Текст книги "Клан быка"

– Я подписывался под участием в психологическом исследовании.

– Так это оно и есть! – радостно осклабился сатир, разведя ручки, словно хотел обнять сразу весь мир вокруг. – Психологический эксперимент. Как ты будешь вести себя в критической ситуации. Ну а то, что это сопряжено с подключением к игре в сети и кто-то наварит на этом денег… Тебя в детстве не учили, что это нехорошо – считать деньги в чужом кармане? Не твое дело. За себя отвечай. Ты свою подпись поставил? Поставил. Вот теперь и будешь бегать тут и изображать монстра, парнокопытное. Пока в обучалке, а потом…

– Не буду.

– Будешь, рогатый, будешь, – почти ласково сказал сатир. – В конце концов, это же справедливо, разве нет?

– Справедливо?… – нахмурился Леха. – Что?

– Все! – рявкнул сатир.

В один миг он стал мрачный, как лик пророка, Поднял ручонку и нацелил на Леху обличающий перст.

– Все справедливо! Или ты хотел легко отделаться? Чтобы, как раньше, на пять лет в санаторий за счет честных налогоплательщиков? Чтобы ты их, значит, сначала грабил, насиловал, убивал, а потом, когда тебя поймали, они же еще и оплачивали тебе проживание где-нибудь в лесах Карелии, на свежем воздухе и экологически чистом питании, а ты там получал заочное второе высшее и в промежутках, когда надоест, мастерил скворечники или там халатики шил с гимнастерками?! Так, что ли?! Нет, братишка! Не выйдет. Теперь ты, моральный урод, сполна получишь за все! Это раньше ты еще мог прятаться под человеческой личиной и сочинять прошения о помиловании. Раньше! Но все, кончилось. Теперь твое истинное мурло у всех на виду, урод рода человеческого! Ты сам выбрал свой путь и свою участь, чудовище! И отныне будешь делать то, что, как выяснилось, умеешь лучше всего, – хитрить, драться и убивать. Понял, изверг-убивец? Чтобы око за око и зуб за зуб, все такое… Читал?

– Меня… – Леха кусал губы, уставившись в пожухлую траву под ногами. – Приговор был левый.

– Ну да, ну да, – с готовностью закивал сатир. – Здесь все невинно осужденные. Некоторых, не поверишь, уже разу по пятому злокозненно осуждают. Бывает…

Сатир визгливо захихикал. Быстрые трусливенькие смешки были еще противнее, чем его вонючая, свалявшаяся от грязи бородка.

Леха скрипнул зубами, но ничего не сказал.

– Так что привыкай, рогатый, – сказал сатир, беззаботно мотая копытами. – Око за око и зуб за зуб. Ну и, сам понимаешь, с процентами – все как положено. Будешь работать частью антуража. А я тебя потихоньку в курс дела вводить буду, чтобы…

– Не буду!

– Вот ведь упертый, а?

Сатир снова захихикал, но смотрел уже не на Леху, а куда-то дальше. За плечо.

Леха обернулся.

Позади, сквозь гранитные блоки, совершенно другой вид. Ни скал, ни моря. Плавный спуск в лощину изумрудную от сочной травы. Плотная, невысокая – почти идеальный газон, травинка к травинке.

И форма у лощины такая же идеальная. Края поднимаются все выше и резче, под конец совершенно отвесно. Ограждая лощину, словно бока огромной салатницы.

Только в центре не ровно. Там крутой холм, метров сорока в высоту.

Но сатир смотрел, кажется, не на холм…

Между спуском из святилища и холмом повис шар плотного тумана. Внутри прыгают желтые всполохи.

– Карта загружается, – объявил сатир.

Всполохи стали чаще, ярче… и пропали. Туман развалился, истаивая. Внутри оказался здоровенный детина в камуфляже.

Два метра двадцать? Два метра тридцать? Огромный рост, чудовищные бицепсы – больше, чем у иных бедра, – да еще и в тяжелом боевом бронежилете. Толстые броневые пластины на груди и на животе, на бедрах. Огромные наплечники, съевшие шею, – лишь квадратный подбородок выглядывает из них, мощные скулы да щетка жестких, как проволока, волос стального цвета.

Какой-то миг он еще висел в воздухе, в метре над землей, а потом рухнул вниз. Десантные ботинки по щиколотку впечатались в мягкий чернозем. Килограмм двести сам, да еще и брони на центнер…

– А, блин! – разочарованно махнул ручкой сатир. – Я-то думал… Везет дуракам. Детский сад пожаловал. Ну, давай! Это твой сектор. Давай, не дрожи! С этим все будет как два байта переслать. Тупо, зато быстро.

Леха недоверчиво покосился на сатира. Вот эта-то вот закованная в броню туша – детский сад?…

Но сатир уже соскочил с алтаря и подталкивал Леху к проходу между гранитными блоками.

Леха невольно уперся, но тут пространство дрогнуло и пошло волной. Два гранитных блока всколыхнулись, рванулись навстречу каменными руками…

Мир сжался, закружился – и тут же все кончилось. Только вокруг уже не гранитные блоки капища и клочки сухой травы, а ковер сочной изумрудной травы.

Выбросило в лощину. Прямо перед закованным в бронежилеты здоровяком.

Руки в камуфляже скользнули за плечо, и из-за броневых наплечников появился шестиствольный пулемет. Миниган, как их называют в американской армии. В нашей таких нет, есть только четырехствольные. Но даже четырехстволки либо станковые, либо на вертолетах или истребителях. В другой ситуации это было-бы даже не смешно – миниган вот так вот, в руках, без всякой опоры, без упора во что-то тяжелое, чтобы увести огромную отдачу… Но в руках этого здоровяка миниган казался обычным ручным оружием.

А потом Леха наткнулся на его взгляд. Холодный, спокойный, равнодушный. Безжизненная зимняя вода под коркой льда. Глаза идеального карателя из «Мертвой головы». С таким взглядом не нужны ни череп на рукаве, ни две руны-молнии …

Взвыл электропривод, и шесть стволов минигана закружились. Шесть черных глаз полетели по кругу маленькой каруселью смерти. Распустились огненным цветком – и по ушам оглушительно ударило.

И тут же врезало в грудь, потащило назад.

Десятки пуль били в грудь, рвали броневые наросты. Раскаленный металл обжигал шкуру, все новые и новые пули кромсали броневой панцирь и рвались глубже, глубже…

Броневой щиток вздыбился клочками рваного металла, больше не защищая. И вот тогда стало больно по-настоящему. Кто-то проткнул шкуру, вбил в грудь, ломая ребра, десяток раскаленных плоскогубцев – и щипал, крутил, рвал ими изнутри…

Леха втянул воздух, чтобы закричать, выплеснуть вместе с криком хоть каплю той боли, что жгла и рвала изнутри. Но боли уже не было.

Под брюхом пожухлая трава, вокруг гранитные блоки капища. За ними тучи, море, грохот прибоя…

И глумливая морда сатира с узкой, свалявшейся от грязи бородкой.

– Ну! – радостно сказал сатир. – Я же говорил, как два байта. Вжик – и все. Одной очередью. Детский сад… Чего дрожишь-то?

Слова сатира струились между ушей, не попадая в сознание.

Леха медленно приходил в себя и изо всех сил пытался прогнать воспоминание об этом ощущении, когда пули… как раскаленные плоскогубцы… внутри…

– Нет! – Леха замотал головой, вытрясая это чувство, это воспоминание.

– А, ну да… Ты же в первый раз… – помрачнел сатир. Но ненадолго, тут же оживился: – Ну ничего. Привыкнешь. А вот, кстати, и еще один…

Леха крутанулся назад, где между гранитных блоков виднелась зеленая лощина.

На идеальном изумрудном лугу остались черные следы от тяжелых ботинок. Бычья туша, с развороченной грудью: зазубренные концы броневых листов, белые дуги ребер, клочья потрохов, расплывающаяся вокруг темная лужа…

А над всем этим повис туманный шар, полный желтоватых всполохов. Рассыпался на туманные клочья…

– Хотя нет. Тот же, – сказал сатир.

Он! Тот же закованный в броню каратель с ледяными глазами!

– Ну, давай, – сказал сатир. – Это твой сектор. Давай, чего разлегся!

– Что «давай»? – переспросил Леха, холодея.

– Сам знаешь.

Сатир дернул подбородком на выход в лощину:

– Давай…

– Нет!

Леха проворно заработал копытами, откатываясь подальше. Но пространство вздрогнуло и пошло волной. Гранитные валуны вздыбились, ловя в свои каменные объятия. Мир сжался, через миг разгладился…

Мелькнула сочная зелень лощины, и ноги вошли во что-то мягкое. Леха едва удержался, чтобы устоять на этом склизком и податливом.

В нос ударила трупная вонь. Прямо перед глазами бычья морда, уже почти разложившаяся. Вытекшие глазные яблоки, ввалившийся нос. Губы и щеки расползлись, обнажив зубы. Броневые пластины на лбу и на скулах истаивали на глазах, превращаясь в трухлявую рыжую губку, осыпающуюся от толчков…

А впереди каратель. Снова этот взгляд, спокойный и равнодушный. Руки уже выхватили из-за спины миниган – шесть черных дул, готовых выплеснуть пули, которые будут рвать тело, как…

Леха дернулся назад. Прочь! От него и минигана! Прочь отсюда!

Но передние ноги не шли. Копыта застряли между ребрами бычьей туши.

Каратель двинулся навстречу, вскинув миниган на уровень пояса. Тяжелые ботинки с чавканьем впечатывали траву в чернозем. Шаг не быстрый, но размеренный. Неумолимый. Разогнавшийся каток, у которого отказали тормоза…

Леха дернулся всем телом, выдирая правую переднюю ногу из развороченной груди своего трупа. Одно ребро треснуло, выпустив копыто наружу.

Рванул левую ногу…

Каратель уже совсем близко. Презрительно сощуренные глаза окатывали льдом. Уже совсем близко…

Леха еще раз дернул ногу, на этот раз помогая и задними ногами и освобожденной передней. Рванулся и почти вырвал левое копыто из ребер…

Квадратный подбородок дрогнул, плотно сжатые губы разлепились.

– Ты ламер! – завопил гигант писклявым детским голоском. – Ламер! Ламер! Ламер!

Леха замер, не веря своим глазам.

Этот великан – и этот писклявый голосок…

Миниган ожил. С визгом закружились дула, выбрасывая огонь, – и тут же врезало в грудь. Сбило с ног и швырнуло на бок, поверх гниющей бычьей туши.

Поток пуль пробил броневые наросты на груди, в клочья разорвал шкуру и, ломая ребра, вошел еще глубже… В животе затанцевали раскаленные клещи, выкручивая и разрывая внутренности, мешая их в кашу, расплескивая вокруг…

Крик рвался из горла, но боли уже не было.

Вокруг полумрак капища, гранитные блоки. За ними свинцовое море, тяжелые тучи.

Леха судорожно обернулся назад – туда, где между гранитными блоками спуск в лощину.

На изумрудной траве глубокие черные следы от ботинок. Перед ними две бычьи туши, одна на другой. Верхняя еще целая. От раскаленных пуль, засевших в груди, струйками поднимался пар. Нижняя – уже почти скелет. Шкура истлела, плоть опала гнилыми кусками. Лишь каркас из желтых костей…

Карателя не было.

Карателя…

Мысли катались в голове, сталкиваясь и отскакивая друг от друга. Тот писклявый голосок… Такой голосок может быть у ребенка лет десяти, не больше!

Или… Или это всего лишь показалось? Вот так и сходят с ума?…

– Что, рогатенький? – Сатир был тут как тут. Присел рядом на корточках, с любопытством заглядывая в глаза. – Что-то у тебя глазки больно дикие… Решил свихнуться по-быстрому? Свернуться куколкой – и на самое донышко в мире личных грез?

Сатир залился хихиканьем – длинная очередь быстрых блеющих смешков. Ну настоящий козел…

– Даже не надейся, – не отставал сатир. – Сойти с ума так быстро – это еще надо заслужить. Не-э-эт, братишка. Это всего лишь обучалка, настоящим адом тут пока и не пахнет. Это все так, разминка. Детский сад и малолетние малолеточки…

Леха поднял на него глаза.

Не показалось? Он тоже слышал, что сказал тот здоровяк?

– Хм… – неуверенно хмыкнул сатир, опешив. – Ты что? Думал, в реальности это такой же амбал, как в игре? Ха! Да это же мелочь пузатая! Лет десять. Пупсик! Потому и аватару такую выбрал. Типа, чтобы круто. Даже не соображает, что в бою такой шкаф зацепить в два раза проще, чем остальных. Куда ему… Вон, даже голосовой фильтр настроить ума не хватило, чтобы басом говорил. Как в реале пискля писклей, так и тут…

Леха все еще дрожал.

– А как же… а родители?

Сверху пригревало солнце, но Леха все равно зябко ежился. Ноги невольно поджимались, прикрывая живот. А взгляд сам собой сползал на спуск в лощину. Между двумя бычьими тушами и холмом. Туда, где глубокие черные следы от ботинок. Где появлялся он…

– Родители? – Сатир нахмурился. Потом сообразил: – А-а, родители… Да чмошники какие-нибудь. Денег куры не клюют, а на пупсика своего ни минуты времени. Ну вот эта мелочь пузатая и мается дурью, отцовские деньги транжирит, как может. Но в саму игру не суется, там ему неинтересно. Ничего не может там сделать – там ведь все для взрослых, всерьез. И думать надо, и английский знать… Товар-то экспортный… А здесь, в обучалке, и аватара любая, и оружие любое, и боезапас неограниченный. И монстрики по одному, да на блюдечке с голубой каемочкой…

– Он что, каждый день сюда ходит? – напрягся Леха.

– А хрен его знает, – пожал Плечами сатир. – Здесь ведь только новички ошиваются, вроде тебя. Пока малость освоятся.

– Освоятся?…

– Ну да. Нельзя же вас сразу в игровые зоны. Мигом с катушек слетите. Здесь-то, по сравнению с тем, что там, натуральный санаторий… Ну а я к тебе вроде наставника, салага ты рогатая, – почти ласково сказал сатир. – Тебя уму-разуму подучу, заодно и сам передохну маленько…

Бычьи туши в лощине вдруг осели вниз – скелет нижней туши рассыпался.

Верхняя тоже быстро разлагалась. Клочьями сходила шерсть, трескалась и расползалась шкура, обнажая мясо – синевато-серое, склизкое…

А сатир все болтал и болтал:

– Боль – вот настоящая изюминка этой игры. Только так можно заставить монстров вести себя реалистично. Никто не зевает, когда ему в бок всаживают пулю. Лодыри мигом превращаются в трудоголиков. Глядят во все глаза и высматривают игроков еще на далеких подступах.

И на рожон не лезут, с другой стороны. Никаких подвигов, никаких грудью на амбразуру, когда боль реальная… Рискуют не больше, чем в реальной жизни. А то и меньше…

А уж как игрокам нравится! Это тебе не с тупым и бесчувственным ботом[Бот (от англ.robot ) – персонаж, управляемый программой.] махаться. Тут все натуральное. Америкосы так и валят. У них там политкорректность и прочие права человека, а у нас тут за реальные баксы – конкретная боль. Ее, кстати, – хмыкнул сатир, – на экспорт можно гнать без всяких угрызений совести. Ресурс-то восполнимый. Не нефть там или газ…

Леха кивал, словно слушал. Отдельные слова цеплялись за сознание, но общий смысл куда-то ускользал.

А глаза смотрели на спуск в долину. Только туда.

Эти минуты в святилище, эти слова, эти ухмылки сатира – это все игрушечное. Блики на стекле.

А настоящее – то, что он может прийти. В любой момент. И снова будет миниган, брызжущий огнем. Снова будут пули, рвущие грудь, как…

Леха оскалился и замотал головой, прогоняя это ощущение.

Но безысходность не уходила.

От всего этого не убежать. От тебя уже ничего не зависит. Тебя уже распластали на гильотине. Шея зажата в тяжелых колодках, и где-то сверху за затылком нависает тяжелый нож. Скоро чужая рука снимет стопор, и нож рухнет на шею. И ничего не сделать. Только, напрягая слух, ждать, когда свистнет падающее лезвие…

– Эй, рогатый! – хлопнул по плечу сатир, и Леха вздрогнул. – Уже соскучился? Не переживай. Придет твой Пупсик, никуда не денется. Знаю я таких. Сейчас по чатам пробежится, кульного хацкера из себя строя, и еще раз к нам заглянет. На посошок.

Леха стиснул зубы, мотнул головой. Нет, так не пойдет! Что-то надо делать. Выход должен быть. Должен!

Леха поднялся с земли.

– Ты чего? – нахмурился сатир.

Леха медленно пошел к гранитным блокам, за которыми спуск в лощину. Граница четкая. Здесь – чахлая трава и ссохшаяся в камень земля. Там – мягчайшая трава и сочный чернозем.

Осторожно высунул переднюю ногу за блоки, наружу, и ковырнул копытом землю.

Клок травы легко вырвался из земли, разбрасывая угольные крошки чернозема. Под ним осталась маленькая ямка. Прямо как в реале.

Леха еще раз ковырнул копытом, в эту ямку, поглубже. Чернозем послушно рассыпался в стороны, ямка стала больше.

– Эй?… – окликнул удивленный сатир.

Леха обернулся. Мотнул мордой вниз, в лощину.

– А физика здесь совсем реалистичная?

– Физика? – прищурился сатир.

– Этот миниган…

Пули били в грудь так, что отбрасывало назад огромную бычью тушу. А ведь тот, кто стреляет, получает отдачу еще больше… если, конечно, это здесь тоже как в реале.

– Отдача от выстрелов здесь есть? Учитывается?

Сатир прищурился, разглядывая Леху. Словно заново увидел.

– В принципе, учитывается… Наши программеры, они такие. Им дай волю и нормальную зарплату, они клаву протрут… А что? Служил, что ли?

– Да так… На блокпосту отсиделся…

Сатир склонил голову к плечу, разглядывая Леху. Задумчиво потер кольцо в ухе. Глазки затуманились, он замер. Можно подумать, слушал целый хор внутренних голосов.

И так же быстро, как ушел в себя, вернулся к реальности. Поймал Лехин взгляд, открыл пасть, собираясь что-то спросить, но вместо этого его взгляд уехал куда-то за Лехино плечо.

– Ага, это к тебе…

В живот набили льда.

Еще не оборачиваясь, Леха уже знал, что там.

И что будет.

Снова поток раскаленного свинца, рвущего броню, шкуру, и танцующего внутри, как… Леху передернуло.

Да какого дьявола?! Для того честно оттрубил свои три года в славных южных провинциях, чтобы теперь какая-то куланутая мелочь, какой-то десятилетний Пупсик, офигевающий от безделья, вот так вот…

Не дожидаясь, пока камни капища обхватят гранитной хваткой и выкинут наружу – и наверняка опять в то же самое место, где уже гниют две бычьи туши с развороченными животами, где копыта застрянут в ребрах, как в капкане! – Леха развернулся и рванул через капище, промчался между гранитными блоками и понесся дальше вниз.

На этот раз ребеночек получит не то, что хочет, а то, что заслужил!

Бычье тело легко отзывалось на движения. Летело вперед упруго, мощно, уверенно, как разогнавшийся тяжелый грузовик. Промчался по склону вниз, к туманному шару…

Слишком поздно!

Шар лопнул, и закованный в броню Пупсик вывалился на траву. А до него еще метров пятьдесят… Не достать, быстрее среагирует!

Леха рванул вправо, обходя его сбоку. К краю лощины, круто взбирающемуся вверх.

Пупсик выхватил из-за спины миниган. Загрохотало, сзади ударили пули, вздымая фонтанчики черной земли и облака скошенной травы. Помчались следом, быстро нагоняя, вот-вот врежет по задним ногам…

И рывком обогнали. Пули рвали траву из склона впереди, вскарабкались по нему вверх… и миниган замолчал.

Леха уже шел в другую сторону – прочь от края лощины. К центру. К крутому холму, за которым можно спрятаться.

Выстрелы не били по барабанным перепонкам, в ушах звенело от тишины. Только стук копыт да…

– Стой! – завопил обиженный детский голосок. – Стой!

Снова врубился миниган, но Леха уже вскарабкался по склону и перевалил вершину. Миниган перестал рубить воздух.

– Трус! – донеслось с той стороны холма. – Трус, трус, трус!

Леха остановился и оглянулся, прислушиваясь.

С той стороны холма бухали тяжелые шаги. Глухо стукались пластины бронежилетов, обтянутые камуфляжной тканью, звякала лента патронов…

Собственные следы остались – шли от вершины холма. Четкие, глубокие. Наверно, и на той стороне холма остались?

И, скорее всего, Пупсик идет прямо по ним…

Леха развернулся к вершине холма и поджался, готовясь к броску. Задвигал задними ногами, трамбуя мягкий чернозем, делая опору для толчка.

Прислушиваясь к тому, что по ту сторону холма.

Шаги все громче и ближе. И да – Пупсик шел прямо через вершину холма. Прямо по следам. Из-за травы на вершине выглянул ежик серебристых волос – и Леха рванул вверх.

– А… – удивленно выдохнул Пупсик, но больше ничего сказать не успел.

Леха врезался бронированным лбом ему в живот.

– У! – выдохнул Пупсик и по крутой дуге отлетел назад. Может быть, его тело с бронежилетами и тянуло центнера на два-три, но с бронированной бычьей тушей не шло ни в какое сравнение. Тут тонны за две…

Пупсик рухнул на склон, а над его головой вспыхнул призрачный нимб – желто-оранжевый. Уровень жизни здесь так показывается?…

Потом, потом! Миниган каким-то чудом остался у Пупсика в руках, и он уже приподнимался.

Леху удар почти остановил, но мощные бычьи ноги легко разогнали снова. Рывок вниз…

На этот раз надо рогом, чтобы наверняка! Рога виднелись где-то слева и справа на краю зрения. Стальные кончики рогов сверкали под солнцем, но вот какой у них размах, на сколько надо отступить в сторону, чтобы рог угодил именно туда, куда надо…

Пупсик приподнялся и сел. Заметил Леху, вскинул миниган…

Слишком поздно разбираться с рогами! Леха налетел на Пупсика, как бежал, – прямо. Лоб в лоб.

Почти не почувствовал удара. Так, что-то шлепнуло по броневому наросту на лбу… А вот Пупсику досталось. Тяжеленная бычья голова швырнула его на спину, вбила затылок в землю, как кувалдой. Серебристую голову по уши впечатало в чернозем, а лицо превратилось в кусок мяса, сочащегося кровью.

Нимб вокруг его головы в один миг стал из желтого ярко-красным – и лопнул. Леха дернулся назад и зажмурился, но мог бы этого и, не делать: призрачные капли пропали в воздухе…

Леха отступил на шаг назад, готовый ударить рогом, но Пупсик замер на траве. Его глаза неподвижно уставились в небо.

Готов, что ли?… Леха сглотнул. Горло пересохло, тело подрагивало от адреналина, словно настоящее.

На всякий случай пнул миниган, выбив его из ослабевшей руки, потом огляделся.

От идеальной ровности луга не осталось и следа. Цепочка черных следов от копыт с одного края, цепочка следов ботинок по центру. Крошечные кратеры от пуль…

От двух бычьих туш остались только скелеты, да и те уже рассыпались.

Леха покосился на труп Пупсика – тоже пошел трупными пятнами? Похоже, здесь с этим быстро?

Но Пупсик не желал разлагаться. Только кровь сочилась из разбитого лица, да вились дымком стволы минигана.

Леха подождал, не отводя взгляда от бычьих туш, – где-то перед ними должен появиться желтоватый туманный шар…

Но шар не появлялся.

Леха еще раз огляделся, на этот раз скользя взглядом выше, по почти отвесному склону лощины. Обошел Пупсика и поплелся к краю долины.

С той стороны, откуда вбежал сюда, между крутыми склонами был узкий пологий подъем – к капищу. Словно проход к выходу между трибунами.

Только зритель всего один. Сатир стоял между гранитными блоками, сложив на груди ручки и привалившись плечом к камню.

Ухмыльнулся, встречая Леху:

– Ну что? Я тебе говорил, что будешь бегать, рогатый? Изображать кровожадного монстра и играть с малышами в салочки. Говорил?

Леха стиснул зубы, но что тут скажешь? Не по своей воле, конечно, стал бегать… Но ведь стал же. Именно это и требовалось хозяевам этой чертовой игры!

– А то ведь еще спорил со мной… А сам-то – вон, как миленький. Не прошло и полгода.

Леха открыл рот…

И замолчал. Стоп! Спокойно, спокойно. Сатир-то в этом не виноват, верно? Он такой же заключенный – просто при этом еще и редкая язва, похоже… Но это же не повод, чтобы начинать с ним собачиться.

Сатир прищурился, разглядывая Леху, но тоже не стал лезть в бутылку. Вернулся обратно к алтарю, вскарабкался на плоскую вершину. Помрачнел.

– Только ты это, рогатый… – покачал головой сатир. – Особенно-то не того, не доста…

Он осекся, а Леха уже разворачивался назад. Не только мордой, чтобы взглянуть, но и всем телом. Уже работая ногами и разгоняясь.

Вылетел из капища и стрелой понесся на шар тумана, повисший над травой.

Опять?! Опять этот чертов карапуз?!

– Легкой смерти! – донесся из-за спины глумливый голос сатира. – Да не спеши так, умереть всегда успеется…

Изо всех сил работая ногами, Леха несся вниз в лощину. На шар, где в желтых всполохах проступал черный силуэт. Может быть, получится убить его еще до того, как туман лопнет?

Тридцать метров, двадцать, совсем близко…

Неужели получится?!

Леха промчался последние метры, целя в шар левым рогом. Склонил голову, напряг шею и плечи перед ударом…

И кубарем покатился по земле. Удара не было! За миг до удара шар метнулся вбок и назад.

Там тяжело брякнули пластины бронежилета, с чавканьем вошли в чернозем каблуки…

– Есть! – Радостный детский вопль, и все утонуло в грохоте минигана.

Не оборачиваясь, Леха дернулся влево. А земля, где только что лежал, вздыбилась фонтанами чернозема и сбитой травы.

Разрывы пуль рванулись следом, но Леха уже дернулся вправо, нырнул в еще не опавшую земляную пыль и кружащие в воздухе травинки. И, не оборачиваясь, помчался на холм.

– Стой! Так нечестно! Стой! – завопил сзади рассерженный детский голос.

Снова врубился миниган, и Леха завилял влево-вправо, едва разминаясь с непрерывным потоком пуль. Чувствуя копытами, как вздрагивает земля от ударов пуль. Уже под самыми задними ногами…

Леха почти взлетел на вершину холма, перевалил на ту сторону, и миниган смолк.

– Так нечестно! Трус! Трус!

Леха остановился, развернулся и замер, прислушиваясь.

После грохота минигана в ушах звенело от тишины.

За холмом забухали тяжелые ботинки, взбираясь на холм. Шлепали пластины бронежилета, звякали ленты с патронами… и затихли.

Та-ак. Все же не совсем Пупсик?…

Не отрывая взгляд от вершины холма, Леха медленно попятился назад.

Старые следы никуда не пропали. На вершину холма вело три цепочки следов, наложившихся друг на друга. Значит, и на той стороне холма следы тоже должны идти почти по одной линии. Там их, конечно, всего две цепочки, но тут главное направление…

Из-за холма опять послышались шаги. На этот раз медленнее и гораздо тише… Крадется он так, что ли? Думает, что бесшумно? Так бесшумно мог бы подкрадываться к своей самке носорог, изнывающий от желания случиться.

Каждый шаг прекрасно слышно. И прекрасно слышно, в какую сторону смещается Пупсик. Решил идти не по следам, а правее…

Леха слушал эти шаги и тоже крался, только, в отличие от Пупсика, действительно бесшумно.

Шаги все ближе, ближе… Вот-вот покажется из-за травы металлический ежик волос…

Ботинки от души впечатались в чернозем, больше не пытаясь ступать тихо. Застучали пластины бронежилета. Пупсик выбежал из-за холма. Но не из-за самой вершины, а правее, метрах в десяти. Уже развернувшись боком, нацелив миниган на саму вершину, готовый облить раскаленным свинцом быка, несущегося туда…

И замер, так и не нажав гашетку электромотора. Дернул головой вбок – вниз по склону, по следам от копыт. Начал оборачиваться в направлении следов, уходящих еще дальше направо, за спину…

Леха тоже перестал красться. Рванул, разгоняясь с нескольких шагов, и на этот раз ударил рогом. Всадил его в живот, в щель между пластинами бронежилета.

Рог вошел до самого основания. В морду брызнула горячая кровь, и где-то вверху набух и лопнул кровавый нимб.

Туша Пупсика повисла на роге, голову дернуло вниз. Да тут все три центнера будет… Леха напряг шею, но не удержался и завалился набок. Чертов тяжеловес в броне!

Рог засел в теле и сам по себе не хотел выходить. Леха дернулся, высвобождаясь из тела. Не так-то это просто, черт бы его побрал! Еще и пластины бронежилета зажимают…

Наконец кое-как выбрался, поднялся на вершину холма и раздраженно выдохнул. От души. Из бычьей глотки вырвался громкий злой рев.

Под холмом уже висел туманный шар, сверкая желтыми прострелами! Лопнул, родив Пупсика, – и Леха рванул обратно за вершину холма…

Передышка случилась через двадцать минут.

Добив очередную аватару Пупсика, Леха быстро вскарабкался на вершину холма. Лег на траву, распоротую черноземными следами от копыт и ботинок, осторожно выглянул за вершину.

Ну, где там этот неутомимый малолетний балбес?

Вокруг холма валялись пять трупов Пупсика разной степени искалеченности. От почти целых – только разбитое лицо и кровоточат дырки в боку, между щитками бронепластин – до перемолотых почти в кашу тел. Это когда целиться рогом некогда и приходилось бить лбом, сбивая с ног, а потом копытами, копытами – всем своим бычьим весом, под две тонны…

Два бычьих трупа уже давно сгнили и пропали, а вот тела Пупсика и не думали разлагаться. Даже гнильцы не заметно. Бронежилеты не рассыпались ржавой трухой, миниганы все такие же целехонькие.

Ну и где его следующая аватара? Леха высунулся повыше. Надо только увидеть, где взбухает туманный шар, – и обратно за вершину холма. Ждать, когда Пупсик попытается найти. Ну а дальше уж дело техники…

Но Пупсика все не было.

В голове уже крутился новый финт, который еще не применял. Уже и второй выдумал. Может быть, лучше даже с него начать…

Но прошла минута, другая, а туманный шар не появлялся. Леха оглянулся: может быть, за спиной взбух, по другую сторону холма?

Нет, ничего там не было.

Леха чуть приподнялся, все еще не решаясь встать нормально. Господи… Неужели кончилось?! Неужели этот куланутый карапуз наконец-то сдался?! Понял, что слабо ему? Попытался, попытался, но сломался и свалил?

Леха еще раз огляделся – нет, нигде не взбухал туманный шар – и пошел вниз с холма. Мимо трупов Пупсика, мимо блестящих под солнцем миниганов. Возбуждение после драки медленно уходило, но огонек удовлетворения грел душу. Пять к двум… Что ж, не так уж и плохо.

Боли этот карапуз, конечно, не чувствовал – откуда? Ему в мозг электроды никто не пихал. Играет, наверно, в обычном виртуальном шлеме, и все смертельные удары рогами для него – лишь слабенькие толчки джойстика, изображающего фидбэк. Может быть, еще крошечный вентилятор под шлемом, изображающий ветер в лицо. И все.

Но ведь боль бывает не только физическая…

Сатир ждал у самого выхода из капища, привычно привалившись плечом к гранитному блоку и сложив ручки на груди. Только на этот раз вовсе не ухмылялся.

– Офигел, рогатый? – Он поднял ручку и постучал пальцем себе по виску. – Это же обучалка!! Понимаешь? Не хочешь копыта отбрасывать – просто бегай. А народ крошить нечего!

Леха глядел на сатира и никак не мог понять. Придуривается? Но морда совершенно серьезная, и тон… Но ведь не всерьез же он это?!

– Клиент приходит сюда не проигрывать, а посмотреть на возможности игры! – чеканил сатир. – Получить положительную эмоцию, крутизну свою почувствовать, чтобы ему и дальше играть захотелось! А клиент, если не знаешь, всегда прав. Так что…

– Плевать.

– Что?… – нахмурился сатир, сбившись с мысли.

– Плевать.

Сатир хмуро оглядел Леху от копыт до рогов, покачал головой. Заговорил медленно и терпеливо, вдалбливая, как ребенку:

– Удовольствие клиента – это благополучие фирмы. А благополучие фирмы – это то, что тебя должно интересовать больше всего на свете, пока ты здесь. Понял? Так что быстренько засунул весь свой гонор себе под хвост и…

– Да пошли они…

Сатир совсем помрачнел, поджал губы… и вдруг, вместо того чтобы разозлиться, вдруг в его глазках заплясали глумливые искорки.

– Ага-а-а… – протянул сатир со значением. – Типа, крутой? Не хочу и не буду?

Леха промолчал. Сатир тяжело вздохнул:

– Ох, рогатый… Ну, сам подумай, есть что между рогов-то? Думаешь, это ты его сделал?

Леха поднял глаза на сатира. К чему он клонит? Сатир еще раз скорбно вздохнул:

– Эх, рогатый… Зря ты на рожон полез. Ну убил бы он тебя еще разок. Подумаешь! Зато потом этот карапуз спокойно пошел бы баиньки. А завтра, может быть, вообще бы сюда не заглянул… А так ты его только раззадорил, парнокопытное! Теперь он тебя будет до ночи мучить! И еще и завтра придет! Заявится с утра пораньше, как только в сеть залезет. Первым же делом сюда, к тебе. И послезавтра притащится… Теперь понял?