Текст книги "Медиго"

Ирина Князян
Мегидо

Глава 1

– Разве сейчас не должно быть мессы, святой отец?

Старый священник вздрогнул. Голос за его спиной прозвучал настолько неожиданно, что казалось, даже каменные церковные стены удивились эху, которое отразили. Отец Витторио медленно повернулся.

– Я не слышал ваших шагов. Как вы вошли?

– Через дверь. Она же открыта.

– Открыта. – Священник с горькой усмешкой попытался подняться с колен. – Только уже много месяцев никто кроме меня через нее сюда не входил. Вы мне не поможете?

– Конечно. – Молодой человек быстро подошел к нему и подал руку. – Странно, я думал, это действующий собор.

– Так и есть. Точнее, должно быть. – Старик с трудом, превозмогая боль, поднялся на ноги: артрит в последнее время давал о себе знать все чаще. – Люди больше не ходят в церковь. Вы первый человек, который вошел сюда за последние полтора года.

– Даже как-то не верится. – Микаэл удивлено осматривал пустой храм. – Здесь так красиво. В каком веке он построен?

– В семнадцатом. Скульптуры ваял сам Баринелли. – Священник с грустью коснулся руки Девы Марии, у статуи которой молился еще несколько минут назад. – Тончайшая работа.

– Действительно. – Молодой человек подошел ближе к изваянию. – Мрамор как будто светится.

– Вы тоже заметили? – В глазах старика блеснуло что-то вроде тихой гордости, но этот блеск потух так же быстро, как и возник. – Веками к ней приходили страждущие. Все просили об утешении. И скольким израненным душам она его дала… А сейчас они ее предали.

Предали? – Молодой человек с интересом рассматривал кроткую улыбку на мраморном лице Мадонны. Свет, который пробивал сквозь голубые витражи соборных окон, придавал ей какое-то особое изящество и, казалось, что статуя вот-вот пошевелится. – Она как живая.

– Да. Баринелли знал, где располагать свои скульптуры. Люди уходили отсюда просветленными. – Отец Витторио глубоко вздохнул. – У них появлялась надежда.

– А сейчас?

– Сейчас? Сейчас надежда им не нужна. Они уже получили все, что хотели.

– Что вы имеете ввиду?

– Все изменилось, когда в городе появился этот человек, – Священник поднял со скамьи четки из слоновой кости и стал медленно наматывать их на руку.

– Какой человек?

– Он называет себя Люций. Люций Неро. Теперь он глава города.

– И что плохого он сделал?

– В том-то и дело, что ничего, – священник печально усмехнулся. – После его появления в городе началось благоденствие. Люди молятся на него, как на нового мессию.

– Но вам он, похоже, не очень нравится?

– Вы шутите? Да он воплощение мирового зла, и жители Мегидо просто ослепли, если не видят этого. Или не хотят видеть. – Старик присел на скамью – ему было трудно стоять. – Вы здесь человек новый, вам не понять. Кстати, что вы здесь делаете?

– Да просто ехал мимо.

– Направляетесь куда-то конкретно или бежите от чего-то?

Микаэл усмехнулся:

– Скорее бегу. Ваш город – просто еще одна остановка. И я не знаю, сколько их еще будет.

Отец Витторио внимательно посмотрел на незнакомца, стоящего перед ним.

– У вас проницательные глаза, вы знаете? Никогда таких не видел. Как вас зовут?

– Микаэл.

– И от кого вы бежите?

– Сложно объяснить. Наверное, от себя самого.

– Ну и как? Получается?

– Честно? Думаю, нет. Знаете, я вообще редко хожу в церковь, но увидел ваш собор, и почему-то потянуло зайти. – Молодой человек подошел к большому распятию, висящему на стене. – Думал посетить мессу. Возможно, даже получить какие-то ответы.

– Ответы на что?

– На вопросы. За последнее время у меня их накопилось слишком много. – Микаэл задумчиво поправил свечу перед распятием. – Я слышал, в храме многие находят то, что ищут. Ведь так, святой отец?

– Возможно. Зависит от того, что искать.

– Себя.

Священник вздрогнул и с удивлением посмотрел на него. В этом молодом мужчине явно было что-то такое, чего он не встречал уже очень давно.

– Себя найти непросто. У многих на это уходит вся жизнь.

– Вы нашли?

– Не знаю. Мне давно никто не задавал таких вопросов. И если честно, я уже и не надеялся, что задаст. В этом городе подобные вещи больше никого не интересуют.

– Все настолько плохо?

– И вы еще спрашиваете? Оглянитесь. В храме пусто. Когда люди теряют веру, на ее место приходит тьма. Хотите совет? Уезжайте отсюда, пока можете. Здесь вы точно не найдете своих ответов.

– Тогда почему вы не уехали?

Отец Витторио улыбнулся:

– По морским законам капитан судна не покидает его до самого конца. В церкви, по сути, то же самое. Здесь прошла вся моя жизнь. – Он посмотрел на распятье Христа. – Я не могу предать Его. Он – все, что у меня есть.

Микаэл подошел к священнику и сел рядом. В глазах старика он увидел такую боль, какая бывает только у людей, потерявших самое дорогое, что у них было.

– Как вас зовут Падре?

– Витторио.

– Знаете, отец Витторио, а я, пожалуй, задержусь здесь. Кто знает, может, мы сможем помочь друг другу.

– Помочь? – Священник скептически покачал головой. – Этому городу уже никто не сможет помочь. Я стар. Моя жизнь подходит к концу, и за себя я уже давно не переживаю. А вот при мысли о своих бывших прихожанах у меня сердце кровью обливается. Они как зомбированные пошли за этим крысоловом Люцием. Он ведет их к обрыву, а я ничего сделать не могу. – Отец Витторио с силой сжал руку Микаэла. – Я проиграл эту войну. Что я скажу Ему, когда предстану перед Ним? Что не справился? Что не смог уберечь от беды тех, кого он мне доверил? Как мне жить с этим, Микаэл? А самое главное – как умирать?

Голос старика дрогнул, ему стало трудно дышать. Он судорожно попытался ослабить белый воротничок сутаны.

– Тише, тише, падре. Не надо так.

Отец Витторио сделал глубокий вдох.

– Всю свою жизнь я пытался нести им свет. Что я сделал не так? Почему они отвернулись от Него?

– Не думаю, что вы в чем-то виноваты, святой отец. Дело в них. Мы разберемся. Расскажите мне об этом Люции. Откуда он взялся?

– Никто не знает. В один прекрасный день он просто появился в гроде. И все изменилось.

– Что изменилось?

– Все. Люди стали приходить к нему и получать желаемое. Одним он давал денег, других исцелял, третьи получили власть. Он исполнял любые желания, даже самые безумные. Можно было просить о чем угодно.

– Это шутка?

– Если бы. Я сам с трудом верил в то, что видели мои глаза. Бедняки выигрывали в лотерею, слепые прозревали, а у бесплодных пар рождались дети. Здесь живет один человек, Марио. Так вот, ему на лесопилке отрезало руку почти до плеча. Он десять лет ходил с протезом.

– Хотите сказать, рука отросла?

– Именно. Марио был первым, кто к нему обратился. Когда он появился здесь в храме с новой рукой, тогда все и началось. К Люцию пошли толпами.

– И он никому не отказывал?

– Нет. Достаточно было просто прийти и попросить. Причем желание значения не имело. Он исполнял все. Одна женщина захотела, чтобы ее соседку разорвали собаки за то, что та увела у нее мужа.

– И что? – Микаэл содрогнулся.

– От бедняжки ничего не осталось.

– Вы понимаете, насколько трудно поверить в то, что вы рассказываете?

Священник тяжело вздохнул.

– Знаете, я каждое утро мечтаю проснуться и понять, что все это только ночной кошмар.

– Как давно это продолжается?

– Уже три года.

– И он ничего не просит взамен? Просто исполняет желания и все?

– Именно. В благодарность люди избрали его главой города. После этого в Мегидо началось процветание. Здесь больше нет несчастных и обиженных. Каждый получил, что хотел.

– И поэтому они перестали ходить в храм?

– Да. Зачем приходить и молиться, не зная точно, услышит тебя Бог или нет? Гораздо легче пойти к Люцию. Он даст все, что захочешь, причем гарантированно.

– Вы единственный, кто к нему не пошел?

– Думаю, да. По крайней мере, все, кого я знаю, у него были. Даже священнослужители.

– Считаете, они потеряли веру?

– Они просто не видят в ней смысла. В основном люди обращаются к Богу когда им плохо. Сейчас всем хорошо и Бог стал им не нужен.

– Вы пытались говорить с ними?

– Я только этим и занимался. В каждой своей проповеди я объяснял им, что за Люцием идти нельзя, что он приведет их души к гибели, но меня никто не слушал. С каждой службой людей становилось все меньше. И вот, наконец, настал день, когда на мессу не пришел никто. С тех пор я один присматриваю за собором, но в силу моего возраста делать это с каждым днем становится все труднее.

– Почему не сообщили в Ватикан? Есть же телевидение, Интернет в конце концов. Вам бы помогли.

– А вы попробуйте отсюда выйти в сеть или позвонить кому-нибудь, кто живет за пределами Мегидо. Люций заблокировал любую связь с внешним миром.

– Но вы могли сами поехать в Рим и все рассказать.

– Я так и сделал. Сначала меня сочли сумасшедшим, но я убедил двоих кардиналов приехать сюда и увидеть все своими глазами.

– И что? Приехали?

– Да. Одного из них Люций вылечил от саркомы, а другому помог получить повышение. Он теперь правая рука Папы. Так что оба они теперь преданные адепты Неро.

– Да уж. Похоже, помощи вам ждать действительно неоткуда. – Микаэл начал мерить шагами проход между скамьями. – А людей устраивает жить вот так, в полной изоляции? Они не возмущаются?

– Нет. Они сыты и довольны. И остальной мир их вообще мало интересует. Как они могли стать такими, Микаэл? – Священник до боли сжал в кулак свои пальцы. – Как? Я многих из них знаю с детства. В каждом ведь было что-то светлое. Они искренне верили. Я знаю это, потому что видел, как они молились. Почему они смогли так легко отказаться от Него?

– Вам страшно, падре?

– Да. И так страшно мне не было еще никогда.

Микаэл обнял старика за плечи. В его морщинистом лице можно было прочитать всю скорбь, которая была в этом мире и какая еще только могла прийти.

– Это еще не конец, падре. Считайте, что нас теперь двое. Я постараюсь вам помочь.

Отец Витторио удивленно поднял бровь.

– Вам-то это зачем? Вы можете уехать прямо сейчас и забыть о том, что слышали. У вас, как я понял, своя война. Без причины люди не идут в храм искать ответы.

– Кто знает. Может, если я помогу вам, я и в своей жизни сведу хоть какой-то толк. Поможете найти жилье? Где здесь можно остановиться?

– На Рио-де-Плаццо есть приличный отель, но можете пожить у меня, если хотите.

– Нет, гостиница лучше. Там мне легче будет начать общаться с людьми.

– Может, вы и правы. Меня горожане в последнее время сторонятся. Если узнают, что вы живете в моем доме, с вами никто не захочет разговаривать.

– Значит Рио-де-Плаццо. – Микаэл поднялся. – Все будет хорошо, святой отец. Я вам обещаю.

Он вышел из церкви и направился к своей машине. Найти отель труда не составило, и через полчаса он уже стоял у окна своего номера, наблюдая за проходящими внизу людьми. Они действительно выглядели счастливыми.

Глава 2

Люций сидел в своем кабинете в здании городской ратуши и задумчиво улыбался. В дверь постучали.

– Да.

– Ваш кофе, сеньор Неро, – В кабинет вошла секретарша с серебряным подносом.

Изящно передвигаясь на тринадцатисантиметровых каблуках, она подошло к столу и начала переставлять на него фарфоровые приборы.

– Вам со сливками? Как обычно?

– Нет. Сегодня просто черный. Кстати, как у вас дела, Доминика?

– Все отлично, – секретарша широко улыбнулась. – После того, как я похудела на сорок килограмм, от поклонников просто отбоя нет. Я так благодарна вам, сеньор Неро.

– Ну что вы. Это пустяки. Я рад, что смог помочь.

– Я могу что-то еще для вас сделать?

– Нет, это все. Спасибо. Можете идти.

Когда за Доминикой закрылась дверь, Люций, взяв в руки белоснежную чашку с обжигающим кофе, подошел к окну.

– Наконец-то. Он здесь. Я чувствую его. – Люций сделал большой глоток. – Я уже думал, он никогда не появится.

Неро смотрел на городскую площадь, по которой сновали люди. Теперь этот город принадлежал ему. И скоро все закончится. Скоро он сможет поставить мат в этой затянувшейся шахматной партии.

– В этот раз я не проиграю. Ты придешь ко мне. И попросишь. Так же, как и все они. И тогда я смогу вернуться.

Люций отошел от окна, сел в обитое темно-коричневой кожей кресло и включил телевизор. Обаятельная журналистка местного канала брала интервью у растерявшегося от счастья продавца обуви, на которого вдруг свалилось миллионное наследство.

Неро убрал звук.

– А здесь становится скучно. Пора заканчивать этот балаган. – Он откинулся в кресле, заложив руки за голову. – Интересно, сколько ты продержишься? День? Ну, два. Это максимум.

Люций снова подошел к окну и раскрыл его настежь. Порыв свежего воздуха заставил его глубоко вздохнуть.

– Даже не верится. Всего несколько дней, и я буду дома. И тогда все изменится. Теперь все будет так, как я захочу.

В кабинете включился селектор.

– Сеньор Неро, к вам пришли из детского благотворительного фонда. Вы их примете?

– Конечно, Доминика. Пригласите их ко мне.

Он отпустил кнопку селектора.

– Как мне все это надоело. Но ничего. Осталось совсем немного.

Дверь открылась, и секретарша провела внутрь трех представителей фонда по защите детей-сирот.

– Рад вас видеть, сеньоры. – Люций поднялся им навстречу. – Чем могу быть полезен?

* * *

Микаэл вошел в небольшой ресторанчик, примыкающий к отелю, в котором поселился. Посетителей было мало, и он сел за свободный столик у окна, из которого хорошо видна была городская площадь. Официант положил перед ним меню.

– Разрешите порекомендовать вам седло ягненка под брусничным соусом. Нашему шеф-повару оно сегодня особенно удалось.

Микаэл одобрительно кивнул.

– Ну что же, седло так седло. Несите сюда ваш шедевр. Оценим.

– Карту вин?

– Да, спасибо. – Он бегло просмотрел предложенный перечень. – Думаю, вот это бордо пойдет.

Официант слегка поклонился и, приняв заказ, отошел к барной стойке.

Молодой человек откинулся на резную спинку стула и стал рассеянно рассматривать интерьер ресторана.

Его внимание привлекла картина на противоположной стене. На ней мастерски была изображена городская площадь. Готические постройки тонули в розовом закатном свете и были точной копией того, что он мог наблюдать сейчас за оконным стеклом.

– Вам нравится? – Человек за соседним столиком слегка развернулся в его сторону и, отпив из бокала, указал глазами на картину. – Моя работа.

– Ваша? – Микаэл удивленно посмотрел на соседа.

– Это первая картина, которую я смог продать и последняя, которую я продал так дешево. – Мужчина с горечью усмехнулся. – Ресторан купил ее у меня за гроши.

– Но она превосходна.

– Я знаю. Вы позволите? – Он поднялся. – Не люблю ужинать в одиночестве.

– Конечно, присаживайтесь. – Микаэл жестом указал ему на стул напротив себя. – Я буду только рад компании.

– Меня зовут Серджио Николатти. – Художник протянул Микаэлу руку. – А вы, похоже, нездешний. Я знаю почти всех в этом городе.

– Я туту проездом. Дела заставили задержаться.

К столику подошел официант и переложил на него с подноса блюдо с аппетитно пахнущим ягненком и бутылку бордо десятилетней выдержки. Микаэл наполнил бокалы, поднял свой и посмотрел сквозь него на свет. Бордо заиграло всеми оттенками красного.

– Отличное вино, – заметил Серждио. – Как видно, вы не только в живописи разбираетесь.

– Не только. – Молодой человек снова посмотрел на картину. – У вас уникальное чувство цвета. Он словно пульсирует. Странно, что такой талант не оценили.

– Теперь ценят. – Николатти сделал большой глоток. – Благодаря сеньору Неро мои работы сейчас выставлены в лучших галереях страны. Заказы сыплются, как из рога изобилия, ведь раньше я и одной картины не мог продать. Еле сводил концы с концами. Даже студию пришлось заложить. Если бы не Люций, я бы уже давно подаяние просил у какой-нибудь богадельни.

– Значит Люций. – Микаэл задумчиво водил ножом по краю тарелки. – Наслышан. Вы тоже у него были?

– У него все были. Ну, или почти все. Кстати, вам тоже советую. Исполнение желания гарантированно.

– И что взамен?

– Ничего. Неро никогда ничего не просит.

– Вам это странным не кажется? Какой ему прок с этого?

– Не знаю я, какой ему прок. Я этим вопросом не задавался. – Художник неопределенно пожал плечами. – Да и какая разница? Главное, людям помогает. Кстати, кто вам о нем рассказал?

– Ваш местный священник.

– Отец Витторио. – На лице Серджио отразилось что-то вроде сострадательной улыбки. – Упрямы старик. Он ведь так и не пошел к Люцию. И нас отговаривал. В итоге остался совсем один.

– Вы хорошо его знаете?

– Священника? Еще бы. Я был одним из самых прилежных его прихожан. Ни одной мессы не пропускал. – Николатти налил себе еще вина и осушил бокал залпом. – Тогда я еще верил в Бога.

– А сейчас?

– Сейчас? Сейчас есть Люций, и я верю ему.

– Только потому, что он дал вам то, что вы хотели?

– А разве этого мало? – Серджио подался вперед. Алкоголь начал действовать, и в его глазах заиграл хмельной блеск. – Я столько лет просил у Бога помощи – и ничего. Ни одной проданной картины. Где был Бог, когда умирала моя мать, а у меня не было ни гроша, чтобы заплатить за ее операцию? Где он был? – Серджио ударил рукой по столу. – Я столько просил его, но кроме пары утешительных слов от вашего драгоценного падре, не получил ничего. Люция же достаточно было попросить один раз, и он дал мне все.

– И теперь вы счастливы?

– Абсолютно. Разве не в счастье смысл жизни?

– Думаю, нет.

Николатти удивленно посмотрел на собеседника.

– В чем же тогда?

– В совершенствовании. Мы должны уйти из этой жизни более чистыми и сильными, чем пришли в нее.

– И для этого нужно страдать?

– Если нет другого выхода. Как говорится, то, что нас не убивает, делает нас сильнее.

– Странный вы человек. Я считаю, что Бог привел меня на эту Землю, чтобы сделать счастливым, и если по каким-то причинам он передумал, то тогда не нужен мне такой Бог, и я пойду за тем, кто сможет дать мне то, в чем я нуждаюсь.

– Например, за Люцием?

– За ним или за кем-то другим, не имеет значения. Я устал страдать.

– В страдании Бог испытывает нас. Вы об этом не думали? И вы свое испытание, похоже, не прошли. – Микаэл сложил салфетку в знак окончания трапезы. – Мне пора. Рад был знакомству.

– Да кто вы такой, чтобы судить меня? – Серджио поднялся, чтобы помешать ему выйти из-за стола, но десятилетнее бордо в его крови заставило художника пошатнуться и сесть на место. – Что вы знаете об этой жизни?

– Может, и не так много. – Микаэл наклонился к нему и произнес четко и почти шепотом. – Я знаю одно: пока есть силы, нужно идти, и даже когда они заканчиваются, все равно нужно идти. Инате окажетесь слабаком и потеряете и себя, и душу свою. И тогда внутри вы останется такая пустота, с которой вы не сможете справиться, и которая вас убьет. Поверьте, я знаю, о чем говорю.

Микаэл выпрямился и, оставив деньги на столике, быстрым шагом вышел из ресторана.

После его ухода Николатти еще несколько минут сидел неподвижно. В его захмелевшем мозгу начало шевелиться нечто, что он давно гнал отсебя, то, чему он так и не смог найти названия, но оно упрямо прогрызало себе дорогу. И вот сейчас, разбуженное словами этого странного незнакомца, снова напомнило о себе.

«Слабак», – шептало оно. – Ты слабак и предатель. Ты предал все, во что верил. Продался за славу и горсть монет».

– Заткнись! – прорычал Серджио и сделал большой глоток, чтобы заглушить это. Но голос внутри стал только громче. – Заткнись, слышишь!

Николатти в сердцах швырнул бокал на пол и с ужасом увидел, что растекшееся по зеленому ковролину вино приняло форму креста, красного, как кровь.

– Официант! – прохрипел художник. – Уберите это! И принесите счет. С меня на сегодня хватит.

Расплатившись, он вышел на улицу и, пьяно шатаясь, побрел по площади, плохо соображая, куда он вообще идет. Не отдавая себе отчета во времени, художник шел по закрученным в странные лабиринты улицам и, только когда перед ним выросли массивные стены городского собора, он остановился. Закатное солнце розовым золотом окрасило треугольный купол церкви, и Серджио вдруг осознал, что никогда не рисовал эту часть города. Держась одной рукой за кованую ограду, второй он попытался перекреститься.

– А знаешь что… Я нарисую тебя, – пошатываясь, сказал он, обращаясь к храму. – ТЫ будешь моей лучшей работой. И… – он запнулся. – Прости меня… если сможешь.

Глава 3

Выйдя из ресторана, Микаэл остановился и вдохнул в себя теплый вечерний воздух. Возвращаться в отель не хотелось, и он решил просто прогуляться по причудливо разбросанным улочкам Мегидо. Ему нужно было собраться с мыслями. За последнее время на него столько всего свалилось, что казалось, справиться с этим можно было, только сбежав, стиснув зубы и подавив в себе крик, который рвался наружу. Рвался с той секунды, когда он увидел неподвижное тело сына, застреленного в голову, лежащего в луже собственной крови, и жену, бьющуюся в предсмертной агонии. Он вышел из дома всего на час, а когда вернулся, весь его мир оказался разбитым на мелкие осколки, собрать которые было уже невозможно. И все, что ему осталось – это кричать. Кричать от боли, которая стальными иглами впилась в его сознание и вытягивала из него жизнь. За последние полгода эта боль стала самой его сутью, и он уже не различал, где он, а где она.

Полиция, разумеется, не нашла ублюдка, который это сделал, и стоя на кладбище перед двумя небольшими надгробиями из белого мрамора, Микаэл внезапно понял, что если не продаст все и не уедет из этого города, то рядом с этими могилами скоро появится третья, потому что чувство вины от того, что его не было рядом и он не смог их защитить, каленым железом жгло ему душу. В его воспаленном сознании звучал только один вопрос: «За что?» И ответить на него он не мог. Микаэл понимал только одно: нужно бежать, ехать не останавливаясь и не оглядываясь назад. Все равно куда, лишь бы подальше отсюда, от того места, где он потерял все, что имел, и всех, кого любил. И теперь у него не было ничего. Ни дома, ни семьи. И судьба зачем-то привела его в этот странный городишко, где происходили не менее странные вещи, в которые любой здравомыслящий человек просто не поверил бы. Но Микаэл больше не был «любым». Он должен был чем-то заполнить ту ледяную пустоту, которая была у него теперь вместо сердца. Странно, но что-то подсказывало ему, что он находится здесь не просто так, что он Должен тут быть. Этот город притягивал его, и бесцельно бродя по узким улочкам с их аляповато-эклектичной архитектурой, Микаэл чувствовал, что здесь его место. Он и сам не мог себе объяснить почему, но знал это абсолютно точно.

Проходя мимо здания местной консерватории, молодой человек остановился. Изнутри доносилась приглушенная мелодия: кто-то играл на фортепьяно. Толкнув тяжелую с золоченой ручкой дверь, но вошел внутрь и оказался в широком холле с белыми, украшенными гипсовой лепниной колоннами. Музыка здесь слышалась отчетливей. Идя не ее звук, Микаэл поднялся по лестнице и, войдя в одну из аудиторий, обнаружил там худощавого мужчину лет пятидесяти, во фраке, с небрежно растрепанными волосами. Пианист даже не заметил, что кто-то вошел. Он играл с видом полной отрешенности от всего окружающего. Его пальцы быстро двигались по черно-белым клавишам, словно были их частью.

Молодой человек бесшумно прошел вглубь аудитории, сел на один из стульев и стал наблюдать за музыкантом. Мелодия была сложной, но даже не очень разбирающийся в классике Микаэл понял, что исполняется она мастерски. Он закрыл глаза и просидел так, наверное, минут пять, когда внезапно игра прервалась.

– Что вы здесь делаете? – Голос пианиста был явно недовольным. – Как вы вошли?

– Простите. – Микаэл поднялся. – Я не хотел мешать. Просто услышал музыку и решил зайти. Дверь была открыта.

– Просил же сторожа запереть центральный вход. Почему он никогда меня не слушает?

– Извините, я правда сожалею, что помешал. – Микаэл направился к двери.

– Вам понравилось?

– Вам понравилось?

– Что? – молодой человек остановился.

– Музыка понравилась?

– Да. Я не очень ее понял, но в ней чувствуется сила. Что это?

– Рахманинов. Он один из самых сложных композиторов. Его музыку не все могут принять.

– Вы, я вижу, приняли.

– Не совсем. Я предпочитаю Баха, хотя давно уже его не исполняю.

– Почему?

– На фортепьяно он звучит совсем не так. Для того, чтобы постичь его музыку, нужен орган. Есть, конечно, синтезаторы и всякие другие технические навороты, но это все равно не то. Настоящий орган ничто не заменит. В нем есть жизнь. А в технике – нет. Всего лишь жалкое подобие.

– Я видел орган в вашем местном соборе. Почему вы не играете там?

– Играл. – Музыкант повернулся спиной к Микаэлу и подошел к окну. – Раньше.

– Почему перестали?

– Сложно объяснить. Я уже давно не был в церкви. – Он рассеянно провел рукой по стеклу. – С тех пор, как стал ректором этой консерватории… Кстати, позвольте представиться. Джузеппе Кьянти.

– Рад знакомству. Микаэл. И давно вы стали ректором?

– Примерно год назад.

– А до этого?

– До этого я был полунищим учителем музыки. Преподавал здесь три раза в неделю. А по воскресеньям играл в соборе. Знаете. – Джузеппе резко развернулся и подошел к Микаэлу. – Теперь мне кажется, что это было лучшее время в моей жизни. Вы когда-нибудь слышали орган? Он как живое дыхание. Звук в нем рождается, как младенец: чистый и непорочный. Ни один инструмент… – Музыкант пренебрежительно посмотрел на фортепьяно. – Никогда не сможет этого повторить.

– Тогда почему вы перестали на нем играть? Дайте, угадаю… Люций?

Кьянти отвернулся. Он подошел к пианино и опустил на нем крышку.

– Антонио Монти, бывший ректор консерватории, был просто деспотом во плоти. Он ни во что меня не ставил. У меня было свое видение преподавания, но каждая инициатива, которая от меня исходила, смешивалась с грязью. Любое новаторство убивалось на корню, а ведь музыка – вещь тонкая, она должна развиваться. Ее нельзя загонять в рамки. – Голос маэстро дрогнул. – Я просто хотел научить своих студентов чувствовать ее.

– И что произошло?

– В один прекрасный день мы разругались. Он пригрозил, что уволит меня.

– И вы пошли к Люцию?

– Да, пошел! – Маэстро рывком подскочил к Микаэлу и схватил его за кожаный воротник куртки. – Я не хотел его смерти, вы слышите меня? Не хотел!

– Тише, успокойтесь. – Молодой человек попытался освободиться. – Я вам верю.

Джузеппе разжал пальцы и обессиленно опустился на стул рядом с инструментом.

– Я сказал, что хочу изменить свою жизнь, хочу иметь возможность преподавать так, как считаю нужным.

– И что Люций?

– Он обещал помочь. Когда я вышел от него, мне позвонила секретарша Монти и сообщила, что тот скончался от сердечного приступа прямо за рабочим столом. – Музыкант удивленно посмотрел на Микаэла. – Знаете, он ведь никогда раньше не жаловался на сердце. Антонио вообще был одним из самых здоровых людей, которых я знал. Даже гриппом никогда не болел. А тут инфаркт.

– И что было дальше?

– Дальше? Дальше совет попечителей в срочном порядке избрал нового ректора.

– Вас?

Маэстро устало кивнул.

– Вы счастливы? Вы получили, что хотели.

– Издеваетесь? Да ни одной ночи не проходит, чтобы мне не снились осуждающие глаза Монти. Если бы я знал тогда, чем это закончится, я бы никогда не пошел к Неро.

– Вы из-за этого перестали ходить в церковь?

– Да. Убийце там не место.

– Вы не убийца.

– Формально, может, и нет, – музыкант усмехнулся. – Но тогда объясните, почему мне так плохо здесь? – Маэстро с силой ударил себя в грудь. – Почему я не могу смотреть в глаза своим студентам, когда рассказываю о том, что музыка должна очищать душу?

Микаэл наклонился и внимательно посмотрел в глаза пианиста.

– Раскаяние очищает душу. И мне кажется, вы это уже поняли.

Он выпрямился и направился к двери.

– Не ходите к нему!

– Что? – Молодой человек обернулся.

– Не ходите к Неро! Что бы у вас ни случилось, не просите его ни о чем!

– Я и не собирался.

Выйдя из аудитории, он бесшумно прикрыл за собой дверь.

«А вы говорили, что все счастливы, святой отец». Микаэл начал медленно спускаться по лестнице. «Возможно, не все люди остаются лежать на земле после падения. Интересно, сколько еще подобных трагедий в этом городе?»

Он вышел на улицу. Там было уже темно. Читая в свете фонарей названия улиц и стараясь вспомнить обратную дорогу, Микаэл пошел по направлению к площади.

Уже находясь в номере и пытаясь заснуть, он поймал себя на том, что в голове у него звучит сложная мелодия Рахманинова. Такая же сложная, как, наверное, и сама жизнь и как то, что творилось у него в душе.

«Вы выбрали верную музыку, маэстро», – подумал он перед тем, как отключиться. – «А Бах… Бах к вам еще вернется, я уверен».