Текст книги "Я – сын «врага народа»"

И. М. Магомедов
Я – сын «врага народа»

Санкт-Петербург. 2020

Предисловие

В 1917 г. в России, впервые в мире возник новый строй, что привело к возникновению борьбы между сторонниками старого строя и новой властью. В этой борьбе новые власти проявляли не всегда оправданную жестокость в отношении малограмотного и связанного с мусульманскими обычаями населения моей родины. В результате были допущены большие ошибки и в организации жизни народа, и в просвещении граждан. Вместе с тем, было сильным и противодействие местного населения советской власти. Даже в моем небольшом ауле с населением в 500–600 человек были активны члены партии «Братья мусульмане». В борьбе против таких врагов нового строя советская власть использовала весь репрессивный аппарат. Считаю, что действия государства часто были неадекватно чрезмерными, что приводило к гибели многих невиновных граждан.

Утверждение о том, что по мере укрепления социализма классовая борьба усиливается, было ошибочным. Однако, созданная И. В. Сталиным на основе такой установки система властных органов, позволила местному руководству получить право беспощадно уничтожать своих сограждан, причем нередко ликвидировать более развитых и успешных с целью присвоения их имущества. По-видимому, репрессии при новом диктаторском строе были неизбежны, поскольку между людьми, подобно тому, как это характерно для мира животных, власть сохраняет более сильный член сообщества.

Репрессирован был и мой отец по статье УК РСФСР 58, часть 10. В данной книге представлена жизнь человека, который ребенком остался с матерью и братьями после ареста отца в ауле, где репрессии продолжались уже в отношении детей так называемых «врагов народа». Местные власти все делали для того, чтобы эти дети не могли нормально жить и развиваться.

1. Дагестан

1.1.Малая родина И. М. Магомедова. Семья

Рис. 1. Аул Охли Левашинского района Республики Дагестан. Развалины дома, где я жил до 4 лет.

Я родился в селении Охли (старое название – Оглы) Левашинского района Республики Дагестан). Аул расположен на границе Буйнакского и Левашинского районов на уровне 1560 метров. На аварском языке эта граница называется Балалрааль, а известна многим жителям Дагестана как «Волчьи ворота».

Этот дагестанский перевал невысок, всего 1560 м, а извилистое шоссе и вовсе без особых сложностей позволяет преодолеть гряду хребтов Балалрааль и Чонкатау. Удивительно красивая солнечная долина, зеленые склоны гор, где пасутся стада барашков, теплый ветер колышет цветы. Аул особенно известен тем, что на окраине его был полевой госпиталь русской армии во время войны горцев с царской армией. Это определило выбор известного врача Н. И. Пирогова для создания в июне 1847 года на базе бывшего госпиталя площадки для проведения хирургических операций с применением для наркоза паров эфира. Эти испытания в полевых условиях в Российской Империи были проведены впервые.

Рис. 2. Волчьи ворота на границе Буйнакского и Левашинского районов РД.

Родился я в 1939 г. в семье узденов – Магомаевой Хадижат (1894–1979) и Магомаева Магомеда (1990–1971). Мать не имела никакого образования, читать и писать не могла, молилась, была домохозяйкой. У отца было среднее мусульманское образование (читал Коран и другие книги ислама), соблюдал исламские традиции. Отец работал председателем сельского совета, председателем колхоза. В 1937 году в самый пик репрессий был освобожден от должности, но других последствий тогда это не имело…

У родителей было 7 сыновей, один из них погиб в раннем возрасте, я – был самым младшим. Отношение ко мне, как к самому маленькому, было в детстве очень теплое и радостное! Мать всегда говорила, что если она встретит меня первым, когда отправляется куда-нибудь из дома, то все дела ее, по которым она покидала дом, решатся удачно, все будет хорошо. Она защищала меня от старших братьев, если те меня обижали, и наказывала их, за то, что они меня использовали для выполнения каких-то поручений, которые она им давала!

Рис. 3. Мои родители – Магомаева Хадижат, Магомаев Магомед. 1969 г.

У меня было 5 братьев. Хочу отметить важную роль в моей судьбе особенно двоих старших из них Магомедова Магомеда и Магомедова Анвара. Магомед Магомедов, участник Великой Отечественной войны, танкист, орденоносец. Он окончил Учительский институт, работал учителем, директором школы и председателем колхоза. Из всех братьев он был наиболее начитанным и образованным. Он много читал, играл в шахматы, был уважаемым человеком в ауле. Судя по его высокому интеллектуальному потенциалу, он мог бы занимать достойные позиции районного и республиканского масштаба!

Анвар Магомедов окончил Ленинградское Артиллерийское Училище, стал офицером Советской Армии. После болезни был демобилизован, затем стал работать учителем, окончив одновременно заочно исторический факультет Дагестанского университета. Позднее работал директором школы, председателем колхоза. Он активно боролся с учителями – алкоголиками, был человеком чести и достоинства, разоблачал спекулянтов и проходимцев в ауле. Благодаря ему, в школе в 1962 году было организовано электрическое освещение на базе двигателя машины «Москвич», еще до электрофикации всего аула.

Исмаил окончил филологический факультет Дагестанского университета и работал учителем родного языка, директором школы. Даниял же окончил только совпартшколу, а Алиязулмагомед – зоотехникум.

В 20 веке в ауле Охли наша семья занимала высшие посты – председателя сельского совета, председателя колхоза, директора школы, учителей. Сейчас уже можно сказать, что род Магомедовых богат образованными людьми, которые внесли весьма весомый вклад в развитие аула, науки и образования. Достаточно упомянуть, что с учетом взрослых детей моих братьев три представителя Магомедовых являются докторами наук. Так, два внука моего отца стали докторами экономических наук и работают в Москве.

Рис. 4. Старший брат Магомед Магомедов.

В 1945 г по ложному доносу односельчан отец был осужден по ст.58, 10, ч.2 (антисоветская пропаганда), в ноябре 1952 г. вышел на свободу, был реабилитирован. (Подробнее об аресте отца – ниже).

После возвращения из заключения он работал заведующим МТФ. колхоза, рядовым колхозником, занимался пчеловодством. Умер в 1971 г. Мать умерла в 1979 г. Мои родители ничего не знали о моей учебе, о моей работе и о моей жизни.

1.2. Учеба и работа И. М. Магомедова в Дагестане

В шестилетнем возрасте я поступил в Охлинскую семилетнюю школу в тот год, когда отца репрессировали. На руках у матери осталось трое несовершеннолетних детей. Арест отца сказывался на всей нашей жизни. Мать не разрешала мне ходить на какие-то праздничные мероприятия в ауле, веселиться и гулять, так как считала, что вокруг много врагов, которые посадили отца по выдуманным доносам. Я никогда не танцевал на праздниках, никогда не был на свадьбах, никогда не ходил поздравлять кого-либо с праздником Уразы Байрам, как это было принято в ауле! Близкие родственники, после окончания праздников присылали мне подарки, так как знали, что я не хожу по домам и никого не поздравляю.

При этом местная советская власть постоянно старалась ввести против нас различные ограничения, все делая для того, чтобы мы умерли от болезней и голода! Нашей семье все запрещалось: не выделяли быков для пахоты участка или уборки урожая, в качестве штрафов отбирали сельскохозяйственный инвентарь, не давали возможности заготавливать корма для животных. Дело доходило до того, что соседи боялись дать мне даже угольки для того, чтобы разжечь дома очаг (спичек тогда не было). Приходилось бежать к родственникам на другой конец аула, так как только они могли помочь! Дома топили кизяком (сушеный навоз от животных), дров не было. Домашнее хозяйство было примитивным, но все-таки у нас были и мини – мельница, и сепаратор, а муку, хлеб, масло делали дома. Из животных у нас были корова, буйвол, осел (одного осла конфисковали после ареста отца), бараны, овцы.

Домашние задания дома я никогда не делал, поскольку после уроков надо было идти на поле или пастбище, чтобы сменить другого мальчика, который должен был пойти в школу во вторую смену, а я оставался пасти овец до вечера. К тому же, дома и условий никаких для подготовки к занятиям не было. Поэтому я приходил в школу до начала занятий и утром там делал все домашние задания.

Как и другие ребята, я бегал на поля искать остатки картофеля после его уборки, мы воровали также снопы гороха, поскольку голод заставлял искать пищу не только среди дикорастущих трав, но и на полях. Однако сторож, который не мог меня поймать, приходил жаловаться только к моей маме и говорил ей «Твой сын – вор, и мы его отправим вслед за отцом – врагом народа».

После окончания семи классов, я поступил в Нижне-Дженгутайскую среднюю школу. Рядом с ней снял комнату, сам готовил себе пищу на примусе и раз в месяц пешком ходил в родной аул за продуктами (20 км туда и обратно), иногда удавалось попроситься на грузовик, на котором доезжал до Волчьих ворот. После освобождения отца, который стал зарабатывать деньги, я смог учиться в Левашинской средней школе и жить в интернате, куда надо было платить 6 руб. в месяц за одного школьника.

В этой школе неожиданно возникли проблемы. Учителем в школе работал друг моего односельчанина, недоброжелательно относящегося к нашей семье. По просьбе этого недоброжелателя учитель стал делать все для того, чтобы я не смог получить аттестат об окончании средней школы. Я же, как лучший ученик класса, претендовал на получение серебряной медали. Во время экзамена по физике, учитель сообщил комиссии, что я подготовил ответ соседу, и нам обоим следует поставить двойки. Мы встали и отказались дальше отвечать. Некоторые члены комиссии возмутились действием учителя физики. Поэтому директор решил создать две комиссии, чтобы экзаменовать каждого из нас независимо друг от друга. В результате сосед получил тройку, а меня начал прессовать физик. Он задал мне более 20 вопросов и продолжал бы и дальше, но запротестовала учительница химии, посоветовав ему прекратить судилище. В итоге этого жесткого экзамена медали я не получил, но лишить меня аттестата не удалось.

Других школьных учителей я вспоминаю только с благодарностью. Это директор школы Зайнулабид Тухтарханович Гасанов (историк), Анастасия Васильевна Перфильева (химик), Бек-султан Григорьевич Лазарев (математик). Вечная им память! За время учебы в школах я освоил, помимо аварского, кумыкский и даргинский языки и мог на них свободно разговаривать.

После окончания средней школы в 1955 г. я решил поступать в Дагестанский пединститут им. С. Стальского на факультет естествознания. Однако мне это не удалось, так как тогда органами советской власти было дано негласное указание о том, чтобы детей врагов народа в ВУЗы не принимать. Лишь только после реабилитации отца в марте 1956 г. я смог поступить в Дагестанский пединститут. До поступления в ВУЗ в 1955-56 г. г. я работал учителем Ахкентской начальной школы Левашинского района. Мне тогда было всего 16 лет. Расстояние между аулами Охли и Ахкент составляло 3–4 км, поэтому приходилось каждый день пешком ходить туда и обратно. В темноте возвращаться было даже опасно, так как по дороге попадались и волки, и дикие собаки.

Рис. 5. Учителя Ахкентской начальной школы Левашинского района Республики Дагестан.1956 г.

Стоят: Магомедов И.М., Ермоленко Е., сидят: слева направо– Гаджи из Чуни, Гаджиев О, Г. Магомедов А.М.

Как уже упоминалось выше, в 1956 я поступил на факультет естествознания Дагестанского пединститута им. С. Стальского В 1957-58 г. г. летом ездил вместе с другими студентами работать на целину, и награжден был «Медалью за освоение целины». В 1958 г. ДГПИ переименовали в Дагестанский государственный Университет им. В.И. Ленина, а факультет был превращен в химико-биологический. На факультете был студенческий научный кружок, и я сделал там первый свой доклад «О путешествии Ч. Дарвина на корабле «Бигль». Руководил кружком молодой кандидат биологических наук, доцент Агаев Махмуд Гаджимурадович из аула Ахты. Под его руководством я выполнил курсовые и дипломные работы по фотопериодизму различных сортов сои. Впоследствии М. Г. Агаев стал доктором биологических наук, доцентом кафедры дарвинизма Ленинградского Государственного Университета, а позднее заведовал отделом во Всесоюзном Институте Растениеводства им. Н. И. Вавилова. Это был крупнейший исследователь теоретической биологии, универсальный биолог, который внес большой вклад в развитие исследований по эволюционной теории. М. Г. Агаев поддержал мои стремления заниматься биологией, и это сыграло уникальную роль для последующего развития меня как научного работника.

Во время учебы в Дагестанском университете я был участником научной экспедиции в Южный Дагестан. Во время экспедиции мы собирали альпийские растения для коллекции кафедры ботаники. Кроме того, участвовал также в экспедиции в Тляратинский и Цунтинский районы высокогорного Дагестана. Руководителями этой экспедиции были доценты Алексеев Б.Д и Раджи А. Мы ознакомились с бытом горцев в этих районах. Среди участников экспедиции были мои однокурсники – салтинец Каримов Гасанилав и тляратинец – Омаров Шарухан, с которыми у меня сложились дружеские отношения.

После окончания университета мне пришлось работать учителем в Охлинской восьмилетней школе. Я преподавал и русский язык, и математику, и биологию, и химию. Поскольку я был единственным, работающим в школе, выпускником этой же школы с дипломом ВУЗа, мне поручено было преподавать сразу несколько предметов. Кроме того, в соседнем ауле был филиал нашей школы, и мне приходилось после 4-х уроков в Охли идти пешком в Ахкент на шестой урок. Позднее, когда мне удалось купить мотоцикл, стало легче сочетать работу в обоих аулах. Так я работал в течение 2-х лет. Вместе с тем, желание заниматься наукой не оставляло меня, и я не терял надежды на серьезные перемены в своей жизни.

И вот 1963, будучи в Институте усовершенствования учителей, я зашел на кафедру ботаники Дагестанского университета и поинтересовался возможностями поступления в аспирантуру. Мне сказали, что выделено место по физиологии и биохимии растений в Ленинградском государственном университете, и можно подавать документы для участия в конкурсе. Я собрал необходимые документы и подал на конкурс. Кроме меня было еще 4 претендента на вакантное место. Все вместе мы нашли частного преподавателя английского языка и стали заниматься для восстановления знаний по английскому языку. После конкурса мне сообщили, что из претендентов выбрали для направления в ЛГУ меня. Вспоминая работу в Охлинской восьмилетней школе, мне хотелось бы рассказать о некоторых из моих коллег. Там работали в основном выпускники этой же школы. Почти все учились заочно или в Аварском педучилище или в вузах г. Махачкалы. Среди учителей хочу отметить преподавателей: Гаджиева Ома и Асильдерова Джабира. О. Гаджиев преподавал математику и заочно учился на физико-математическом факультете ДГУ. Он стал достойным профессионалом-педагогом. Ома, будучи еще моим учителем, относился ко мне очень хорошо и с 4 класса выделял меня, как способного ученика. После окончания средней школы я работал уже вместе с ним в Ахкентской, а потом и в Охинской школах. В конце жизни он жил в Махачкале и, когда я уже был в Ленинграде, собирался ко мне в гости, однако внезапная смерть помешала ему.

Другой учитель, о котором я вспоминаю, был Асильдеров Джабир. Он вел уроки физкультуры. Эта была неординарная личность. Он приезжал в Ленинград 3 раза, и мы много беседовали с ним о жизни аула Охли. Джабир был честным и порядочным человеком, в ауле Охли он работал Председателем сельского Совета, и сельчане его уважали.

Со мной работал еще один учитель, который, в отличие от указанных выше, был непорядочным человеком, настоящим провокатором и подхалимом. Когда я узнал о его поступках, то, приехав в отпуск, даже отказался пожать ему руку.

Мой педагогический стаж работы в школах двух аулов Дагестана составил 3 года, и я не считаю эти годы потерянными. Однако в последующие десятилетия моей жизни передо мной открылся новый огромный интересный мир, о котором я не мог и мечтать. Жизнь моя кардинально изменилась. Достаточно сказать хотя бы о том, что из выпускников химико-биологического факультета ДГУ 1961 года, только мне удалось стать доктором биологических наук и профессором Ленинградского – Санкт-Петербургского государственного университета. Однако добиться этого было бы невозможно без упорного труда, преданности выбранному делу и постоянного совершенствования своих знаний.

1.3. Мой отец – «враг народа» и его реабилитация

Выше я уже упоминал о том, что в 1937 году, во время основной волны репрессий в нашей стране, мой отец был освобожден от должности председателя колхоза, но других более тяжких последствий в те годы это не имело. Однако уже этот факт свидетельствовал о том, что в ауле происходила скрытая борьба между различными семьями, тухумами. Верховная же власть создала такую систему управления на местах, которая получила право уничтожать своих сограждан, соседей по любому, часто надуманному поводу, например, из зависти к более успешным. Именно это и происходило в моем родном ауле Охли. В результате каких– то внутри-аульских противоречий в 1945 г. по ложному доносу односельчан мой отец был арестован и осужден по ст.58, 10, ч.2 (антисоветская пропаганда).

Рис. 6. Ответ Верховного суда СССР об отказе в пересмотре дела моего отца, 1946 г.

Мой старший брат Магомедов Магомед ездил в Москву в 1946 г. и ходатайствовал о пересмотре дела отца. Он был даже на приеме у Первого секретаря ЦК ВЛКСМ, а также на приеме в Верховном суде СССР. Однако из приведенного ответа Верховного суда следует, что просьба была оставлена без удовлетворения.

Я помню, как летом 1945 г. во дворе нашего дома проходило собрание бригады колхоза. На этом собрании выступил мой отец и призвал колхозников активно работать, так как разоренная войной страна нуждается в продуктах питания. Однако позднее во время суда над ним односельчане говорили совсем другое. Так, свидетель Мирзаева Саби утверждала, что мой отец выступил против Советской власти и говорил, что скоро будут восстановлены старые царские порядки. Она лжесвидетельствовала по указке председателя колхоза и директора школы, которые, по мнению моего отца, были организаторами судебного процесса, над ним.

Наиболее активными свидетелями обвинения были Салимханов Шара, Османов Гаджи, Шамсудинов Шамсулвара и др., которые покорно выполняли указания председателя колхоза. Нашелся, правда, один честный и порядочный односельчанин, который не побоялся опровергнуть высказывания лжесвидетелей. Это был Султанбек Мирза. Благодаря его показаниям, думаю, что срок наказания отцу был несколько смягчен (он получил не 15, а 8 лет заключения). Позже некоторые другие, ранее лжесвидетельствовавшие односельчане, раскаивались и просили прощения. Наша семья приняла их раскаяние и впоследствии находилась с ними в нормальных отношениях. Доказательства участия перечисленных лиц в качестве свидетелей приведены в материалах уголовного дела отца, которое находится в Архиве ФСБ (НКВД) Дагестана (Уголовное дело по обвинению Магомаева Магомеда в./т /В НКВД Даг. АССР 24 августа 1945 г по статье 58–10 УК РСФСР).

Рис. 7. Магомаев Магомед и Султанбеков Мирза. 1964 г.

После истечения срока заключения в ноябре 1952 года отец был освобожден.

Рис. 8. Справка об отбытии срока наказания отцом и следовании его к месту жительства.

В марте 1956 года Приговор Военного Трибунала от 24 августа 1945 года бал отменен за отсутствием состава преступления, то есть отец был реабилитирован (документ о реабилитации приводится).

Рис.9. Документ о реабилитации отца.

Поскольку отец был реабилитирован, он имел право на возвращение конфискованного при аресте имущества. Надо сказать, что мои родители жили очень скромно, одевались невероятно просто, питание их не было разнообразным (молочные продукты, баранина), в магазине почти ничего не покупали. Тем не менее, по аульским меркам дом наш мог считаться богатым. Дело в том, что еще в 1935 году отец с матерью ездили в Москву и купили там мебельный гарнитур. Кроме того у нас дома были венские стулья, ножная машина Зингер, утюг, медная посуда – кувшины, тазы и др. домашняя утварь. Возможно, именно это так называемое «богатство» явилось одной из причин завистливых односельчан для ложных доносов на отца. При аресте часть нашей мебели, посуды, драгоценностей были конфискованы и переданы в Левашинский райфинотдел.

Рис. 10. Сообщение военного трибунала о передаче конфискованного имущества Магомаева Магомеда в РАЙФО Левашинского района для обращения в госдоход.

Рис. 11. Список предметов (неполный), конфискованных у нашей семьи.

Рис. 12. Справка Левашинского райфинотдела о том что, конфискованное имущество в госдоход не поступило.

Однако, когда семья реабилитированного обратилась в Левашинский райфинотдел, то оттуда получена была справка, что конфискованное имущество Магомаева Магомеда в госдоход не поступало.(Справка приведена). Поэтому конфискованное имущество не было возвращено. Вернули копейки. Куда же оно исчезло? Оказывается, присвоили конфискованное имущество следователь Магомедов Мухтар и председатель колхоза Адильханов Б. Мои братья видели наш шкаф из гарнитура в кабинете следователя Магомедова Мухтара. Председателю колхоза было поручено сохранить имущество, но вместо этого он его просто украл.

Отец подал заявление на имя военного прокурора ДААССР о необходимости наказания следователя Магомедова Мухтара за нарушение социалистической законности. Вина следователя военным прокурором даже не отрицалась, но в ответе его было сказано, что наказание невозможно в связи с истечением срока давности.

Рис. 13. Ответ помощника военного Д ДАССР Магомедова Мухтара, состоящий в отказе от наказания, ввиду истечения срока давности.

После освобождения, мой отец работал в колхозе заведующим МТФ колхоза, выращивал скот, индюков, был прекрасным специалистом – пчеловодом. На свои собственные средства он построил дорогу в аул Апши, где жили наши родственники. Считается, что основателями Апши были жители Охли и Кутиша.

В нашем ауле был всего один источник для забора воды. Мой отец на свои средства построил там второй водопровод. После смерти отца, я нашел документ – расписку заведующего складом колхоза им. Куйбышева, который находился в ауле Охли, о том, что мой отец дал колхозу взаимообразно для ремонта главного источника воды 1500 рублей. Колхоз эти деньги не вернул.

Если случались конфликты между жителями аулов, мой отец решал все сложные вопросы мирным путем, используя свой природный ум и талант переговорщика.

Мне неизвестно, что кто-то из жителей аула Охли, кроме моего отца, за свой счет отремонтировал бы дорогу и провел водопровод для населения аула. И все это отец делал, несмотря на то, что прекрасно знал о вине некоторых односельчан в его 8-летнем заключении.

Мой отец, конечно, не был врагом народа. После установления Советской власти, он активно ее поддерживал, был руководителем советских органов в ауле. В период коллективизации, отдал свои земли и скот в колхоз, был председателем колхоза. Его арест и заключение – результат созданных в стране Верховной тоталитарной властью репрессивных условий.

Отец умер в 1971 г., мать дожила до 85 лет. За год до смерти она пригласила меня в аул и попросила раздать сыновьям наследство. Я уже писал о том, что сами родители жили очень скромно, годами носили одно и то же платье, а у отца не было даже костюма. Оказалось же, что они накопили столько денег, что купили всем шести сыновьям по одному ковру, по кровати с полными комплектами постельных принадлежностей, по золотому кольцу с камнями для невесток, по паре часов (наручных и стенных) для сыновей. Вот так они жили, не для себя, а для детей! На следующем снимке отец окружен внуками, которых у него было много, и он их любил.

Рис. 14. Дед с внуками. 1964 г. У моего отца было 6 сыновей и 42 внука и внучки.

В Российской Федерации принят Закон об увековечивании памяти политически репрессированных граждан. В связи с принятием этого закона я обратился к руководителям администрации МО «Охли» Левашинского района с предложением об установлении памятника жертвам репрессий. Однако ни один руководитель даже не ответил на мое обращение. В Дагестане в некоторых аулах устанавливают памятники жертвам репрессии. Например, в селе Гаквари Цумадинского района 16 июля 2020 г открыли такой памятник

Получается, что в Левашинском районе Законы РФ не работают, а местные «удельные князья» берут на себя право решать, отвечать или не отвечать на обращения граждан РФ! И все-таки я надеюсь, что памятники жертвам политических репрессий установят и в Махачкале, и в каждом райцентре, и в каждом ауле, где были такие жертвы!

Мой отец был религиозным человеком, у него было среднее образование, учился в ауле Квартикани Гергебильсгкого района у местного учителя. Он читал книги на арабском языке, был верующим мусульманином. По этой причине не вступил в ВКП(б), хотя ему многократно предлагали районные руководители в то время, когда он занимал руководящие должности в ауле. Он отказался от вступления в партию, так как знал, что членство в ней запрещает возможность молиться и соблюдать исламские порядки. Однако в ауле находились двурушники, которые были и членами КПСС, и соблюдали шариатские предписания!

Когда я уже уехал учиться в Ленинград, во время одного из отпусков я рассказал отцу о том, что у меня есть друзья из арабских стран. Он обрадовался и попросил меня привезти ему в качестве подарка Коран карманного формата. Свою просьбу он обосновал тем, что, бывая на пастбищах, у речки и во время отдыха, хотел бы читать Коран. Купить Коран такого формата те времена (1968-69 годы) в Дагестане было невозможно. Друзья привезли мне этот Коран, и я привез его отцу. Вместе с тем, я предупредил его, чтобы он никому не показал эту книгу, так как КГБ и КПСС, строго следили за распространением ислама в Дагестане. Мне, конечно, не хотелось, чтобы меня обвинили в исламизации Дагестана. Отец обещал никому не показывать Коран и держать все это в секрете, но, по-видимому, это ему не удалось….

Приблизительно через полгода после передачи моего подарка отцу меня пригласили в Партком ЛГУ (он был на правах Райкома КПСС), где я работал, для беседы. Я понял, что, по-видимому, аульские «друзья» нашей семьи узнали о Коране и никак не могут оставить нас в покое, ожидая любого промаха с нашей стороны. Действительно, последствия моего подарка отцу для меня могли быть очень серьезными вплоть до исключения меня из членов КПСС и увольнения с работы. На мое счастье, секретарь Парткома ЛГУ оказался мудрым человеком. Он прошел войну, был инвалидом. По-отечески побеседовав со мной, он обо всем расспросил, поинтересовался моими исследованиями и попросил впредь быть осторожнее. Он сказал: «Вам завидуют ваши бывшие коллеги – учителя, которые требуют исключить Вас из КПСС и выгнать из ЛГУ». Потом мне сообщили из аула, что, действительно, на меня написали учителя из школы, где я работал. Вот так злоба и зависть односельчан, способствовавших аресту отца, перешли к их потомкам, которые обращают их на его сыновей.

Рис. 15. Справка о признании меня пострадавшим от политических репрессий.

Рис. 16. Справка о реабилитации меня как политически репрессированного.

С 1994 г., я, как и другие мои братья, бывшие несовершеннолетними во время ареста отца, сначала получили статус пострадавших, а с 2002 г. политически репрессированных граждан РФ. Думаю, что это правильно, так как мы лишены были нормального детства и очень страдали от клейма детей «врага народа», которое не давало нам спокойно жить, учиться, развиваться.