Текст книги "Диагностика убийства"

– Простите, – пробормотала я по-английски, – я не говорю на хинди!

Надо же, принял меня за свою – недаром я так похожа на прабабушку Кундалини! Удивленный, полицейский перешел на понятный мне язык.

– Этот человек, – он махнул в сторону незнакомца, который сделал несколько шагов в нашем направлении и прислушивался к беседе, – говорит, что вор побежал к вокзалу, мадам. Вы видели воришку?

– Вы о мальчишке с сумкой? – уточнила я и поймала напряженный взгляд зеленых глаз незнакомца. – Да, я его видела. Он бросил сумку и рванул к вокзалу – видимо, вас испугался!

Полицейский все еще сомневался.

– Вы – с ним? – спросил он, кивнув в сторону зеленоглазого обманщика.

– Да что вы – я его впервые вижу! – честно ответила я.

– Что ж… Спасибо, мадам, – словно бы нехотя произнес офицер и, повернувшись к своим, подал знак уходить. Преследовать мальчишку смысла не имело: все равно за это время он успел бы убежать далеко, да и сумка уже в их руках, поэтому полицейские не торопились.

Едва они скрылись за поворотом, незнакомец приблизился ко мне.

– А вы здорово врете! – заметил он по-английски. Говорил он очень правильно, но в его произношении чувствовался акцент – возможно, он немец? Я неплохо различаю акценты – музыкальный слух, доставшийся от мамы, хоть в чем-то полезен.

– Ну, куда мне до вас! – пожала я плечами.

– Ему всего восемь, – кивнул незнакомец в сторону паренька, который уже вылез из грузовика, но бежать не пытался.

– Он украл сумку, – возразила я.

– Он виноват, – согласился мужчина и, обращаясь к пареньку, что-то сказал на хинди. Тот низко опустил голову и закивал, как китайский болванчик. Я попросила перевести.

– Я говорю, что, если он еще раз так поступит, то я лично сдам его в полицию и прослежу за тем, чтобы его примерно наказали. Меня зовут Ноа, – неожиданно представился он. – А вас?

– Индира.

– Индира, которая не говорит на хинди? – изумился он.

– Это долгая история…

Во время нашего с Ноа разговора я исподволь разглядывала его. Я еще раньше заметила, что он высокий и худощавый, а теперь смогла получше рассмотреть его лицо. Оно тоже было худым, с резкими чертами и такими выдающимися скулами, что о них, казалось, можно порезаться. Крупный нос нисколько не портил общего впечатления и не уменьшал привлекательности живых, очень подвижных черт. Зеленые глаза необычной формы с приподнятыми к вискам уголками… Я собиралась еще что-то добавить, но в этот момент меня окликнули. В дверях кафе стоял Милинд и с подозрением разглядывал Ноа.

– Это вы? – удивленно спросил он. – Что вам здесь надо?

– Разве Дели тоже куплен семейством Варма? – нахмурившись, поинтересовался Ноа.

Так-так, мой новый знакомый явно знает Милинда, более того, он что-то имеет против моей семьи!

– Вас слишком долго не было, Индира, – обратился ко мне мой сопровождающий, игнорируя едкий ответ Ноа. – Я начал беспокоиться!

– Все в порядке, – быстро ответила я: почему-то мне не хотелось, чтобы Милинд сейчас идентифицировал меня. – Мы можем идти!

– Так вы вместе? – ухмыльнулся Ноа. – Странно…

– Что странно? – с вызовом уточнил Милинд. – Между прочим, это – Индира Варма.

– В самом деле?

Улыбка сползла с лица Ноа, и я почувствовала, что он, если и был ранее расположен ко мне, переменил свое отношение, едва Милинд назвал фамилию отца.

– Что ж, нам пора, – сказал мне индиец, спускаясь. – Вы не возражаете?

Его вопрос был обращен к Ноа, загораживающему дорогу.

– Что вы, как можно? – отозвался тот и с шутовским поклоном отскочил в сторону. – Счастливого пути!

Уходя, я оглянулась. Ноа стоял прямо, скрестив руки на груди, и лицо его хранило каменное выражение. Чуть позже, когда мы уже уселись в машину Милинда, я спросила у него:

– Кто этот парень? Ну тот, у кафе?

– А-а… Настоящая заноза в заднице – прошу прощения за выражение!

– У него были неприятности с отцом?

– Вернее сказать, у вашего отца – с ним и теми, кому строительство новой клиники мозолит глаза.

– А Ноа-то какое отношение имеет к папиной клинике? – удивилась я.

– Вы знаете его имя?

– Он представился. И все-таки кто он такой и что за проблемы были у него с отцом?

– Этот Ноа – швейцарский врач, он практикует в Агре в больнице для бедных. Раньше вроде бы работал в Красном Кресте. Говорят, ему пришлось срочно двинуть из Швейцарии, так как он то ли зарезал кого-то на операционном столе, то ли допустил врачебную халатность… В общем, дело темное. Но благодаря его связям больница нет-нет да и получает кое-какие медикаменты и оборудование, так что его здесь ценят.

– Понимаю…

– Вряд ли, Индира! – неожиданно резко оборвал меня Милинд. – Чтобы все понять, надо быть индийцем и вариться в местной среде!

Он замолчал и некоторое время сосредоточенно вел машину. Признаться, я немного обиделась, но чувствовала, что в чем-то Милинд прав: разве я, лишь сутки как приехавшая в эту страну, могу судить других и скоропалительно составлять о них собственное мнение? Но тогда почему бы Милинду говорить не загадками, а объяснить, в чем именно заключаются их «терки» с этим парнем, который на дух не переносит фамилию Варма?

Неожиданно Милинд притормозил у обочины.

– Простите мою вспыльчивость, – тихо попросил он. – Я вел себя непростительно!

– Все в порядке, – ответила я, с облегчением подумав, что наконец-то все выясню.

– Дело в том, что в последнее время все мы – и ваша семья, и персонал клиник Варма – находимся под огромным давлением. С одной стороны – убийство вашего отца, уголовное преследование Санджая, большой общественный резонанс. С другой – дележка земли, на которой ведется строительство. Вы уже в курсе, что на этом месте кое-кто планировал возвести торговый комплекс?

– Да-да, – закивала я.

– И тот человек – не единственный, кто положил глаз на лакомый кусок земли: таких было достаточно, но именно вашему отцу удалось выиграть тендер на постройку клиники. Разумеется, данный факт многим не дает покоя.

– А какое отношение ко всему этому может иметь Ноа? Ведь он даже не гражданин этой страны!

– Наверняка сказать не могу, но мне известно, что он общался с ныне скрывающимся Дипаком Кумаром.

– Тем, кого якобы нанял мой брат для убийства отца?

– Именно. Ноа также не раз видели в толпе людей, выходящих на митинги с требованием прекратить строительство и вернуть землю тем, кто проживал на ней до начала работ.

– Зачем ему это нужно?

– Ну, знаете, люди из благополучных стран испытывают острый дефицит адреналина: у них дома все настолько хорошо, что они прямо-таки рвутся на поиски приключений! Но я не исключаю, что кто-то платит Ноа за его непосредственное участие.

– Кто-то, имеющий отношение к убийству папы?

– Возможно.

Дальнейшая поездка прошла в молчании. Милинд думал о своем, а я размышляла над услышанным. Интересные дела творятся на моей исторической родине! Сама того не ожидая, прибыв сюда, я оказалась в центре настоящей детективной истории.

* * *

Перед встречей с братом я сильно волновалась. Мне казалось, что и все семейство пребывает в том же нервном состоянии, будто не знает, чего ожидать от нашего свидания. Братьям Баджпаи стоило немалых трудов добиться того, чтобы меня пропустили к Санджаю, но в конце концов им это удалось. Накануне вечером я отловила Чхаю – эта девушка старалась вести себя как можно тише, но, похоже, была в курсе всего, что происходит в доме Варма.

– Расскажи мне о Санджае, Чхая, – попросила я, усадив ее в комнате Кундалини: я избегала большой гостиной, так как там вечно полно народу, а здесь можно не опасаться, что нас потревожат.

Глаза юной индианки потеплели.

– Санджу – он очень хороший, – ответила она. – Но…

– Но что, Чхая? – подтолкнула ее я.

– Его здесь никогда не понимали, вот что!

– В смысле?

– Он не такой, как все в этом доме… Не такой, каким был Аамир… Нет, вы не подумайте, – тут же сказала она, испуганно глядя на меня, – Аамир был чудесным человеком, очень щедрым, целеустремленным, а Санджу… Он ни к чему особенно не стремился, и потому господин Варма не считал его достойным наследником. Только Санджу на самом деле гораздо лучше, чем все о нем думают, просто он еще не нашел себя, понимаете? Для него важно любить свое дело, а то, чем занимался господин Варма… У него душа к этому не лежала.

– Тебе известно, почему ссорились мой отец и брат в день убийства?

– Нет. Но они постоянно бранились, и поводы были самые разные. К примеру, Пратап-бабу хотел, чтобы Санджу устроился на работу, даже пытался приспособить его к какому-нибудь делу в одной из клиник, но он наотрез отказывался.

– Разве Санджай не менеджер по образованию?

– Да, но это тоже был не его выбор, поэтому он и не хочет ничем таким заниматься!

– Чхая, Санджай – взрослый мужчина, и ему уже давно пора бы определиться с тем, чем он хочет заниматься! – сказала я.

– То, чего он в самом деле хочет, семейство Варма никогда бы не одобрило, – поджав губы, отозвалась девушка.

– И что же это – что-то неприличное?

– Вот-вот, они так и считают! Только разве шоу-бизнес – это неприлично?

– Так Санджай, что же, в актеры хотел податься?!

– Почему в актеры? – удивилась Чхая.

– Ну, он же вроде бы снимался для глянцевых журналов…

– Да, но актером Санджу вовсе не собирался становиться, а то был просто заработок, ведь отец отказался его содержать.

– И о чем же он все-таки мечтал? – спросила я девушку.

– О фотографии. У него хорошо получалось, но отец ни за что не позволил бы ему заниматься таким неблагородным делом!

Значит, проблема не в деньгах и не в наследстве? Мог ли Санджай убить отца, чтобы избавиться от его гнета, ведь тот пытался управлять жизнью сына, не замечая, что парень давным-давно вырос и желает сам принимать решения?

– А хотите посмотреть на его работы? – вдруг спросила Чхая.

– Ты можешь это устроить?

– Я принесу.

Чхая унеслась, как метеор. Подняв глаза на портрет прабабушки Кундалини, я тихо спросила:

– Ну, что скажешь? Тебе, должно быть, известно гораздо больше, чем всем остальным… Неужели кто-то из твоих потомков и в самом деле убийца?

Спокойное, сосредоточенное лицо Кундалини освещало быстро заходящее за окном индийское солнце. На мгновение мне показалось, что ее глаза смотрят прямо на меня, и от этого мурашки побежали по спине: вдруг прабабушка действительно наблюдает за всеми, и за мной в том числе? Да нет, глупости, ведь она – всего лишь картина! Но я где-то слышала, что портреты впитывают энергию тех, кто на них изображен. Таким образом, частичка людей, давно умерших, остается на полотне и начинает жить собственной жизнью… Нет, думать об этом – значит, уподобляться моим же собственным пациентам и тихонько сходить с ума!

Чхая появилась так же быстро, как и удалилась, неся под мышкой планшет.

– Вот они, – сказала она, с превеликой осторожностью кладя его на кровать и развязывая ленточки. – Тут не все, а только те, что мы с Санджу отбирали для выставки…

Девушка тут же прикусила губу и покраснела, поняв, что обнаружила нечто большее, чем мне полагалось знать о том, какие отношения связывают ее с моим братом. Я сделала вид, что ничего не заметила, и принялась рассматривать снимки. Даже ничего не смысля в фотоискусстве, легко было понять, что передо мной очень хорошие работы. Санджай пытался запечатлеть те стороны жизни, которые не видны невнимательному глазу. Люди на его фото выглядели живыми, веселыми и печальными, молодыми и старыми, занятыми повседневными делами и отдыхающими после тяжелого трудового дня. И все они, как я догадывалась, были бедняками – ни единого человека уровня доходов Варма.

– Кто они? – полюбопытствовала я, разглядывая большой групповой снимок камнетесов. Худые и едва одетые, они сидели на корточках с допотопными инструментами в руках. Их лица, белые от мраморной пыли, приветливо улыбались фотографу, пытающемуся увековечить их будни.

– Они все живут у Таджа, – ответила Чхая, любовно поглаживая снимок. – Санджу часто туда ездил – он говорил, что они являются для него неиссякаемым источником вдохновения. Он считает, что эти люди – настоящие, никем не притворяющиеся. Они делают свое дело и очень трудно зарабатывают на кусок хлеба.

Перебирая снимки, я наткнулась на один, который не ожидала увидеть. На нем были трое – мужчина, женщина и мальчик. Мальчик сидел на лавке, женщина расположилась позади, и лицо ее хранило озабоченное выражение. Мужчина стоял на одном колене перед малышом, и тот, широко открыв рот, позволял ему себя осмотреть. Сразу было ясно, что Санджай сфотографировал врача, пациента и его мать, но не это удивило меня, а то, что человек на фотографии мне знаком.

– Кто это? – спросила я тем не менее у Чхаи.

– Ноа, врач, – охотно ответила она. – Он часто навещает пациентов в районе Таджа, у которых нет возможности прийти в больницу самим.

Я заметила, что краешек снимка оторван и, просмотрев оставшиеся, увидела, что некоторые фотографии также повреждены.

– Ты же сказала, что вы с Санджаем готовили фотографии для выставки? – уточнила я. – А это что такое?

– Кое-что странное произошло несколько месяцев назад, в ночь после праздника Дивали, – сказала она, забавно покачивая головой. – Утром я зашла к Санджу в комнату и увидела там такой кавардак – просто словами не описать! А его лаборатория… У него в подвале лаборатория – так вот, ее всю разгромили, представляете?!

– Интересно, кому это могло понадобиться? – удивилась я.

– Сама не пойму!

– Вы в полицию заявляли?

– Да что вы, какая полиция, ведь Пратап-бабу не одобрял занятия Санджу. Если бы из-за этого в дом нагрянула полиция, он бы его в порошок стер! Я просто прибралась там, насколько возможно, и все.

Непонятно. Зачем кому-то переворачивать апартаменты моего братца вверх дном? Более того, особняк Варма отлично охраняется – как посторонний мог проникнуть сюда и устроить разгром?

Кишан Баджпаи вызвался сопровождать меня в тюрьму временного содержания, где сидел Санджай. Я дивилась непохожести братьев. Арджун напоминал отца и неприметной внешностью, и серьезностью, тогда как Кишан обладал приятными, правильными чертами лица, спортивной фигурой и отменным чувством юмора, что, несомненно, нравилось женщинам. Я нервничала – в конце концов, не каждый день приходится посещать подобные места даже в своей стране, не говоря уж о загранице, да и первое свидание с единокровным братом – испытание не из легких.

Санджая привели в допросную. На этом настоял Кишан, так как считал, что негоже брату с сестрой общаться через решетку. Кроме того, у меня мелькнула мысль, что адвокат не хотел, чтобы гостья из России увидела, в каких условиях содержат здесь подозреваемых. Несмотря на то, что Санджай действительно имел потрепанный вид, я поняла, почему модные журналы охотно принимали его в качестве модели. Парень оказался на редкость хорош – высокий, стройный и смуглый, с тонкими чертами, прямым носом и большими черными глазами. При виде меня на его лице отразилось крайнее изумление. Он возбужденно обратился к адвокату на хинди, однако Баджпаи тут же перевел:

– Он сказал, что я мог бы и не представлять вас – невооруженным глазом видно, что вы – Варма, просто одно лицо с прабабушкой Кундалини!

– Да-да, вылитая Кундалини! – подтвердил Санджай на хорошем английском. – Значит, ты и есть моя сестрица?

Санджай приблизился ко мне и принялся разглядывать, словно я была экспонатом в музее восковых фигур.

– Ну, здравствуй, сестра, – произнес он, наконец, и протянул мне руку. К счастью, обниматься не полез, а то я почувствовала бы себя неудобно. Поэтому я испытала к брату прилив благодарности, пожимая его узкую, сильную ладонь.

– Я вас, пожалуй, оставлю, – вежливо сказал Кишан. – Подожду снаружи, чтобы не подумали, что мы тут заговор затеваем!

Санджай начал с вопросов о членах семьи, особенно о матери и бабушке, и я охотно ответила на них. Постепенно неловкость между нами исчезла, и я спросила:

– Почему ты не спрашиваешь о Чхае?

Мой вопрос застал Санджая врасплох, и краска мгновенно залила его лицо.

– О Чхае? – переспросил он, пытаясь собраться с мыслями. – А что с ней не так?

– Да нет, все так, – улыбнулась я: смущение Санджая означало, что ее чувства, столь очевидные, не остаются без ответа. – Она в порядке.

Я напомнила Санджаю о разгроме в его лаборатории.

– Есть предположения, кто и почему мог это сотворить?

– Понятия не имею! – нахмурился он. – Кому она помешала? Скорее, я мог бы ожидать подобного от отца…

Он замолчал, помрачнев: рано или поздно этот вопрос должен был всплыть.

– А теперь я – подозреваемый номер один! – с горечью добавил Санджай. – Мы с отцом не ладили, но убить его – такое бы мне и в голову не пришло!

– Откуда у тебя пистолет? – спросила я.

– Это – большая глупость. Мне хотелось иметь собственное оружие, потому что в Тадже стало опасно: я купил его на улице у одного наркомана.

– В Тадже, говоришь?

– Чхая, наверное, рассказывала тебе о том, что я часто там бываю… вернее, бывал, – печально закончил он.

– Она говорила, что ты фотографируешь жителей окрестностей Таджа, – кивнула я. – Я видела несколько снимков, и они мне очень понравились.

На лице Санджая отразилось удовольствие.

– Но почему именно Тадж? Моделей везде полно, – заметила я.

– Впервые я попал туда случайно, когда отец притащил меня посмотреть место для новой клиники – видела бы ты, как я сопротивлялся!

– Не сомневаюсь – наслышана о твоей «любви» к папиному делу!

– Там я встретил людей, каких не видел раньше – интересных, понимаешь? Тех, для кого деньги и власть – не самое главное в жизни.

– А для отца эти вещи были главными?

– Я так и не понял, что отец ценил в жизни превыше всего, – вздохнул Санджай. – Раньше мне казалось, что это был Аамир. После его смерти он весь погрузился в работу. Меня папа никогда не считал достойной заменой брату… Да я, наверное, и не был таким – достойным его любви! – с горечью добавил он, сжимая лежащие на столе руки в кулаки. – Никто не знал, что отец поручил Баджпаи тебя разыскать. Вот уж не думал, что он способен на такое – взять и показать большую дулю всей семье, оставив все заграничной дочери!

– Ты меня ненавидишь?

– Ненавижу? – искренне удивился Санджай. – За то, что отец оставил все тебе? Да в гробу я видел его деньги, мне от него было нужно только одно – чтобы он перестал давить и смирился с тем, что из меня не получилось ни врача, ни банкира, и с тем, что я стану заниматься любимым делом! Думаю, я смог бы этим зарабатывать – может, не сразу, но со временем… Так что забудь: я не питаю к тебе ненависти – даже наоборот, рад, что все так обернулось.

– Почему?

– Да потому, что теперь грызня из-за денег закончится, наконец! Ты не представляешь, как наши родичи мечтали откусить кусок от отцовских денег, ведь он всех их содержал, а в семье без малого пятьдесят человек.

– Пятьдесят?! – ужаснулась я.

– Ну да, ведь у отца куча двоюродных и троюродных сестер и братьев, а у них, в свою очередь, дети, также обремененные семьями. Да ты, верно, их видела?

Действительно, в свой первый день мне пришлось познакомиться кое с кем. Они уехали утром, поэтому больше мы не встречались, но мне стало ясно, что это были смотрины: видимо, остальные родственники ожидали подробного отчета о том, что представляет собой «русская дочь» Пратапа Варма.

– Я не думала, что все эти люди живут на отцовские деньги! – пробормотала я.

– А ты поверь: ни один не добился в жизни ничего путного. Отец пошел в прабабушку, такой же хваткий. И Аамир был таким.

– Вы ладили с братом?

– На удивление, да, – горько усмехнулся Санджай. – Его смерть стала для меня самой большой потерей в жизни. Наверное, мне не стоит так говорить, ведь для большинства гибель отца явилась гораздо большей трагедией, да?

– Я почти его не знала, Санджай, – возразила я. – От детских воспоминаний ничего не осталось, а те, что сохранились…

– Не из лучших? – закончил он за меня. – Отец был непростым человеком, очень властным – немудрено, что твоя мать от него сбежала: только индийская женщина, воспитанная в традиционном духе подчинения мужу, могла бы его вынести!

– Такая, как твоя мама?

– Она не самый лучший образец, и все же – пожалуй, да. Мама научилась не обращать внимания на некоторые вещи, а отец полагал, что она смирилась. Это не так, но то, о чем он не имел представления, его не беспокоило. А брат… Он был единственным, кто по-настоящему понимал и принимал меня.

– Кроме Чхаи?

– Кроме Чхаи, – согласился Санджай. – Они двое всегда меня поддерживали.

– Хочу тебя вот о чем спросить: из-за чего вы ругались с отцом в день его убийства?

– Значит, ты и об этом знаешь? – хмыкнул он.

– Разумеется, ведь это – основная причина, по которой ты здесь! Так из-за чего вышла ссора?

– Как обычно – не сошлись во взглядах.

– Расскажи?

– У отца были большие проблемы со строительством новой клиники. Я с самого начала был против, потому что оно означало, что всем, проживающим на той земле, придется съехать. Людям деваться некуда, и они пытались заставить городские власти заморозить проект, пока не найдется подходящее место для переселения. Но трудности возникали не только поэтому: каким-то образом к делу оказался причастен Бабур-хан… Ты слышала, что это за фрукт?

– Кажется, кто-то из домашних упоминал это имя, – задумчиво ответила я. – Он из бандитов?

– Точно. Он угрожал отцу, и я был тому свидетелем. Из-за этого мы и ссорились в тот день: отец не хотел признавать, что ему не дадут осуществить проект, а я просил его отказаться от этой затеи и перенести строительство в другое место.

– Это все равно не решило бы проблемы, – заметила я. – Насколько я понимаю, Бабур-хан работает на кого-то, кто также нацелился на данный участок земли?

– Да, но отец, возможно, остался бы жив! – хлопнул рукой по столу Санджай.

– Почему свидетели вашей ссоры утверждают, что отец на тебя рассердился и грозился лишить своей поддержки – не потому же, что ты пытался предостеречь его в отношении этого бандита?

– Потому что я… Он узнал, что я подписал петицию в городской Совет.

– Какую петицию?

– Ту, что требует оставить территорию Таджа в покое. Отец счел это предательством с моей стороны. Он вспомнил Аамира, сказал, что тот был его настоящим сыном, а я… Отец высказал мысль о том, что я никак не могу быть настоящим Варма, потому что во мне нет ничего от этой семьи, в моих жилах якобы течет другая кровь! Я не выдержал и вспылил – наверное, оскорбил его, был чересчур резок. Он ударил меня, и все это видели.

– Ударил?!

– Ну, пощечину дал, но это было очень неприятно и обидно, потому что несправедливо! А потом он сказал…

Внезапно Санджай умолк, и я удивленно посмотрела на него, ожидая продолжения. Однако его так и не последовало.

– Что он сказал, Санджай? – спросила я с нажимом.

– Что лучше бы умер я, а не Аамир!

Да уж, не знаю, как бы я реагировала на его месте – такие слова для любого человека стали бы ударом, способным уничтожить! Положив ладонь на руку Санджая, я сказала:

– Это очень печально, но никто не верит в то, что ты мог убить папу!

И вдруг Санджай схватил меня за руки и горячо проговорил:

– Ты должна найти Дипака Кумара!

Я вспомнила это имя.

– Того парня, которого обвиняют в том, что ты нанял его для убийства отца?

– Он ни при чем! Дипаку Кумару известно о «деле Таджа» гораздо больше, чем мне, поэтому он и сбежал – понимает, что от него хотят избавиться в первую очередь. В нашу последнюю встречу, когда подписывали петицию, из-за которой мы с отцом поругались, Дипак намекнул, что у него есть нечто, способное заставить городское правительство принять решение в пользу жителей района.

– Он пояснил, что имеет в виду?

– Нет, но я так понял, что дело серьезное. Кажется, Дипак намеревался поговорить с отцом… Пожалуйста, разыщи его, он – моя единственная надежда на освобождение!

* * *

– Я хочу поехать в Тадж, – сообщила я за обедом, чем немало всех удивила.

– Желаете осмотреть достопримечательности? – спросил Милинд.

Он часто обедал или ужинал в особняке, и за прошедшие несколько дней я привыкла считать его неотъемлемой частью семьи Варма.

– Нет, поглядеть на яблоко раздора!

– Какое яблоко? – не понял он.

– На клинику новую, – пояснила я.

– Там одни стены, – заметила Анита, продолжая есть салат. Я понимала, что имел в виду Санджай, говоря о матери: только такая женщина, спокойная и невозмутимая, могла чувствовать себя удовлетворенной, находясь рядом с человеком вроде отца. – Строительство приостановлено.

– Ничего! – бодро сказала я.

– Эта клиника убила моего сына, – сказала бабушка через Сушмиту. – Нечего там смотреть!

– Ну почему же, – пожала плечами Анита. – Пусть посмотрит: в конце концов, теперь это ее ответственность!

В голосе мачехи слышалась нескрываемая издевка. Интересно, насколько сильно она разочарована завещанием покойного супруга? Об этом я спросила Сушму, когда мы остались наедине. Она чувствовала себя не вполне свободно, обсуждая со мной одного из членов семьи, но я знала, что правильно выбрала источник информации: в живых глазах женщины горел огонек, показывающий, что ей не терпится поделиться.

– Анита только теперь такая важная дама, – наклонившись к моему уху, сообщила Сушмита, заговорщицки мне подмигивая. – Одевается только на неделе моды в Лондоне, ест в дорогих ресторанах и выходит из машины с водителем исключительно возле салона красоты. А двадцать семь лет назад, когда Пратап привел ее в дом для знакомства с родителями, она была похожа на горничную из деревенской гостиницы! Конечно, красоты у нее не отнять – потому-то братец и втрескался в Аниту по уши и, несмотря на ее бедность, женился.

– Значит, она из бедняков?

– На самом деле я до сих пор не знаю ничего о ее семье, но совершенно очевидно, что Анита тогда была почти нищей – да она и разговаривать-то нормальным языком не умела, мы ее с трудом понимали! Ни один из нас не видел членов ее семьи, они даже на свадьбу не приехали. Анита сделала все, чтобы порвать с прошлым. Она очень быстро почувствовала себя как рыба в воде, ей понравилась роскошь, в которую она окунулась, и Анита ни за какие блага мира не согласилась бы все это потерять. Пратап был тяжелым человеком…

Сказав это, Сушма прикусила язык и смущенно посмотрела на меня, словно извиняясь за вырвавшееся оценочное суждение, которое могло не вязаться с моими идеализированными представлениями о покойном отце.

– Не волнуйся, – успокоила я женщину, – я уже кое-что узнала о том, каким человеком был отец – в частности, от Санджая. Сейчас это не имеет значения, ведь он мертв.

– Верно! – снова повеселела Сушмита. – Так вот, Пратап довлел над всеми в этом доме, и никто, кроме младшего сына, не смел сказать ему и слова поперек. Анита вела себя, как он того требовал, но я-то знаю, чего ей это стоило! Зато все остальное ее устраивало, и она добирала другими открывшимися перед ней возможностями, ведь деньги открывают все двери. Нехорошо так говорить, но мне кажется, Анита впервые за долгое время вздохнула свободно с тех пор, как Пратапа убили.

– А ты? – в лоб спросила я.

Сушма совсем не удивилась моему вопросу.

– Он был моим двоюродным братом и относился ко мне неплохо – настолько, насколько вообще умел… Мне жаловаться грех: какой еще брат возьмет сестру с мужем и детьми в свой дом, будет кормить-поить за свой счет, устроит шурина на работу, позаботится об обучении для племянников… Нет, Пратап, возможно, и был тираном, но не со мной. Больше всего доставалось Санджаю, так как он был, по словам Пратапа, паршивой овцой в семье.

– Странно, что отец так к нему относился! – воскликнула я. – Санджай показался мне отличным парнем.

– И правильно. Мой племянник – очень хороший мальчик, даже странно, как у такой парочки, как Пратап и Анита, могли родиться столь замечательные дети. Правда, насчет Санджая Пратап уверен не был…

Сушма вновь умолкла, испуганно глядя на меня, поняв, что сболтнула лишнее.

– Сушмита, – сказала я, – вы имеете в виду, что отец…

– Он сомневался в том, что Санджу – его сын, да! Об этом никто не знал, кроме меня и Мамты-джаан. Думаю, он и Аните не говорил о своих подозрениях, но она не могла не догадываться.

– Но почему?

– Во-первых, они совсем не похожи. Если ты посмотришь на фотографии, то не найдешь ни малейшего сходства.

– Это еще ничего не значит: в мире полно семей, в которых дети не похожи на собственных родителей! – возразила я.

– Верно. Пратап начал подозревать, что Анита ему изменяла. Доказательств у него не было, и, полагаю, он сам не решался пойти до конца и все выяснить: престиж семьи брат ценил превыше всего остального и очень боялся, что мы окажемся вовлечены в публичный скандал. Однако с тех самых пор он изменил отношение к Санджу, хотя до этого прощал ему абсолютно все.

– Тогда становится понятно, почему отец не сделал Санджая своим наследником! – пробормотала я.

– Но я в это не верю, – покачала головой Сушма. – Санджу, может, лицом и не в нашу породу пошел, но во всем остальном он такой же, как мы! А Пратап всегда отличался подозрительностью.

Я помнила, что мама говорила мне о том же, и теперь понимала, что она не преувеличивала. Словно каким-то мистическим образом услышав, о чем я думаю, Сушмита сказала:

– Я помню твою маму, когда она впервые приехала к нам – такая вся светлая, беленькая, сероглазая… У тебя, кстати, глаза такого же цвета, хоть во всем остальном ты – истинная Варма!

– Скажи, Сушмита, мама была счастлива с отцом – хотя бы вначале?

– Трудно сказать, – пожала плечами женщина. – Я точно знаю, что Пратап ее сильно любил – возможно, именно потому, что она с ее тягой к самостоятельности, свободолюбием не походила на «образцовую индийскую жену». Твоя мама была веселой, честной и очень-очень сильной, и она не подчинялась Пратапу, требуя равноправия. Поначалу его это забавляло, но потом стало раздражать. Людмила понемногу теряла свою жизнерадостность, стала тихой, задумчивой. Она правильно сделала, что уехала: здесь ей пришлось бы нелегко, и в конце концов она бы все равно не выдержала – с ее-то характером!

– А Анита с самого начала знала о том, что папа уже был женат? – поинтересовалась я.

– Нет. Пратап запретил всем в доме упоминать о его первой жене, поэтому и Санджай с Аамиром выросли в полной уверенности, что они – единственные дети. Для Аниты было настоящим ударом узнать, что ты не просто живешь на свете, но и станешь тем самым человеком, которому достанется состояние семьи! Завещание Пратапа оставило ей, как и каждому в этом доме, достаточно средств для безбедной жизни, но, полагаю, она почувствовала разочарование, узнав о новой наследнице, ведь она рассчитывала, что Санджай, как единственный ребенок, получит все!

* * *

Милинд предложил свои услуги для поездки в район Таджа, но я вежливо отказалась, мотивируя тем, что не хочу его отвлекать от дел: в конце концов, именно на него, как на правую руку отца, ложилась вся ответственность не только за строящееся здание, но и за все остальные клиники. Мамта-джаан распереживалась, не желая отпускать меня одну, но я пообещала, что обязательно возьму водителя и, если так ей будет спокойнее, Чхая сможет меня сопровождать. Узнав о готовящейся поездке, Чхая пришла в невероятное возбуждение. Мне и в голову не приходило, что девушка редко покидала особняк, ведь она была так молода! Тем не менее Чхая рассказала мне, что с тех пор, как мой отец взял ее в свой дом, она посещала школу-интернат для девочек, а по окончании ее вернулась сюда и редко выходила, если только Анита или Мамта-джаан не требовали ее общества для оказания помощи с покупками или другими домашними делами, предполагающими выезд за ворота.