Текст книги "Вкус свежей малины"

Возвращение блудного отца

– Хеня, я всего лишь задала тебе вопрос. – промолвила бабушка. – Не надо сразу устраивать истерику.

– Но я хочу!!! – взвизгнула мама.

Если бы папаша ее сейчас увидел… К сожалению, он отправился в Германию за своими шмотками. Я сидела в комнате Ирека. Мы подслушивали бабушкины попытки поговорить с мамой. Ей тоже не понравился план с возвращением папаши. Впрочем, с тем же успехом она могла бы попытаться отобрать у тонущего последнюю соломинку.

– Ну хорошо, поплачь, поплачь, – сдалась бабушка.

– Благодарю за разрешение. – Мама высморкалась в платочек.

– Бабушка не хочет тебе ничего плохого, – выглянул из комнаты Ирек. – Просто мы все беспокоимся. Отец однажды уже оставил тебя без гроша…

– А сейчас у него есть шанс восполнить это! Знаешь ли ты, что чувствует одинокая женщина с двумя детьми?

– Не очень, у меня нет детей, – отвечал Ирек.

– Не знаешь, – продолжала мама, – и даже представить себе не можешь. Борьба за выживание, помощи ниоткуда, поддержки никакой нет. Мать, которая не понимает тебя.

– Вот это-то как раз я могу себе представить, – пробурчал братец и быстренько ретировался в спальню.

К счастью, мама, всецело под впечатлением трагической картины своей одинокой жизни, не уловила намека.

– И с мужчинами мне не везло. Сперва Марек, научный сотрудник, а в свободное время художник. – Слово «художник» мама произнесла с нескрываемым презрением. – Но главное, жуткий кобель. Стоило ему увидеть юбку, и он сразу пускал слюни, как голодный бульдог. Но если бы дело кончалось только слюнями. Возвращаюсь я как-то домой, а он в кухне с Кабатовой. Он в моем переднике, а эта толстуха лежит в одних босоножках на столе на кухонной доске и вся в муке. Рядом скалка.

– Ей что, обязательно все это рассказывать? – шепнул мне Ирек.

– Тихо, – зашипела я, – не мешай. Я почти ничего не слышу.

– Ты шутишь, – изумилась бабушка. – С Кабатовой?

– А ты спроси ее, как в восемьдесят седьмом она с Мареком лепила вареники. Увидишь, как она краской зальется. Теперь-то ей стыдно. А тогда? Кабатова сразу сбежала к себе наверх. Я в слезы, кричу: «Ты, извращенец!»

– А Марек?

– Марек надел брюки, отряхнулся от муки и спокойно так отвечает: «Я же тебе говорил, что каждый художник – извращенец». – «Но не каждый извращенец – художник», – парировала я. «А ты не могла бы не устраивать сцен? Мещанка». – «Это я устраиваю сцены? Я?» – заорала я. А он: «Я тут ничего не могу поделать, это природа. Тебе что-нибудь говорит теория эгоистического гена?» – «И поэтому ты должен был завалить Кабатову? На мою кухонную доску? Этому ни в какой теории оправдания нет!» Я схватилась за скалку и как замахнусь. Он едва успел в туфли вскочить. И оставил меня одну с детьми. Жуткий эгоист.

– Ненадолго, потому что в восемьдесят восьмом ты в отпуске познакомилась с Лешеком, – напомнила ей бабушка.

– Грязнуля, – возмущенно бросила мама. – Сколько раз я его просила, чтобы он облегчался на работе. «Ты что, не можешь подождать до семи? Тебе обязательно нужно провонять всю квартиру?» – говорю я ему утром. А он с обиженной физиономией отвечает, что не собирается мучиться. Полчаса, видишь ли, не мог потерпеть. В лагерях люди и не столько терпели. Если бы ему грозил расстрел, то и сутки бы вытерпел.

– Но, может, он и вправду не мог, – вступилась за него бабушка. – Может, у него, к примеру, понос был.

– Так пусть бы жрал рис, – закричала мама. – Когда хочешь, от всего можно найти средство! Но он не хотел! Предпочел сбежать!

– В очередной раз физиология одержала верх над любовью, – философски заметил Ирек.

– А потом был Юзефат, – продолжила перечисление мама. – Страшно капризный. Я подаю ему обед, а он ковыряет вилкой и рассматривает каждое зернышко. «Что это за рис? – передразнила она тоненький голосок Юзека. – А мясо какое? Свинина? Я ее не ем. С какой стороны ты нарезала огурец? С темной? Вот потому он горький. А что, морковку нельзя было еще кривей порезать?»

– Ну, ты ему тоже дала прикурить.

– Большое дело, стукнула разок ложкой по голове. Размешиваю я яичницу, а он: «Зачем ты столько масла кладешь? Не знаешь разве, что это холестерин?» Ну, я не выдержала и как врежу ему ложкой по лбу.

– Как же, помню, – усмехнулся Ирек. – У него на лбу остался кусок яичницы. И обиженный Юзек весь вечер ходил с ним, как с кокардой.

– Он думал, что я буду просить прощения, – продолжала мама. – Бессовестный. Потом распускал про меня на работе слухи, будто я неаккуратная. Я – и неаккуратная!

– Да, это он действительно придумал, – признала бабушка. – Может, он не видел ваш дачный участок?

– Зато видел кухню, ванную, коридор, комнаты. К счастью, знакомые на работе ему не поверили.

– А вот со Сташеком вы были идеальной парой. Он был прямо как многоцелевой робот. Настоящая ракета.

– Но, к сожалению, топливом были таблетки из больницы, – вздохнула мама.

– Я с полгода назад видел его, – крикнул из комнаты Ирек.

– А он, оказывается, подслушивает. Вылитый дед, – бросила мама бабушке. – И что? Как он выглядит?

– Развалина. Ссутуленный, глаза потухшие. Перестал красить волосы. Ни следа от былого Сташека. «Я сейчас на отвыкании, – сказал он мне. – Первые два месяца я вообще проспал. Теперь потихоньку оживаю. Как приду в форму, позвоню». Сказал, что скучает.

– Милый! – растрогалась мама. – Он единственный понимал меня.

– А папа? – задал каверзный вопрос Ирек.

– Ваш папа любит меня и хочет обеспечить вам комфорт.

– После пятнадцати лет молчания, – напомнила бабушка.

– Лучше поздно, чем никогда.

* * *

Он заявился через неделю – и сразу случился казус. К его возвращению мама заново покрасила ванную. Шкафчики, вешалки и унитазное сиденье.

– До вечера должно высохнуть, – объявила она перед уходом в магазин. – В случае чего делайте свои дела, не садясь.

Отец пришел в шесть. Поставил чемоданы в коридоре и сразу ринулся в клозет. Мы даже предупредить его не успели. А по правде сказать, просто начисто забыли про краску. Прошел час, может, и два.

– А что там наш старик делает? – заинтересовался Ирек в перерыве на рекламу. – Может, он газами отравился?

– Ты был маленький, так что не помнишь. Отец любил вздремнуть после обеда. Устроить себе небольшую сиесту.

– Надеюсь, крышка горшка высохла, – вдруг вспомнил Ирек.

И в этот момент мы услышали жуткий вопль.

– Вы можете мне помочь? – крикнул из ванной отец.

– Как? У нас нет растворителя, – крикнула в ответ я.

– А может, ножницами как-нибудь?

– Подожди маму. Мы стесняемся, – ответил Ирек.

Отстригала мама отца почти что до полуночи.

– Раньше ты не был такой волосатый, – удивлялась мама. – Ну, я понимаю, живот, руки, даже спина, но тут? Прямо шерсть какая-то.

– А что я могу поделать, если у меня предки с Сицилии.

– И фантазии с Луны, – шепотом добавил Ирек.

– Сиди, не вертись, а то порежу тебя бритвой.

– Кажется, ты меня уже резанула. Ой!

– Все! Еще минута – и меня вывернет, – объявил Ирек.

– Сиди, не дергайся, сейчас я продезинфицирую порез, – сказала мама. – Еще несколько волосков. Ну что ж, сиденье можно выбрасывать. Дети, хотите посмотреть?

– Нет, спасибо. – Ирек сбежал к себе в комнату.

А я заглянула в ванную. Сиденье как сиденье, если бы не густой мех, вклеившийся в краску. Какая-то шуба.

– Добро пожаловать в родной дом, папочка!

* * *

В Страстную среду папаша повез нас на экскурсию в Вену. В «форде» семьдесят третьего года. Старше меня.

– Зато выглядит лучше, – огрызнулся папаша.

– Ты думаешь, я сама выбирала себе предков, – я принялась искать носовой платок, – и могла повлиять на свой набор генов?

– Да ты что, Малинка! Я же пошутил. – Папаша похлопал меня по плечу. – Ты красивая девушка… Просто даже не верится.

– Почему?

– Когда-то мне казалось, что у тебя будет большой нос. А может быть, я плохо помню. Столько лет пролетело. – Он взглянул на маму и быстро поменял тему. – А на твоей помолвке, Малинка, я был занят другим.

– Фантазиями об обратной стороне Луны, – тихонько буркнул Ирек.

Мы захлопнули двери. Папаша лихо рванул с места. Едем. Ирек дремлет, я любуюсь пейзажами, мама дает папаше советы. Где-то после полудня мы пересекли словацкую границу. Катим дальше.

– Черт возьми! – вспомнил вдруг отец. – Я же забыл заправиться.

Мы встали. Вокруг чистое поле, а в центре мы и наш «форд».

– Может, мы посидим тут, а ты сходишь на заправочную станцию? – пока еще спокойно предложила мама.

– У меня нет канистры.

– Что же ты предлагаешь?

– Может, налить бензин в банку или в полиэтиленовый мешок? – размышлял папаша.

– А может, вернемся автостопом? – выдвинул предложение Ирек. – Чего тут торчать в пустыне? Тем более что в Вену нас на такой развалюхе все равно не пустят.

– А у тебя есть лучше? – возмутился папаша. – Я в твоем возрасте ездил на «харлее», а через десять лет…

– …начал работать на германскую разведку, – подхватил Ирек. – Дальше можешь не рассказывать, папочка, мы все это слышали на помолвке Малины.

– Кстати, о помолвке. Куда делся твой жених?

– Сбежал. Испугался, что это передается по наследству.

– Дети! Сейчас же прекратите, иначе на вашей совести будет смерть матери!

– Я возвращаюсь автостопом, – решительно объявил Ирек. – Я плохо себя чувствую, наверно, слишком много черносливок съел.

– Чернослива, – машинально поправила мама. – Как это, возвращаешься?

– И я с ним. Завтра мне нужно быть на факе, – соврала я. – Меня вызвал руководитель диплома.

– А разве у вас не каникулы? – удивился папаша.

– Ты думаешь, для руководителя имеет значение – каникулы или не каникулы? Хорошо еще, что он не велел мне притащиться в Пасху.

– Раз надо, значит, надо, ничего не поделаешь, – вздохнула мама.

К полуночи мы с Иреком были дома, а родители явились только через два дня.

– Через границу нас не хотели пропускать, – объяснил отец. – Все из-за номеров. Пришлось ехать на другой пропускной пункт.

– Сжалились над нами лишь в Хижном. А что руководитель? – поинтересовалась мама.

– Как обычно, продинамил, не пришел. Зря только на билет потратилась, – соврала я.

– Ох уж эти ученые! Все они одним миром мазаны. Помните Марека?

– Мама, мы больше не хотим слушать про вареники и Кабатову, – прервал ее Ирек. – Лучше расскажите, что случилось с номерами.

– Да ничего особенного, – махнул рукой папаша.

– Ну расскажи, интересно же, – не отставал Ирек.

– Да просто в городе, – начала мама, – мы припарковались там, где стоянка запрещена. Это, кажется, был Микулаш?

– Или Трстена.

– Нет, Микулаш.

– Возможно, хотя здорово похож на Трстену.

– А я тебе говорю, Микулаш, потому что там есть гостиница «Яносик».

– Гостиница «Яносик» есть там, наверно, в каждом городе, потому что это их национальный герой[8]8
  Яносик – атаман разбойников, действовавший в горах на нынешнем пограничье Польши и Словакии, этакий славянский Робин Гуд. Герой нескольких чехословацких фильмов и одноименного польского (1974).


[Закрыть].

– Яносик? – возмутилась мама. – Так его же играл Перепечко, поляк.

– Брюнера тоже играл поляк, Каревич, и еврея тоже поляк.

– Какого еще еврея? – не отступалась мама.

– Может, вы все-таки закончите с номерами, – прервала я их спор, – а к своей дискуссии вернетесь потом?

– Ну хорошо, – перехватил эстафетную палочку папаша. – Короче, мы в запрещенном месте припарковались и пошли выпить пива. Возвращаемся, а возле нашей машины полицейские. Ждут, чтобы влепить нам штраф. Ну, мы спрятались, решили взять их измором. Час прошел, два, три. Наконец они не выдержали, открутили у нас одну таблицу с номерами и оставили под дворником адрес полицейского участка.

– Дескать, номера нам вернут, только когда мы заплатим штраф. А у отца осталось всего двадцать крон.

– И что?

– В Приоре мы купили черную плакатную краску, и я на куске картона нарисовал номер. Подъезжаем к границе. Мы уже почти переехали ее, и тут один, уж больно дотошный, светит фонариком и спрашивает, что это. И нас завернули. Мы тогда поехали в Яблонку, но проскочить нам удалось только в Хижном. И вот мы здесь.

– Но страху уж мы натерпелись, – крикнула мама уже из кухни.

– Да какой это страх, – презрительно усмехнулся папаша. – Настоящий страх я испытал, когда меня в первый раз забросили в Корею. Но что поделать. Никто ведь мне не обещал, что жизнь шпиона будет усыпана розами.

26.04. В Великую субботу папаша исчез. Вышел святить яйца и не вернулся.

– Я знал, что так и будет, – сказал мне Ирек, но шепотом, чтобы не раздражать маму.

– Может, с ним что-то случилось? Попал в автомобильную катастрофу или потерял память, как в телесериале?

– Скорей уж я поверю, что он опять сражается с бельгийской мафией. Бедная мама. Интересно, как она это перенесет? Может, подмешать ей в суп немножко твоего прозака?

– Подождем развития событий.

Его не было всю субботу. В Пасху мы сели завтракать в самом мрачном настроении. Мама ни с кем не разговаривала. Уставясь в тарелку, она лишь бездумно постукивала обручальным кольцом о стакан.

– Не хочешь журека[9]9
  Журек – суп на мучной закваске.


[Закрыть]? – спросила ее бабушка.

Мама даже не шелохнулась. Зато Ирек долил себе добавки.

– А салата из порею? – не отступалась бабушка.

– Из порея, – машинально поправила мама. И снова тишина.

– Ну хотя бы кусочек кулича. Это уж точно тебе поможет.

– В чем он должен мне помочь? Все в норме. Все в порядке.

– Хеня, ну нельзя же так переживать. Не стоит.

– Не называй меня Хеня! – закричала мама. – Меня зовут Хелена! Хе-ле-на! Никакая не Хеня!

– Хорошо, хорошо.

– Нет, не хорошо!!! Плохо! Сорок лет я прошу тебя называть меня Хелена, и что? Какая реакция? Никакой! Ты вечно пренебрегаешь моими просьбами и видишь, каковы результаты? Мной пренебрегли все мужчины, с которыми я жила. И все из-за тебя!

– Из-за меня? Хеня… Хеленка! – вскипела бабушка.

– Да, потому что с тобой я привыкла к пренебрежению. Вместо того чтобы уйти, я позволяю садиться себе на голову. И потому меня никто не уважает! Даже этот врун – мой муж! Хоть я и вырастила ему двоих детей!

– Кто тут говорит о детях? – раздалось в коридоре. Там стоял папаша, живой и невредимый. С корзинкой в руке.

– Эдек! – вскричала мама. – Где ты пропадал? Мы уже звонили в полицию и в больницу!

– А зачем? Я всего лишь вышел святить яйца.

– И через час должен был вернуться, – бросила я, кладя себе на тарелку шинку, свеклу с хреном и горку маринованных грибов. Ох, наверно, пойду сыпью.

– Да, я немножко задержался.

– Немножко? Двадцать три часа десять минут – это, по-твоему, немножко?

– Как, двадцать три часа? – удивился папаша. – Сколько сейчас времени?

– Уже наступила Пасха. Ты что-нибудь принял? Боже, почему мне все время попадаются наркоманы?

– Ничего не понимаю. По дороге из костела я завернул в парк подышать кислородом. Посидел там часок и пришел.

– А свидетели у тебя есть? – закричала мама.

– Чего? Что я сидел в парке? С ума ты сошла?

– Это ты сошел, если думаешь, что я тебе поверю! Пошел подышать кислородом! Небось встретил какую-нибудь оторву!

– Хеня, то есть Хеленка, напоминаю, что сегодня Пасха!

– Так вы не шутите? – дошло наконец до папаши. – Послушайте, это же странно. Куда подевались мои двадцать… сколько там было?

– Двадцать три, – подсказал Ирек.

– Спасибо. Двадцать три часа жизни. Интересно, куда?

– Мне бы тоже хотелось знать. И будет лучше, если ты вспомнишь, а иначе ищи себе другое место жительства.

* * *

– Завтрак продолжился. Мама упорно молчала, отец пытался ее задобрить. А мы делали вид, будто все в порядке, – завершила я рассказ. – Могу я получить у вас новый рецепт, потому что в праздники я принимала двойную дозу?

– Сам бы я принимал тройную, – утешил меня Губка. – Сейчас выпишу. Только, понимаешь, проблему это не решит.

– Да, я отдаю себе отчет, – пробормотала я.

– Есть у меня одна идея. – Губка вовсю терзал бородку. – Не могла бы ты уговорить маму прийти ко мне на прием?

– Вы шутите! Она даже не знает, что я принимаю ваши лекарства, а то бы она умерла со стыда. Вы знаете, кто у нас ходит к психиатру? Алкоголики – получить бюллетень и чтобы подшиться.

– Очарование провинции, – подытожил Губка. – Хорошо, сейчас я выписываю тебе рецепт, а через неделю мы подумаем, как заманить сюда твою маму… Вот, держи, и пока.

28.04. Наконец-то я закончила писать диплом. В пять утра. До шести я охлаждала двигатели и теперь не могу уснуть. Быть может, устроить себе расслабляющую ванну, а потом сделать педикюр?

Я подготовила инструменты и бульк в ванну. Бросим взгляд на ступни… Однако и запустила я их, пятки как шкура акулы. Ладно, спокуха, сейчас разберемся. Бритвы хоть и острые, но соскальзывают. Где ступня? Ничего не вижу. И подумать только, что когда-то я была способна заложить ногу себе за голову. Ладно, попробую соскребать ощупью. Черт! Рассадила, наверно, до кости. В воде розовым пятном растворялась кровь. Повеяло древним Римом. Надеюсь, я успею выбраться из ванны, прежде чем окончательно истеку кровью. Осторожно, не спеша. Ну вот, я уже стою на полу. Однако слабость… Это все горячая вода и бессонная ночь, не говоря уже о бритве в пятке. Я доковыляла до кухни, оставляя за собой кровавые следы. Теперь ногу в раковину. Боже, столько кровищи не бывает даже в фильмах Тарантино! Может, позвонить в скорую помощь? А вдруг они сочтут это за попытку самоубийства или, что еще хуже, решат, что рана несерьезная, и заставят платить? А вдруг наложат швы без анестезии, как Анке? А если начну жаловаться, уколят павулоном. Врачи-убийцы. Продадут на органы или сделают из меня бигос. Горячее сердце, кое-как работающая печень, пара изящных почек… нет, лучше я сама себя перевяжу. Нужно только найти чем. Где эти чертовы ножницы? Где перекись водорода? Или хотя бы водка? Сплошные вопросы, а время работает против меня. Нужно действовать. Я пустила струю ледяной воды и держала под ней ногу до тех пор, пока у меня не заломило кость. Закрыла кран. Кровь продолжает течь. Прикладываю лед из морозилки. Помогло. Теперь промыть перекисью водорода, командую я себе, словно мама ребенку. Моя-то уже впала бы в истерику и задала бы кучу идиотских вопросов (из серии «Кто же принимает ванну в шесть утра?» и «Почему ты не могла закончить диплом на месяц раньше, до полуночи?»). Нет, надо сохранять хладнокровие. Лью воду на рану, а водку себе в горло, главное, не перепутать. Ну вот, уже немножко лучше. Теперь перевяжем, да покрепче, чтобы не испачкать почти чистое белье. И в постельку. Немного щиплет в районе пятки, но я по крайней мере перестала думать об ошибках в дипломе.

* * *

Разбудила меня дикая боль в ступне. Ну да, я же наводила красоту. Который час? Почти девять вечера. Весь день потеряла. Чем теперь заняться, чтобы избавиться от чувства досады? Пойти в «Зингер»? А как я туда доберусь? Прыгая на одной ноге? Нет, лучше уж с пультом в руках поперескакивать с одного телеканала на другой. Или полистать старые газеты, оставленные хозяевами на антресолях? Да я ведь даже на стул влезть не смогу. Разложить пасьянс? В который уже раз? И куда подевались карты? А может быть, потренировать сверхсознание? Это мысль. Не нужно никуда идти, что – имея в виду состояние ступни – весьма существенно. Ну, за дело. Я удобно лежу на спине, глаза закрыты, тело расслаблено. Первым делом нужно избавиться от негативных мыслей. Представляешь себе, что они улетают с кончиков твоих пальцев. Зависть, печали, огорчения. Вторая ступень самая трудная: нужно освободиться от всех мыслей, чтобы ввести позитивные. И вот лежишь и изображаешь, будто совсем не думаешь. Повторяешь: «Пустота, пустота, пустота» – и вдруг ловишь себя на мысли: а что приготовить на ужин или что сказала мама во время последнего телефонного разговора. Надо купить колготки. Пустота, пустота, пустота. Интересно, Рафал все еще ходит с той толстухой? Пустота. Сволочная баба. Нет, это он скотина. Через месяц после разрыва. Пустота, пустота. Как он мог так поступить со мной?! Стоп, я же не должна ни о чем думать. Расслабимся. Нет никакого Рафала, нет проблем с деньгами, нет никакой толстухи. Пустота, пустота, пустота. О, кажется, стиральная машина остановилась. Кстати сказать, зачем я стирала, если батареи уже не греют. Теперь белье неделю будет киснуть. Все, я ни о чем не думаю. Значит, так. Пустота, пустота, пустота. Ну наконец-то я ни о чем не думаю. То есть как? Я думаю, что я не думаю, но я же думаю.

Я уже говорила, что освободиться от мыслей нелегко. Лучше сразу перейти к третьему этапу – призыванию позитивных мыслей. «Силой своего сверхсознания велю, приказываю, требую, чтобы…» Ну, и тут называешь желание и повторяешь эту формулу по меньшей мере трижды. Авторша книги предостерегает от употребления слов «умоляю», «прошу». Мы, люди, несем в себе элемент божественности и потому имеем право приказывать, колдовать, хотеть! Имеем право требовать. Да! Именно требовать! И вот я требую. Силой своего сверхсознания требую, чтобы кто-нибудь вызволил меня из этой скуки. Пусть кто-нибудь придет ко мне и сделает так, чтобы время полетело быстрей. Пусть это будет Рафал! Умоляю. То есть требую, пусть это будет Рафал! И вдруг звонок. Получилось! Я заковыляла к двери.

– Привет, Малина. Спала?

Это оказалась всего-навсего Эва. Где я совершила ошибку? Наверно, слишком быстро перешла к фазе требований.

– Нет. Тренирую сверхсознание. Заходи.

– Я тоже когда-то пробовала, но мне ни разу не удалось перебраться через вторую фазу. Достаточно было несколько раз повторить слово «пустота», и я засыпала. Что это у тебя с ногой?

– Педикюр делала, – объяснила я, дотронувшись до бинтов.

– Да уж, руки у тебя вставлены не тем концом, с этим спорить невозможно. Достаточно посмотреть на повязку. А я думала, что мы завтра вместе поедем за город. Тетушка дала мне ключи от своего домика в Малой Касинке.

– Не знаю, удастся ли мне натянуть ботинок. А кроме того, вряд ли я смогу доковылять до вокзала.

– Виктор одолжил у отца микроавтобус, так что мы подъехали бы прямо к твоему дому.

– А кто едет?

– Я, Иола с Виктором, Анка со своим новым парнем и еще Лешек.

– Он снова сменил партнера?

– Ну ты же знаешь Лешека, у него каждые два месяца новая любовь. Так как?

– Поеду.

– Мы будем у тебя ровно в девять утра. Ладно, я побежала, мне еще нужно делать закупки.

4.05. Уже с самого начала похоже было, что все пойдет сикось-накось. Из-за нового хахаля Анки, некоего Петра. Мы выехали первого в десять, ну, может, пятнадцать минут десятого.

– Слушай, Малина. Это у тебя такое имя, да? Тебе кто-нибудь говорил, что время – это деньги?

– Мне тоже очень приятно с тобой познакомиться.

И мы поехали. На протяжении всего пути Петр не сказал мне ни слова. Иола сидела и смотрела на Виктора, словно курица. Виктор смотрел на дорогу. Потому что вел машину. Эва подремывала, остальные сидели, погруженные в собственные мысли. Тишина. Сколько можно так ехать? Первым не выдержал Лешек.

– Ты где работаешь? – обратился он к Петру.

– В гипермаркете. Я – первый ассистент второго менеджера в отделе плодово-овощных консервов.

– Интересно. – Лешек подсел поближе к нему. – Консервы, надо же.

– И что ты там делаешь? Докручиваешь крышки на банках? – поинтересовалась Эва.

– Я – первый ассистент, – с упором повторил Петр. – Это ответственная работа. В скором времени я получу повышение и буду вторым менеджером. А через год, кто знает, может, даже буду первым.

– Карьера, – подвела итог Эва.

– Можно и так сказать, – Петр не уловил иронии. – Через пять лет я стану заместителем директора. Таков мой план.

– И будешь отдавать распоряжения начальственным басом, – мечтательно произнес Лешек. – Чудесно.

– Вовсе ничего чудесного, – вмешался его дружок Диди. – Ненавижу гипермаркеты. И это космическое освещение внутри…

– Благодаря ему овощи и фрукты выглядят как на рекламе, – объяснил Петр.

– Зато люди выглядят как больные рыбы.

– Да, действительно, – признал Лешек, – все угри видны, все лишние волоски. Кошмар.

– А кроме того, – не унимался Диди, – алчность в глазах покупателей. Страшная нервотрепка, особенно перед праздниками.

– Прямо как на охоте, – заметил Лешек. – Но охотники хотя бы могут выпить водки и погреться у костра. А покупатели? Нет, им приходится тащить весь этот стресс вместе с покупками домой. И они еще удивляются, что Пасха не задалась.

– Вот это точно, – подтвердила Эва. – Помнишь, Иола? Я один раз дала себя вытащить в такой гипермаркет. Перед самой Пасхой. Тысячи людей с корзинками. Агрессивные, алчные, мечутся между стеллажами. Ужас. Как можно работать в таких условиях? Это занятие не для нормального человека.

– Я не жалуюсь, – сказал Петр.

– И это говорит о многом, – заключила я.

Он не отреагировал.

Остаток пути мы проделали в молчании. А когда высаживались из автобусика, Петр нагло втиснулся передо мной. Я послала ему взгляд василиска. Это не подействовало, и я вопросительно вздернула брови.

– Вы же сами хотели равноправия, – бросил он с циничной ухмылкой и пошел за своими вещами.

Я даже не успела огрызнуться. Я еще долго размышляла, стоит ли вообще вылезать, не безопасней ли для всех будет, если я останусь в машине. Я глянула на Лешека – он тоже не спешил выходить.

– И что ты о нем скажешь? – мотнула я головой в сторону Петра.

– О нем? Он не похож на гетеросексуала. Но как это проверить?

– Придумай что-нибудь, у тебя в запасе целый уикенд.