Текст книги "Клеопатра"

– Ты же спал с царем Вифинии! Ты знал, что он заплатит выкуп, – возразил Клодий. – А я не додумался совратить старого Птолемея с Кипра.

Царь заплатил, и Цезарь изложил ему свою просьбу. Юноша был таким веселым и покладистым, что пираты не поверили, что он способен на мщение. Они умирали на крестах в ужасе и боли, крича, что Цезарь не мог такого приказать, ведь он был их другом.

Но Клодий не утолил свою жажду мести. Цезарь понял, что правильно поступал, никогда не медля с расплатой. Он-то не вспоминал о пиратах уже много лет.

– Бедный Клодий! Не стоит так убиваться. Иначе можно заболеть.

– Я раздобыл один документ от моих старых друзей-моряков, где они пишут о том, что кипрский царь состоял с ними в сговоре. В сговоре с пиратами, которые грабили Республику! Там все описано – и захваченные грузы, и люди. Хорошая работа, очень грамотная.

– Мои поздравления!

– Я уже показал этот документ кое-кому. Многие, и Катон в их числе, считают, что Кипр нужно не просто наказать, но и присоединить к Риму. Если царю нельзя доверять, его следует взять под контроль. Конечно, мы заграбастаем Кипр со всеми его сокровищами.

– Кипр – территория Египта. Царь Кипра приходится родным или сводным братом царю Египта, – заметил Цезарь.

– Ну и что?

– А то, что мы должны получить согласие на захват Кипра. Что это нам даст?

– Царь Кипра богат, трижды богат! У него полно прекрасных и бесценных вещей, дорогой мой. Драгоценные камни, роскошная посуда из золота и серебра, статуи и картины. Мы покажем все это на Форуме, и люди будут в восторге.

– А Марк Катон?

– Кто, спрашиваю я тебя, будет лучшим наместником на Кипре, чем Катон? Я уже подтолкнул его к этой мысли. Ведь он единственный неподкупный сенатор, который может составить перепись сокровищ Кипра и не загрести их себе.

– Ясно.

Цезарю пришлось признать, что Клодий в своем роде гениален.

– Эта свинья Катон лучше всех подходит для того, чтобы портить жизнь царю Кипра. О, ему представится случай обучить Птолемея своим дурацким порядкам. Он будет грудью становиться между царем и едой, царем и вином, царем и его любовницами. Да царь скоро спятит! Но ничего не сможет сделать. А мы приберем к рукам все его денежки. Катон будет сидеть далеко, на острове, и просидит там целый год, пока не закончится твой консульский срок и ты не отправишься в Галлию.

– Великолепно. Просто великолепно.

– Я придумал этот план сегодня утром, когда опорожнял кишечник. Завтра я посвящу свои мысли Цицерону.

Это была очень скользкая тема.

– Наверное, тебе покажется это странным, – сказал Цезарь, – но мне старик чем-то нравится. И я не хотел бы, чтобы с ним что-то случилось.

– Братец, что с ним может случиться? – хихикнул Клодий.

Он сжал Цезаря в объятиях так крепко, что тот едва не лишился чувств, потом подмигнул, развернулся и вышел из комнаты.

Вернулись секретари, и Цезарь принялся читать переписку, которую ему предоставил Помпей.

«Никто не может устоять перед твоими письмами, – подлизывался Помпей. – Никто, даже Цицерон».

Цезарь любил обмениваться письмами, поскольку они помогали достичь того же результата без долгих разговоров и утомительных поездок.

– Прочти мне письмо Помпею от царя Египта, – велел Цезарь своему помощнику, который занимался корреспонденцией.

Моему великому другу, Гнею Помпею.

Я был опечален, получив от тебя письмо из Иудеи, где ты пишешь, что не можешь направить ко мне солдат в благодарность за мою помощь. Я снова взываю к нашей дружбе. Недовольство среди моего народа растет. Моя семья заточена во дворце. Именно моя дружба с Римом вызвала гнев моих подданных. Нельзя ли прислать один легион, чтобы показать всем в Александрии, что их царь может рассчитывать на защиту великой Римской республики и личную поддержку Помпея Великого? Боюсь, что, если я не дождусь помощи Рима, мне придется бежать, в то время как противники Рима захватят власть над страной и армией. Я буду верен нашей дружбе до самой смерти. Жду твоего ответа.

Нуждающийся в тебе

Авлет.

– А ведь бедняге приходится туго, – задумчиво пробормотал Цезарь. – Я верю, что Помпей собирался ему помочь. Это самое меньшее, что мы можем для него сделать, ведь мы отберем у него Кипр. Думаю, что он получал неплохие доходы с этого острова. Напишем ему письмо и разгоним его страхи. Пиши.

Царь Птолемей,

я отвечаю на письма моего друга Помпея, который сейчас празднует медовый месяц с моей дочерью Юлией. Я обдумал твою просьбу. Ты получишь защиту Рима. Я заставлю Сенат признать тебя другом и союзником римского народа, ты заслужил это звание. Указ будет обнародован по всей империи и союзных странах. Но, как ты сам понимаешь, такая поддержка требует определенных затрат, которые необходимо возместить. Вышли мне, пожалуйста, шесть тысяч талантов. Если ты не можешь собрать все деньги сразу, я помогу тебе снестись с моим старым верным другом, банкиром Гаем Рабирием Постумием, который ссудит недостающую сумму. Если это предложение тебя устраивает, переведи деньги на наш счет в банке Рабирия. Он оформит необходимые документы, и все будут довольны, если, конечно, у тебя есть имущество, которое можно отдать под залог. Верю, что эта сделка решит все твои проблемы. Жду скорого ответа.

Гай Юлий Цезарь.

Глава 8

Царь – дурак, это ясно. Но он оказался из тех дураков, которых хранит судьба и которым боги помогают лишь потому, что они непроходимо глупы.

Мелеагр размышлял над этой незадачей, пока слуга массировал ему спину. Слуга трудился, а евнух вздыхал и пытался расслабиться под сильными пальцами умелого здоровяка.

Благодаря странному благорасположению богов Авлет сумел избежать бунта и отлично провел время на охоте. Проклятый царь удрал из города, отъелся на диких антилопах, разжирел еще больше и вернулся в Александрию, когда народ начал успокаиваться. Когда советник сообщил предводителям фратрий, что царь отправился на охоту, старший из них заметил: «По крайней мере, он некоторое время будет питаться не из городской казны».

Вернувшись, Авлет натворил новых ошибок, причем настолько серьезных, что Мелеагр уже начал задумываться, не настал ли час избавиться от этого жалкого неудачника. Он отказался прийти на помощь брату, царю Кипра, когда римляне захватили остров и принялись грабить накопленные Птолемеями богатства. А ведь с Кипра приходили отчаянные письма, молящие о помощи.

– Повелитель, народ не понимает, почему ты не выступишь на помощь брату Птолемею, царю Кипра, – заявил Мелеагр. – Кипр – египетская территория. Украденные римлянами деньги принадлежат Египту. Теперь мы вынуждены платить наместнику Катону, чтобы вернуть свои корабли. Рим грабит нас на каждом шагу.

– Что я могу поделать? Я советовал брату сделать так, как ему велели римляне, – отречься от трона и стать жрецом Афродиты в Пафосе. Пафос – чудесное место, причем находится на самом Кипре. Это не какая-нибудь голая скала посреди моря. Слепой певец Гомер верил, что богиня любила этот город, – горько промолвил царь. – Не такое уж плохое место для отдыха после трудов.

А затем, словно стремясь оттолкнуть от себя всех и каждого, Авлет отдал этому вымогателю Цезарю шесть тысяч талантов, почти половину годового дохода всей страны!

– Я вынужден заплатить. Иначе я окажусь на месте моего брата. И Катон будет стоять у дверей моего дворца и пересчитывать мою казну, которую затем отправят в Рим.

– Едва ли народ одобрит твое решение, повелитель, – заметил Мелеагр.

– Я спас мою страну, – возразил Авлет. – В отличие от наших соседей, Египет пока свободен.

И он отпустил советника, устало взмахнув царственной рукой.

Мелеагр узнал, что царь занял эту сумму у римского ростовщика Рабирия. Чтобы проследить, что Авлет уплатит долг банкиру, римский Сенат прислал в Александрию своих представителей. Царь решил подольститься и поселил их в роскошных городских особняках, прислал им толпу слуг, хорошую еду, посуду, украшения и статуи из старых египетских храмов. Римские гости отплатили царю тем, что принялись пьяными шататься по городу, оскорбляя жителей города и горланя о «могучем Риме». Дворцовых проституток они вконец измучили, поскольку отличались ненасытностью в любовных забавах.

Как раз когда Мелеагр решил, что царь зашел слишком далеко, Авлет задобрил народ, объявив амнистию всем, кто ждал наказания. Поскольку суды Александрии – и греческий, и египетский – были переполнены преступниками, многие вздохнули с облегчением.

– Я отменяю наказания моим людям, которые, как я знаю, чисты сердцем, – заявил царь во время последнего выступления перед народом. – Идите по домам! И благодарите богов за счастливую судьбу.

Они не стали благодарить богов. Они благодарили царя. Они простили ему все, даже то, что он повысил налоги, чтобы прокормить кредиторов. Жители Александрии вернулись к своим повседневным делам, сведя на нет, по крайней мере до некоторых пор, все старания евнуха, главного советника и главнокомандующего. Нужно было позволить толпе растерзать Авлета во время шествия. А теперь что? Ждать, что царь утратит свою популярность в народе через год, когда Беренике исполнится восемнадцать? Не труднее ли будет свалить его?

Жители Александрии не любили Авлета, но их любовь можно было легко завоевать. И царь прекрасно знал, как это сделать. Неужели это заложено в человеческой натуре? Неужели люди перестают думать обо всем, как только удовлетворяются их самые простые желания?

Евнух повернулся на спину, подставляя слуге ноги. Сегодня был тяжелый день. Он вздохнул и постарался расслабиться, в то время как слуга массировал смазанные маслом ступни.

Что же делать? Мелеагр никогда не рисковал, предпочитая поступать лишь по прямому указанию богов. Утром нужно будет сходить в храм и принести жертву Матери-богине. «Дай мне знак, Великая мать, – взмолился про себя Мелеагр. – Я сделаю так, как ты пожелаешь».

Две девушки стояли перед зеркалом. Одна была высокой, с кожей цвета полированного красного дерева, а вторая – маленькой и золотисто-коричневой. Они решили переодеться в джеллабу, серое прямое платье египетских крестьянок. Этот наряд был неприметен и не бросался в глаза, что и требовалось для маскировки.

Клеопатра скривилась. Ее тело было плоским, как у мальчишки, отчего она была похожа на простого погонщика верблюдов. А Мохама выглядела словно африканская богиня.

С плохо скрываемой завистью девочка смотрела на темные круглые груди рабыни, гадая, вырастет ли на ее тщедушной грудке такое украшение.

Мохама повязала волосы и себе, и госпоже цветными шарфами, как это принято у жительниц пустыни. Клеопатра сменила свои красивые кожаные тапочки на потрепанные тростниковые сандалии – такие носила дворцовая прислуга. Девушка задрала царевне подол платья и пристегнула к тощему бедру ножны с кинжалом. Сама она была вооружена двумя ножами: один спрятала под мышкой, чтобы легче было достать, а второй сунула в пояс.

Секки осталась в комнате и легла в постель, чтобы зашедший в комнату решил, что Клеопатра спит. А две хулиганки спустились по лестнице для слуг, выбрались в кухни, попетляли между развешенной дичью, миновали череду слуг, которые мыли посуду после обеда, и прошмыгнули в кладовые. Там девушки прихватили корзинки для покупок. Мохама шла впереди, а сзади семенила Клеопатра, стараясь копировать выражение лица и походку подруги. Во дворе работники разгружали повозки со свежими продуктами. Девушки ускорили шаг, торопясь пройти мимо двоих стражей из царских родичей, которые скучали у ворот.

– Мохама! – раздался позади повелительный оклик.

Царевна замерла на полушаге.

– Подожди, – прошептала Мохама.

Она повернулась и медленно двинулась к крепкому бородатому мужчине, в котором смешалась греческая и египетская кровь. Девушка склонила голову набок и улыбнулась, кокетливо подбоченясь. Царевна никогда не видела, как ее служанка любезничает с мужчинами, но, судя по всему, Мохама была настоящей мастерицей в этом деле. Они обменялись парой реплик, после чего бородач громко засмеялся, а Мохама вернулась к девочке.

– Он узнал меня? – с тревогой спросила Клеопатра.

– Нет, конечно. Это Демонтен. Он думает, что ты моя младшая сестра. Он верит всему, что я говорю.

– Почему? Ты такая умная?

– Он верит мне, потому что сам этого хочет, – загадочно ответила Мохама.

На сегодня у них не было определенных планов. Просто девушки хотели сбежать из дворца и провести такой хороший денек в городе, который славился чудесным климатом по всему миру. Легкие облачка скользили по синему небу, их подгонял морской ветер. Позднее утро выдалось очень теплым. На улице Купола все благоухало сладким запахом жасмина. Свободная от всего на свете, даже от себя самой, Клеопатра вприпрыжку бежала рядом с Мохамой, которая шагала быстрой размашистой походкой. Время от времени девочка уворачивалась от торопливых египтянок, которые несли на головах огромные глиняные кувшины с водой.

Размахивая корзинками в такт шагам, девушки миновали Врата Солнца и направились к Иудейскому кварталу, затем свернули на мост и очутились в богатом районе города. Здесь возвышались роскошные особняки, которые выстроили для себя греческие аристократы. Эти дома были построены в эллинском стиле.

На улице Геракла собралась толпа, в основном состоявшая из мужчин. Они толкались возле одного из больших особняков. Облаченные в традиционные египетские одежды, встревоженные люди казались разозленным роем белых пчел. Некоторые из мужчин стояли прямо у ворот и что-то гневно кричали, остальные собирались группами и взволнованно переговаривались между собой. Вдоль улицы отдыхали лошади и верблюды, на которых эти люди приехали сюда.

– Наверное, кто-то умер! – воскликнула царевна и прислушалась, стараясь разобрать отдельные слова в общем гуле голосов.

Когда они подошли ближе, девочка услышала злобный выкрик одного из мужчин:

– Выходите, трусы!

– Они зовут тех, кто сидит в доме, – шепотом сообщила Клеопатра своей спутнице, которая не понимала языка поработивших ее людей.

– Убийство! Вы ответите за это! – с вызовом крикнул какой-то юноша на прекрасном греческом языке. На нем была красивая льняная туника, богато украшенный пояс и кожаные сандалии. Он был гладко выбрит, а лицо и руки блестели от масла – видимо, парень только что вышел от брадобрея. Его гладкая кожа светилась под полуденным солнцем. Юноша распространял вокруг аромат мирра. Клеопатра узнала его: это был сын Мельхира, управляющего всеми городскими общественными заведениями. Мельхир получил хорошее образование. Хотя он и был египтянином, греческий стал его вторым языком. Люди его круга нечасто появлялись в уличной толпе.

– Вот этот человек – сын городского управляющего, Мельхира. Наверное, он пришел сюда по делам отца, – зашептала Клеопатра.

– Здесь творятся другие дела. Давай уйдем, – тихо ответила Мохама.

Впервые Клеопатра увидела страх на лице рабыни.

– Нет, давай посмотрим, – уперлась царевна. – Может, мы узнаем что-то важное для отца, и он наградит нас.

– Если твой отец узнает, что мы шлялись по городу, тебя посадят под замок, а меня казнят. Ты же знаешь правила. Нам разрешено ходить не дальше конюшен.

– Я не дам тебя в обиду, – властно пообещала Клеопатра.

– Выходи, Кельсий! Выходи, римская свинья! – заревела толпа, все больше распаляясь.

– Выходи, римский прихвостень! – завизжала какая-то темнокожая старуха.

– Что случилось, господин? – спросила царевна у сына Мельхира.

Чтобы он ее не узнал, Клеопатра обратилась к нему на египетском.

– Не твое дело, девчонка. Иди, куда шла.

– Господин, я знаю тебя. Ты сын господина Мельхира. Моя бабушка Селинка была кормилицей твоего отца, – на ходу выдумала царевна, надеясь, что молодой человек понятия не имеет, как звали кормилицу его папаши.

Юноша фыркнул:

– Если ты так хочешь знать, внучка дойной коровы, то римский негодяй, который живет в этом доме и набивает брюхо на денежки, которые он получил за пот и кровь египтян, вчера убил ни в чем не повинную домашнюю кошку. И мы заставим его заплатить за это преступление.

То была благородная голубая кошка, привезенная из Персии, любимица местного повара, который каждое утро лично кормил животное.

– Вчера повар захворал, и кошка осталась без еды. Она вышла в обеденный зал и стала мяукать. Этот жирный римлянин, который ночью крепко загулял, утром, как водится, был зол как демон. Он ударил кошку о стену и убил ее.

Юноша отвернулся от Клеопатры, которая вкратце пересказала эту историю Мохаме. В родном краю рабыни кошки не считались священными животными.

Из-за угла донесся грохот копыт, и на улицу вылетел отряд городской стражи. Клеопатра вспомнила: царский указ запрещает собираться на улицах толпой, о чем позабыли разъяренные граждане. Присмотревшись, она поняла, что здесь толпились по большей части жители бедных районов, которые нередко объединялись в банды и творили беззакония. Случалось, они нанимались на службу тем, кто платил за грязную работу. Как же они очутились в богатой части города? Как сумели проскочить мимо стражников, которые стояли на часах у Врат Луны? Или горожане уже начали собираться в отряды, пренебрегая приказом царя?

От лошадиных копыт поднялись тучи пыли, и Клеопатра стянула с головы шарф, прикрывая нос. Ее длинные волосы свободно упали за спину, отчего девочка стала похожа на вдову в трауре. На всадниках была чистая белая одежда. Не похоже, что они прискакали с дальних концов города. Это были александрийцы, причем египтяне, спокойные и хорошо вооруженные. В греческом квартале они держались хозяевами. Бандиты или стража? Непонятно.

Мохама ухватила девочку за руку так крепко, что на запястье наверняка останутся синяки.

– Уходим отсюда!

– Со мной все в порядке, – заявила Клеопатра, выдергивая руку. – Если тебе страшно, уходи.

Толпа расступилась, давая дорогу конникам. Командир отряда подскакал к воротам и поднял коня на дыбы. Копыта жеребца ударили в створки ворот, едва не свалив деревянную ограду.

– Мы не в игры играем, римлянин! Открывай ворота и предстань перед народом Египта!

Командир снова заставил коня ударить копытами в ворота. Деревянные створки затрещали. Толпа угрожающе двинулась вперед, увлекая за собой и Клеопатру. Девочка растерянно огляделась по сторонам, но Мохамы рядом не оказалось. Царевне ничего не оставалось, кроме как поддаться напору толпы, чтобы ее не сбили с ног и не затоптали.

Оказавшись во дворе, горожане растерялись, не зная, что делать дальше. Неожиданно из дома вышли трое слуг-египтян. Они выволокли толстого Кельсия и бросили его под ноги командира отряда.

Римлянин оказался похожим на Авлета. Он был темноволосым и пузатым. Его густые черные брови от страха ползли на лоб. Бедняга пытался закрыться от бунтовщиков пухлыми слабыми руками.

– Вставай, римлянин! – приказал сын Мельхира. Его греческий и сейчас был безупречен.

Толстяк попытался заговорить, но лишь беззвучно открывал рот. По его лицу катился пот, все тело содрогалось в ужасе, дыхание со свистом вырывалось из груди. Говорить он не мог.

– Обыщите дом, – приказал сын Мельхира, потеряв всякий интерес к римлянину. – Заберите богатства, которые царь украл у своего народа и отдал этому злодею.

Все – мужчины и женщины, некоторые верхом на лошадях – ринулись в дом. Клеопатра застыла на месте, не сводя взгляда с Кельсия. Римлянин снова попытался заговорить, но схватился за грудь и рухнул как подкошенный.

– Вставай! – ледяным голосом велел сын Мельхира и пнул толстяка в бок.

Эта грубость испугала царевну. Ей хотелось защитить гостя своего отца, но нельзя было открывать свое имя. Что она могла сделать, одна против толпы? Отцу придется отвечать перед Римом, если этому человеку причинят вред. Но как же поступить? Объявить, что она – царевна, царская дочь?

Испугавшись, что солдаты сейчас убьют римлянина, девочка пошла в дом. Она услышала звон бьющейся посуды и крики слуг, часть которых спряталась под столами, а часть вступила в потасовку. Толстомордый горожанин прижал молоденькую служанку к двери, разорвал на ней платье и грубо захохотал, глядя на ее наготу. Царевна потянулась за ножом. Она едва удержалась, чтобы не всадить кинжал в спину негодяя-насильника. Но мужчина углядел, как его товарищ тащит бронзовую статую богини Хатхор, и бросился ему на подмогу.

Толпа разгромила кухню, выволокла в главный зал горшки с зерном и принялась крушить мебель. Какой-то старик, хохоча, принялся мочиться в большую вазу, расписанную сценами из египетских мифов. На диване расположились стражник и одна из кухарок. Женщина раскинула ноги, а мужчина неистово двигался, лежа на ней. Кухарка рычала, как дикий зверь, не обращая внимания на Клеопатру, которая уставилась на женщину, открыв рот. Девочка не понимала, как такое грубое нападение может вызывать у жертвы бешеный восторг.

Кто-то крепко ухватил ее за талию. Над ухом Клеопатры прошептал голос Мохамы:

– Ты еще налюбуешься на такое. Нужно бежать.

Взяв Клеопатру за руку, рабыня выскочила во двор.

Там уже развлекались мужчины, они подбрасывали бесчувственное тело римлянина над головами, словно большой кожаный мяч.

– Отведем его к царю! – закричал командир отряда. – Пусть Нотос-Ублюдок узнает, что мы думаем о его римских дружках!

Толпа хлынула на улицу, волоча с собой несчастного толстяка. Его руки и ноги безвольно болтались. Он походил на марионетку, сорвавшуюся с ниток. Глаза римлянина закатились под лоб. Он не шевелился и не издавал ни звука. Когда взбудораженные горожане попытались втащить беднягу в ворота, тело ударилось о верхнюю перекладину и рухнуло в пыль. Командир стражи остановил коня и пригляделся к упавшему римлянину. Тот лежал без движения. Один из горожан наклонился и потряс толстяка за плечо. Кельсий остался лежать, как лежал. Его глаза были полуоткрыты, но совершенно безжизненны.

– Он умер!

– Умер? С чего ему умирать? Неужели римлянин умер от страха?

Никто не ответил на риторический вопрос сына Мельхира. Царевна уставилась на труп, беспомощно цепляясь за холодную сухую руку Мохамы.

– Бросьте его в дом, пусть царь оплатит его погребение. А мы пойдем во дворец жаловаться.

Всадники, окруженные толпой, двинулись в одну сторону, Мохама и Клеопатра – в другую. Остальные египтяне сели на своих лошадей и верблюдов и поскакали за процессией.

– Они идут к дворцу, – сказала Клеопатра рабыне, которая тащила ее прочь по улице.

– Да, нам тоже пора возвращаться. Нужно попасть домой, пока не начались беспорядки. Быстрее!

Мохама дернула девочку за руку, опасаясь, что та снова начнет сопротивляться. Но царевна больше не упиралась. Она просто не могла двинуться с места. Пыль, поднятая лошадьми, забила ей горло, не спасал даже шарф, прижатый к лицу. Затем в нос ударила едкая вонь, и желудок царевны свернулся узлом. Она случайно ступила в лепешку конского навоза. Девочка выругалась и стряхнула грязную сандалию с ноги. Мохама отпрыгнула в сторону, спасаясь от липких брызг навоза.

– Бежим! Плюнь на эту сандалию. Не время быть брезгливой.

Когда они отбежали от особняка на безопасное расстояние, Клеопатра оглянулась и увидела языки пламени, поднимающиеся над крышей дома.

Когда толпа добралась до улицы Купола, она разрослась почти вдвое. Клеопатра не могла понять: то ли недовольство народа политикой царя было таким сильным, то ли горожане присоединялись к бунтовщикам из обычной праздности. Может, им просто скучно, им надоела повседневная жизнь, а здесь что-то новенькое? Эти люди бесили царевну. Они ничего не смыслили в политике, экономике, сложных отношениях с Римом. Ведь отец всего лишь пытался спасти Египет от римского нашествия.

Девочка поспешно перебирала босыми ногами, торопясь за старшей спутницей. В процессию вливалось все больше граждан, и поодиночке, и группами. Они выкрикивали угрозы царю и Риму. К тому времени как девушки добрались до дворца, они были окружены огромной толпой, которая пылала ненавистью к дому царевны и к ее отцу.

Возле северных ворот дворца Мохама и Клеопатра замедлили бег, пропуская жителей города вперед. Рабыня затащила девочку в олеандровую рощицу, где их не мог захлестнуть бурлящий людской поток. Они присели среди густых кустов и наконец смогли отдышаться.

– Как жители Александрии могут надеяться противостоять Риму? – промолвила Клеопатра. – Неужели они хотят навлечь беду на свои головы?

– Они надеются, что боги будут на их стороне, – пожала плечами Мохама.

– Историк Фукидид сказал, что надежда дорого обходится. Бессмысленно надеяться, если никакой надежды быть не может. И боги здесь ни при чем.

Мохама промолчала.

– Если римляне захватят Египет, я уговорю отца согласиться на все, что они предложат. Пусть станет жрецом, царем, нищим, кем угодно. Мохама, я не хочу, чтобы мой отец умер, как его брат. Я лучше отправлюсь с ним в изгнание на какой-нибудь пустынный остров.

И Клеопатра заплакала.

– Вытри слезы, – велела рабыня. – Если нам суждено изгнание, значит, мы с тобой будем пасти коз или охотиться в поле по ночам. Станем свободными, как жители пустыни, как кочевники. Это хорошая жизнь для умных людей. Теперь ты со мной, и я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Мы будем бегать босиком по мягкой траве, – улыбнулась Клеопатра, вытирая слезы подолом платья.

– Правильно. Мы не станем собирать верблюжий навоз и грязь на улицах этого города.

– А я стану пастушкой и буду счастлива, – заключила девочка.

И подумала, что будет даже счастливей, чем надушенная царевна, окруженная охраной.

В сотне ярдов от их рощи солдаты начали строиться в фаланги, напирая на малочисленную, хотя и лучше вооруженную дворцовую стражу. К дворцу со всех сторон стекался народ. Видимо, кто-то пустил слух о начавшемся мятеже. Клеопатра поискала среди толпы греков, но не нашла ни одного.

– Кажется, мы видим тот самый народный бунт, которого так боялись все Птолемеи, – заметила она.

– Хорошо, что мы одеты так же, как они, – кивнула Мохама. – Я умею драться, а ты говоришь на их языке. Мы сумеем выбраться отсюда.

– Мохама, почему ты не убежала?

Девушка с подозрением уставилась на Клеопатру.

– Почему ты не сбежала? Я бы не смогла тебя остановить. Страна охвачена мятежом. Мой отец слишком занят спасением своей жизни, искать тебя не будут. Я бы ни слова не сказала. По крайней мере, пока ты не убежала бы отсюда подальше.

– Ты сошла с ума?

– Зачем тебе оставаться рабыней? Беги. Беги, говорю тебе. Пока я не передумала.

Мохама не тронулась с места.

– Даже не знаю, как нам поступить. Оставаться снаружи или попытаться пробраться внутрь? Твой отец будет беспокоиться, но, если ему угрожает опасность, лучше держаться от него подальше.

– Я приказываю тебе бежать. Ты можешь стать свободной, не упускай такую возможность. Просто уходи. Тебя не хватятся еще несколько дней.

Мохама огляделась по сторонам, потом придвинулась к царевне. Она схватила девочку за плечи и посмотрела ей прямо в глаза.

– Я должна тебе кое-что сказать. Не знаю, что сегодня может с нами произойти. Может, ты меня и не простишь, но, надеюсь, поймешь. Я твоя служанка, но я не рабыня. Я служу царю.

– Не понимаю.

– Я хочу сказать, что твой отец давно знает, что ты убегаешь из дворца. Он нанял меня, чтобы я приглядывала за тобой. Ради твоей безопасности. Поэтому я старалась оградить тебя от всего, что могло принести тебе вред. И поэтому я не сбежала.

Клеопатра посмотрела в холодные, расчетливые глаза бывшей подруги. Сердце ее запылало от негодования. Ее товарищ по проказам и шпионской работе, оказывается, служит отцу! Она предательница!

– Я тебя ненавижу, – выдавила маленькая царевна.

– Послушай меня, – тихо и бесстрашно промолвила телохранительница, не отпуская девочку. – Когда меня поймали в пустыне, то привезли сюда и сделали дворцовой проституткой. Хозяйка публичного дома научила меня разговаривать по-гречески, я ей почему-то нравилась. Она вышколила меня и целый год обучала доставлять удовольствие как мужчинам, так и женщинам. Она сказала, что придворные любят разнообразие и на всякий случай нужно быть готовой ко всему.

– Так ты шлюха? – удивилась Клеопатра.

Мохама лишь дернула плечом.

– В первый же день, как я вышла на работу, один мужчина попытался взять меня сзади, как мальчика. Было больно, и я попросила его прекратить. Он продолжал, тогда я вырвалась. Я сломала ему руку – вывернула кисть и ударила пяткой в плечо, как учил мой брат. А затем оставила у него на лице свой знак – укусила за щеку, вырвав зубами кусок мяса.

Клеопатра восхитилась яростью подруги, но тут же одернула себя и с трудом подавила улыбку.

– Меня заперли в маленькой комнате и три дня не кормили. Я уже приготовилась к смерти, когда два стражника привели меня к госпоже Хармионе. Она расспросила меня о том, где я научилась драться и владеть оружием, после чего отвела к царю.

– Но почему? Почему отец позвал тебя? Ты лжешь, я знаю!

– Оказалось, что мужчина, которого я ранила, был одним из царских родичей.

– И мой отец не приказал казнить тебя?

– Твой отец искал для тебя товарища. Он сказал, что у него есть дочь, бойкая и непоседливая. Он не желал сломить ее непокорный нрав, но опасался, что она может попасть в беду. Он приказал мне войти к тебе в доверие и сопровождать во время прогулок по городу.

Клеопатру захлестнула жаркая волна стыда. Значит, ей никого не удалось обмануть. Никого, даже Хармиону, которая всякий день ворчала на шаловливую царевну, но позволяла сбегать из-под надзора. И отец прикидывался дурачком, а сам просто играл свою роль, да еще втянул в этот спектакль всех остальных. Она не была ни шпионом, ни солдатом, она оставалась обычным ребенком, над которым потешались взрослые. И всякий раз, когда Клеопатре казалось, что она убегает на свободу, за ней следили внимательные глаза. Как дурочка, она играла в царского соглядатая, а ее отец подсылал к ней настоящих соглядатаев и знал о каждом ее шаге.

Царевна посмотрела на свою спутницу так, словно видела ее впервые. Эта девушка делала то же, что Береника и ее бактрийки. То же, что царь делал с Теа и с наложницами. Она больше не была ее союзником, она стала такой же, как и все.

– Изменница, – прошептала Клеопатра.

– Я знала, что ты обидишься, – спокойно ответила Мохама.

Она больше не притворялась, и голос ее приобрел повелительные нотки, как у Хармионы или как у царя, когда он разговаривал с подчиненными.

– Не время злиться или задавать вопросы. Мы в опасности. Каждый раз, когда мы уходили из дворца, за нами следили двое охранников. Сегодня они исчезли.

– Это заговор против отца, нас хотят убить, – выпалила Клеопатра.

– Может быть. Я знаю только, что мы остались вдвоем и нам необходимо вернуться во дворец. Но я не знаю, стоит ли туда возвращаться, если дворец собираются штурмовать.