят, обнявшись, люди в ряд, прищурившись от солнца. У всех улыбки на лице, а у мамы – серьёзный взгляд. На второй день свадьбы.

А вот фотографии из армии. Робкие, наголо остриженные парнишки в застёгнутых наглухо воротничках гимнастёрок. Вот уже фотка через два года службы – от испуганного паренька не оставалось и следа. На фото он стоит в развязной позе, улыбаясь, позирует с автоматом и сигаретой в зубах.

Много разных фотографий в коробках и альбомах приглашают в путешествие по времени. Не вернуть уже былое, всё проходит. Детство, юность, зрелость, старость. Жизнь не вечна. Только мы уходим в вечность. Остаются только фотографии в альбомах, а на обороте – старательным почерком строчки – «На светлую добрую память».

Вкус детства

Мрачному ресторанному критику Антуану Эго из мультфильма студии «Пиксар» – «Рататуй», разрушительной оценки которого боялись все рестораны, было трудно угодить. «Удивите меня!» – сказал он ошарашенному его визитом официанту на его предложение выбрать блюдо из меню. И крысёнку удалось «потрясти всё его существо», как напишет позже Эго в своей рецензии. Незатейливая запеканка из овощей, которую приготовил поварёнок, вернула в детство желчного судью, заставив его признать истинность слов мастера Гюсто: «Готовить могут все!»

Да, и еда нас может в детство возвращать. И мы, отпробовав знакомые блюда, «как у мамы» или «как раньше у бабушки», возвращаемся снова туда, даже если на короткий миг.

Дома бабушка часто что-нибудь пекла. Блины, оладьи, баурсаки. Румяные квадратики свежеиспеченных лепёшек. Любимый всеми борщ. Когда вечером собирается за столом вся семья и из большой кастрюли мама разливает всем по тарелкам. Приправляешь борщ сметаной – только тогда это настоящий борщ. К борщу хороши крепли, это другой вариант лепёшек по-немецки. Тесто, замешанное на кислом молоке с пищевой содой, выкатывалось сначала в лист, потом разрезалось на ромбики. В центре ромбика чертилась ножом небольшая полоска. Через полоску протягивают один конец ромбика – и готов крепль.

Любили ещё зелёный, с кислинкой борщ – с листьями щавеля. И жареную картошку с золотистой корочкой, галушки и мягкие рулетики из сдобного теста – штрудели, с квашеной капустой, и вареники с творогом и картошкой, заправленные сметаной, и суп-лапшу с зелёными веточками пахучего укропа в прозрачно-жёлтых шариках наваристого куриного бульона, и душистую джайму с белыми кольцами лука и горошками перца, и пестрящий оранжевыми морковными стружками плов.

А как мы любили манную кашу! Пшённая каша, рисовая каша с молоком, вермишель с мясом, пирожки с капустой и с картошкой, блины, «оладики», крепли, сдобные булочки в форме розочек и дулек, цукеркухен, баурсаки круглые, баурсаки в виде пальчиков-палочек…

Уроки казахского

Когда мы учились во втором классе, у нас были уроки во вторую смену, и последним, пятым, уроком был казахский язык. Учитель – дедушка – ставил перед собой большие часы-будильник. Может быть, чтобы лучше видеть время, или, может, потому что в этот поздний час технички уже не было и некому было давать звонок. Нравилась мне его привычка брать с собой этот будильник. Наверное, потому что напоминал он мне что-то родное, домашнее.

Учитель казахского тоже был добрым. Хотя язык давался нам с трудом, мы не боялись ошибиться. На нас он не кричал и не злился. После урока он помогал нам снаряжаться в путь домой, завязывая нам шарфы на пушистых воротниках зимних пальтишек. Быть может, просто он спешил домой, а мы всё мешкались с шарфами, шапками и тяжёлыми портфелями. Он тоже жил в нашем дальнем посёлке и брал нас с собой под свою опеку, пока мы шли домой. А ещё у него всегда был с собой фонарик, и поэтому нам было всегда интересно идти с ним домой зимой, когда рано начинало темнеть и шли мы почти в глухой темноте морозного вечера…

Вот мы проходим мимо задворок с сарайными постройками и кучами старого сена и навоза. «Осторожно, здесь яма, а тут ледяная лужа. Не наступайте. Смотрите вперёд. Смотрите под ноги», – говорит в дороге учитель. Луч фонарика освещает дорогу. А вот уже и вокзал с колонкой, из которой мы часто пили воду, когда проходили там.

Возле этой колонки у железной дороги я однажды провалилась в лёд, наступив за бортик узенького бетонного мостика, который ведёт от домика вокзала к путям. Хотела проверить глубину лужи. Хорошо, что Ольга Петровна вовремя подхватила меня за руку, иначе бы я совсем упала в воду. Там, оказывается, было весьма глубоко. Пришлось мне в тот день идти домой в мокром пальто. Но холода не помню, только изумление происшедшим. Так неожиданно упасть и промокнуть до нитки.

С учителем идём домой, фонарик освещает путь. Вот уже перешли через рельсы, лежащие в ряд на деревянных шпалах. Спускаемся с пригорка, обсыпанного щебёнкой. Среди камней протоптана дорожка. На перроне вокзала всегда светились прожекторы, свет от которых был виден почти до самого моста. Фонарик здесь пока не нужен. Перейдя через мост, подходим к улице, в домах светятся окна, лают во дворах собаки. Зимой часто шёл тихий снег по вечерам. Его было видно хорошо при свете фонарей… Учитель оставлял нас, направляясь к своему дому. Нам осталось завернуть за магазин. Первым уходит Женька, его дом уже рядом. Проходим мимо клуба и столовой. Дальше – мой дом. Я поднимаюсь на крыльцо. Валерка и Оля идут дальше. До завтра. Пока!

В сарае

Зима. Ранний вечер. Синий снег. Хруст. В сарай ведёт тропинка сквозь высокий сугроб. Дверь, обитая кошмой. Лают собаки на улице где-то вдалеке. Скрип. Внутри тепло. Слева – загон для баранов. Справа – углярка. Дальше – проход. Земляной, неровный, с ямками и горками пол, деревянные настилы коровьих отсеков, канавки для навоза. Жёлтый свет одинокой лампочки на бревенчатом потолке. Коровы стоят, уткнувшись мордами в заправленные свежим сеном кормушки. На шестах вдоль стены сидят куры или гуляют по земляному полу. Ждут, когда им насыплют пшеницу из большого ящика, что стоит в кладовке.

В сарае зимой стоит особый запах. Как передать его?.. Здесь живут животные, здесь их пот, моча и помёт, здесь сено и земля… Сарай пахнет жизнью.

А там, в другом конце, за забором в загоне, стоит, расставив свои длинные ножки, маленький рыжий телёнок! Ушами большими своими шевелит и ничего сказать не может. Растерянный вид у него – потерял он маму и не знает кто он такой и откуда. Грустный.

А кто у нас ещё тут на сене лежит? «Барануха» с ягнятами. Маленькие, им всего два дня. Завитушки у них на лобиках и по бокам и тоненькие ножки. Смотрят на тебя невозмутимым взглядом, как будто они тут были всегда и совершенно не понимают повода для твоих удивлений. Чудеса.

По утрам и по вечерам выпускают коров и телят из сарая во двор, чтобы напоить их водой из колодца. А тем временем, пока они пьют из колодца воду, в их кормушки из сеновала приносят им свежего сена, наколов охапку лета на вилы. Тонкие зелёные сухие травинки, и между ними то тут, то там разноцветные луговые сухие цветы, жёлтые, синие или красные лепестки. Пахнет травой и полынью. Сено пахнет летом.

Бараны

Бараны, «баранухи» и «баранята» жили у нас в одном загоне с задиристыми наглыми бодатыми козами. Бараны были, пожалуй, самыми безобидными и простейшими существами в нашем дворе. Они жили своей неприметной тихой семьей, жуя себе свежее сено в загоне с высоким, бугристым от стоптанного помёта полом. Они не ссорились с другими обитателями. Казалось, они были вполне довольны, обитая в своём тёмном сарае, где они спали, и в загоне, где им давали корм. Они не любили свободу, казалось, забор был им добрейшим другом.

Только козы всегда норовили отобрать у них корм или просто так внезапными бросками накидывались на какого– нибудь первого попавшегося барана, прижимая беднягу к забору. Бараны терпеливо и даже как-то равнодушно сносили их выходки и не спешили дать отпор. Меня всегда удивляло это их покорное непротивление насилию. Лежит ли в этом бесконечная мудрость или отсутствие мужества?

Некоторые бараны тоже были с рогами. Это были вожаки. Стадо или, по-нашему, отара, держалась за вожаком. Говорили, что, если отпустить баранов на волю, они будут идти против ветра. Такой у них инстинкт. Не знаю – правда или нет. Держались они всегда кучкой. Не помню – уходили ли наши бараны из дома. Кажется, они всегда возвращались с пастбища вместе с коровами.

Когда приходил вечером с пастбища скот, все бегали по дворам, спрашивая «чужой есть?!» или «чужой барма?»11
  «Чужой есть?» (Пер. с казахского).


[Закрыть]. Если, бывало, заблудится какая-нибудь овца в чужом стаде, то её легче было запустить в загон в надежде, что её хозяин сам придёт и заберёт, взвалив себе на плечи, как это обычно делали, чем гоняться по всему загону и тревожить и без того пугливое семейство.

У баранов был свой язык, но нюансы не могу сейчас точно вспомнить. Обычно они блеяли, когда их пора было кормить или когда их разъединяли, и они искали друг друга.

Иногда, зимним вечером, когда мама с папой управлялись в сарае, и мы помогали заносить в дом уголь и дрова, мы стояли у бараньего загона и дразнили их, подражая их блеянию. Некоторые бараны действительно отзывались, смотря на нас своими зеленовато-жёлтыми глазами и шевеля длинными ушами. Такими я их и запомнила – внимательными и доброжелательными собеседниками. Вот только что именно они нам тогда отвечали – так и останется для меня загадкой.

Страх и свобода

Дети боятся гнева взрослых. Гнев – это взрыв негативных эмоций. Это лавина, обрушивающаяся на тебя со всей скоростью. Может снести напрочь. Засыпать снегом презрения. После этой лавины ты будешь чувствовать себя ниже всех живых и неживых существ. Ниже плинтуса.

Да-да, вот это ощущение и будет у тебя, если попадёшься под горячую руку гневного взрослого. Где это может случиться чаще всего? Наверное, в школе. Если не выучишь урок, то тебе попадёт. Тебя вызовут к доске, и ты не сможешь ответить, не сможешь пересказать урок. Учитель рассердится и будет ругать тебя. Страх быть опозоренным перед всем классом у доски будет заставлять тебя учить уроки. Страх оказаться униженным будет заставлять тебя делать домашние задания.

А если ты не хочешь оказаться «ниже плинтуса», но и не можешь заставить себя делать уроки? Ничего не идёт в голову. Играть на улице с друзьями интереснее. Будь что будет. Пусть учитель будет ругать. Я переживу. Дети не имели права голоса. Учителя могли и ударить в порыве.

«Сам виноват, доигрался». Не слушал на уроке. Мешал объяснять тему. Хихикал, отвлекал соседа по парте. «Что за тупой такой, а? Ты что, глухой?! Ну-ка, сиди смирно! Или забыл, что ты на уроке?! Ему всё как об стену горох!» – нескрываемая злость кипит в раздражённых словах учителя.

В начальных классах нам не приходилось участвовать в таких сценах. В четвёртом или в пятом классе, когда мы уже учились в «большой» школе, к нам перешли второгодники, такие ругательства учителей стали для нас в порядке вещей.

Признаться, вначале меня это шокировало. Не имев ранее знакомства с грубой руганью и тем более со взбучками, мне становилось в такие моменты очень неуютно. Я бы морально не выдержала такого давления, но нашему двоечнику Толику, казалось, всё было нипочём.

Каждый день он появлялся в школе без выученных уроков, с неизменной улыбкой на лице и озорным огоньком в зеленоватых своих глазах. Какую бы пропаганду тогда ни вела партия страны в лице учителей нашей школы, непреклонное нежелание, а возможно, и неспособность нашего Толика к учёбе вызывали во мне неподдельное к нему уважение. Удивительная стойкость.

В то время как я в тревожном страхе получить тройку или выговор за плохо сделанную работу сидела над учебниками, заучивая параграфы, всеобщее осуждение окружающих его, казалось, абсолютно не беспокоило.

Никакие ругательства и выговоры не могли его заставить учиться. А когда его ругали учителя и замахивались на него указками, он каждый раз только беззащитно съёживался и наклонялся, уворачиваясь от ударов, как будто пытаясь спрятаться под парту… И в эти минуты мне его было почему-то бесконечно, бесконечно жаль.

Фигурное катание

Зимним утром выйдешь на порог. А там – чудесная картина. Как в сказке. Вся улица покрыта инеем. Вот диво! Небо голубое, высокое-высокое и доброе такое. Улыбаются тебе небеса. И тебе от этого радостно становится на душе.

Деревья белые стоят, с густыми пушистыми ветками. Склонились от снега немного. И птицы тут. Воробьи да сороки-белобоки. На дерево присели и трещат о чём-то. И не холодно им?

А мороз какой на улице! Одеваться надо потеплее и лицо шарфом укутать хорошо. Ох, какой мороз сердитый. Не успеешь оглянуться – может щёки отморозить. Жжёт лицо.

Надо срочно щёки потереть рукавицей сухой.

Снег скрипит под ногами. Скр-р-рст. Скр-рст. Скр-рст.

Гуляем по двору возле дома. Вот лужица замёрзла. Превратилась в маленький каток. Гладкий лёд, без крошек снежных и камней. Хорошо на нём кататься. Будем играть в фигурное катание! У нас нет коньков, но это не беда. Можно по льду скользить и в войлочных сапогах. Кто может делать волчок? Кружиться, сделав «ласточку»? Фантазии нет предела. Довольно и этого льда для нашего местного катка.

По телевизору как раз идёт чемпионат по фигурному катанию. Фигуристы бодро выходят на лёд, улыбаясь. Красивые костюмы с блестящими узорами. Одно загляденье. А как они танцуют! Как они так умеют?

Разбегаясь в паре, отталкиваясь всем телом, набирают скорость, взявшись за руки, фигурист и фигуристка. Развевается короткая юбочка, отлетает от блестящих коньков раскрошенный лёд, и тут на скорости подхватывает пар тнёр свою партнёршу аккуратно вверх и катится дальше, подняв её над головой. Партнёрша парит, раскинув руки, выпрямившись в руках партнёра. Полёт на льду.

Для произвольных танцев подбирались часто красивые музыкальные композиции. Движения спортсменов, синхронные с тактом и мотивом мелодии, завораживали необыкновенно. Способность фигуристов мастерски владеть телом.

В начале танца всегда вступление, разогрев. Потом страсти накаляются, музыка подводит к кульминации. Тут выдаются волчки и тулупы. Броски. Вот это вообще круто. Когда партнёр на всём лету отцепляет от себя партнершу и выбрасывает её на лёд. Она при этом перекручивается в воздухе несколько раз и благополучно приземляется. А зрители в этот момент задерживают дыхание, следя за каждым её оборотом. Успела. Не упала. Молодец! Ещё один прыжок, ещё одно вращение. Волчок – вращение с приседанием, вытянув одну ногу вперёд.

А вот неудача. Одно неточное движение – и сломан танец, вырывается партнёрша из синхронности. Кубарем падает на лёд. Больно, вздрагивает от удара всё тело, коньки врезаются в лёд. Зрители и судьи не должны заметить замешки. Музыка тоже не ждёт, она звучит, не прерываясь, зовёт обратно в танец. И уже через малые доли секунды возвращается улыбка. Партнёр протягивает руку, помогая встать. Как будто ничего не бывало, продолжается танец.