Текст книги "Врата Иврел"

4

Комната, где лежал Вейни, выглядела весьма убогой. Ее углы были сплошь затянуты паутиной, а со всех сторон раздавались ужасные звуки, как будто в проемах стен что-то крошилось и постоянно двигалось. Пустоты между камнями скорее всего служили убежищем для многочисленных пауков. Дверь косо входила в деревянную раму, которая, в свою очередь, плохо прилегала к каменному дверному проему. Кронштейн для факела едва держался, болтаясь на одном из четырех гвоздей.

Кровать была неудобной уже потому, что сильно провисла, и Вейни, силясь повернуться, сначала с помощью левой руки пытался определить ее размеры. Его правая рука под действием яда сильно распухла. Он до сих пор не мог отчетливо вспомнить, что собственно произошло до того, как он попал сюда. Он чувствовал, что рядом с ним находится некто, постоянно следящий за тем, чтобы посторонние не задерживались возле него подолгу. Но он надеялся, что ясность придет к нему позже.

Наконец он догадался, что это была Моргейн. Сейчас, без обычного белого плаща, одетая в темную мужскую одежду, она казалась еще более высокой и стройной. Поверх всего на ней была наброшена тайхо, широкая черная накидка, отделанная серебром. Эта женщина имела странную склонность следовать моде и вкусам прежних времен. На стуле рядом с ней висел Подменыш.

Вейни внимательно смотрел на нее, по-прежнему пытаясь обрести полную ясность, вспомнить, как они добирались сюда, и не мог. Моргейн же смотрела на него и напряженно улыбалась.

– Все кончилось хорошо, – сказала она, – ты не потерял руку.

Он подвигал опухшей рукой и попытался согнуть пальцы, но они пока не слушались его. Ее слова все еще пугали его, потому что он чувствовал, как рука с трудом сгибается в локте, вызывая боль.

– Флис! – позвала кого-то Моргейн.

В комнате появилась девушка, держа в руках куски холста и таз с горячей водой. Она почтительно поклонилась Моргейн, и та, хмуро взглянув на нее, указала головой в сторону Вейни.

Горячая вода вызвала боль. Он сжал зубы и терпел, пока ему меняли компресс, стараясь сосредоточить внимание на девушке, которая делала перевязку. Флис была темноволосой, с глазами, напоминавшими ягоды терна, сильная и женственная. Она улыбалась, задевая его лицо низким вырезом платья, когда ей приходилось наклоняться. Ее поведение и манеры напоминали Вейни большинство девушек из бедных кланов или вообще из крестьян, которые надеялись попасть в дом, принадлежавший богатому роду. Трудно было ожидать, что человек в его положении мог иметь знатный титул, но она вела себя так просто потому, что он был не опасен для нее, и кроме того, он все-таки был чужаком.

Она как смогла уменьшила мучившую его лихорадку, дала ему выпить сильно разбавленного белого вина и произносила при этом какие-то слова, смысл которых не доходил до него. Когда руки Флис коснулись его лба, он понял, что она не обращает никакого внимания на его короткие и неровно подрезанные волосы, которые должны были бы насторожить любую благоразумную женщину относительно его личности и заставили бы бежать прочь.

Затем он вспомнил, что действительно находился среди людей из рода Лиф, где изгнанники и нарушители закона могли находиться до тех пор, пока не надоедали прихотям их предводителя, Кесидри. Ничего особенного не было в том, что очень часто эти приказы, если их так можно назвать, просто не выполнялись. Среди этих людей такой человек как он, не был в диковинку. Возможно, что они просто считали его более бесчестным, чем были сами.

Но вот он увидел, что Моргейн стоит сзади девушки, и в ее взгляде проступает едва ли не явное отвращение, которым она выражает недовольство нерасторопностью и своеволием служанки. Затем она отвернулась и подошла к окну, чтобы избежать ответного взгляда.

Он закрыл глаза, удовлетворенный тем, что боль в руке стала ослабевать и можно было немного отдохнуть. Он потерял остатки мужского достоинства, будучи спасен своей лио, женщиной, а теперь допустил, чтобы другая к тому же ухаживала за ним.

Правитель земли Лиф не только терпел присутствие Моргейн, но даже с некоторой, может быть, излишней пышностью оказывал ей почет и уважение. Он даже подарил ей парчовую накидку и позволял на равных с ним пользоваться правами в отношении его собственных слуг.

Девушка неожиданно замешкалась, и ее рука, явно заблудившись, попала не туда. Он поправил ее, возмущенный таким обращением в присутствии его лио и ее временной хозяйки. Флис захихикала.

Послышался шорох парчи: это Моргейн вернулась от окна, сердито взглянула на девушку и коротко кивнула ей. Флис сразу стала серьезной и рассудительной и начала с несколько вызывающим видом убирать таз и полотенца.

– Оставь все это, – приказала Моргейн.

Флис перенесла все на стол около двери и, поклонившись, вышла из комнаты.

Моргейн подошла к кровати, подняла компресс на его руке и покачала головой, а затем быстро направилась к двери и приперла ее стулом. Теперь никто снаружи не мог так просто открыть ее.

– Мы в опасности? – спросил Вейни, увидев такие приготовления.

Моргейн в этот момент была занята мешком – доставала оттуда свои собственные лекарства.

– Я предполагаю, что так оно и есть, – сказала она. – Но я прикрыла дверь не по этой причине. Там нет замка, а я подозреваю, что эта дрянная девчонка шпионит за мной.

Вейни напряженно наблюдал, как она раскладывает все необходимое для леченья на столике рядом с ним.

– Я не хочу…

– Возражения бесполезны. – Она открыла баночку и намазала рану ее содержимым. От лекарства в руке появилась пульсирующая боль, но через мгновенье ей на смену пришло успокоение. Затем Моргейн что-то смешала с водой и дала ему выпить, настаивая, чтобы он проглотил все без остатка.

После этого его вновь стало клонить в сон, и, засыпая, он начал осознавать, что Моргейн сейчас основное действующее лицо во всем непонятном и загадочном, что сейчас происходило вокруг них.

Когда он проснулся, то увидел, что она по-прежнему сидит около него, чистит его шлем и затачивает оружие. Он решил, что она занимается этим исключительно от скуки. Моргейн слегка повернулась в его сторону и спросила:

– Как ты себя чувствуешь сейчас?

– Лучше, – ответил он. Теперь, казалось, лихорадка наконец отступила.

– Ты можешь подняться?

Он попробовал. Оказалось, что это не так легко сделать, но он решил, что, поскольку он не одет, то ему следует вставать самому, без посторонней помощи, и едва не упал. Моргейн оценивала его изучающим взглядом, который приводил его в смущение. Но, видимо, он не мог угадать ее мысли.

– Ты не сможешь скакать на лошади с большим напряжением, – сказала она, – что само по себе беспокоит меня. А я не расположена оставаться здесь, потому что не доверяю нашему хозяину. У меня может появиться желание в любой момент покинуть этот дом.

Он вновь присел, подбирая свою одежду, и начал одеваться, помогая себе лишь одной рукой.

– Наш хозяин, – заметил он, – предводитель Лиф Кесидри. И ты, безусловно, права. Он настоящий сумасшедший.

Он опустил бытовавшее мнение о том, что Кесидри имел в своих жилах еще и примесь крови кваджлинов и что именно это обстоятельство, как считалось, и было причиной его сумасбродств. Моргейн, по крайней мере если отбросить ее эксцентричность, выглядела вполне нормальной.

– Отдыхай, – неожиданно предложила она, когда Вейни уже оделся, по ее же первоначальному предложению. – Тебе еще может понадобиться сила. Они поставили наших лошадей в нижние конюшни, около главного входа. Если выйти из этой комнаты, то нужно будет повернуть налево, спуститься на три пролета по лестнице и налево будет нужная дверь. Запомни это. И еще послушай. Я хочу рассказать тебе, что я увидела здесь, на тот случай, если мы будем уходить отсюда порознь.

И присев на кровать рядом с ним, она, используя простыню как огромную карту, попыталась показать ему расположение комнат, дверей и залов с тем расчетом, чтобы он мог получить полное представление о том, где и что находится, ни разу не побывав там и не увидев этого собственными глазами. Выслушав ее рассказ, Вейни понял, что его лио очень профессионально разбиралась в вопросах защиты, и его оптимизм по поводу пребывания в этом месте даже немного возрос.

– Мы пленники, – спросил он, – или же все-таки гости?

– Я по крайней мере называюсь гостьей, – сказала она, – но мне кажется, что это место не очень-то располагает к этому.

В этот момент в дверь постучали. Кто-то пытался войти в комнату.

– У тебя есть желание засиживаться здесь? – спросил он.

– Я чувствую себя, – сказала она, – скорее как мышь, пробегающая около кошки: на первый взгляд нет никакой опасности, и зверь выглядит очень приятным, сытым и ленивым, но на самом деле это может быть и обман, за которым последует немедленный быстрый прыжок.

– Если только кошка действительно голодна, – заметил он, – то мы просто обманываем себя.

Она кивнула, соглашаясь.

Осторожный стук последовал снова.

Вейни схватился за свой меч, закрепляя его на поясе с таким расчетом, чтобы он попадал под левую руку. Моргейн тем временем отодвинула стул и освободила дверь.

Это опять была Флис. Она застенчиво улыбалась и кланялась. Теперь, когда лихорадка почти полностью отступила, Вейни мог получше рассмотреть ее. Она не была такой молодой, как это показалось ему в первый раз. Ее щеки были сильно подкрашены, а платье никак не напоминало о сельской идиллии: оно было просто неряшливым. Флис притворно и глупо улыбалась, глядя то на Моргейн, то на Вейни.

– Вас приглашают, – наконец сказала она.

– Куда? – спросила Моргейн.

Флис избегала ее взгляда и поэтому, рабски согнувшись, не поднимая глаз, добавила:

– В зал, госпожа. – При этом она бросила еще один любопытный взгляд на Вейни. – Приглашают только вас, госпожа. Они ничего не говорили про мужчину.

– Он илин, и служит мне, – объяснила ей Моргейн. – А в чем дело?

– Вы должны встретиться там с моим господином, – сказала Флис. – Все будет хорошо, – настаивала она. – Я позабочусь о вашем спутнике.

– Не затрудняй себя этим, Флис, – сказала Моргейн. – Он прекрасно обойдется и без тебя. Ты можешь быть свободна.

Флис заморгала. Она, казалось, была не особенно умна. Затем она повернулась, сделав почти на ходу быстрый поклон, и убежала.

Моргейн взглянула на Вейни.

– Прими мои извинения, – сухо сказала она. – Ты в состоянии спуститься в нижний зал?

Он поклонился в знак согласия, окончательно впадая в замешательство, удивленный неожиданным раздражением Моргейн. Он не собирался проводить время с Флис, хотя и внутренне протестовал против того, как с ней обращалась Моргейн. Он пропустил мимо ушей ее насмешки и согласился сопровождать ее вниз. Он все еще плохо держался на ногах, но надеялся, что эта слабость вот-вот пройдет.

Она кивнула ему и направилась к выходу из комнаты.

За порогом все выглядело так, как она и описала ему. Коридор находился в весьма плачевном состоянии, что было обычным для большинства давным-давно заброшенных замков, которые новые хозяева заняли, даже не пытаясь приводить их в жилое состояние. В воздухе стоял запах плесени и тошнотворная вонь помоев, оставшихся от недавних празднеств.

– Давай выйдем прямо наружу, – предложил ей Вейни, когда они спустились по лестнице на нижний этаж – по ее рассказу он помнил, что выход должен быть налево. Где-то там стояли и их лошади. Они могли бы попытаться побыстрее сбежать из этого проклятого места, где правил не разум, а безумие. – Лио, давай не будем оставаться здесь, давай убежим прямо сейчас.

– Пока у тебя не будет сил, чтобы скрыться от погони, мы не можем этого сделать, – ответила она. – А бежать я готова с удовольствием. Так что не поднимай панику и не обижай лишний раз наших хозяев.

Они прошли по длинным коридорам, где изредка попадались слуги, похожие на нищих, которых можно иногда встретить у ворот замка или поместья собирающими там милостыню в отведенные для этого три дня. Для правителя было большим позором содержать своих людей в таком виде.

Замок был старым, большим, но еще крепким. Его стены помнили времена, еще более давние, нежели путешествие Моргейн в долину Айрен. И если она видела этот замок и его залы в то время, то сейчас зрелище было весьма печальным: превратившиеся в лохмотья гобелены, голые камни, просвечивающие сквозь грязные и стершиеся ковры, и крысы, перебегающие дорогу едва ли не на каждом шагу.

– Много ли тебе удалось увидеть внутри? – спросил он ее, когда они проходили по одному из коридоров.

– Вполне достаточно, – ответила она, – чтобы понять, что здесь нас не ожидает ничего хорошего. Послушай, нхи Вейни, несмотря на то, что у тебя с народом Лиф родственная кровь, ты по-прежнему принадлежишь мне, не забывай, что ты илин.

– У меня нет ничего общего с народом Лиф, – сказал он. – Благоразумные люди избегают даже встреч с ним. Безумие как дрожжи сидит здесь у всех в голове. Оно бродит и поднимается. Следи за своими словами, лио, если не хочешь никого обидеть.

Неожиданно он увидел худое лицо мальчика, злобно поглядывающего на них из-за угла поперечного коридора. Его сестра стояла рядом с ним, поблескивая крысиными глазками, и хищно улыбалась. Вейни зажмурился, а когда открыл глаза, то уже никого не увидел. И он усомнился, был ли там вообще кто-нибудь.

Дверь в главный зал уже отворили для них, и он заторопился, стараясь не отстать от Моргейн.

Присутствующие там в основном напоминали разбойников, среди которых находился лишь один человек, о котором можно было сказать, что это и есть предводитель Лиф Кесидри. Он сидел на почетном стуле в самом центре комнаты. На вид ему было не более тридцати лет. Его нездоровое детское лицо имело желтоватый оттенок и было обрамлено бахромой темных волос, которые свисали длинными свалявшимися прядями и явно требовали ухода. Беспокойные глаза постоянно что-то искали, перескакивая с одного на другое. В углах его рта проступала слюна, что определенно выдавало в нем больного человека. Было ощущение, что он действует на окружающих подобно лихорадке, бросая их то в жар, то в холод.

Его одежда была отделана золотом, а оружие – драгоценными камнями, хотя и в том, и в другом чувствовалось грубое излишество. Воздух вокруг него был пропитан запахом духов, что скорее всего делалось с целью замаскировать стоявшую вокруг него вонь. Когда они подошли ближе, это уже не вызывало никаких сомнений. Это была комната человека с явно больным обонянием.

Кесидри поднялся, протягивая тонкую руку, чтобы указать Моргейн место, которое она может занять. Она уселась на низкую скамью, которая была здесь самым почетным местом для гостей, предварительно отвесив грациозный поклон. Кесидри в свою очередь поклонился ей, проявляя учтивость вежливого хозяина.

Вейни должен был волей-неволей преклонить колено у ног предводителя Лиф и сделать самый низкий поклон. Это было уважение, до которого предводитель Лиф снисходил, осознавая, что этот раб все-таки принадлежал Моргейн. Вейни пробрался стороной на свое место позади нее. Горечь подступала к его губам: он был воином, во всяком случае когда-то, и еще он был гордым человеком. Он всегда помнил, что нхи Риджен был гораздо выше этого пользующегося самой дурной славой, скользкого человека. Но Вейни не забывал и о том, что перейдя в число отверженных, он потерял всю связь с прошлым и стал человеком без имени. Не могло быть и речи о каком-либо протесте: правитель Лифа был очень опасен.

– Я буквально заинтригован вашим появлением у нас, – сказал лиф Кесидри. – Вы действительно та самая Моргейн из Айрен?

– Но я никогда не говорила об этом, – ответила она.

Лиф заморгал, слегка откинулся назад, явно находясь в растерянности и нервно облизывая губы.

– Но ведь вы – сама реальность, – продолжал он после паузы. – Второй такой как вы просто не может быть в целом мире.

Неожиданно лицо Моргейн тронула улыбка, не менее опасная, чем ее собеседник.

– Вы совершенно правы, и я действительно Моргейн.

Кесидри глубоко вздохнул. Он исполнил еще один реверанс, который должен был означать проявление самого высокого уважения к гостю в этом зале.

– А как же вы оказались среди нас? Вы вернулись, чтобы начать новые войны?

В его голосе звучало нетерпение и предвкушение удовольствия.

– К сожалению, все пока обстоит очень прозаично, – ответила Моргейн. – Я нахожусь здесь по необходимости. А вас, кажется, начинают интересовать мои путешествия? И, – она потупила глаза, – вы были чрезвычайно милосердны и щедры ко мне и к моему илину. Но я была бы не менее благодарна, если бы подобная справедливость была разделена и между близнецами.

Кесидри вновь облизнул рот, и в его взгляде появилось некоторое беспокойство.

– Вы говорите, близнецы? А, эти злые-презлые ребятишки?! Они будут наказаны.

– Разумеется, так и должно быть, – заметила Моргейн.

– Вы пообедаете с нами сегодня вечером? – спросил он, меняя тему разговора.

– Это очень приятное и почетное для меня приглашение, лиф Кесидри, – ответила Моргейн, по-прежнему не меняя улыбки, которая оставалась восхитительной и чистой. – Но мой илин и я… мы нуждаемся в отдыхе.

– Да, но его болезнь не должна помешать…

– Мой илин нуждается в уходе, – сказала она. Тон, которым она произносила это, был очень учтивым, но в нем сквозила ледяная решимость. Улыбка не сходила с ее лица.

Кесидри даже вздрогнул, будто наскочил на невидимую преграду, и тоже улыбнулся, взглянув в этот момент на Вейни, который молча вернул этот взгляд. Он был весь охвачен внутренней уверенностью, что грязные убийства – это главное, что присуще сердцу человека по имени лиф Кесидри, и понимал, что ненависть предводителя Лиф направлена отнюдь не на Моргейн, перед которой тот испытывал благоговейный страх, а на человека, которому он не мог приказывать именно сейчас.

Внезапно Вейни испугался. Он не был уверен в том, хватит ли у Моргейн сил, чтобы выйти победительницей из этого поединка? Она, на его взгляд, очень легко принимала ту смертельную игру, которую ей навязывал сумасшедший. Но теперь ему ничего не оставалось, как продолжать оценивать достоинства своей лио и с напряжением ожидать, отдаст ли она его Кесидри, если будет вынуждена бежать из этого зала, напоминающего притон сумасшедших убийц? Не осталось ли всходов от тех семян человечности, которые, возможно, изредка попадались на ее жизненном пути?

Но пока так или иначе она защищала свои права с властным упорством, то ли для того, чтобы спасти его, то ли для того, чтобы просто потешить собственное высокомерие.

– Но вы должны были умереть? – задал очередной вопрос Кесидри.

– Да, я действительно едва не умерла, – прозвучало в ответ. – И по моим представлениям я была здесь совсем недавно, всего месяц назад. Но в то время здесь правил Иджнел.

Безумные глаза Кесидри, поначалу заблестевшие, а потом вновь заморгали, когда Моргейн совершенно непреднамеренно назвала имя правителя, который был его предком и умер около ста лет тому назад. В его взгляде появилась злость, поскольку он воспринял это невинное замечание как насмешку.

– Именно недавно, – повторила она совершенно спокойно, – потому что все время, которое вы прожили здесь, для меня прошло как промежуток между вчера и сегодня. Мир очень велик, а я привыкла проходить сквозь него, не задерживаясь на извивах многочисленных дорог. Сейчас я здесь, вместе с вами, и должна заметить, что вы очень похожи на Иджнела.

Выражение лица Кесидри непрерывно менялось, будто подвергалось атаке самопроизвольных эмоций, и, в конце концов, приняло маску, которая, как он считал, наиболее походила на его предка.

– Но каким образом? Как вам удается делать это?

– С помощью огня, который можно наблюдать в Инор-Пиввне. Не составляет большого труда использовать это пламя для подобных целей. Единственное, что нужно для этого, так это смелость. Нужно заметить, что это довольно-таки жуткое путешествие.

Это было уж слишком. Кесидри несколько раз глубоко вздохнул, как человек, падающий в обморок, и откинулся на спинку стула, бессильно опустив руки на длинный меч и открыв от изумления рот.

– Вы должны рассказать нам об этом как можно больше, – сказал он наконец.

– Я с удовольствием сделаю это за обедом, – сказала Моргейн.

– Ах, останьтесь сейчас, посидите с нами, выпейте вина, – просительно заговорил хозяин.

Моргейн вновь, уже в четвертый раз за время приема, холодно улыбнулась. И на этот раз ее улыбка была ослепительной и фальшивой.

– С вашего разрешения, повелитель, мы хотели бы отдохнуть после такой тяжелой дороги. Иначе, боюсь, вечерний прием мы просто не выдержим. Поэтому мы поднимемся в нашу комнату и немного отдохнем. Когда же подойдет час обеда, вы пришлете за нами.

На лице Кесидри появилась гримаса недовольства. Момент был очень опасный, но Моргейн продолжала многообещающе улыбаться, и если бы окружающие не были так поглощены собой, то наверняка почувствовали бы, что эта обворожительная улыбка источает смертельный холод. Кесидри поклонился в знак согласия. Моргейн встала и тоже поклонилась.

Вейни вновь оказался у ног правителя Лифа, заметив при этом взгляд, которым тот провожал удаляющуюся Моргейн.

Этот взгляд, к его удовлетворению, по-прежнему выражал благоговейный страх.

Вейни все еще подрагивал от изнеможения, когда они наконец добрались до своей относительно безопасной комнаты. Он сам придвинул стул к двери и только после этого уселся на кровать. Моргейн своей холодной рукой ощупала его лоб, чтобы убедиться, насколько спала лихорадка.

– Хорошо ли ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Достаточно хорошо, госпожа. Я прошу вас, не сходите с ума и не вздумайте что-нибудь попробовать за этим обедом сегодня ночью.

– Да, не очень-то приятная перспектива, но я обещаю тебе это. – Она отстегнула меч и прислонила его к стене.

– Ты играешь с ним, – сказал Вейни, – но не забывай, что он сумасшедший.

– Он привык всегда поступать по-своему, – сказала Моргейн, – а новизна ощущений чрезвычайно интригует его. – Она присела на свободный стул и сложила руки. – Отдых – вот что нам сейчас необходимо.

Он прилег на кровать, упершись плечами в стену, и задумался.

– Я рад, – сказал он, отвлекаясь от собственных мыслей, – что ты не сбежала отсюда одна и не оставила меня погибать от лихорадки. Я благодарен тебе, лио.

Она взглянула на него.

– Но ты полагаешь, что в некоторых случаях гораздо лучше быть илином, чем находиться у меня на службе? – неожиданно спросила она.

Эта мысль охладила его.

– Да, я так считаю, – сказал он. – И место, где мы сейчас находимся, как раз и представляет самый худший из всех возможных вариантов.

Он лег поудобней и закрыл глаза, пытаясь отдохнуть. Руку ломило. Она все еще была опухшей. Ему очень хотелось выбежать на воздух и приложить к ней холодный чистый снег: он был уверен, что это поможет гораздо лучше, чем компрессы, которые делала Флис, или медицина кваджлинов, которую использовала Моргейн.

– У этого маленького бесенка был отравленный нож, – неожиданно вспомнив, пробормотал он. – Ты видела их?

– Кого?

– Мальчика… девочку…

– Здесь?

– В нижнем коридоре, мимо которого мы проходили.

– Я бы не удивилась, если бы они были там.

– Почему ты терпишь все это? – спросил он. – Почему ты не воспротивилась, когда люди предводителя Лиф привели нас сюда? Ты вполне могла бы сама справиться с моей раной, и, как я думаю, с ними тоже.

– Возможно, ты просто преувеличиваешь мои способности. Я не могу даже поднять больного и ослабевшего мужчину, но не это главное. Пока у нас есть время, я что-нибудь придумаю. Но ты обязан заботиться о моей безопасности, нхи Вейни, и о моей защите. Я надеюсь, что ты оправдаешь мои надежды и выполнишь свой долг.

Он поднял свою все еще опухшую руку.

– Вот это – ограничивает все мои возможности в данный момент, если нам придется бежать.

– Вот видишь, ты и ответил сам на свой первый вопрос. – В этом была вся Моргейн, когда ее охватывало раздражение. Она вновь уселась было на стул, но потом встала и нервно прошлась по комнате. Ей сейчас было бы легче, если бы она могла хоть чем-нибудь занять руки, но здесь не было ничего подходящего, и она лишь нервно сжимала и разжимала их. Тогда она подошла к окну и молча стояла некоторое время, уставившись в него. Потом вернулась назад.

Так они и коротали время: она то сидела, то ходила по комнате, чем доводила Вейни до безумия, в результате чего он тоже вставал, если боль утихала, и ходил по комнате вместе с Моргейн, как никогда сильно ощущая всю безысходность их положения. Он даже не мог понять истинную причину ее беспокойства: то ли она просто не могла спокойно сидеть и ждать, то ли переживала, что цель, к которой она стремилась, ускользает от нее? Во всяком случае, это было не просто обычное беспокойство, свойственное людям в подобном положении. Это очень напоминало то, что не давало ей покоя в течение всего их путешествия, когда любая неблагоприятная задержка в дороге нестерпимо раздражала ее.

Создавалось впечатление, что она неистово стремилась куда-то место, где была смерть и Колдовской Огонь. Она хранила эту тайну и возмущалась каждым даже самым мелким человеческим вмешательством в ее миссию.

Тем временем солнце садилось, и в комнате темнело. Очертания предметов стали расплываться, как будто сами растворялись в наступающем мраке. В дверь постучали. Моргейн ответила. Оказалось, что это была Флис.

– Хозяин приглашает вниз, – сказала она.

– Мы выходим, – ответила ей Моргейн. Девушка задержалась в дверях, нервно перебирая руками, потом исчезла.

– Она испорчена, как и все остальные, но все же более достойна жалости, чем они, – заметила Моргейн, прикрепляя меч к поясу и проверяя, все ли необходимое она взяла с собой, стараясь припрятать часть предметов под своей одеждой. – На тот случай, если во время нашего отсутствия кто-нибудь займется проверкой наших вещей, – пояснила она.

– Но у нас по-прежнему остается шанс бежать, – сказал он. – Давай убежим, лио. У меня хватит сил. Ведь нет никаких причин, чтобы я не мог хоть как-нибудь, но скакать на лошади.

– Нужно терпеть, – настаивала она, – пока этот Кесидри заинтересован в нас.

– Но помимо всего, – заметил он, – этот человек просто безжалостный убийца.

– Колдовской Огонь есть и в земле Лиф, – сказала она. – А жить по соседству с ним не очень полезно. Я не хочу надолго оставаться здесь.

– Ты хочешь сказать, что дьявол, обитающий в этом огне, так испортил здешних людей?

– Возможно, и есть излучения, – сказала она, – которые вредны. Однако я не знаю всех возможных последствий, их длительного воздействия, знаю только одно: мне не понравилась та пустыня, которую я видела по дороге из Инор-Пиввна, и мне еще меньше нравится то, что я увидела в Лифе. Здесь люди изувечены больше, чем там деревья.

– Но ты не сможешь предупредить об этом всех, живущих здесь, – возразил он. – Они в любом случае очень охотно перережут нам глотки, расскажем мы им это или нет. И если ты имеешь в виду что-то еще, связанное с ними, что-то…

– Осторожно, – сказала она, – мне кажется, что там кто-то есть.

Когда насторожившие их звуки стихли, Вейни выругался.

– Это место полно подслушивающих и подсматривающих слуг.

– А мы и на самом деле самые интересные объекты для подслушивания, – сказала Моргейн. – А теперь идем в нижний зал. Чувствуешь ли ты себя в состоянии идти туда? Если ты действительно не можешь, то предоставь мне объяснить это им.

Говоря по правде, его не радовала перспектива повести целый вечер с сумасшедшим предводителем Лиф. Однако и все еще не покидающая его лихорадка тоже вызывала у него опасения. Он предпочел бы сейчас просто сбежать, именно сейчас, пока он хоть как-то держится на ногах. Если в зале случится какая-то неприятность, то вряд ли он сможет помочь Моргейн или даже самому себе.

На самом же деле, когда он подвел итог ее оружию, которое она сможет использовать для собственной защиты, в конечном счете оказалось, что это всего лишь ее единственный илин, владеющий одной лишь левой рукой.

– Я могу остаться здесь, – сказал он.

– Вместе с его слугами, которые будут заботиться о тебе? – спросила она. – Ты даже не сможешь закрыть от них дверь. Ее можно было бы закрыть, если бы я оставалась вместе с тобой в комнате, тогда никто не счел бы это странным. Скажи мне, если ты нездоров, и я сама останусь здесь и сама закрою дверь.

– Нет, – сказал он. – Я достаточно хорошо себя чувствую. И скорее всего ты права относительно здешней прислуги. – Он подумал о Флис, которая может, вероятно, нагнать на него лихорадку или наградить болезнью еще более отвратительной. Он вспомнил близнецов, которые как крысы нырнули в темноту коридора: непонятно почему, но они сами и их маленькие ножи пугали его гораздо больше, чем вооруженные луками и стрелами люди Маай. Ведь он не смог бы даже ударить их, потому что они все-таки были детьми. Это всегда останавливало его руку, хотя в данном случае они были лишены совести, а их маленькие кинжалы были опасней крыс, чьи острые зубы и делают их устрашающими, несмотря на небольшие размеры. Теперь он боялся даже и за Моргейн, если нечто подобное им может бродить по коридорам и скрываться в темноте.

Наконец она вышла. Он последовал почти прямо за ней на расстоянии шага, что соответствовало этикету и обеспечивало ее безопасность. Он обнаружил в этом обстоятельстве еще одну интересную деталь: как только Моргейн начала свой путь по коридорам, на него перестали обращать внимание: никто не хотел замечать слугу, тем более, что встречавшиеся им в коридоре слуги Кесидри боялись его хозяйки. Этот страх отражался в их глазах. В этом замке это была своего рода огромная дань, если не уважения, то настороженного почитания.

И когда наконец она появилась в зале, все бандиты, составляющие местную знать, встретили ее с прежней опаской, которая чуть притупляло блеск их горящих глаз, словно лед и холодный ветер мощной волной накатились на них. Действие этой волны имело странную закономерность: почтение, рожденное страхом, проявлялось в большей степени там, где волна уже прошла, а там, куда она только надвигалась по мере того, как Моргейн шла по залу, было лишь бесстрастие и безразличие.

Сейчас она напоминала Вейни убийцу, возможно, более изощренного, чем любой из присутствующих, уважавших ее именно за это. Но он постарался отбросить эти недостойные мысли.

Предводитель Лиф, восседающий за столом, стоявшим на возвышении, с улыбкой наблюдал за ней. В его глазах была страсть, не меньшая, чем в горящих глазах окружавших его бандитов, но только она была холодна как лед и смешана со страхом. Красота Моргейн была непревзойденной. Вейни старался никогда не думать об этом, а если подобные мысли приходили ему в голову, то он загонял их в самые дальние уголки своего сознания. Он не хотел уподобляться кваджлинам. Но когда он увидел ее в этом зале, увидел ее голову, подобную ослепительному полуденному солнцу, блестевшему в опустившемся вечернем сумраке, увидел ее стройную элегантную фигуру в черном тайхо, несущую меч-Дракон с элегантностью, которая была присуща только истинному хозяину этого меча, то необычное видение неожиданно пришло к нему: он, как в лихорадочном сне, увидел перед собой гнездо, полное гниющих отбросов, где среди многих была одна самая живая, самая быстрая змея, более опасная, чем все остальные, и безгранично прекрасная. Она царила над ними и гипнотизировала окружающих глазами ящерицы, источая смертельный сон и улыбки.