Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 1. Проза"

Кстати об излишних хитростях. Упомянем еще раз про Плаксина. В третьем действии Плаксин обнаруживает, что он притворно принимает на себя характер плачущего философа, для того, чтобы получить руку Вздоровой. Но Вздорова сама более ветрена и весела, нежели сколько пристойно ее летам: итак, принимать на себя свойство, ей противное, есть дурной способ ей понравиться: приличнее бы было подделываться под ее характер. Кто удобен притворяться, тот уже неотменно должен иметь столько осторожности, чтоб не брать на себя лицо, которое бы могло нанести ему вред.

Слог в сей поэме почти везде чист; стихи хороши, вольны, сатира наполнена соли и остроты, выключая, что есть некоторые повторения мыслей. Но приведем несколько примеров и отдадим их на суд самому читателю.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Явление пятое

Ветрон

(входит на сцену и говорит служанке).

 
Старушка у себя ль? Скажи, что я здесь был;
Но что за крайнею я нуждой укатил.
Я б сам к ней мог войти, с Приятой повидаться,
Да некогда: лечу с Промотовым кататься.
Пришли из Англии недавно корабли,
Так в пять аршин ему савраску привезли,
Семь тысяч заплатил за эту он скотину; Но будет ли она под пару господину,
И кто полезнее для света может быть,
На Красном кабачке должны мы разрешить:
Задача мудрена и пр.
 

Кажется, довольно ясно и коротко образовано свойство модного повесы, который, оставляя свидание с своей невестой, торопится беспутствовать на Красном кабачке.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Явление первое

Хохоталкин

(входя, смеется постепенно).

 
Какие странные на свете перемены!
Нет верности нигде, везде одни измены:
Вчера, казалось, я Приятой был любим,
Сегодня так и сяк; а боле не терпим.
Потупя томный взор, то плачет, то вздыхает
И кисло на мои вопросы отвечает.
Но это ли одно на свете сем смешно?
Страмец ведет страмца; что глупо, то умно;
Друзья против друзей; мужья противу жен;
А жены против них – и, стало, свет смешон.
На место должного к несчастным сожаленья
Наполнены сердца счастливцев к ним презренья.
Ну, не смешон ли свет? Смешон, я уверяю.
Итак, смеясь всему, я дельно поступаю.
 

Явление второе

Плаксин.

 
Творенье жалкое, несчастный человек!
 

Сей монолог очень хорош, выключая того, что несколько в нем более есть важности, нежели надобно для шутливого и насмешливого характера, каковым выводится Хохоталкин. Следующий, кажется, более подходит к характеру, для которого он сделан.

Хохоталкин и Плаксин (входя, плачет постепенно).

 
Живи, крушись, страдай и плачь ты целый век!
Ты во грехах рожден, в грехах и умираешь
И гроба за дверьми несчастия скончаешь.
Ты учишься к чему? К погибели своей!
Ты ешь и пьешь, как зверь и сам себе злодей.
Хотя пришлец ты в мир; но в вечность не стремишься.
Мечтою омрачен, величием гордишься.
Не знаешь истинных для смертного утех,
И что ты шаг ступил, то сделал тяжкий грех.
Войди в себя, себя ты убегать старайся
И целый век потом слезами обливайся.
Беги от женщин прочь: один их нежный взгляд
Преобращает наш покой в смертельный яд.
Театра берегись и берегись познаний,
Не исполняй своих нимало ты желаний,
Ешь мало, меньше пей, старайся больше спать,
Чтоб от грехов хоть тем сколь можно избежать.
 

Из сих образчиков можно, кажется, судить о способности нашего автора к стихотворству. Привел бы я некоторые места в довод дарования его, с каким оживляет он многие комические сцены в своей поэме, но краткость времени и места мне того не дозволяют. Дабы кончить мои замечания, скажу короче: желательно бы было, чтобы автор к дарованию своему присоединил осмотрительность в сочинении планов для будущих своих поэм, и тогда бы, может быть, драматические творения его служили обогащением российского театра.

[Рецензия на комедию А. Клушина «Алхимист»]

Июня 13-го представлен был в первый раз Алхимист – комедия в одном действии в прозе, сочинения г. Клушина, в которой один актер играет семь различных ролей. Вот содержание сей комедии:

Вскипятилин, богатый, с ограниченными сведениями человек, пристрастился до сумасшествия к алхимии, желая снискать философский камень, о котором столько веков различным образом бредят. Проживает свое имение, забывает о состоянии дома, жены и о воспитании детей; тщетно Здравомыслов, друг Вскипятилина, уговаривает его оставить постыдное ослепление, унижающее человеческий разум. Наконец изобретает средство для его исправления: переряжаясь в различные платья, приходит к нему в виде Рубакина, Криспина, Разгильдяева, глупого дворянина, Ветхокрасовой, состаревшейся женщины, Сгорепьянова, живописца, и Смертоноса, доктора; в одной роле бранит его, как незнающего человека, в другой осмеивает, в третьей льстит и так далее. Наконец в Смертоносе вызывает его на дуэль, как человека, который составляет универсальное лекарство от болезней и, следственно, вооружается противу медицины, обезоруживает его и принуждает бросить алхимические упражнения. Вскипятилин отказывается, Здравотделов скидает с себя платье, открывается перед ним. Вскипятилин в удивлении; Здравомыслов убеждает его языком друга, именем нежной жены и детей. Вскипятилин приходит в себя, дает честное слово не приниматься никогда ни за колбу, ни за реторду.

Комедия сия в новом роде и есть первая, сочиненная на нашем языке. Г. Клушин, без сомнения, подражал в выборе сего рода писания французам, у которых появились недавно «Pourquoi pas?», «Jerome pointu» и «L’on fait се qu’on peut et non ce q’on veut».

Сей род комедий не иное что есть, как забавная шутка, освобожденная от всех строгих правил театра и от самого вероподобия. Она состоит в одних разговорах; следственно, и было бы излишнее судить ее строго и требовать от автора более, нежели чего должно ожидать в таком роде сочинения, в котором публика должна более взыскивать с актера, нежели с автора, ибо первому надобно иметь много дарований и смелости, чтобы решиться играть в весьма короткое время множество различных лиц.

Что ж до комедии, то, не вдаваясь в подробные суждения, я предлагаю самому читателю из нее то, что попадется мне на глаза. Мы уже слышали стихи в комедии Смех и горе г. Клушина, известного публике как по сей комедии, так и по другим своим сочинениям. Здесь посмотрим его прозу.

Явление четвертое

Вскипятилин и Криспин.

Вскипятилин. Но что, вы русский, или?..

Криспин. Я? – сын целого света; дом мой Север, Восток, Юг и Запад; а родился в России.

Вскипятилин. В России?

Криспин. Да, сударь. Но что касается до того, кто мне был батюшка, я у матушки никогда не спрашивал [10]10
  Криспин ниже говорит, что отец его поехал в Сибирь на казенный счет для искания золотых руд; не худо бы было автору согласить сие противоречие.


[Закрыть].

Далее:

Вскипятилин. Довольно много!

Явление девятое

Вскипятилин и Сгорепьянов (вполпьяна).

Вскипятилин. Вы бы могли лучшее предприять.

Сгорепьянов. Да что лучше вина, чтоб быть пьяну? Как ни думай, ничего не найдешь.

Вскипятилин. Я не о том говорю, сударь. Вы бы могли найти людей, которые бы вам помогли.

Сгорепьянов (с горячностью). Что! Искать покровителей художнику? Ах! Это у меня сердце рвет! Не думал я, чтобы ты разумел меня подлым человеком. Пусть ищет тот покровительства, который без него жить не может. Достойного человека покровители – его достоинства.

Вскипятилин. О, сударь! Вы бы отнеслись к некоторым знатокам или любителям художеств: они бы, конечно…

Сгорепьянов. Поддержали бы меня, хочешь ты сказать? Хе, хе, хе! Ну! да у меня ни картин, ни денег нет, а без этого, сам посуди, что сделаешь!

Вскипятилин. Что же вы намерены делать в теперешнем вашем положении, чтобы счастливу быть?

Сгорепьянов. Пить, вот те и вся недолга; связывает меня только жена и дети; да, мои дети, ей-богу, мои! Они часто без куска хлеба сидят! Вот от этого я нередко даже и пьяный плачу. (Заплакав) Эх, как мне их жаль! милые мои, любезные мои! я бы рад вам жизнь мою отдать, кровь мою за вас пролить, да нет, уж не могу! Я часто сам себе говорю: пьяница негодный, пьяница премерзкий! полно тебе пить. Горесть мною овладеет, слезы польются ручьями, я еще больше напьюсь.

Вскипятилин. Да для чего ж вы напиваетесь?

Сгорепьянов. Для того, чтобы трезвым не быть.

Рассматривая комедию со стороны языка и прозы, я должен сказать, что и то, и другое очень хорошо, что ж до суждения, то уже сказал я, что она не может быть подвержена строгому. Со всем тем сделаю одно примечание.

Разговоры все в сей комедии очень остро ведены; но по большей части отдалены они от содержания комедии и наполнены эпизодами, которые ничуть не служат к исправлению Вскипятилина, что бы, кажется, в виду должен был иметь автор – комедия же вообще наполнена остроты и соли.

Я уже сказал в примечании моем на комедию Смех и горе, что г. Клушин подает великую надежду к обогащению российского театра, и в этом согласятся со мною многие знатоки и любители российского театра. Алхимист его принят с рукоплесканиями, и не часто можно видеть в театре такого стечения публики.

Марфа Посадница, или покорение Новаграда

(Драма в трех действиях, напечатана в С.-Петербурге 1807 года)

«Актер г. Шушерин (изъясняет автор в своем предисловии), убедивший меня наскоро написать сию драму, есть виновник ее порождения, а театр, обраковавший оную за единое ее содержание, есть причина непоявления оной на сцену…» (И там же в конце): «Станок тиснул листы, мое дело окончено, талант в продаже за семь гривен, и читателям остается теперь судить, стоит ли чернил произведение…»

Воспользуемся позволением сочинителя.

«Во время правления Марфы Новым-Городом царь Московский присылает Холмского с воинством и требует, чтобы новогородцы ему покорились. Они, упорствуя, делают вылазку, проигрывают сражение, и Холмский входит победителем в город». Вот содержание драмы. Я не говорю о переписке Марфы с Казимиром, королем польским, и об умысле предать ему Новгород, ибо это в точение действия не производит перемены, и даже если бы совсем о том упомянуто не было, то бы главное происшествие ничего не потерпело, и участь Новгорода была бы та же.

Автор, желая украсить свое содержание, выводит Михаила и Димитрия, двух витязей новогородских. Они оба ненавидят Марфу за ее властолюбие, и последний, сверх того, влюблен в дочь ее Ксению. Сия ненависть и любовь обещали бы, повидимому, много театральных происшествий, но сии витязи столь умеренны в своих страстях, что в продолжение всего представления остаются без всякого с своей стороны действия, а особливо удивительно терпение Димитрия, при котором даже выдают его любовницу за Мирослава, и он уже принужден отговориться нечаянным недугом и расслаблением, чтобы не быть у жениха отцом посаженым. Редкий пример скромности в дурном человеке, каков Димитрий, что он не открывается в своей любви ни матери, ни дочери, и даже соперник его не догадался о сей страсти. Правда, что и Мирослав ему в скромности не уступает: от него ни слова не было слышно о Ксении, и хотя Марфа в конце первого действия говорит, что она перед отшествием его на сражение вручит милый ему дар, но из молчания сего любовника можно заключить, что он нимало не догадывается, о чем она говорит. Марфа, однако же, не огорчался сим молчанием, во втором действии, перед тем как войску итти на брань, ведет Мирослава к венцу с своею дочерью.

Скромен Димитрий, скромен Мирослав, но едва ли не обоих скромнее Ксения! В явлении, когда Марфа намерена вручить ее Мирославу и, наперед испытывая сердце дочери, предлагает ей на выбор из двух женихов или Димитрия, или Мирослава, – Ксения молчит. Марфа говорит, что она по многим признакам догадывается о любви ее к Мирославу, – Ксения молчит. Марфа вручает ее Мирославу: Ксения все молчит; наконец Ксению уводят в церковь – венчать, а она и уходя все-таки молчит.

Вот характеры Михаила, Димитрия и Ксении! Что касается до Марфы, то во всех чувствах автор выводит ее героинею. Она поручает в сражения двух сыновей своих Михаилу, своему неприятелю, из уважения к его добродетели; выдает дочь за безродного Мирослава для того только, что он исполнен достоинств; поручает в правление посаднику Молинскому попечение о внутренней тишине Новгорода во время битвы – словом, везде оказывает благородные и высокие чувства, которые, однако же, несколько противоречат тому, что она в заговоре с. Казимиром, чтобы предать ему своих сограждан новогородцев из единого властолюбия, а такое противоречие в характере заставляет читателя любопытствовать, любовь или ненависть хотели возбудить в нем к Марфе.

В третьем действии, по сравнению с двумя первыми, приметно более огня и движения. Ксения сокрушается о супруге, находящемся на сражении; постепенно открывается, что поиски новогородские, побеждены и рассеяны, и, наконец, они совершенно разбиты. Холмский входит в торжестве, покоря Новгород. Марфа заколается; убиты из действующих лиц четыре: два сына Марфы, Мирослав и Димитрий; тяжело ранен один – Михаил, да без вести пропал посадник Делийский, ибо в третьем действии его нет, и автор не говорит, что с ним сделалось. Столь чрезвычайная потеря действующих лиц приводит автора к необходимости оставить на сцене Холмского одного, который кончит драму.

Редакционные предисловия, извещения и пр

[Извещение об издании «Почты духов»]

В книжных лавках близ Кузнецкого моста у книгопродавца Зандмарка и на Покровке у книгопродавца Миллера принимается подписка на выходящее вновь с генваря месяца сего 1789 года ежемесячное издание под заглавием: «Почта духов, или ученая, нравственная и критическая переписка арабского философа Маликульмулька с водяными, воздушными и подземными духами». Издатель оного в объявлении своем уведомляет, что он служит секретарем у сего недавно приехавшего сюда арабского волшебника, имеющего великое отвращение к бешеным домам и расположившегося несколько времени прожить здесь инкогнито, почему и намерен выдавать переписку сего знатного в своем роде господина, и уверяет, что издание сие будет любопытно для тех, кои не путешествовали под водой, под землей и по воздуху; что сочинители сих писем все духи очень знающие и что сам Маликульмульк человек пресамолюбивый, который всегда говорит хорошо только о себе, отзывается иногда об них не худо и сказывает, будто многие из них очень добрые духи; но только иные не любят крючкотворцев, ростовщиков и лицемеров, а иные не жалуют щегольства, волокитства и мотовства, и от того-де они никак не могут ужиться в нынешнем просвещенном свете видимыми, а ходят в нем и видимыми и бывают иногда так дерзки, что посещают иногда в самые критические часы комнаты щеголих, присутствуют в кабинетах вельмож, снимают очень безбожно маски с лицемерных и выкрадывают иногда очень нахально и против всех прав общежития из записных книжек любовные письма, тайные записки, стихи и пр., и пр., чем-де многие делают беспокойства в любовных интригах и плутовствах, а потому нет почти ни одной новоприезжей на тот свет тени, которая бы ни подавала на них челобитную Плутону или бы через него не пересылала их к Нептуну, не могущим однако ж со всей своей властью унять сих шалунов. Итак, г. Маликульмульк бранит только сей их проступок; однако ж признается, что он сим похищениям и входам без доклада обязан многими весьма любопытными письмами, которые от них получает и делает благосклонность прочитывать без остатка. Вот что объявляет секретарь ученого, премудрого и богатого Маликульмулька и прибавляет к тому, что как он не имеет достаточного числа денег для напечатания сих писем (ибо-де место секретаря у ученого человека очень бесприбыльно), то просит почтенную публику, чтобы желающие читать и получать ежемесячно издаваемое им собрание сих писем благоволили в вышеобъявленных местах подписываться, заплатя наперед деньги за каждый экземпляр на целый год на александринской бумаге по 9, на любской по 8, на простой по 7 рублей с пересылкой.

Предисловие и примечания в «Зрителе»

Один или многие будут издавать «Зрителя», о том, кажется, нет нужды уведомлять благосклонного читателя. Пускай представляют человека, который любопытным взором смотрит на все и делает свои примечания. Сей-то воображаемый зритель позволяет себе, выбрав из самой природы, образовать разные свойства по своему рассуждению, не дерзая нимало касаться личности; подобно как живописец, желая написать на своей картине различные страсти, рисует человека во всех правилах естества, но ничьего прямо лица не изображает.

Право писателя представлять порок во всей его гнусности, дабы всяк получил к нему отвращение, а добродетель во всей ее красоте, дабы пленить ею читателя: сим правом вознамерился пользоваться «Зритель».

Любезные россияне, предмет моего внимания и душевного почтения! если в свободные часы я, т. е. воображаемый вами зритель, явясь очам вашим в сих листах, извлеку на лицах ваших улыбку… вот моя слава! вот мое торжество!

Уведомляю притом, что не все буду я сочинять и не все такие переводить. Вздумается сочинить – сочиню; вздумается перевесть – переведу; вздумается о чем рассуждать – рассужу; вздумается написать небылицу – напишу; услышу или увижу какую-нибудь новость на Парнасе и вздумается об ней сказать – скажу… Не подумает ли кто, что здесь стихов не будет?.. Боже сохрани!.. без стихов ежемесячник – как пища без питья или как чай без сахару. Угостит ли тот хозяин гостей, который представит им обед, хотя бы преизобильный и превкусный, но без всяких напитков?.. без стихов нельзя.

Наконец «Зритель» посвящает себя благосклонным читателям всякое первое число: дай боже! чтоб мог им понравиться.

Ныне высокое, февраль именинник – вот причина, для чего «Зритель» начинается с февраля!

Издатели покорнейше благодарят г. Неизвестного за присылку прекрасного его сочинения к помещению в журнал. Просвещенный читатель увидит, что сие творение столь же много делает чести их изданию, как легкому, приятному и острому его перу. За желание же издателям орлиного зрения взаимно желают они г. Неизвестному мудрости змииной и силы львиной, дабы он, вооружаясь противу пороков, сделал и впредь честь издателям присылкою своих сочинений, которые с отменным удовольствием поместятся в их листках.

Предисловие и извещение в «С.-Петербургском Меркурии»

Цель издания нашего двоякая: и желание угодить и быть полезным нашим читателям.

Мы имеем множество периодических изданий, много хороших, но едва ли есть на нашем языке два журнала, подобных журналам иностранным. В них или мало, или совсем ничего нет свойственного журналам.

Для чего не сказать публике о новых произведениях российской литературы? Для чего не возвестить о театре, что на нем играно, особливо нового и как играно? – Сие право позволенное, и мы хотим им пользоваться.

Наши замечания, наши суждения по сей части не есть суждения деспотические. Рецензор ошибается: критик восстает и исправляет его погрешности, а вот уже и очевидная польза для наших словесных наук.

Издание продолжится год непременно. Ежели оно публике понравится, ежели издатели заслужат ее внимание и доверенность, будет выходить и далее.

Сочинения в стихах и прозе, подражания и переводы издателей будут печататься с их именами. Какая, нужда скромничать именем, ежели цель сочинения не противна благонравию и не нарушает ничьего спокойствия? – Особы, сделавшие честь присылкою своих сочинений, подражаний или переводов, пользуются своим правом.

Всякий месяц будет выходить к первому числу предыдущего. Издавать в свое время со всевозможною исправностию – наша должность. Обмануть публику значит оскорблять нечто священное.

Иван Крылов.

Александр Клушин.

Год «Меркурия» кончился – и за отлучкою издателей продолжаться не будет.

Долгом своим поставляем мы признать нашу благодарность почтенным читателям за благосклонное принятие наших трудов. Одобрение от просвещенной публики приписываем более ее снисхождению, нежели нашим талантам, и ничего столь не желаем, как произвести со временем что-нибудь более достойное внимания читателей нашего века.

Мы слышали иногда критики и злые толки на наши писания, но никогда не были намерены против них защищаться. Если они справедливы – защищение не поможет, если ложны – то исчезнут сами собою. Слабо то сочинение, которое в самом себе не заключает своего оправдания.

А. Клушин,

И. Крылов.

Несчастный Менос, или пример сыновней любви к матерям

(Перевод с италиянского)

Уже солнце взошло на горизонт; взору поселянина представлялись отвсюду зеленеющиеся луга и рощи; несчастный Менос не ведает великой потери! Солнце ударяет лучами своими в его храмину, но он покоится беспечно. Наступает восьмой час утра, час приятный и полезный для смертного в летнее время; он проходит, наступает девятый, и сей подобно последующему протекает; наконец пробило десять, наступил одиннадцатый час, несчастный для бедного Меноса, – час, поразивший слух его ужаснейшим известием. Приходит служительница в раздранном рубище, лицо ее покрыто смертною бледностию, русые власы растрепавшись лежали в беспорядке на раменах ее. Раба, по верности своей достойная величайшей награды, входит в жилище пятнадцатилетнего юноши Меноса, то приближается к одру спящего, то удаляется, дабы не нанесть ему смертного удара, и, наконец, подходит. Боже!.. какое зрелище! Сия вернейшая раба упадает подле юноши… юноши невинного и добродетельного. Падением своим пробуждает Меноса, встает он и содрогается – спешит привесть ее в чувство, наконец, открывает очи, возводит их на небо…

«Всевышний и всемогущий боже! – рекла она. – Покровитель сирот и защитник невинности! Сохрани уже другой день оставленного родительницею своею юношу, внемли мольбам вернейшей рабы его; отврати его от несчастий, могущих приключиться ему в сем коловратном свете. Прости, моя Дога! прости навеки, милая госпожа моя! ты его оставила, и оставила без защиты, без помощи… Увы! я зрю его погибель…» При сих словах опять закрываются очи ее. Она уже не чувствует ничего, не зрит юноши, – юноши, с торопливостию надевшего легкое платье и стремящегося к телу любезныя родительницы. Двери другой комнаты были отворены, он спешит туда, зрит мать свою, лежащую во гробе; ее окружают множество знакомых, родственников и приятельниц. Менос стремится ко гробу; но предстоящие удерживают, он рвется, кричит, лицо его уже начинает покрываться томною бледностию, язык недвижим, глаза смыкаются, все мнят свободным допуском для облобызания дражайшей его родительницы подать ему облегчение, но увы! Уже тщетно! Он недвижим… Вскоре возвращены чувства, но ах, не надолго. «Злодеи! – вскричал несчастный, бедный сын, – для чего давно мне не возвестили о смерти любезной родительницы моей? Для чего вы сделали меня несчастным! Сына, того сына, которому мать еще при жизни обещала благословение? Простите! Вы будете отвечать!» Сказал, и его уже зрят мертвым, лицо побелело, и, казалось, желал он, простерши руки ко гробу матери, обнять ее в последний раз. В таком положении скончал жизнь свою Менос.

Поистине безрассудный, но чрезмерно любящий сын. Он положен был подле виновницы его жизни.