Текст книги "Забытая клятва Гиппократа"

– Не все. Давайте по порядку, – и майор взял в руки печатный листок, до этого сиротливо лежавший на столе. – Первой жертвой – подчеркиваю, известной нам жертвой – стала Анна Дурова, медсестра. Работала в детской больнице №***. Ее труп нашли слегка прикопанным в лесополосе в пригороде Питера грибники. При вскрытии обнаружен павулон. Затем всплыли еще два трупа – Родиона Кудрявцева и Павла Юшкевича.

– Всплыли – в прямом или переносном смысле? – поинтересовался Кобзев.

– В самом что ни на есть прямом – один в Оредише, а второй в заполненном водой карьере недалеко от города. Кудрявцев работал патологоанатомом, Юшкевич – врачом «Скорой помощи». Затем последовала Вера Богатикова, внимание – главврач больницы №***!

– Ого! – вырвалось у меня.

– Да уж, – согласился майор. – Потом обнаружили хирурга Георгия Горгадзе и акушера-гинеколога Юлию Устименко.

– Это, друзья мои, попахивает маньяком, – пробормотал Кобзев. – Маньяком, убивающим медработников при помощи медицинских препаратов!

– Тем не менее, – продолжал майор, – поначалу проверялись другие версии. В Питере, коллеги, происходит столько убийств, что одни заслоняют собой другие, а потому так сложно порой бывает обнаружить очевидную связь. Возьмем, к примеру, первую жертву, Дурову. Примерно в то время в местах, где грибники наткнулись на ее тело, орудовал серийный маньяк, убивающий женщин, – неудивительно, что Анна Дурова тоже попала в список его жертв.

– А маньяка-то поймали? – спросил Никита.

– Нет. Полагают, что это был какой-нибудь гастарбайтер: в тех краях много дач, на которых работают заезжие узбеки и таджики. Возможно, поняв, что на его след напали, маньяк решил сменить дислокацию и либо уехал на родину, либо отправился подальше от того места, где совершил двенадцать убийств.

– Боже мой! – пробормотала я в ужасе. – Двенадцать женщин…

– Печально, не правда ли? Но смерть Анны Дуровой выбивается из этого ряда. В отличие от всех остальных, задушенных при помощи скрученного женского чулка, Дурова получила внутривенно павулон и хлорид калия, и патологоанатом не мог не обратить на это внимания. Тем не менее его отчет проигнорировали, так как гораздо проще было просто присоединить Дурову к остальным, как очередную жертву маньяка.

– Странный способ убийства, – усмехнулся Леонид. – Для гастарбайтера, я имею в виду.

– Что касается остальных, за основную версию в каждом случае принималось убийство кем-то из родственников. У Юлии Устименко, к примеру, муж также врач, поэтому его и взяли за жабры: он вполне мог знать о том, какое действие оказывает смесь из упомянутых препаратов. Следователь счел этот факт достаточным для обвинения Анатолия Устименко. Дело в том, что в тот самый момент, когда умерла Юлия, судя по показаниям друзей и соседей, семейство переживало не лучшие времена. Они находились в состоянии развода, и раздел имущества проходил чрезвычайно болезненно. Юлия собиралась оттяпать у мужа половину «совместно нажитого», хотя, являясь уроженкой Казахстана, не имела права ни на квартиру, ранее принадлежавшую родителям, ни на дачу или машину. Судья тем не менее склонялась к разделу пятьдесят на пятьдесят. На основании вышеизложенного Устименко получил семь лет общего режима – только по косвенным доказательствам, так как ни ампул с лекарственными препаратами, ни других улик следствие так и не обнаружило.

– Ужас! – пискнула Вика. – Вот как у нас работает милиция… О присутствующих я, разумеется, не говорю, – быстро добавила она, бросив взгляд на майора.

– А что с остальными? – спросил Лицкявичус. – Кого-то еще осудили?

– Нет, Устименко так и остался единственным. Семьи других жертв также разрабатывали, но эта версия не нашла подтверждения.

– Значит, как вы это называете… «висяки»? – спросила я.

– Верно. Так считалось до последнего времени, пока не обнаружили последний труп – Веры Богатиковой. У нее вообще не имелось родственников. Была довольно состоятельная – все-таки главный врач больницы.

– Ну, если состоятельная, то явно не на зарплату – даже главврача! – заметил Никита.

– Эту версию вначале и приняли за основную, – кивнул Карпухин. – Решили, что она могла вымогать у кого-то взятку, но, к сожалению, ничего доказать не удалось, а присутствие в крови жертвы тех же веществ позволило наконец объединить все дела в одно. И, так как объединяющих факторов два – способ убийства и принадлежность жертв к одной профессии, – единственной стала версия о маньяке. Что скажешь, Павел, – это ведь как раз в твоей компетенции?

Кобзев недоверчиво хмыкнул.

– Что ж, – произнес он, – я и в самом деле принимал участие в психиатрическом освидетельствовании нескольких подобных типов и имею некоторое представление о такого рода преступлениях. Однако сразу скажу, что эти шесть случаев вовсе не кажутся мне типичными. Во-первых, места преступлений. Маньяк обычно действует на одной и той же территории – Чикатило, например, или битцевский маньяк. В этом же случае, выходит, территория не имеет для него значения – это очень интересно. Объединяющий фактор, разумеется, одинаковый способ убийства – и против этого, как говорится, не попрешь. Но именно способ меня и смущает.

– Почему? – поинтересовался Лицкявичус. – Чем он хуже любого другого?

– Обычно маньяк испытывает сексуальное наслаждение, мучая и убивая свою жертву. Согласитесь, использование инъекции не подразумевает ничего подобного! Джозеф Келлинджер отрезал члены мальчикам и подросткам. Карла Гомулка и Пол Бернардо демонстрировали пятнадцатилетней Кристине Флентч видеозаписи пыток, которым подвергалась ее предшественница. Даже когда убийства не связаны напрямую с изнасилованием, налицо сексуальная подоплека подобных преступлений: гетеросексуальные мужчины-убийцы нападают на женщин; гомосексуальные – такие, как Джон Уэйн Гэси или Джозеф Келлинджер, – нападают на мужчин. В любом случае убийство служит формой сексуальной мести. И в сознании каждого маньяка власть, ненависть, подавление, убийство и секс неразрывно связаны.

– А если допустить, что маньяк – женщина? – спросила я. – Я слышала, что, хотя подобный феномен крайне редок, он все же встречается. Кажется, женщиной вполне могут двигать другие мотивы и она способна находить удовлетворение в вещах помимо секса?

Павел кивнул, соглашаясь.

– Вы правы, Агния. Однако большинство жертв – мужчины. По меньшей мере, этой женщине нужно обладать огромной физической силой…

– …или иметь сообщника, – закончил Лицкявичус. – Смотрите, до чего мы тут договорились: группа маньяков убивает медицинских работников!

– На самом деле это не исключено, – заметил Кобзев. – Такие случаи встречаются еще реже, чем женщины-маньяки, но существуют теории групповых серийных убийств. В этом случаи обычно присутствует один маньяк, разрабатывающий идею и атрибуты убийств, а его помощники помогают осуществлять замысел. Я никогда в жизни не сталкивался с подобными вещами, но много читал. Возьмем, к примеру, осужденную год назад супружескую пару из Англии. Они заманивали к себе приезжих, пытали, насиловали и убивали. В подвале их дома были обнаружены останки многочисленных жертв, среди которых была их собственная дочь.

– Какой ужас! – воскликнули мы с Викой практически одновременно, но мужчины предпочли не обратить на нас внимания.

– Или вот еще один случай: супружеская чета из Англии заматывала головы жертв изолентой, оставляя только небольшие отверстия для дыхания. Идея «кровавого братства» претворилась в истории Оттиса Тула и Генри Ли Лукаса, которые познакомились уже будучи серийными убийцами. Вдвоем они продолжали свои кровавые похождения, путешествуя по стране и убивая случайных жертв тем оружием, которое подворачивалось им под руку. Это доказывает, что утверждения некоторых психологов, представляющих серийного убийцу одиночкой, неспособным к коммуникации с другими людьми, верны не во всех случаях. Многим из них «посчастливилось» найти себе друга или подругу, разделявших их пристрастия. Опять же, Кеннет Бианчи, убивавший вместе со своим двоюродным братом, уже после заключения в тюрьму вступил в контакт с писательницей Вероникой Комптон, решившей помочь ему выйти на свободу. Чтобы снять Бианчи с крючка, она согласилась удушить женщину и подбросить на место преступления сперму Кеннета и таким образом запутать полицию. Однако заговор был раскрыт. А несколько лет назад всю Канаду всколыхнуло «дело Кена и Барби», так прозвали журналисты миловидную семейную пару из Онтарио за их сходство со всемирно известными куклами. Карла Гомулка и Пол Бернардо обвинялись в убийстве двух девочек-подростков…

Ну, и конечно же, Чарльз Мэнсон, в 1969 году во главе секты сатанистов совершивший несколько зверских преступлений.

Получив такую щедрую порцию «ужастиков» в течение нескольких минут, мы сидели как пришибленные не зная что сказать. Но Кобзев, как выяснилось, решил этим не ограничиваться.

– Жертвы разнополые, – продолжал он. – Более того, лишь две из них – женщины, и это удивительно и необычно. Удалось установить, не пропало ли что-нибудь из личных вещей убитых?

Карпухин озадаченно почесал в затылке.

– Трудно сказать. Дело в том, что, судя по всему, люди похищались вне дома, а тела находили обычно спустя несколько месяцев. Из-за этого трудно установить, было ли что-нибудь похищено. Известно одно: драгоценности на некоторых трупах остались нетронутыми.

– Их пытали? – спросил Кобзев.

– Нет.

– Странно… очень странно. Обычно плен используется маниакально настроенными личностями именно для того, чтобы истязать жертву и впоследствии убить.

– Может, их брали в заложники? – предположил Никита. – С целью выкупа или… ну, может, с какой-то еще целью?

– О выкупе нам ничего не известно, – возразил майор. – Родственники в любом случае знали бы об этом, а у Богатиковой, как я уже говорил, вообще никого не было, так к кому же обращаться с требованием выкупа? Кроме того, вам не кажется странным похищать ради выкупа врачей и медсестру – неужели не нашлось народа побогаче?! Что касается «других целей», я с удовольствием выслушаю ваши предложения, потому что самому мне ничего такого в голову не приходит!

– А почему вы спросили, не взято ли что у жертв? – задала я вопрос. – Думаете, это могли быть ограбления, замаскированные под серийные убийства?

– Звучит глупо, – заметил Леонид. – Если, конечно, убитые не выходили из дома с кейсами, полными долларов!

– Ну, не так уж и глупо, если подумать, – возразил Карпухин. – Чего только не встречалось в моей практике – уж можешь мне поверить, парень!

– Я это спросил, – сказал Павел в ответ на мой вопрос, – так как цикл поведения маньяка не заканчивается со смертью жертвы. Чтобы еще раз испытать то, что они чувствовали, совершая преступление, многие серийные убийцы уносят с собой сувениры – что-нибудь из нижнего белья или какую-нибудь часть тела… Это так называемая тотемическая фаза. Напоминая о совершенном преступлении, «тотемы» тем не менее по воздействию никогда не эквивалентны настоящим предметам. И подобно тому, как наркоман не может избежать ломки, убийца все глубже погружается в депрессию и испытывает потребность убивать опять.

– Точно известно только одно, – дав Кобзеву высказаться, снова заговорил Карпухин, – двое из похищенных получали письма с угрозами.

– Что ж, это может говорить в пользу маньяка, – согласился психиатр.

– А остальные? – подала голос Вика. – Насколько я понимаю, «рисунок» действий серийного убийцы должен сохраняться неизменным?

– В той или иной мере, – кивнул Павел. – Внешние и не зависящие от него обстоятельства могут заставить такого человека изменить порядок совершения преступления, но в целом Вика права. А как вы узнали о письмах?

– Эти двое приходили в милицию. Впоследствии письма приобщили к делам об убийствах, но поначалу никаких мер не приняли: нет тела, как говорится, нет дела! Остальные, возможно, не испугались, потому и не пришли. Или решили, что в милиции, скорее всего, им ничем не смогут помочь.

– А что в них, в этих письмах? – спросила я.

– Помните, Агния, я зачитывал вам письмо, найденное матерью Романа Извекова в ящике его стола? Так вот, те два почти идентичны ему: «Ты знаешь, ЧТО ты сделал, и должен ЗАПЛАТИТЬ. Ты примешь кару и будешь наказан так, как требует Священное Писание. У тебя есть неделя на покаяние».

– Боже мой, но ведь это значит, что Роман… – пробормотала я испуганно.

– Вот именно! – часто закивал майор. – Теперь понимаете мое беспокойство?

– Но это также означает, что время еще есть, верно? Они же дали ему неделю, – заметил Леонид. – Когда пропал этот Извеков?

– Несколько дней назад – но точно меньше недели, – ответил Карпухин. – Правда, на письме нет даты, так что, возможно, мы уже опоздали.

– А что, если Извеков испугался и решил свалить от греха подальше? – выдвинула предположение Вика.

– Это вполне возможно, ведь ему, помимо всего прочего, грозили Комиссией по этике! – сказала я. – Правда, насколько я могу судить, серьезные последствия Роману не угрожали, так как он ни в чем не виноват.

– Этого мы не знаем, – впервые за долгое время снова заговорил Лицкявичус. – Комиссия по этике – организация новая, и, как обычно, чтобы оправдать свое существование, ей необходимы громкие дела. Охота на ведьм всегда была в моде, а потому не удивлюсь, если ваш коллега, Агния, пал бы первой жертвой комиссии!

Я вспомнила свой разговор с Викой о том, как Лицкявичус едва не попал в состав этой организации, и подумала, что, возможно, именно по этой причине он и отказался от столь сомнительной «чести».

– Интересно, а что имеется в виду под «наказан так, как требует Священное Писание»? – поинтересовался Леонид. – Наказан – за что?

– Если мы говорим о серийном убийце, – ответил психиатр, – то эти слова могут вообще не иметь никакого значения. Эти люди обожают облекать свои действия в красивую оболочку – если, конечно, они достаточно образованны.

– Какие там у нас смертные грехи? – спросил Никита. – Не убий, не укради…

– Не прелюбодействуй… – добавил Лицкявичус. – Любой из них маньяк мог посчитать достойным «наказания» от его руки – если речь, конечно, о грехах, а не о воспаленном воображении психопата!

– Так вот, ребятушки, – подвел черту под разговором Карпухин, – о чем я собирался вас попросить. Как уже говорилось, это – не дело ОМР. Мне нужна только ваша профессиональная помощь. Так как все убитые в той или иной степени являлись вашими коллегами по цеху, я просил бы вас поговорить с теми, кто работал с ними бок о бок. Что касается семей, они уже опрашивались, но мне наверняка придется сделать это повторно. Если речь и в самом деле идет о серийном убийце – или убийцах, – то он определенно должен был находиться рядом с жертвами. Я прав, Паша?

– В общем, да, – согласно кивнул психиатр. – Существует, конечно же, такой тип сталкера, или преследователя, который лично может даже не знать свою будущую жертву, но одержим ею заочно. В этих ситуациях речь, как правило, идет не о рядовых личностях, а о «звездах» шоу-бизнеса, политиках и других известных людях. Но наши жертвы к ним не относились, следовательно, ты прав: маньяк должен знать их лично. Возможно, не близко, но достаточно для того, чтобы иметь возможность изучить их привычки, распорядок дня и так далее.

– В этих папках, – сказал майор, указывая на лежащие на столе файлы, – находится информация по каждой из жертв, которую собрали все следователи на сегодняшний день. Если нам удастся вычислить, что связывало этих шестерых с Романом Извековым, мы найдем убийцу.

– Или убийц, – уточнил Никита.

– Или убийц, – согласился майор. – Вам, как коллегам погибших, сподручнее беседовать с их окружением, чем нам, следователям, с которыми редко откровенничают. Постарайтесь их разговорить. Возможно, среди пациентов имелись недовольные… Хотя это вряд ли, так как все жертвы имели разные специализации, а потому сомнительно, что каждый из них успел насолить одному и тому же субъекту. В общем, даю вам полную свободу действий. Однако вам придется вести расспросы осторожно, чтобы ни в коем случае не вызвать паники в медицинском сообществе. Представляете, что может произойти, если станет известно, что какой-то псих охотится за всеми, кто носит белый халат? Я вполне осознаю, что вам придется работать неофициально…

– Брось, Артем Иванович! – прервал майора Лицкявичус. – Давай без реверансов, честное слово!

– Действительно, Артем Иванович, – сказала я, – вы так часто нам помогали, хотя это и не имело отношения к вашей основной деятельности, что теперь мы просто обязаны вернуть долг, верно?

Ни один из присутствующих и не подумал возражать.

– Ну и, наконец, еще одно, – добавил майор напоследок. – Примите совет: будьте осторожны, обращайте внимание на всех странных и неадекватных людей, приходящих к вам на работу, потому что кто-то из них может оказаться именно тем, кого мы ищем.

– Что ж это, нам теперь бояться каждого пациента?! – хохотнул Никита. – Может, бронежилет носить для надежности?

Эту шутку никто не поддержал. Прежде чем покинуть офис, я остановила Кадреску.

– Леонид, у меня к вам личная просьба. Не могли бы вы провести вскрытие тела, которое будет подвергнуто эксгумации по решению следователя, ведущего дело о врачебной ошибке?

– Чье тело? – поинтересовался патологоанатом.

– Маленькой девочки… моей крестницы. У меня есть подозрения, что ее смерть наступила не по тем причинам, которые указаны в отчете патологоанатома больницы, где она скончалась. Как я уже сказала, дело личное, поэтому я пойму, если вы отка…

– Позвоните мне, когда получите постановление, – перебил меня Кадреску.

* * *

Мила вновь перечитала письмо. Содержимое конверта вызывало у нее отвратительное ощущение, от которого потели ладони, и хотелось оглянуться через плечо, чтобы проверить, не стоит ли кто позади в ожидании… в ожидании чего? «…наказана, как требует Священное Писание…» – что это означает? Если письмо – шутка, то, несомненно, очень дурная. Неужели это дело рук Тимофея? Они, конечно, расстались не самым лучшим образом, но разве он мог опуститься до угроз? С другой стороны, в наше время и не такое случается, ведь Тимофей после развода потеряет прописку. Он воспользуется любыми средствами, чтобы остаться в Питере… Нет, это слишком страшно, чтобы быть правдой: Тимофей никогда не смог бы поднять на нее руку! Может, стоит сходить в милицию… И что они сделают? Да ничего, скорее всего, ведь поначалу даже сама Мила считала эту записку неудачной шуткой! Нет, в милицию она не пойдет. А о чем ей нужно задуматься? В письме неизвестный намекает на «то, что она сделала»… Что имеется в виду?

Звонок в дверь прервал Милины размышления.

– Кто там? – опасливо спросила она, выйдя в коридор.

– Это соседка снизу – вы нас заливаете!

Мила удивилась.

– Но у меня все выключено! – ответила она.

– Слушайте, со мной сантехник – возможно, трубу прорвало? Если так, то нужно срочно что-то предпринимать, ведь у нас ремонт, сами понимаете!

Да уж, подумала Мила, ей век не расплатиться, учитывая, какие сейчас ремонты делают!

– Ладно, – вздохнула она. – Пускай ваш сантехник посмотрит…

Открыв дверь, она действительно увидела на пороге мужчину и женщину. А в следующий момент «сантехник» сделал шаг вперед и что-то плотно прижал к ее рту и носу.

* * *

Экзамены подходили к концу, но мои факультативные занятия по деонтологии еще не завершились. Я нисколько не жалела о том, что сама напросилась на этот курс. Поначалу мне казалось, что никто из студентов не захочет заниматься таким вроде бы «ненужным» предметом, как медицинская этика. Действительно, в начале на дополнительные занятия записались лишь несколько человек – в основном девочки. Но потом как-то незаметно моя «паства» стала прирастать. Не скажу, что с ними легко: критически настроенные и уже немного циничные, будущие медики порой давали мне прикурить. Зато это держало меня в постоянном тонусе и заставляло перелопачивать горы медицинской литературы в поисках того, чем можно было бы воздействовать на умы и души моих студентов.

Сегодня я собиралась поговорить о клятве Гиппократа. В ближайшем будущем второкурсникам предстояла клиническая практика, и им надлежало войти в непосредственный контакт с пациентами. Я доподлинно знала, что этот «первый контакт», скорее всего, окажется не самым приятным, и те, кто еще настроен романтически, быстро утратят свои иллюзии в отношении профессии медика. Конечно, многое зависит от их наставников на местах, но беда в том, что большинство врачей предпочитают использовать ребят не по назначению. Они становятся мальчиками и девочками на посылках вместо того, чтобы заниматься непосредственно врачебной деятельностью и учиться у профессионалов. Поэтому я считала просто жизненно необходимым подготовить студентов к будущей практике и «накачать» их должным образом, чтобы хватило до самого ее конца. В качестве домашнего задания я предложила ребятам внимательно прочесть клятву с прицелом ее обсуждения на занятии.

«Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакией и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство…» – зачитывала Валя Тернова, одна из моих лучших учениц. Я возлагаю на эту девочку большие надежды: у нее не только светлая голова, но и доброе сердце, а значит, она просто рождена для нашей профессии. На свой счет я нисколько не обманываюсь и знаю, что далека от идеала. Тем не менее это не мешает мне мечтать о том, что я смогу правильно воздействовать на молодое поколение и привить им не только любовь к медицине, но и к главному объекту этой науки – пациенту.

Когда девушка закончила, я спросила, обращаясь к группе:

– Что вы думаете о содержании?

– Ну, та часть, где говорится о целибате, меня совсем не устраивает! – весело отозвался Леша Петров, и все засмеялись – даже я не смогла сдержать улыбки.

– Хорошо, давайте опустим это: допускаю, что в наше время сексуальное воздержание, в том полном смысле, который вкладывал в него Гиппократ, не совсем актуально. А в остальном? Какие основные принципы присутствуют в клятве?

– «Не навреди»! – выкрикнула Аня Строгина. – «Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости».

– Правильно! Ну, разве это не актуально?

– А как насчет: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария…»? – снова подал голос Леша. – Аборты совершенно легальны, если я не ошибаюсь, а эвтаназия в некоторых странах также разрешена законом!

– Согласна с тобой, – кивнула я. – Это тоже слегка устарело, но мы должны помнить о том времени, когда писалась клятва. В те дни, когда большинство детей умирали в младенчестве или появлялись на свет мертворожденными, а аборты стоили жизни сотням женщин, думаю, этот пассаж Гиппократа выглядел как никогда актуальным. Еще принципы?

– А можно еще об анахронизмах? – спросил Илья Лагутин.

– Пожалуйста-пожалуйста!

– «Клянусь почитать научившего меня наравне с моими родителями, делиться с ним своим достатком и в случае надобности помогать ему в нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и без всякого договора; наставления, устные уроки и все остальное в учении сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому». Вам не кажется, что в наш век научного прогресса, стяжательства и поиска материальной выгоды это звучит несколько… несвоевременно?

Мне оставалось лишь кивнуть – против правды не попрешь!

– Соблюдение врачебной тайны! – раздался тонкий голосок Оли Улищенко. – «Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной».

– Отлично! Итак, мы видим, что, несмотря на древность клятвы Гиппократа, основные идеи остаются простыми и понятыми до сего дня. Все вы давали клятву на первом курсе, так что должны помнить хотя бы что-нибудь. Чем клятва врача России отличается от первоначального древнегреческого варианта?

– Ну, добавлено, что помощь должна оказываться независимо от пола, расы, вероисповедания и так далее, – сказала Марина Сомик. Эта девочка недавно родила, и я была уверена, что она бросит вуз или как минимум возьмет академический отпуск. Ничего подобного она не сделала: через три недели после родов Марина уже снова сидела в аудитории!

– А как насчет того, что присутствует во всех клятвах со времен Гиппократа, но, как показывает практика, необязательно к исполнению? – подал голос Кирилл Поляков.

– Ты о чем? – не поняла я.

– «Мне, нерушимо выполняющему эту клятву, да будет дано счастье в жизни и в работе. Нарушившему клятву да будет обратное этому и заслуженная кара», – вот о чем!

– Ну, и почему же это не обязательно?

– Да бросьте, Агния Кирилловна, вы прекрасно все понимаете! По вашему совету я собираю статьи, посвященные врачебным ошибкам и уголовным процессам над врачами. И у меня тут есть… погодите… вот! – и он протянул мне газетную вырезку, которую достал из пластиковой папки.

Я и в самом деле предлагала своим студентам коллекционировать статьи подобного рода, и мы частенько их обсуждали на занятиях. Как говорится, только дурак учится на своих ошибках, а чужие и в самом деле могут позволить избежать собственных. Статья, переданная мне Кириллом, была озаглавлена: «Приговор в законную силу не вступил». В ней шла речь о том, что врач-анестезиолог муниципального учреждения здравоохранения «Суздальская центральная районная больница» была привлечена к суду по части второй статьи сто девять УК РФ (причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения своих профессиональных обязанностей). В приемное отделение центральной районной больницы бригадой «Скорой медицинской помощи» был доставлен пятидесятилетний житель города с диагнозом желудочно-кишечное кровотечение. На следующее утро из хирургического отделения он был переведен в отделение реанимации и интенсивной терапии для подготовки возможного операционного лечения. В связи с этим врач приняла решение о проведении терапии в форме переливания крови, заказала и получила из областной станции переливания крови эритроцитарную массу и свежезамороженную плазму, соответствовавшую крови больного.

– В чем вы видите ошибку, Кирилл? – поинтересовалась я, быстро зачитав вслух содержание статьи.

– Я бы не назвал это ошибкой, Агния Кирилловна: это – самая натуральная халатность! Правила требуют проведения серии обязательных контрольных исследований, в том числе биологической пробы и пробы на индивидуальную совместимость непосредственно у постели пациента. Врач нарушила инструкцию и таких исследований не провела.

– Верно, – кивнула я. – Здесь сказано, что при проведении интенсивной терапии у больного начали проявляться клинические синдромы, требовавшие немедленного отказа от проведения процедуры, однако врач ввела ему внутривенно медицинские препараты и продолжила операцию.

– И еще там написано, что только при оформлении медицинской документации врач обнаружила, что перелила пациенту двести пятьдесят миллилитров эритроцитарной массы несовместимой крови.

– А что с пациентом-то? – спросила Аня.

– А пациент на следующее утро умер в отделении реанимации от шоковой реакции организма на несовместимую кровь, – пояснил Кирилл.

– И какой вывод можно из всего этого сделать? – задала я вопрос, обращаясь ко всей группе.

– Нельзя ошибаться! – выкрикнул Илья со смешком.

– Еще мнения имеются?

– Надо соблюдать инструкции, – ответила Оля. – Их не просто так писали, в конце концов!

– Правильно, Оля, – кивнула я. – Что же касается замечания Ильи о том, что нельзя ошибаться… Знаете, говорят, что у каждого врача – свое кладбище, и это – не пустые слова. Как и представитель любой другой профессии, врач может ошибаться, но, к сожалению, в случае врачебной ошибки пациент, как правило, умирает.

– А вы с таким сталкивались? – спросила Марина.

– Да, Агния Кирилловна, – поддержал девушку Кирилл. – Насколько большое кладбище у вас?

– Заткнись! – зашипела Аня, но я остановила ее взмахом руки.

– Погодите, это не секрет, – сказала я. – Пациенты и в самом деле умирали у меня на столе, но мне повезло, потому что ни один из них не умер из-за того, что именно я сделала что-то не так. Лишь однажды больной не перенес анестезию, но не потому, что была передозировка или неправильно подобран наркоз.

– Тогда почему он умер? – спросила Марина.

– Не выдержало сердце. Операция была неплановой, пациент поступил по «Скорой». Естественно, ему были проведены определенные исследования – насколько позволяло время. ЭКГ выглядело не слишком обнадеживающе, но у нас не было выхода, иначе больной бы умер.

– И он таки умер, – резюмировал Илья. – А вам устраивали взбучку, Агния Кирилловна?

– Было разбирательство, – ответила я. – Мои действия признали правомерными.

– А что с той теткой из статьи?

– Судя по названию, – сказал за меня Кирилл, – она выкрутилась – вот вам и «заслуженная кара»!

– Ну и правильно! – отозвался Илья. – У меня в семье несколько поколений врачей. Отец вообще говорит, что если за каждую провинность привлекать медиков к суду, то лечить людей станет некому!

– Так ты считаешь, что пациент должен быть готов к счету три – один? – спросила Оля.

– То есть?

– В моей семье тоже есть медработники, и этот счет означает, что если один из трех пациентов выживает, то это уже удача!

– А правда, – вдруг спросила Марина, – что сейчас создан какой-то специальный Комитет по медицинской этике?

– Комиссия по этике, – поправила я. – Да, правда. Раньше не существовало органа, способного лишить медика лицензии и запретить ему практиковать. Теперь это станет возможным.

– Еще не легче! – воскликнул Илья. – Если лишить медработника права на медицинскую практику, то куда он пойдет? Он же ничего больше не умеет делать! Грузчиком, что ли?

– А если руки не из того места растут, так хоть грузчиком! – резко ответила Оля. – По крайней мере, больше никого не убьет!

– Ну, если только ящиком или мешком придавит! – хохотнул Кирилл.

– В Америке, между прочим, этого не боятся, – поддержала подругу Аня. – Лишают лицензии на раз!

– Ты не совсем права, – возразила я. – Во-первых, это не так просто, и отчасти Илья прав: медик – не просто профессия, это образ жизни, поэтому процесс лишения лицензии является длительным и сложным даже в Америке. Кроме того, и в их законе существуют лазейки. Например, даже если по решению комиссии лицензия врача становится недействительной в большинстве штатов, он все равно может продолжать работать в некоторых других. Таким образом, можно сказать, что переезд решает все проблемы!