Текст книги "Хрустальный ангел"

В одиннадцать двадцать пять позвонил Яцек и сказал, что все ОК, если с Магдой нужно остаться, то пусть Сара остается, он сильно устал и уже ложится спать и очень ее любит, на это Магда разразилась плачем.

В двенадцать ночи – Магда лежала на диване – с ней приключилась истерика, она кричала, что не выдержит этого, что не хочет жить, как он мог, и что это был единственный мужчина, которого она любила.

В час ночи кончились все бумажные носовые платки, бумажные полотенца и туалетная бумага. В половине второго у Магды начался истерический смех. Она смеялась над всеми мужчинами, которые уходят от женщин, их любящих, и которые потом трагически кончают в картонных коробках на дачных участках, без работы, денег, любви и детей, и становятся поживой для вшей, в особенности лобковых.

В два десять Магда лежала головой на коленях у Сары, с полотенцем на лице и повторяла, что она никогда уже не доверится никакому мужику и страшно завидует Саре, что у нее хороший муж.

Около трех она уверяла, что отыщет Петра, потому что он сам не знает, что делает.

В три часа две минуты Магда встала перед зеркалом и занялась исследованием своих грудей, потому что у нее наверняка уже есть узлы, которых она не чувствует, и что будет, если у нее рак. Мало того, что Петр ушел, как она может себе позволить вырезать грудь.

В три двадцать она стояла перед Сарой на коленях и умоляла ответить на вопрос, можно ли сделать операцию, при которой не удалят грудь, как Сара думает?

Сара в это время думать уже не могла. В три тридцать она укрыла Магду пледом, а сама легла на ее кровать и мгновенно заснула.

Это была первая ночь в замужестве, которую Сара провела не дома, не считая, конечно, ночевки у родителей, когда она еще жила в Познани. Если Яцек был дома, она всегда возвращалась. Он не мог без нее спать, и от одной мысли, что она заснет без его теплой руки, ей становилось тоскливо.

Сейчас она тихо открыла дверь и на цыпочках вошла в спальню. Яцек спал, раскинув руки, как ребенок, поперек кровати. Сара наклонилась и поцеловала его в губы.

Он с удивлением открыл глаза и отвернулся.

– Не делай этого, – пробормотал в подушку, а Сара погладила его по волосам. Он не переносил, когда она утром его целовала, считал, что это только в фильмах влюбленные пары едва открывают глаза, то сразу бросаются друг на друга с чувственно приоткрытыми губами, а ведь каждый после ночи обычно спешит сначала почистить зубы.

– Птичка, еще одна секундочка… – прошептал он.

Сара пошла в кухню и поставила чайник.

А потом пошла в ванную, открыла дверь душевой кабины и встала под поток. И это было счастье.

Вода текла по ее волосам, телу, смывая минувший вечер, всю печаль, беспокойство и расстройства.

Сегодня был новый день, Сара начнет новую жизнь, так же, как Магда. Перестанет ныть и возьмется за ум. Когда Яцек уйдет на работу, она сразу же позвонит Идене. И маме, чтобы та вернула ей пальто еще до воскресенья.

* * *

Яцек отвернулся, лег к ней спиной, а Сара лежала в кровати, свернувшись калачиком, и смотрела в потолок.

Она не должна с ним спать для его удовольствия, он ее не заставит. Коль он хочет подождать с ребенком, она может подождать с сексом. Ну а если он обижается, то ничего не поделаешь!

Она вслушивалась в его спокойное дыхание. Он заснул. Даже не злился, Сара подумала, что он рассердится. Ведь должен был. Он уезжает уже в понедельник, столько времени не будет с ней видеться. А сам смеет повернуться спиной, просто сказать: «Спокойной ночи» и уснуть!

Она тихонько вылезла из постели и пошла в большую комнату, вставила диск в плеер, приятные звуки фортепьяно окутали ее. Ведь можно же создать счастливую семью! Без сомнения, у нее это получится! Разве перед ней не было самого лучшего примера на свете? Если ее мама была счастлива, если у ее родителей все сложилось, то что же с ней не в порядке?

Не может быть супружество таким трудным. Достаточно только доверия, общих планов на будущее – и согласия. Она создаст такой дом, какой был у нее, а после смерти тети и дяди такой же дом был и у Ирки.

Родители и их тайны

Мать Сары сидела напротив своего мужа и решала, как ему обо всем рассказать.

Они вкусно пообедали, последнее время вместе обедали нечасто, приходили с работы в разное время, но сегодня она специально постаралась.

Мать Сары всегда была склонна уступать. И знала, что в жизни необходим компромисс.

Компромисс, но не дискредитация. Прощала своему мужу, что он мастерил солдатиков или рыцарей (господи, ну как он их там называл), за тридцать лет совместной жизни их уже насчитывалось больше трех тысяч – три тысячи двести четыре штуки, если соблюдать точность, о чем мимоходом муж сообщил ей. Этими солдатиками он ее не обременял, однако в его комнате они стояли везде, а везде – значит на полках, полочках и подставках, на ночном столике, на кастрюле, которой нельзя было пользоваться, потому что там, обратив лица к окну, стоял четвертый полк из-под Грюнвальда в первой фазе битвы.

Простила она ему и то, что на вопрос, когда он вернется, он ответил: «А в чем, собственно, дело?» Так делало большинство мужчин, и вообще-то ответ не был так уж невежлив, но обидной была интонация, в ней скрывалась претензия, а вопрос предполагал любопытство.

Прощала ему, что их сбережения он тратил на своих очередных солдатиков, теперь уже выбирая и меняясь с другими фанатиками в интернете. И домой приходили посылки с разных концов страны и света. А солдатиков он отдавал на раскраску невестке своего знакомого – десять злотых за штуку. Конечно, лучше коллекционировать пластиковые средневековые фигурки, чем современных женщин из плоти и крови, это ясно.

Простила она ему, что он единолично принял решение об их переезде в Варшаву, словно это не подлежит сомнению и не нужно было ее согласия вовсе – хотя бы для видимости.

Но девушки по имени Ягода Мак, этой истории семнадцатилетней давности, простить ему не могла. Не могла простить себе по прошествии стольких лет, несмотря на то, что это выглядело бессмысленным.

К сожалению, она помнит все как вчера, помнит дивную осеннюю погоду, дождь после двухнедельной жары, совсем необычной в сентябре, освежающий ветерок, жаждущую землю, которая с благодарностью принимала капли воды, отвечая необычным для города запахом, тот вечер, когда она ждала своего любимого опаздывающего мужа, еще без всякого беспокойства, еще счастливая жена и мать.

И она помнит, как после десяти вечера, когда Сара уже спала, он появился в дверях и сказал: «Нам нужно поговорить».

И тогда первый раз в жизни у нее сжалось сердце. Она помнит, как он судорожно сцепил пальцы и старался не смотреть на нее. Его взгляд сосредоточенно уткнулся в ковер на полу, и спокойно, не повышая голоса, будто бы он учил на память свою речь, все ей рассказал о Ягоде, прекрасной и свободной девушке, которую полюбил со всей страстью.

– Понимаешь, первый раз в жизни настоящей любовью.

Нет, она не понимала. Она сидела как неживая, вцепившись в кружку с чаем.

Ох! Как отвратительны были воспоминания, жившие все эти годы. И подумать только, муж пришел к своей жене поделиться с ней секретом и проблемой и спросить, что делать в такой трудной ситуации.

А она, идиотка, совершенно не оценила чувств и откровенности собственного мужа, только плакала и умоляла, чтобы не уходил, приводила, как довод, прожитые вместе годы, общее жилье, совместные воспоминания и общие планы.

Станислав слушал ее с опущенной головой и шептал:

– Я за все с тобой расплачусь, обеспечу вас, ты ведь знаешь, что вы главное в моей жизни, но это сильнее меня.

И эти его переплетенные пальцы, и старый ковер под их ногами, первая вещь, которую они купили вместе за сто долларов (свадебный подарок его отца), и его спокойный голос, повторяющий:

– Не беспокойся, все будет хорошо, все сложится, я должен идти, я обещал.

И его ботинки, сходящие с ковра на пол, выходящие в коридор, переходящие через порог, и ее всхлипывания:

– Не делай так, прошу тебя, не делай!

И ее умоляющий жест, когда она сорвалась с дивана, чтобы его удержать, не позволить уйти, схватилась за плащ.

– Давай поговорим, не уходи еще, не уходи!

И его резкое движение, чтобы освободиться от ее рук, будто стряхивал какие-то крошки, и его повышенный голос:

– Оставь меня!

И как хлопнула дверь, и мир, который рухнул всеми стенами, погребая ее и все их прошлое. И сонная Сара, стоящая в дверях, со своим любимым затрепанным серым мишкой, без которого она не могла заснуть, с широко раскрытыми, удивленными глазами и криком:

– Папочка!

Не могла ему простить, что на дрожащих ногах она побежала к соседям за помощью и не могла утешить Сару, которая, впрочем, на следующий день ничего не помнила.

Через два дня погибли ее сестра и муж, Иренка осталась сиротой. До сегодняшнего дня не могла забыть того самого унизительного вечера и считала, что ничего более страшного в жизни не могло случиться. А однако случилось.

Она позвонила на работу Станиславу, оставила сообщение об этом несчастье, надеясь, что он опомнится и вернется.

Через два дня Станислав вернулся домой, помятый, погасший, безвольный, и сказал:

– Я вас не оставлю, она этого не хочет. Ягода слишком порядочная, чтобы пойти на это.

И взялся красить квартиру, как бы доказывая, что все как прежде.

Хелена стиснула зубы, чтобы заняться осиротевшей Иренкой, чтобы погасить свою печаль, которую она в душе поделила поровну между печалью по сестре и ее мужу – и Станиславом, которого Ягода ей отдала.

Если бы… Это «если бы» преследовало Хелену все последующие годы и каждое утро напоминало ей о себе, хоть жизнь и вернулась в свое русло быстрее, чем она могла надеяться. Но это «если бы» чихало на нее в те вечера, когда Станислав улыбался ей, читая газету, или когда они ложились спать, или когда уезжали куда-нибудь.

Если бы… если бы не смерть, такая ненужная, такая ранняя, такая неожиданная, была бы она одинокой матерью, брошенной ради другой женщины. Ее дочь бы росла без отца. Он остался даже не из жалости к ним, остался только потому, что его возлюбленную замучила совесть.

Она не была признательна своему мужу, так как это любовница отодвинула его от себя, и он от безысходности вернулся к ним. И это было страшно.

Для Хелены ее брак уже никогда не будет таким, как прежде. Сара тоже не стала такой, как прежде, вновь стала запинаться на этом поганом «р». Конечно, время лечит раны, однако большая любовь, которой Хелена одаривала Станислава, ушла безвозвратно.

Хелена посвятила себя дому и детям, старалась никогда не припоминать Станиславу о его «ошибке», но рана от обманутого доверия так и не зажила.

Когда оказалось, что Сарин жених провел свой холостяцкий вечер в однокомнатной квартирке ее подруги, она была счастлива, что его человеческие качества вышли на поверхность перед свадьбой. Хелена твердо знала одно: брак священен, и для нее никогда никакие разводы не приемлемы.

Особенно если у нее дочь, которая требует особенной заботы, потому что ее нервная система не выдержала бы этого, и которая готовилась исключительно к роли матери и ни о чем другом разговаривать не желала. Так что, поскольку дочь об этом не будет знать, и вообще никто не будет знать, то Станислава об их разводе уведомить все-таки нужно.

* * *

– Ну, рассказывай, что у вас происходит, – от твердого голоса Идены на сердце у Сары стало тепло. Значит, был во всей вселенной один человек, которому было до нее дело!

– Не знаю, – зашептала она в телефон, – мне как-то не по себе…

– Как? Что ты опять онемела? Что-то с родителями? – забеспокоилась кузина.

– Нет, у них все в порядке… Но Яцек уезжает и…

– Это прекрасно, будет много времени для себя. – Чувствовалось, что на том конце провода Идена вся брызжет энтузиазмом.

– Я не хочу время для себя, – грустно сказала Сара. – Я и так все время одна. Времени для себя хоть отбавляй.

– Ты должна пойти на работу.

Советы Идены были, конечно, очень ценны.

– Ищу, – скупо ответила Сара.

– Не очень хорошо ищешь.

– Возможно, – согласилась Сара и пожалела, что разговаривает с Иденой.

Воцарилось неловкое молчание.

– Знаешь что, а может, ты приедешь на пару дней, когда он уедет? Ведь у вас нет собаки, – рассмеялась Идена, словно ей удался хороший анекдот.

– Нет.

Сердце Сары болезненно сжалось. Даже нет пса, а собачье дерьмо она все равно должна убирать. Такой город. Такая страна. Такой мир.

– Клыска, приезжай. Матеушек так по тебе скучает! – В голосе Идены прозвучала настоящая тоска, а Саре сделалось как-то странно при воспоминании о мальчике. – Представляешь, он уже умеет писать. Написал тебе открытку, только я забываю послать, как раз и возьмешь ее… – Идена помолчала. – Когда он поехал и куда? Ну что, приедешь на выходные?

– Отвечаю на первый вопрос: в понедельник. Отвечаю на второй вопрос: в служебную командировку.

И она усмехнулась про себя.

А почему действительно не съездить к Идене? Возможность, что именно в эти пару дней кто-нибудь позвонит на ее объявление: «Перевожу с венгерского», была маловероятна.

– А ответ на третий вопрос? Сара, не валяй дурака, мы тебя ждем. Матеушек, тетя звонит, иди сюда.

Сара крепче прижала трубку к уху.

– Это я, Матеушек. Тетя, где ты там прячешься?

– Это я, дорогой мой, любимый мальчик. – Сарин голос пробовал ее не слушаться и перейти на высокие ноты, но она не позволила себе этого, только прокашлялась. – Матеушек, я люблю тебя миллион раз!

– А я тебя всегда на один раз больше, и ты меня уже не обгонишь. Мама, я уже все… – Она услышала треск в трубке и далекий крик Идены: – Матеушек, не бросай трубку, я тебя накажу. – И беспечный детский ответ: – Извини, мамочка, я не хотел, больше не буду, – а потом выразительный вопрос: – Ну, когда приедешь? Я приеду за тобой на вокзал, – будто Сара не знала, каким трамваем с вокзала доехать до дома Идены.

– Хорошо, – отозвалась Сара, – приеду к вам на выходные.

– Так сразу бы и ответила, а не морочила мне голову телефонными звонками, – проворчала Идена и шлепнула трубку.

О женщине в кабинете

Психотерапевт Юлиуш Завильский устроился напротив повергнутой в отчаяние семейной пары и молча приглядывался к пациентам. Женщина сидела вполоборота к мужу, обхватив себя руками поперек живота, вся какая-то маленькая, скукоженная, испуганная, но решительная.

Мужчина сидел в небрежной позе нога на ногу, глядя на терапевта с вызовом. Юлиуш знал этот взгляд. Этот взгляд красноречиво свидетельствовал: «Пусть пан видит мою готовность, разумеется, я сделаю все, что потребуется, но из нас двоих я абсолютно здоров, а она, ну что ж, пан сам увидит…»

– Чья это была мысль – прийти ко мне? – доброжелательно спросил Юлиуш.

Какое это счастье, что уже конец недели, после пяти дней работы он чувствовал себя вымотанным.

– Ее, конечно, ее! – вырвалось снисходительно у мужа.

– Моя, – подтвердило несчастье, сидящее рядом с ним, и женщина еще теснее обхватила себя руками.

– Чего вы ждете?

Они посмотрели друг на друга первый раз за длительное время.

– Чего вы от меня ожидаете? – спокойно и доброжелательно уточнил Юлиуш.

– Как это чего? – недоуменно ответил муж вопросом на вопрос и переложил правую ногу на левую.

– Я бы хотела, чтобы пан ему объяснил, что так не делается… – подуло с правой стороны кушетки.

– У жены ко мне претензии, что я… но знаете, это выше моих сил, – вмешался мужской голос.

– Что вы – что?

– Ну знаете, пан доктор…

– Не знаю.

– Он мне изменяет, – заявила женщина и расплакалась.

– Вот видите, какой разговор! – посетовал муж, явно ища у терапевта сочувствия. – С ней вообще нельзя разговаривать.

– Для пани это очень болезненно, как я вижу. – Юлиуш перевел взгляд на женщину. Та в подтверждение лишь кивнула, так как слезы не давали ей говорить.

– Возьми себя в руки, – цыкнул на нее муж.

Она согнулась еще больше, будто он хлестнул ее бичом.

– Пожалуйста, – Юлиуш подал ей бумажный носовой платок, который для такого случая постоянно имел под рукой.

– Спасибо, – всхлипнула женщина. – Вот такой он всегда. И всегда на меня так… А я этого больше не могу выносить.

Мужчина посмотрел в окно, затем на часы. Он старался не показывать своего нетерпения, но не мог, и Юлиуш это видел. О, как ему все это было знакомо! Он, можно сказать, знал наизусть весь их диалог. Впрочем, нет, ничего он не знал наизусть. Каждая пара была иная, каждый человек был другой.

– Чего вы ожидаете от визитов ко мне? – терпеливо повторил вопрос доктор.

– Я пришел сюда, чтобы помочь жене, – сказал мужчина и посмотрел на Юлиуша. – Чтобы она не нервничала, ее это губит…

Заботливый.

– Он должен понять, что он делает, – сказала женщина и уставилась на терапевта.

– У вас противоположные интересы.

– Но я хочу лучше себя чувствовать, – женщина приняла формулировку мужа.

– Я вам не могу изменить жену, как вы того желаете. Ваша жена независимая личность, – проговорил Юлиуш для мужчины.

– Речь идет о том, чтобы мы нашли взаимопонимание, – со злостью выдохнул тот. – Что вы можете для нас сделать?

– Я не знаю, чего бы вы хотели.

– Мы хотим как-нибудь договориться, – сказала женщина и заискивающе посмотрела на мужа, пытаясь найти у него поддержку.

Мужчина кивнул. Юлиуш выдохнул.

– Хорошо, я так понял, вы хотите разобраться в том, что между вами происходит? Вы имеете намерение прийти ко мне еще пару раз? – спросил Юлиуш. Он знал: если кто-то из супругов насильно тащит другого, из этого ничего не получится, лучше начать терапию с тем, для кого это важнее.

– Да, конечно. Правда? – Женщина тронула мужа за руку. И добавила почти виновато, однако с нажимом: – Ведь ты обещал!

Юлиуш смотрел на мужчину. Тот должен был дать согласие, а было видно, что делал он это по просьбе жены, под принуждением, под угрозами, возможно, ради малолетних детей, а если бы он мог, выбежал из этого кабинета и навсегда бы забыл этот адрес.

– Да, конечно, охотно, – сказал мужчина и быстро поднялся.

– Охотно – что?

– Охотно буду приходить.

Юлиуш подавил вздох.

– Если вы все-таки будете заниматься терапией, вы должны придерживаться определенных правил, которые обязывают, – сказал он, и мужчина вновь уселся. – Предлагаю встречи раз в неделю на час. Договорились? В ближайшем месяце договариваемся на четверг в семнадцать часов. С семнадцати до восемнадцати. Вас это устраивает?

– Да, – немедленно отозвалась женщина.

Мужчина молчал.

– Для вас это удобное время? – Юлиуш развернул корпус к мужчине.

– Скорее, да, – промямлил мужчина, – но если что-нибудь произойдет…

Ну, ясно, этого можно было ожидать.

– Конечно, в непредвиденных случаях можно постараться перенести время. Прежде всего речь идет о готовности договориться. В этом я могу помочь.

– Хорошо, – сказал мужчина, а женщина вытерла глаза и посмотрела с надеждой на Юлиуша.

Слишком часто он видел этот взгляд. Он не был чудотворцем, он не мог сделать так, чтобы люди полюбили друг друга, но поскольку они хотели использовать последний свой шанс, которым и являлись визиты в его кабинет, он мог им помочь достойно разойтись.

– Значит, договорились, до будущего четверга. – Юлиуш поднялся, мужчина вскочил на ноги с явным облегчением, женщина неохотно встала.

– До свидания, – вежливо попрощались они и вышли.

* * *

Юлиуш еще минутку подождал, посмотрел в календарь, следующий визит в восемь вечера, закрыл за ними дверь, потом открыл дверь в другую часть квартиры и вошел в большую комнату. Из кухни до него донеслась веселая песенка:

– Если бы ты упрашивал меня на коленях, а-а-а…

Он усмехнулся.

Увидев его, Гайка отложила кусок говядины, с которым ожесточенно сражалась, вырезая жилы, и раскрыла объятия, будто не видела его сто лет, тогда как она его не видела всего один час и шесть минут. Он оставил ее в той же позе, с тем же ножом и похожим на этот куском мяса.

На его лице было написано… дежавю.

– Как там? – спросила Гайка.

Он подошел и обнял ее за талию. С каблуками она была на четверть головы его выше, но это не имело никакого значения.

Она была самым лучшим из того, что его встретило в жизни. Он поцеловал ее в ключицу.

– Врачебная тайна, – ответил и посмотрел на мясо.

Оно выглядело ужасно неаппетитно. На столешнице около деревянной доски стояла миска, наполненная темной жидкостью, в которой плавал, во-первых, жир, а во-вторых, куски неизвестно чего. Час назад этой миски тут не было.

– Что это?

– Говядина по-охотничьи. Посмотри, какой великолепный соус, – Гайка сунула ему под нос миску. Он отшатнулся.

Однако нашел в себе силы сказать:

– Потрясающе, обожаю говядину по-охотничьи.

– Уксус, оливковое масло, приправы, можжевельник и так далее, в этом все будет мариноваться три дня, а после – в духовку, и пальчики оближешь. – Гайка вновь взяла в руки нож и отрезала жир. – Я взяла рецепт у Ендрека, у него тебе очень понравилось.

– Все, что ты делаешь, мне нравится, – сказал Юлиуш.

Она склонила голову над доской, и прядь волос, соскользнув с виска, полускрыла ее лицо. Гайка была красивая, светловолосая и моложе его на двенадцать лет. Как терапевт он должен был знать, что такая разница в возрасте ничего хорошего не сулит. Женщина в таком браке ищет в муже отца, чувства безопасности, абсолютного согласия и прочего, а когда это все у нее будет, уходит к молодому парню, так, как дочь уходит от отца к партнеру.

Но сейчас он не хотел омрачать себе этим жизнь. Он по уши был влюблен, и все его знания о брачных союзах, которыми он, без сомнения, обладал как признанный врач-терапевт по семейным делам, притом с двадцатилетним стажем, не действовали в ситуации с Гайкой.

Они были в браке уже два года, и Юлиуш не мог себе представить, что можно быть более счастливым человеком.

– О чем думаешь? – спросила Гайка, воткнув в мясо нож.

– О тебе, – ответил он, что было сущей правдой. Она лучезарно улыбнулась ему – так же, как в первый раз.

– Я сегодня буду занята и вернусь поздно, – сообщила Гайка.

Она увлекалась фотографией, а по образованию была специальным педагогом – проводила костры-игры для детей из неблагополучных семей. Работала главным образом во второй половине дня.

– А у меня пациенты до девяти.

– Ну и чудесно, – обрадовалась Гайка. – Так же, как у меня!

Юлиуш усмехнулся. Ее непредсказуемый энтузиазм потрясал его и иной раз ставил в тупик. Он не видел ничего хорошего в том, что будет работать до девяти вечера, она же разглядела в этом знак судьбы, поскольку тоже была занята до девяти. Можно ли было ей возразить?

– А что у нас сегодня на обед? – спросил он.

Может быть, действительно этот соус не вонял, а просто у него такой запах? В животе заурчало.

– Я заказала пиццу! – Она изобразила испуг, но он знал, что это такая игра. – Не будешь меня бить?

– Пицца, ну что ж… – глубокомысленно протянул он, поддерживая игру, а сам подумал: третий раз за неделю пицца, не скажется ли на холестерине, – возможно, переживу…

– Последний раз, клянусь, если бы не этот глютамин, – она трахнула ножом по мясу, – оно должно лежать по крайней мере три дня в соусе, а не то бы уже сегодня был настоящий обед. Но я правда хотела тебе приготовить что-нибудь особенно вкусное. Ендрек не говорил, что это так трудоемко. Даже сказал, что это вовсе не наука, так как оно, – она вновь ударила ножом по мясу, – делается само. У него-то, может, оно и делается само, а у нас не хочет, – и она рассмеялась серебристым смехом. – Но я правда скоро достигну высот в кулинарии.

Юлиуш опять усмехнулся и прошел в свой кабинет.

Вытащил ноутбук и открыл кликом «Терапия гештальт, семейная терапия».

Кулинарные высоты! Последним достижением Гайки было суши из мороженого минтая и карпа – другой рыбы она не достала. Но съесть суши не удалось. Во-первых, Гайка не вынула кости. Во-вторых – «Что, это так важно, какой сорт рыбы? Не будем преувеличивать» – пластинки из водорослей распались во время того, как она попробовала заворачивать в них рис, ну а рис и так оказался несъедобным, был твердым, недоваренным.

Зато соус, который она подала к этой рыбе, оказался отличным. Отличным, наверное, потому, что был готовым. Это был просто готовый соевый соус из магазина. Вполне приемлемый ужин: черный черствый хлеб, который опускали в соевый соус, с кусочками имбиря, тоже готового, из баночки. Гайка хохотала, что ужин оказался такой забавный.

– Ты видел их мины? – В кухне она вопросительно посмотрела на мужа, а за дверями сидели шеф Общества психологов с женой и автор «Моей ментальной биографии», тоже с женой.

– Чтобы посмотреть на их лица, стоило подать им такой ужин, – Гайка давилась от смеха. – Я никогда не видела, чтобы люди имели такое выражение лица. Ты видел? – допытывалась она у Юлиуша и юлой крутилась по кухне. – Ничего не поделаешь, мы должны отвечать за то, что случилось.

И быстро порезала черный хлеб, это была единственная еда в доме, поставила на стол мед, майонез и масло, открыла бутылку водки, налила всем по рюмке и после этого первая макнула хлеб в соевый соус.

– Отлично, – заявила она. – Я вам советую это, потому что в доме нет больше ничего другого. Можно перед этим выпить, тогда никто не будет знать, что ест. Да, Юлиушу не досталась хорошая кухарка, зато нам с ним очень хорошо в постели, – доверчиво сообщила она с обезоруживающей улыбкой.

Жена шефа Общества психологов задохнулась от услышанного.

– Извините, может быть, я не должна этого говорить при вас, потому что знаю… – Гайка почувствовала себя неловко, – знаю, некоторые браки не самые лучшие, – поправила она саму себя и показала пальцем на Юлиуша, – это он меня учит открытости в общении с людьми. Замечательно, что мы в таком составе и можем обсудить что-то, ведь тут столько терапевтов… Если вы поделитесь с нами своей историей, может быть, мы что-нибудь хорошее и услышим. Тем более что я не имею никакого понятия о терапии. Но Юлиуш говорит, если внимательно слушать даже таких консерваторов, то можно чему-нибудь научиться. Да…

И кто бы мог подумать, что это будет один из самых удачных вечеров, какой он провел с коллегами?

– У тебя интересная, неординарная, привлекательная жена, – сказала при прощании жена шефа Общества психологов, которую он знал тридцать лет и с которой только сегодня выпил на брудершафт.

– Я надеюсь, теперь мы будем видеться чаще, – с надеждой сказал ему шеф, с которым он сегодня тоже выпил на брудершафт, – сказал и обнял свою жену, а та прижалась к нему. Юлиуш видел такие их нежности впервые в жизни, хотя знал их вот уже девять лет.

– Гайка, вы с мужем обязательно должны к нам прийти, – сказал автор книжки, который ни с кем не переходил на «ты», ибо считал, что панибратство грозит ему – и кому бы то ни было – потерей уважения. И шепнул Юлиушу: – Где ты прятал ее от нас?

В Гайке было что-то такое, что нормальным людям не прощается, а ей не то чтобы сходило с рук, но она, наоборот, удивительным образом приобретала поклонников. Она покоряла своей невинностью, шармом, искренностью и умудрялась творить ляпы в таких ситуациях, в каких любой другой человек, даже если очень бы постарался, никогда не сумел бы.

Он любил ее и за это.

– А может быть, мы бы в субботу пригласили Ендрека на мясо по-охотничьи? Он наверняка себя чувствует так одиноко… – Гайка просунула голову в дверь. Она оставалась в фартуке с картинкой голого мужчины, который он купил ей в Италии. – Что ты об этом думаешь? Может быть, он с удовольствием попробовал бы блюдо по своему рецепту.

– Хорошо. Я с ним договорился завтра утром поиграть в теннис.

– А не могли бы мы… – начала Гайка.

– Нет, – прервал ее Юлиуш.

– Почему, у меня есть…

– Слишком рано, поверь мне… – он посмотрел на нее.

– Но если…

– Гайка, я знаю, но это не очень хорошая мысль.

– Но ты же говорил…

– Да, только в другом контексте.

– Но ты не сердишься, что я снова…

– Что ты! – Ему стало неприятно, что он довел ее до того, что она задала ему тот вопрос.

– Ну, это хорошо, ты ведь знаешь, я его очень люблю. Он хороший парень. Я тебе не мешаю, пиши себе…

И Гайка тихонечко закрыла двойную дверь. Юлиуш вздохнул. Знал, что Гайка любит Ендрека, и знал, что она охотно познакомила бы его с какой-нибудь из своих одиноких приятельниц. Но Ендрек был бы удивлен, если бы неожиданно, абсолютно случайно, попав к ним, застал какую-нибудь чужую женщину. Еще было рановато, а потом – такие «экспромты» с ним не пройдут. Конечно, он чувствовал себя одиноким и потерянным, тянулся к Юлиушу, они дружили много лет. Но нельзя манипулировать взрослым мужчиной. И хоть Гайка имела добрые намерения, Юлиуш был непреклонен. Нельзя подгонять судьбу. Нельзя вызвать дождь, дуя на тучи.