Текст книги "Посылки сына. Рассказ"

Посылки сына
Рассказ
Ирина Павлова

© Ирина Павлова, 2017

ISBN 978-5-4485-5680-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пелагея Ивановна была одной из тех старушек, которых вы можете встретить в любой самой обыкновенной деревеньке. Лет ей было, может быть, не столь уж и много, но выглядела она очень старо. Тяжелый труд сидел теперь горбом за ее плечами, а тяжелое военное, а тем более послевоенное время отразилось на ее внешности. Была она неразговорчива, тиха. Но всегда очень добра. Я помню, какие вкусные пирожки и ватрушки она всегда пекла на праздники в своей русской печке на огромных листах. Поэтому мы, по нашей ребячьей расчетливости, всегда старались в такие дни играть где-то поблизости, с тоской поглядывая на заветную калитку, за которой вкусно пахло сдобой и самодельными конфетами из свойского молока и сахара.

Дед Гена, муж Пелагеи Ивановны, в такие дни выходил на лавочку, немного навеселе от выпитой недавно рюмашки самогону собственного производства. Он, весело крякнув, затягивался папиросой и, хитро сощурив глаза и поглядывая на нас, чему-то улыбался.

– Робяты, щас-щас, никуды не убегайте! – уговаривал он нас. – Пироги ужо скоро поспеют. Будут вам и ватрушечки, и плюшечки, и сахару кусок.

Сахаром назывались как раз те самые вкусные в мире самодельные конфеты из молока и сахара.

– А скоро будут? – наивно спрашивали мы, выдавая тем самым себя с потрохами.

– Да скоро, скорехонько ужо. Да куды ж вам торопиться-то? Знай, бегай себе весь день да на речке плещись. Детство-то оно на то и придумано. Эх-хе-хе-е… Вот тогда, когда я еще был такой, как вы…

И дед Гена неизменно начинал рассказ про свое озорное детство или бесшабашную юность. Он был очень хорошим рассказчиком. Открыв рты, мы внимательно слушали, смеялись, засыпали деда вопросами. А он весь преображался, глаза задорно и весело сверкали. Почему-то нам казалось в тот момент, что перед нами мальчишка, такой же, как мы.

– Вот брешет, – однажды сказала Ирка Литвинова, одна из моих подруг.

– Ну?! – возразил дед Гена, обидевшись. – С чего бы это?

– Да ты же говоришь, что у тебя ноги болят. Вон с палочкой ходишь. А с ней по деревьям не полазаешь и на крышу с больными ногами не заберешься, – поддержал ее брат Мишка.

– А где уж тебе от сторожа убежать. Не сможешь! – говорил Колька Мотин, махнув рукой.

– А давай на руках бороться, тогда и посмотрим, кто сильней, – бросал вызов дед Гена.

После побед деда над мальчишками все, что он ни рассказывал в дальнейшем, считалось автоматически правдой. Деда зауважали. Да и как не уважать, ведь он на войне был. Уходил туда молоденьким пареньком, а пришел с орденом и с подорванным здоровьем. Говорят, ранен был и в госпитале лежал. Только рассказывать об этом очень не любил. Однажды Елена Анатольевна, наша учительница, пригласила деда Гену в школу рассказать нам о войне. Ждали мы его долго. Но он так и не пришел. Только вечером какой-то задумчивый и невеселый сидел на своей лавке да потягивал одну за одной папиросу.

– Дед Ген, ты чего в школу не пришел? – спросили мы его.

Он медленно и серьезно окинул нас взглядом, помолчал, вздохнул тяжело так, что от неожиданности мы замерли.

– Вы это, робят, завтра приходите. Бабка пироги будет печь. А щас бегите, бегите. Ну!..

А завтра нас ждал все тот же привычный дед Гена, веселый и озорной, со своими байками.

Деда, конечно, любили и чувствовали, что он нас тоже. Правда, это не мешало ему гонять нас из своего сада, куда мы частенько забирались надрать зеленых яблок и есть их потом с солью вприкуску, доставая из-за пазухи. Поймав так кого-нибудь из нас, не разбирая пола и возраста, он надирал как следует уши, весело приговаривая: «Получай урок, раз попался! На-ка тебе, держи на орехи!» Родителям он не жаловался, да и мы молчали как партизаны, потирая красные, горящие огнем уши. На него не обижались, да и он делал вид, что ничего не произошло. Поэтому в его саду мы были частыми гостями. Хотя, честно говоря, старались и остальные сады и огороды не обижать, организуя налеты похлеще какой-нибудь саранчи, пока хозяева были заняты трудами праведными.

И вот так где-нибудь на середине рассказа деда Гены, в тот момент, когда мы, разинув рты или хохоча до слез, слушали его очередную байку, открывалась заветная калитка и выходила тогда еще полногрудая, но уже сильно сутулая Пелагея Ивановна. В руках у нее была огромная коричневая кастрюля, в которой румянилась сдоба.

– Заждались, касатики? – ласково спрашивала она.

– Нут-ка, робятки. Налетай! – командовал дед. И целая куча немытых шустрых ребячьих рук ныряла в кастрюлю, толкаясь и хватая долгожданное угощение.

– Давай-давай, не стесняйсь! – подзадоривал дед ребятню.

– Спасибо! Спасибо! – недружно раздавалось из набитых и жующих ребячьих ртов.

– На здоровье! На здоровье! Ешьте, касатики, поминайте всех родственников наших умерших.

Словно по команде, ребятня переставала жевать и копошиться и, приняв серьезный вид, крестилась, приговаривая: «Царство небесное». Пелагея Ивановна замирала, утирала пот с лица, а потом уносилась за конфетами. Она возвращалась с целой чашкой нарезанных квадратами засахаренных светло-коричневых кусочков, которые так же мгновенно исчезали, как и сдоба из кастрюли.

И вот с тех прошло уже много лет, а я, признаться вам, дорогой читатель, ничего вкуснее в жизни не ела. Может быть, причина в том, что смешалось это с детством, с родной деревенькой, с зелеными лесами и лугами, с молодыми еще родителями, с ласковым, иногда палящим солнышком, с прохладной речушкой, босыми ногами, с колодезной наивкуснейшей водой, со стадом домашних коров, проходящих по деревне, с запахом парного молочка, выпиваемого по наказу матери «для крепкого здоровья» вечером после ужина.

Однажды к бабе Кате на лето из города приехал внук Рустам. С ним мы очень быстро подружились, и на следующий день он уже быстро удирал от хозяина очередного огорода, в который мы залезли за созревшей клубникой.

Ну и у дома Пелагеи Ивановны и деда Гены через некоторое время он отирался вместе с нами. И вот из их калитки к нам навстречу выплыла все та же знакомая коричневая эмалированная кастрюля с пирожками, ватрушками и прочей сдобой.

– Поминайте, касатики, поминайте! – твердила Пелагея Ивановна. Мы привычно перекрестились и продолжили поглощать угощение, как вдруг случилось нечто непредвиденное. Два пирожка громко шлепнулись на дно кастрюли, и Рустам решительно отошел в сторону.

– Эт ты чего это, ась? Не вкусно? – удивленно посмотрел на него дед Гена.

– Не знаю.

– А чего ж тогда не ешь?

– Не хочу… – упрямо сказал Рустам и густо покраснел.

– Ты чей такой? – хмурясь, спросил дед Гена.

– К бабе Кате приехал, – ответил кто-то из детей.

– А как звать-то тебя? – не унимался дед. Все это время Рустам упрямо молчал. Вид у него был как у партизана на допросе.

– Рустамом его звать! – опять выкрикнул кто-то из ребячьей толпы.

– А-а! Вот, значит, как! Настькин сын, получается, будешь.

Дед Гена немного подумал, улыбнулся своей догадке, подошел к кастрюле, взял один из пирожков и протянул их Рустаму.

– На-ка, малой, держи. Креститься тебе не обязательно. Просто кушай и все. Ты дите чистое, невинное. Аллах тебя, я думаю, поймет. Они там с Богом разберутся что к чему.

И дед ткнул пальцем в небо.

Рустам нерешительно взял пирожок, откусил его и начал жевать. Все дети уставились на него, как на что-то диковинное. Тут нашлась Пелагея Ивановна. Громко вскрикнув, она проговорила:

– Ой! Сахарочку вам наварила и стою рот раззявила. Я сейчас, сейчас.

В ту же минуту появилась знакомая чаша с конфетами, которая окончательно заставила забыть всех о случившемся.

С тех пор дед Рустама как-то особенно выделял из толпы ребятишек. И даже однажды, поймав его у себя в саду, уши драть, как обычно, не стал, а только лишь сказал:

– Ладно, на первый раз прощаю. В следующий раз получишь как следует.

– Угу, – ответил Рустам.

И, конечно же, в следующий раз попался и был отодран от души дедом за уши так же, как и мы. А потом за обе щеки уплетал пироги Пелагеи Ивановны и даже приговаривал вместе со всеми «Царство небесное», однако не крестился.

В такие моменты дед улыбался, поглядывая на него, и говорил:

– Э-эх, Руслан. Где ж твоя Людмила?

Мальчик сначала дулся и бурчал, приговаривая: «Я РусТаМ, а не РусЛаН». Потом привык и откликался и на это имя, потому что уже мы все его так звали. Вот так, с легкой руки деда Гены Ирка Литвинова, за которой стал со временем ухаживать, а вскоре и женился наш новоиспеченный Руслан, получила второе имя – Людмила, к которому тоже со временем очень привыкла. И у нас в деревне появились свои собственные Руслан и Людмила. Надо сказать, что и отношения у них были очень теплые и романтичные. Самые что ни на есть сказочные отношения! Везде и всюду их видели вместе. Они даже устроились на одну работу. На почту.

У Пелагеи Ивановны и деда Гены был сын Сергей. Я смутно помню его, потому как видела всего несколько раз в своей жизни. Это был розовощекий, немного полноватый мужчина, очень похожий на Пелагею Ивановну, но такой же балагур и весельчак, как его отец. Уехал он из деревни рано «покорять мир». Но то ли мир покоряться не хотел, то ли сложное дело затеял или еще по какой другой неведомой причине, но приезжал он больше к родителям за деньгами, чем с деньгами, а потом надолго пропадал. Дед Гена и Пелагея Ивановна тогда тоже грустные были. А народ в селе перешептывался, что сын у них непутевый. Да и оно понятно. Сергей рос сам по себе, балованным бабкой единственным ребенком. И не потому он был один,

...

конец ознакомительного фрагмента