Текст книги "Босиком по 90-м"

По всему выходило, что беглец ушёл не в сторону военного городка, а по направлению к деревне, находящейся в десяти километрах от нашего полка. Только вот путь он выбрал не вдоль трассы, а лесом. Признаться, мало удовольствия пробираться по сугробам с фонарями, ожидая, что в любой момент из темноты может раздаться очередь. Нам даже не выдали зимние маскировочные халаты. Понимая, что группу преследования видно за версту, я выключил фонарь и, отклонившись от остальных метров на триста-четыреста, углубился в лес. Ориентироваться приходилось по звёздам. Скоро я достиг небольшой поляны. Неподалёку треснула ветка. Я притаился. Впереди тёмным пятном мелькнул чей-то силуэт. Это был он. Тутаев меня не видел. «Стой, стрелять буду!» – крикнул я, но ответа не последовало. Тогда, чтобы привлечь внимание, я дал вверх короткую очередь. Чеченец убегал, не отстреливаясь, и потому я не смог в него выстрелить.

Расстояние между нами сократилось метров до ста. По лицу хлестал кустарник, дыхание сбивалось. И вдруг я почувствовал, что куда-то проваливаюсь. Это было болото. Надо же было случиться, что я забыл о Каменке – небольшой глубокой речке. Она текла в этих местах и образовывала небольшую заводь, переходившую в трясину. Летом, во время полевого выхода, мы перебирались на другой берег через поваленные деревья, да и то в самом узком месте.

Я оказался по грудь в холодной воде, и какая-то неведомая сила затягивала меня вниз. Тутаев скрылся. Мой АК-74 лежал рядом. Лёд ломался и крошился, как сахарная помада на торте. Где-то впереди раздались выстрелы, потом ещё…. Завязался минутный бой. Но скоро всё стихло. Наверное, беглеца убили.

Я пытался кричать – из груди вырвался только хрип. Тогда я нажал на спусковой крючок. Пули полетели куда-то вверх и вбок, но мне было уже всё равно. Я думал только о том, чтобы услышали выстрелы и меня нашли. В голове отчего-то всплыл мультфильм про Водяного… «Глупо, как всё вышло, – проносились мысли, – утонуть в болоте в двадцать четыре…. А дочке сегодня ровно год исполнился. Жаль, не увижу никогда…» И тут сверху упала большая и крепкая ветка. Видимо, я перебил её автоматной очередью. Я подтащил её к себе, сумел ухватиться и закрепил между пнём и кочкой. Теперь оставалось только подтянуться на руках, как на перекладине, и вырвать ноги из клейкого ила. Я закрыл глаза и с нечеловеческим криком рванулся вверх. Палка выдержала. Правый сапог покоился на дне, но нога осталась в мокрой портянке. Распластавшись, точно паук-серебрянка, я стал перемещаться по ветке буквально сантиметр за сантиметром, перехватывая замёрзшими руками шершавую ветку берёзы, (промокшие и отяжелевшие трёхпалые рукавицы я сбросил сразу). Наконец, удалось достичь твёрдой почвы. Автомат волочился за ремень, и ствол хлебнул воды. Я перевернулся набок и поднялся.

Звёзды на небе были всё те же, но теперь, мне казалось, они светили ярче.

Глава 4
Стамбульские приключения

Отдать долг Самиру можно было только одним способом: отправиться челноками в Турцию. Для начала мы купили две сумки аккумуляторных электрических фонариков. Продав весь товар, я надеялся приобрести несколько кожаных курток и реализовать на рынке. За пять поездок мы рассчитывали накопить бóльшую часть нужной суммы. Остальные деньги всё равно надо было у кого-то занимать. Первым в Стамбул поехал я, потому что у Алика ещё не был готов заграничный паспорт.

Шасси легко стукнулись о бетонную полосу заморского аэродрома, и два десятка пассажиров аплодисментами поблагодарили экипаж АН-24 за умело проведённую посадку. Крошечный, похожий на беременную стрекозу, турбовинтовой самолётик с неумело выведенной на хвосте синей надписью КААК (Красноленинская Авиационная Акционерная Компания), весело побежал мимо белоснежных Боингов, огромных Аэробусов и знакомых очертаний наших Ту-154 из ближнего, но уже всё-таки зарубежья. Снующие по бетонной полосе, раскрашенные в яркий цвет автомобили технического обслуживания с непонятными надписями «Havash Havayolary», и длинные бензовозы с аббревиатурой «BP» были первыми иномарками, встречающими нас на широкой полосе аэропорта турецкого города. Очередная партия челноков уже сегодня отправится по знакомым лавкам и неприметным полуподвальным магазинчикам сметать с прилавков древнего Константинополя кожаные куртки, плащи, ковры, тюль, джинсы, колготки и спортивные костюмы. По всем российским меркам эти «туристы» считались достаточно удачливыми бизнесменами, и разница между нами была лишь в количестве зелёной наличности, умело разложенной по разным карманам брюк и джинсовых курток. Группа делилась на новичков и опытных коммерсантов. К новичкам-первоходкам относились учителя, врачи, просто безработные и даже один артист драматического театра. Все, как и я, прибыли с уже увесистым багажом. Чего только мы не тащили! Детские глобусы, подводные спортивные ружья (каждое можно было продать по тридцать, а если повезёт, то и по сорок долларов за штуку), игрушки и уже упомянутые фонарики. Их к тому времени навезли столько, что если бы все счастливые обладатели этих недорогих электрических приборов включили бы их разом, то свет, наверняка, достиг бы и других галактик. Опытные коммерсанты – бывшие торговые, партийные и комсомольские работники – знали старинный город как свои пять пальцев и своей спокойной уверенностью напоминали купцов прошлого века. На впервые выбывших за пределы недавней ещё Советской Родины, они смотрели с едва заметной снисходительной улыбкой. Их товар уже был давно приготовлен и ждал своего часа у продавцов. Покупателям оставалось лишь расплатиться и доставить его в гостиницу, где за два доллара, служащие аккуратно упаковывали каждый тюк. Но всех туристов объединял прихваченный из дому неизменный продуктовый набор: аккуратно завёрнутое в белую тряпочку сало, копчёная колбаса, прибалтийские шпроты и, конечно же, отечественная водка в количестве двух-трёх бутылок. И даже совсем непьющие обязательно везли в ручной клади багажа эту прозрачную, сорокоградусную жидкую валюту. Она могла помочь выбраться из любой сложной ситуации, а иногда и с лёгкостью в неё попасть. Но об этом в России обычно не задумывались. Миловидная стюардесса лет двадцати пяти, на русском, а затем ломанном, английском, как того требовали правила выполнения международных полётов, объявила о прибытии воздушного судна в аэропорт имени Ататюрка, и уже через несколько минут, немногочисленная толпа челноков высыпалась из брюха крылатой машины на бетонку взлётной полосы. Последним сошёл я.

Вдруг откуда-то сзади послышался раскатистый, зазывный лай. Я обомлел и, повернувшись, увидел на выброшенном трапе-стремянке небольшую светлую дворняжку, которая неторопливо сошла на землю. Это была собака из красноленинского аэропорта. Она обычно кормилась остатками бортпитания и часто бегала по полосе. Но как она могла оказаться в самолёте? «Видимо, зашла ещё до начала посадки и заснула под каким-нибудь креслом». Другого объяснения у меня не было. Дело осложнялось тем, что турецкий офицер, встречающий наше воздушное судно, увидев её, ошалел не меньше моего. Быстро придя в себя, он начал требовать у командира экипажа санитарный сертификат на животное. А дворняга лаяла не переставая на туземного стража, отчего последний злился и грозил выписать штраф за нарушение международных санитарных норм. Возникло замешательство. Я решил выручить командира.

– Excuse me, officer, she is a crew[3]3
  Excuse me, officer, she is a crew – (англ.) Извините, господин офицер, но она член экипажа (прим. авт.).


[Закрыть], – сострил я. – Would you be so kind to find the certificate[4]4
  Would you be so kind to find the certificate – (англ.) А не будете ли вы так любезны, предъявить соответствующие документы? (прим. авт.).


[Закрыть]? – с лукавой улыбкой осведомился турок.

И тогда я вытащил из переброшенной через плечо спортивной сумки пару бутылок водки и протянул ему. Он молчал. Я поставил водку перед ним. Офицер моё предложение игнорировал. Тогда наблюдавшие за этой картиной челноки, тоже начали подходить и опускать рядом с двумя моими свои кровные пол-литры. Недоумённый чиновник замер в окружении «Посольской», «Столичной», «Русской» и «Пшеничной». А потом он махнул рукой и ушёл прочь, так ничего и не взяв. Дворняга, как будто поняла его добрый поступок и перестала лаять. На время двухчасовой стоянки экипаж закрыл её в туалете. Мне затем рассказывали, что на обратном пути путешественница ходила по салону, как хозяйка, и бортпроводники в шутку ей уступали дорогу, а некоторые, не очень трезвые пассажиры отдавали четвероногому другу честь, а особенно нетрезвые даже получали ответное приветствие.

Стамбул произвёл на меня незабываемое впечатление. Залив «Золотой Рог», старые трамвайчики, дома и мосты…Город напоминал один большой набор специй. Такого количества разнообразных ароматов я нигде не встречал. Пахло жареными кебабами, рыбой, кунжутом, горячим хлебом, кожей…. Каждая улица, казалось, имела собственный запах. Всё зависело от того, какие именно магазины либо закусочные на ней располагались.

Конечно, мы экономили на всём. Сумки таскали сами и не о каком такси даже не помышляли. Я сразу же познакомился с одним из опытных челноков и, следуя его совету, отыскал перекупщиков и расстался с фонариками прямо в гостинице. Он же помог мне с выбором кожаных курток. Сергей – так звали моего нового знакомца – купил их по оптовой цене вместе с полутора сотнями своих. Я раньше и не подозревал, что настоящая кожа не горит, даже если к ней поднести зажигалку или спичку, а искусственный заменитель сразу вспыхивает и морщится при малейшем соприкосновении с огнём. Мы упаковались ещё днём, и теперь оставался свободный вечер.

– А ты видел когда-нибудь «квартал красных фонарей»? – разливая водку, спросил меня коммерсант.

– Нет, – ответил я, догадываясь, что речь идет не о рынке фотооборудования.

– Побывать в Стамбуле и не посмотреть турецкие публичные дома – большое упущение! Там красавицы со всего света. Кого только нет! И даже негритянки имеются.

– Ну, разве что сходить как на экскурсию, – неуверенно пробормотал я.

– Конечно! Мы же не собираемся с ними спать. Тем более что самые красивые стоят пятьдесят долларов. А это, как ты понимаешь, целая кожаная куртка, пусть и короткая. Да и зачем тратиться, если в нашей группе полным-полно женщин. Вернёмся, наведаемся к нашим челночницам… на предмет «цигель-цигель, ай-лю-лю».

Действительно, нравы у челноков были самые свободные. Многие из дам ударялись в безумное распутство. Матери семейств вытворяли такое, что их мужьям и не снилось. Александр – наш руководитель группы – поведал, что в этой поездке есть три подруги. Молодые симпатичные женщины лет тридцати. Их мужья работали в ФСК, преемнице КГБ. Так вот каждый из трёх чекистов, провожавших жён, незаметно для двух других подходил к нему и, указывая на подруг жены, шептал, примерно, одно и то же: «Послушай, парень, вот тех двух пусть там хоть порвут. А вот эту, мою, смотри, чтоб никто не тронул. Понял?». И Саша послушно кивал. Кстати, куролесили все три подруги вместе, не стесняясь друг друга, да так, что я и представить себе не мог. Казалось, они хотели испить разврат до последней капли, будто завтра наступит апокалипсис. У меня сложилось впечатление, что, тем самым, дамы связали себя круговой порукой. Ни одна из них теперь не могла проговориться.

Я невольно ухмыльнулся, когда по прилёту чекисты, поочерёдно «допрашивали» руководителя группы. Причём, один из них был как раз наш с Аликом обидчик, «конфисковавший» весь антиквариат. Естественно, о проделках офицерских жён Саша умолчал. Да и как было не умолчать, если мы вместе составили им компанию в посещении турецкой бани. Так что «рога» у нечистого на руку офицера подросли и с моей помощью. Глядя на него, я даже представил, как он потирает «чистыми руками» заиндевевшие от «холодной головы» рога под стук «горячего сердца». Позже, когда я подробно поведал об этом Алику, он смеялся до слёз, а потом, вытирая глаза, сказал: «Вот и отомстили. Значит, карма у этого крохобора такая. Знаешь, лучше потерять пять с половиной штук баксов, чем всю жизнь жить с такой шлюхой».

А ещё была в группе разбитная одинокая тётка лет сорока пяти, армянка. Звали её Лида. Внешность привлекательностью не отличалась. Она возила в Россию тюль и другие ткани. Не стесняясь, Лида рассказывала, что сбивает цену на товар, отдаваясь хозяину магазина прямо там, в комнате отдыха. «Тут вам и деньги, и удовольствие», – хохотала она. Но однажды случился у Лиды «прокол». По ошибке она приняла продавца за хозяина и переспала с ним. Неудивительно, что никаких скидок в тот раз она не получила. Впрочем, благодаря «шароварному радио» молва об умелой торговке быстро распространилась среди местного купечества, и Лида быстро наверстала упущенную выгоду. Сначала я в это не поверил, но потом понял, что прожжённая челночница говорила правду. Да и какой смысл было ей врать?

Весть о том, что мы с Сергеем идём смотреть «красный квартал» быстро разнеслась среди наших соотечественников, и к нам присоединилось ещё восемь человек.

Рабочие обители «жриц любви» находились в старом портовом районе Каракёй. Пока мы туда шли, выяснилось, что был среди нас один парень высокого роста и крепкого телосложения, не спавший с женщиной с тех самых пор, как у его жены обнаружили онкологию. По словам Толика, он приехал в Стамбул, чтобы заработать денег на дорогие импортные лекарства. Он смотрел на нас жалостливыми глазами. Первым не выдержал Сергей.

– Ладно, – махнул он рукой и вынул из кармана двадцать баксов. – Всё что могу… Скидывайтесь, ребята. Такой богатырь и целый год без бабы? Надо исправить.

– Только пусть он потом всё нам расскажет! – внёс предложение мужик лет сорока и расстался с десятью долларами.

– И самым подробнейшим образом! – согласился я и добавил ещё пять.

– Доброе дело! – прокомментировал высокий, худой очкарик (учитель физики) и тоже положил зелёную банкноту с Авраамом Линкольном.

Мы насобирали, как раз, пятьдесят долларов. Деньги перекочевали к Толику, и он зарделся от предвкушения близкого удовольствия.

– Ну что, Толян, – улыбнулся Сергей, – пойдём выбирать тебе зазнобу. Каких предпочитаешь? Блондинок или брюнеток?

– Люблю чёрненьких.

На входе в квартал стояла полиция. Сюда не пропускали пьяных и людей с сумками или пакетами, поскольку в них могли быть бутылки с алкоголем.

Сергей рассказал, что проституция в Турции официально разрешена ещё со времён Ататюрка.

– Здесь, как в магазине, везде стоят кассовые аппараты. Заплатил, чек, пожалуйста, забираешь даму и поднимаешься наверх, – объяснял он. – Да сам сейчас всё увидишь.

А тут было на кого посмотреть! Все путаны, будто женщины-манекены, находились за толстым стеклом. Одни сидели на высоких барных стульях, другие полуобнажённые лежали на диванах, третьи, одетые в прозрачные пеньюары, ходили на высоких каблуках, демонстрируя прелести фигуры. Каждый день выбиралась новая «королева дня». Рядом с её окном висела роза, и стекло всегда было облеплено мужскими головами. Самый разный люд: моряки, калеки, убогие и просто полусумасшедшие глазели на красавицу, мечтая оказаться с ней в одной постели. Я подошёл к витрине, встретился с ней взглядом и невольно залюбовался. Дама, и в самом деле, была очаровательна. И вдруг она поманила меня пальцем. Все стали кричать, поздравлять меня, хлопать по плечу и подталкивать к входной двери. Я растерялся, смутился и отошёл. Оказывается, только «королева» имела право выбрать из зрителей понравившегося мужчину и отдаться ему бесплатно. Фортуна улыбнулась мне, а я постыдно отступил. Зато Толик не постеснялся. Он выбрал себе мулатку и поднялся в комнату. Их не было минут двадцать. Посмеиваясь, парни стали выдвигать разного рода версии задержки. Наконец, он появился. Ожидая устного пересказа «Эммануэли» или на худой конец «Греческой смоковницы», мы тут же бросились к нему с расспросами, но Толик окинул всех презрительным взглядом, хмыкнул и ушёл в отель.

Уже в самолёте, изрядно подпив, он нагло хохотал, рассказывая Лиде, как «развёл» нас на пятьдесят баксов. Мы сидели и молчали. Сергей дважды порывался набить ему морду, но ребята не дали. Больше этого Толика я никогда не видел.

Глава 5
Знаки судьбы, или пятница, 13

Через несколько дней после моего возвращения домой мне посоветовали слетать в Сирию, в Алеппо. На следующей неделе должен был состояться первый рейс местной авиакомпании.

В этой древней стране можно было сделать неплохой бизнес. Челноки убеждали, что сирийский «выхлоп» от товара гораздо выше, чем турецкий, потому что тамошние вещи выглядят почти как турецкие, но из-за плохого качества, стоят гораздо дешевле. Конечно, покупатели рано или поздно это поймут, но пока они разберутся, пройдёт немало времени, деньги обернутся, заработок вырастет. Правда, знающие люди не советовали связываться ни с обувью, ни с трикотажем.

Ленка, любовница Алика, доверительно сообщила ему, что в Сирии надо покупать только ткани для штор или тюль. Эта продукция всегда отменного качества и сравнительно недорогая. Именно ею торговали местные сирийские студенты, обучающиеся в нашем медицинском институте.

Пустым в Сирию ехать было глупо, и я отправился на Верхний рынок. Там, в одном из магазинов продавали детские игрушечные наганы. Их делали на бывшем военном заводе. Говорили, что за границей эти пистолетики охотно покупают.

Осень приходит в Красноленинск незаметно, как заглядывает в гости старость или наведывается тяжёлая болезнь. Небо мгновенно теряет летнюю синь и хмурится скучным серым цветом, будто на палитре невидимого художника не осталось ни одной яркой краски. Холодный ветер забивает сухую листву под колёса оставленных на ночь разномастных легковушек. Пахнет дождём и грибами.

Новый день – новые заботы. Упрятав лица в поднятые воротники плащей и курток, горожане торопятся куда-то, безразлично проходя мимо фасадов старых добротных особняков вросших по пояс в булыжные мостовые старых улиц. Правда, над тем речным, чешуйчатым камнем лежит уже не один слой асфальта и потому эти величественные домовладения, построенные когда-то собственным иждивением купцов, надворных советников и зажиточных мещан, сегодня кажутся одинокими сгорбленными стариками. А те из них, кого лишили ставней, смотрят виновато-пристыженно своими глазами-окнами и будто просят у нас прощения за свой неприглядный вид. Оно и понятно: дом без ставней – что купец первой гильдии без усов. Старый город с его тихими улочками, душистой сиренью в палисадниках и утренним криком молочницы ушёл безвозвратно. А жаль…Ведомый этими грустными мыслями, я плёлся к Верхнему базару.

У самого входа в рынок я заметил опрятно одетую пожилую русскую женщину. Она явно не вписывалась в говорливую массу торгашей из одной бывшей Союзной республики, навязчиво предлагавших товар каждому встречному. Сам не знаю, почему я направился к ней. На прилавке лежало совсем немного вещей: какая-то потрёпанная книжонка, совсем новый плотницкий рубанок и неровные куски металла похожего на медь. Книга оказалась до боли знакомой – «Грибы в Красноленинском крае», выпущена ещё в 1975-м году.

– Возьми, парень, отдам недорого, – старушка подняла на меня полные грусти глаза. – Сколько? – Рубликов пятьсот не дадите? Я открыл форзац и прочёл надпись: «На память грибнику И. Н. Г-ву от П-ва А. И. 27.XI – 75 г.» – А рубанок? – Семь тысяч. – Хорошо, – кивнул я и полез в карман. – А медь…медь вам не нужна? От ревматизма она, знаете ли, спасает. Это ещё муженёк мой, родименький, для меня собирал и выпаивал. Он ушёл недавно, а я вот пока осталась. Пенсия маленькая – тяжело. Плотничать он любил, а рубанок прямо перед самой смертью купил – радовался очень. За грибами в этом году всего один разок сходил – не успел больше, – женщина теребила край косынки и с надеждой смотрела на меня. – Возьми, сынок, медь, тебе пригодится. – Нет, спасибо, мне она без надобности, – я отдал ей деньги, забрал покупки и быстро удалился.

Потом, уже купив две сумки игрушек, я никак не мог отделаться от разъедавшего душу горького чувства вины. Мне было совестно и так неловко, как будто в храме я забыл снять шапку. Вскоре я вышел на улицу и, полный праведных устремлений, подался всё к тем же рядам. Но на том самом месте уже стоял какой-то парень – то ли Гарик, то ли Ашот – и настоятельно рекомендовал мне приобрести средство от тараканов. А я всё смотрел по сторонам и пытался отыскать знакомое лицо, но старушки нигде не было. И только неугомонный ветер раскачивал верхушки старых тополей, помнящих то время, когда площадь перед Тюремным замком, именовалась Петропавловской. Дома я сам никак не мог взять в толк, зачем это я купил эти бесполезные предметы, если за грибами ходил только в армии и уж тем более, никогда не плотничал. Признаться, я и сам не знаю…. Наверное, обидно стало, что вещи живут дольше людей. Я курил и злился. И на себя, что не купил медь, и на страну, в которой её престарелым гражданам приходится продавать память о своих близких.

Неожиданно позвонили в дверь. Так, тремя короткими звонками, обозначает себя только Алик. Я не ошибся. Только лица на нём не было.

– Что-то случилось? – спросил я.

Он молча кивнул, прошёл в комнату и стал рассказывать:

– Этот вечер я должен был провести с Ленкой. Её муж – этот костолом мусорской – в командировку собрался на своей машине. Ленка мне все уши прожужжала, что у неё целая порнографическая видеотека появилась. Мусора делали обыск у какого-то коммерсанта, ну и прихватили заодно кучу видеокассет, якобы проверить, нет ли там оснований для возбуждения уголовного дела за разврат малолетних. Рассказывала, кстати, что после того обыска её майор запил с горя.

– А ему-то что?

– Да они у этого коммерсанта сто тысяч баксов наличными нашли в тайнике за книгами. Вот Ленкин СОБРовец и расстроился, что когда ввалился в чужую квартиру не долбанул сонного хозяина прикладом в лоб, якобы при попытке оказать сопротивление. Глядишь, бизнесмен и окочурился бы. А бабло они бы с опером поделили. Следак к тому времени ещё не подъехал. Так что никто бы ничего и не доказал потом.

– А ты тут причём?

– Я-то как раз и не причём. Просто Ленка меня к себе звала сегодня. Я уже и рубашку начал гладить. А она всё названивает мне по телефону, торопит, мол, стол накрыла, кассетку порнушную про Екатерину II приготовила. Говорит, покушаем, фильмец посмотрим и всё такое… Заболтался я с ней и прожёг рубашку. Пришлось гладить другую. Только оделся – у меня шланг с унитазного бочка сорвало. Вода хлыщет. Я давай вытирать быстрее, чтобы нижних соседей не затопить. Тут опять Ленка звонит, говорит, что не вытерпела уже сама начала кассету смотреть. Приходи, говорит, хочу тебя… Только я справился с краном, слышу на кухне, как бабахнет что-то, смотрю – колонка газовая взорвалась. Я газ перекрыл и знакомому мастеру позвонил. Он пришёл только через час. Пока сделали – уже девять вечера. Ну, думаю, теперь пойду к Ленке. Только стал выходить – телефон затрещал. Опять она. Шепчет скороговоркой: «Муж с полдороги вернулся. Машина у него сломалась, и его назад на буксире притащили. Он в душе моется. Еле успела со стола еду в холодильник убрать. Всё, кладу трубку». …Вот такие дела. Вышел я тогда на улицу и поплёлся к её дому. Стою, курю, смотрю на зарешечённые окна второго этажа и представляю, чтобы со мной этот вооружённый горилла сделал, если бы застал в собственной кровати и со своей женой. Я бы даже выпрыгнуть в окно не сумел. Нет, я бы, конечно, оттуда выбрался, но только через свои внутренности, которые он бы намотал на эти решётки. Веришь, у меня до сих пор руки трясутся. – Он помолчал и добавил: – И понял я тогда, Валера, что неспроста я рубашку прожёг, да и кран в ванной совсем не случайно сорвало, и колонка не просто так взорвалась. Это были знаки судьбы.

– Да, повезло тебе. Не то, что мне в прошлом году.

– Это когда ты пошёл ту кралю из «Провокации» провожать?

– Да…

Невольно мысли перенесли меня почти на год назад. Пятничный вечер пятницы 13-го декабря не предвещал ничего плохого. Мы с Аликом после окончания скучной рабочей недели сидели за столиком местного ночного клуба, как пророчески оказалось, с нехорошим названием «Провокация» и мирно тянули коктейли, выбирая, с кем сегодня придется коротать ночь. Она подошла сама и пригласила на танец. На вид ей было чуть более двадцати. Мы кружили весь вечер. Её звали Лиля. Прекрасное, как летняя прохлада, имя. Я веселил её анекдотами, врал как всегда, уверял, что учился на художника, и писал с натуры. Пересказывал ей один из рассказов не то Чехова, не то Куприна… Говорил, что у нас была одна натурщица, которая начала работать с момента открытия художественного училища и в свои шестьдесят обычно засыпала в кресле, пока мы пытались изобразить её обвислые формы. Она так и умерла в кресле во время сеанса, а мы еще два часа рисовали мертвое уже тело. После этих страшных деталей она прижалась ко мне в танце и прошептала в самое ухо, что мы сейчас убежим от моих и её друзей, поедем к ней, и там, у неё дома, я должен обязательно написать её обнажённой. – Только ладно я буду живой и страстной натурщицей? – кокетливо спросила Лиля и сама заразительно и громко засмеялась. Такси, казалось, на крыльях подлетело к огромному особняку, напоминающему средневековую крепость с характерными готическими формами. Темные глазницы полукруглых окон четырёхэтажного строения с куполами и башенками слегка поубавили моё лирическое настроение. – Ну, что стал? Пойдем, художник, в замок, – взяв мою руку в свою маленькую и теплую ладонь, прощебетала новая спутница. Уже в прихожей я ощутил смутное беспокойство. В детстве, после того как мой сверстник – восьмилетний сосед Колька – случайно, нажав на курок отцовского ружья, снёс на моих глазах себе полчерепа, я обнаружил у себя уникальную способность чувствовать наличие оружия в любом помещении. Например, если в каком-нибудь незнакомом доме хранилось огнестрельное оружие, то мне передавалось чувство тревоги. Так было и на этот раз. Мелкая противная дрожь покрыла всё мое тело. – Послушай, а чей это дом? – пытался я выяснить у девушки. – Мой. Мне его папик подарил, – с легкой усмешкой уверено ответила она. – А где он сейчас? Твой отец? – не попадая зуб на зуб, от частых прерывистых содроганий, с трудом произнес я. – Он уехал очень и очень далеко, – хохотнула она. – Да перестань ты трястись, пойдем на кухню, посидим. Мы пили какой-то очень дорогой итальянский ликер из алоэ, я пытался рассказывать старые одесские анекдоты про Сару и Абрама, но получалось как-то не убедительно. Лиля, по-видимому, заметила моё волнение и предложила неплохую, как ей казалось, игру. Она принесла «Полароид» и отдала его мне. – А сейчас, господин художник, мы проведем фотосессию для журнала «Playboy» – кокетливо, почти пропела красавица и скрылась в соседней комнате. Через минуту она вновь появилась в коротком халатике и дорогом нижем белье.

Лиля позировала, а я снимал и громко хохотал вместе с ней. Сдерживать страсть и желание было всё трудней… но вдруг посреди комнаты вырос небольшой толстый человек со стеклянными глазами. Это и был «папик», но, судя по возрасту, родителем он ей явно не доводился. Упитанный коротышка подошёл ко мне и резко ударил под дых. Я упал. Он тут же стал безжалостно бить Лилю, не обращая никакого внимания на меня. Она рыдала и клялась, что между нами ничего не было. А потом, обезумев от ревности, он стал заставлять её позировать с окровавленным лицом и сам делал снимки. Фотографии жужжа, падали на пол. Я не сдержался и потребовал прекратить издевательства. Толстяк быстро достал из шкафа пистолет, передёрнул затвор, но не выстрелил – нет, он ударил меня рукояткой в лицо. Больше ничего не помню. Очнулся уже в багажнике автомобиля… Какая-то лесополоса, заснеженные поля… Я выпрыгнул из багажника и почти по колено увяз в снегу. Туфли быстро наполнились мокрой жижей. Он что-то кричал, а потом поставил меня на колени, заставив громко считать до десяти. Я чувствовал каждой клеткой своего разума как вместе со счетом уходит из меня жизнь: семь… восемь…девять ….щелчок… и…теплая жидкость потекла по ногам. Я не мог понять, жив я или уже мертв. Но облака плыли по небу, и сквозь них пробивалось солнце. «Папик» что-то мне говорил, сам задавал вопросы и сам на них отвечал, а потом дико смеялся. Мне было все равно. Наступило чувство полной апатии. Он вдруг решил отсрочить мою казнь, и мы опять куда-то поехали. «247,246,245,244,243» – пролетали мимо километровые столбы, и я старался угадать, на каком километре закончится моя непутевая жизнь. Откровенно говоря, я уже не боялся смерти, а жаждал её. А «папик», как ни в чем не бывало, крутил баранку, гнусаво и невпопад подпевая Михаилу Кругу:

 
Что ж ты, фраер, сдал назад…
 

Потом был ресторан, и такие же как он гоблины из страшного зазеркалья. Они трепали меня за щёку, скалились, наливали полную рюмку водки и с характерным кавказским акцентом приговаривали: – Хлеб-соль кушай, шашлык барашка бери, а то ты очень бледный, как такой болной умирать будешь? Мама-папа скажет, какой наш сиунок некрасывый у гроб лежит, перед соседи неудобно так… Упырь, так они называли моего мучителя, смеялся и смотрел на меня осоловевшими глазами. Я пил стаканами водку и не пьянел. Потом незаметно для себя расслабился и отключился. Сколько часов я проспал не знаю. Только почувствовал, что кто-то настойчиво трясёт меня за плечо. Проснувшись на заднем сиденье «Жигулей», я не мог поверить своим глазам: передо мною был подъезд дома, где я снимал квартиру. За рулем сидел незнакомый парень. Татуированные перстни на его руках красноречиво свидетельствовали о проведённых в неволе годах. – Иди домой, земляк. Благодари Бога, что Лилька выжила, а то бы и ты вслед за ней копыта откинул. Но теперь ты не при делах. Упырь сказал, будут проблемы – обращайся, всегда поможет. Ну, всё, ступай, – тихо изрёк водила. Медленно, с трудом передвигая затёкшими во время сна ногами, я выбрался из машины. Белая, неприметная шестёрка скрылась за углом соседней пятиэтажки. А я всё не мог оторвать глаз от проплывающих по небу облаков. Я был жив.

Воспоминания о пятнице, 13 декабря 1993 года, улетучились так же быстро, как и пришли. Почувствовав смутную догадку, я тут же взял со стола записную книжку Деда и принялся её листать. На одной из страниц я увидел строку цифр: «13.12.1993 г.». Рядом стояла галочка. Но самое интересное было даже не это. На пустом последнем листе появилась дата: 25.10.1994 г. и опять галочка напротив. Изумлённый я протянул книжку Алику и едва выговорил:

– Смотри.

– Куда?

– Последнюю дату видишь?

– Ну да. И что?

– А то, что это сегодняшнее число! Как она могла появиться, если Дед несколько дней назад умер? Как?..