Электронная библиотека » Кэсси Харти » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 27 мая 2022, 05:46


Автор книги: Кэсси Харти


Жанр: Зарубежная публицистика, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава третья

Я всегда делала всю самую черную работу по дому. Том иногда вытирал посуду, но по-настоящему тяжелые задания доставались мне: я натирала карболовым мылом, которое разъедало кожу на руках, деревянные сушилки для посуды и скоблила их жесткой щеткой; я покрывала ступеньки крыльца красным лаком, стараясь не проронить ни капли лака на дорожку; я пропускала стираное белье через огромный гладильный каток в два раза больше меня. Мне было очень тяжело, но это никого не заботило. Если бы я хоть заикнулась о том, что это несправедливо, меня ждало бы суровое наказание.

Однажды я пыталась разгладить простыню, что есть сил налегала на ручку катка, но ничего не получалось.

– Мама, у меня не выходит! – крикнула я. – Это слишком тяжело!

Мама пришла, и мне даже сначала показалось, что она и правда хочет мне помочь. Но помощи я не дождалась: мама резко ухватилась за ручку катка и провернула, прежде чем я успела отдернуть руку.

– Стой! Стой! – закричала я, а рука моя попала между огромными валиками катка.

Мама остановилась и с силой выдернула мою руку. Боль в пальцах была невыносимая, я не могла сдержать слезы, плакала навзрыд, прижимая сдавленную руку к груди. И вдруг мама дала мне пощечину.

– Глупая девчонка! Смотри, что ты опять натворила! – Она кивнула на застрявшую простыню. – Как я теперь буду ее вытаскивать?

Она отправила меня в дом, и я побежала к себе в комнату, чтобы там выплакаться.

Я была не против выполнять всю тяжелую работу, пока Том сидел и играл, хотя иногда и представляла себя Золушкой. С той лишь разницей, что на бал я не попала, принца не встретила и никто меня никуда не увез.

В свободное время мы с Томом часто играли вместе. Я просто увязывалась за ним, куда бы он ни шел, но Том, казалось, не возражал. Ему нравилось мной командовать, а я была только рада прислуживать ему, лишь бы он меня любил. Я подчинялась ему практически во всем, хоть и была всего на два года младше.

Помню однажды, когда мне было пять лет и мы ходили в детский сад, Том подошел ко мне в столовой и сказал, что можно идти домой. Я удивилась: остальные дети в это время готовились к обеду. Том же утверждал, что занятий уже не будет, поэтому можно спокойно идти домой.

Я поверила. Я поверила бы любому его слову. Он был моим кумиром. Так что мы пошли домой. Когда мы уже бежали вприпрыжку по тротуару, Том сказал, что на самом деле нужно было идти на обед, но ему просто надоело сидеть на уроках, а раз он со мной, то его не будут ругать. Я снова поверила. Раз он так сказал, значит, так и будет.

Мы забрели в чей-то сад, и Том заявил, что никому не запрещено срывать фрукты в садах. И опять я поверила своему старшему брату. Мы трясли яблони и обрывали сливы, жадно поедая свою «добычу» прямо на месте. Было весело, мне очень понравилось лазить по деревьям и кидаться яблоками. Настоящее приключение. Возможность забыть об ужасной жизни и о матери.

Ближе к вечеру, когда мы наконец ушли из того сада, я почувствовала себя нехорошо. Сильно болел живот, и мы присели на бордюр передохнуть. К несчастью, мимо проходила одна из маминых подруг. Естественно, она спросила, почему мы не на занятиях. Я даже не успела ничего сообразить, как Том выпалил, что мы опаздываем к зубному, и мы убежали.

Может, нам и удалось бы все скрыть от мамы, но только та женщина как раз шла к ней. Когда мы вернулись, мать уже поджидала нас на пороге, скрестив руки на груди.

– Где вы шлялись? – вскричала она, схватив меня за ухо. – Марш в комнату! Живо!

– У меня живо-о-от боли-и-ит, – заныл Том, согнувшись пополам.

– Видишь, что ты натворила! До чего довела брата! Вон с глаз моих!

«Он сказал, что никто не будет ругаться, – мысленно возмутилась я. – Он сказал, что так можно делать. Это нечестно. Мой животик тоже болит». Но вслух, конечно, ничего не сказала. Том сильно подвел меня, но я по-прежнему любила его и не желала ему вреда.

Не помню, чтобы мать когда-нибудь била его. Зато мне от нее доставалось частенько. Она была крупная женщина, и от ее оплеух я чуть не падала. Однажды она схватила меня за волосы и стала возить лицом по стене с такой силой, что выдрала целый локон.

Физическая боль меня не угнетала. Хуже всего была боль душевная. Я отчаянно пыталась понравиться матери, завоевать ее любовь. Едва научившись писать, я стала сочинять для нее стишки и маленькие записочки про то, как сильно ее люблю. Я прятала их в ящике комода, вместе с остальными письмами, надеясь, что она их найдет и растрогается. Мама ни разу не обмолвилась, что хотя бы видела их. Иногда мне было страшно отдавать свои послания ей, поэтому я хранила их в специальном альбомчике, который прятала под кроватью. Я мечтала, что когда-нибудь мама изменится, полюбит меня, и тогда я подарю ей все. Я мастерила для нее всякие поделки, рисовала картинки, но, когда решалась что-нибудь показать, она просто выбрасывала это, едва взглянув. Я из кожи вон лезла, чтобы ей понравиться, но все было напрасно.

Я никогда не могла понять, почему мама меня так ненавидит, но постоянно искала причину, и однажды, когда мне было шесть лет, случайно подслушала ее разговор с подругой, тетей Прю. Обычно мать, когда к ней приходили гости, просто выгоняла меня в сад («Вон с глаз моих! Не путайся под ногами!»), но в тот день послала в кухню за чаем и печеньем. Я уже возвращалась с подносом в гостиную, как вдруг тетя Прю произнесла мое имя. Я замерла.

– Это была ошибка. Самая большая ошибка в моей жизни. Эта девчонка мне всю жизнь испортила, – сказала мама в сердцах.

Наверное, я слишком громко вздохнула, потому что мама поняла, что я подслушиваю. Она вскочила, выхватила поднос и поставила его на стол, затем схватила меня за волосы.

– Все беды в нашей семье из-за тебя, – кричала она. – Из-за тебя! Ты поняла?

Одновременно она подтащила меня к двери в сад и вытолкала на улицу. Я сжалась в комок и, всхлипывая, стала думать, что она хотела сказать. Почему я ошибка? Мама не хотела меня рожать? Я не знала, откуда берутся дети, но мне казалось, их где-то покупают или заказывают – не могут же они просто появляться из ниоткуда!

«Бабушка номер два» работала ассистенткой акушера и часто рассказывала, как помогала «деткам появляться на свет». Ребенком я представляла, что существует специальная дверь, а моя бабушка открывает ее и берет за ней младенцев. Вот какой я была наивной. Мне казалось, что во время родов акушерка по ошибке подсунула матери меня, в этом и заключалась «ошибка». Это мама имела в виду? Когда родилась Анна, мать была довольна, она до сих пор довольна. Анна ее устраивает. Видимо, все прошло, как она хотела. А меня подсунули по ошибке. Вся проблема во мне.

Потом я услышала, как мать уходит куда-то, и украдкой вернулась в дом; я заперлась в ванной на втором этаже и просто сидела там, трясясь от испуга. Я просидела уже довольно долго, когда вдруг услышала, что кто-то поднимается по лестнице; это был дядя Билл. Он стал звать меня и заглядывать в комнаты. Дверь ванной не поддалась, и дядя Билл, поняв, что я там, присел поговорить со мной.

– Мама меня не любит, – всхлипнула я. – Говорит, что я – ошибка, что я ей всю жизнь испортила.

Он стал утешать меня:

– Не волнуйся. Она вовсе так не думает. И потом, у тебя есть я. Я так тебя люблю! Я о тебе позабочусь.

Никто раньше не говорил, что любит меня – ни папа, ни Том, ни сестры и уж тем более ни мама. Только дядя Билл был со мной нежным, и, несмотря на то что он напугал меня в тот день в саду своими «играми», я отчаянно нуждалась в его любви. В конце концов я вышла из ванной, он обнял меня, но я расплакалась еще сильней.

Тут вернулась мать.

– Она все еще скулит? – крикнула она из прихожей. – Может, покатаешь ее на машине, чтобы она успокоилась и не надоедала мне своим нытьем?

Я была на все согласна, лишь бы не оставаться дома с матерью; захватив теплую кофту, я доверчиво взяла дядю Билла за руку, и мы пошли к машине.

Билл очень гордился своим автомобилем, черным «остином». Купив машину раньше всех в округе, он любил в ней покрасоваться. Сидеть на переднем сиденье, смотреть на дорогу сквозь лобовое стекло, вдыхая запахи кожаного салона и бензина, – все это было ново для меня.

Мы выехали за город и остановились на моем любимом холме; дядя Билл знал, что мне это место нравится: оттуда весь город был как на ладони. Стоял ясный солнечный день, к тому же Билл взял с собой корзинку для пикника, наполненную печеньем, фруктами и апельсиновым соком. Про мои любимые сладости – шоколадные сигареты – он тоже не забыл. Мы разложили плед и поели, а потом стали играть в мячик, гоняться за бабочками и собирать полевые цветы. Я чувствовала, что он меня любит, что я особенная, что меня никто не обидит. После всех переживаний я была наконец-то счастлива и искренне сожалела, что все так быстро закончилось и нужно снова ехать домой.

Дядя Билл обнял меня и сказал:

– Полезли на заднее сиденье, поваляемся. Это будет отличное завершение чудесного дня.

После такого хорошего вечера я ничего не боялась, поэтому забралась на заднее сиденье, а дядя Билл крепко обнял меня и прижал к себе. Внезапно он стал покрывать мое лицо поцелуями, совсем не так как раньше, а когда я попыталась отвернуться, силой удержал мою голову. Потом принялся трогать меня везде, даже между ног, и я, хоть и не знала, что именно у него на уме, уже понимала, что это неправильно.

– Мне больно! – закричала я. – Пожалуйста, не надо! Пожалуйста!

Он как будто не слышал. Сильный взрослый мужчина, он был намного крупнее меня, так что при всем желании мне не удалось бы его отпихнуть. Он все твердил, что любит меня, но делал мне больно, огромные ладони тискали мое хрупкое тело, лезли мне в трусики. До ужаса испугавшись, я взмолилась:

– Нет! Пожалуйста, не надо!

И заплакала.

Слезы отрезвили его, и он отпрянул.

– Ладно, ладно, поехали домой, – сердито произнес он. Перебрался на переднее сиденье, повернулся ко мне и предупредил: – Никому не говори о том, что случилось. Если расскажешь, тебя саму во всем обвинят.

Я не могла понять. Чем же я виновата? За что опять наказана?

Потом дядя Билл сказал:

– Если ты скажешь, что я сделал тебе больно, никто не поверит… И потом, ты ведь сама полезла на заднее сиденье, никто тебя не заставлял, – добавил он со смехом.

Это меня добило.

Я тряслась от страха. Как он может так себя вести со мной? Куда делся мой милый, любимый дядя? Он не должен был так поступать.

Мы ехали домой молча. Я не могла понять, почему он вдруг так изменился. Он ведь любил меня. Я была в тупике.

Как только мы приехали, я побежала в свое единственное убежище – в ванную комнату. Между ног болело.

Желая очиститься от испытанного унижения, я стала мыться в горячей воде. Я усердно терла мочалкой между ног. Было больно, но я все равно терла. Тело, покрытое синяками от его пальцев, ныло, но страх и внезапно навалившееся одиночество были гораздо сильнее боли. Куда бежать? Буду ли я хоть когда-нибудь в безопасности? Весь мир против меня. Закончив мыться, я рухнула на кровать и рыдала почти всю ночь, пока наконец не уснула, утомленная переживаниями.

Вскоре после этого, в воскресенье за завтраком, мать объявила, что дядя Билл останется присматривать за мной. Несколько недель назад старшие сестры вернулись из пансиона, и вот сегодня они с Томом идут смотреть пантомиму – меня, разумеется, не пригласили, – пока мама с папой будут делать покупки.

– Я могу и одна дома посидеть, – сказала я, опасаясь повторения ужаса, испытанного в тот вечер в машине.

– Неблагодарная девчонка, – заявила мать. – Ты остаешься с Биллом, и это не обсуждается.

Когда Билл пришел, улыбаясь во весь рот, я просто не могла на него смотреть. Родители ушли, и я сказала ему, что хочу поиграть с подругой, но он и не собирался меня куда-то отпускать.

– Мы можем играть вместе, – сказал он. – Будет весело.

Я снова задрожала от страха. Не нужно мне такого «веселья». Он меня предал. Я думала, что он – один во всем мире – заботится обо мне, а он причинил мне такую боль.

Он приблизился и, по-прежнему улыбаясь, проговорил:

– Тебе ведь тоже это нравится. Я тебе сделаю так приятно…

Нравится? Приятно? Как он может так думать, я ведь несколько раз сказала, что мне очень больно? С чего он вообще взял, что мне это нравится?

Он обнял меня одной рукой, заставил лечь на пол и, придерживая другой рукой, начал целовать мое лицо, царапая кожу небритым подбородком. Было очень больно лежать на твердом полу. Билл схватил мою руку и прижал к молнии на штанах: теперь я должна была потрогать его.

– Нет! – кричала я, выворачиваясь. – Пожалуйста, не делай мне больше больно!

Он не слушал, навалился на меня и продолжал, постанывая, тискать. Это было ужасно, я изо всех сил старалась вырваться.

Наконец мне удалось высвободить одну руку, и я стала отталкивать его, но Билл был слишком силен. Свободной рукой он задрал мою юбочку и стал стягивать трусики, поглаживая мое трясущееся тело. Потом расстегнул ширинку и обнажил свою мерзость.

Что он делает со мной? Что вообще происходит? Он не должен так поступать!

Собрав все силы, я вырвалась и пулей бросилась вверх по лестнице. В панике я кое-как добежала до ванной, заперла дверь и, рыдая, опустилась на пол.

Он не достанет меня здесь? Или дверь выломает? Что я скажу родителям, когда они вернутся?

– Выходи, Кэсси, глупышка, – упрашивал Билл из-за двери. – Что на тебя нашло? Это же просто игра.

Но я не отвечала.

Тогда Билл заговорил по-другому:

– Ты ведь знаешь, что об этом нельзя никому рассказывать. Тебе все равно не поверят. А может, даже отдадут в детдом. Туда забирают непослушных мальчиков и девочек. В детдоме все будут к тебе приставать, полезут обниматься, станут трогать тебя. Так что лучше выходи, и мы займемся чем-нибудь другим. Хочешь, в мячик в саду поиграем?

Я все равно не двигалась с места и не отвечала, настолько была травмирована произошедшим. Билл перестал меня уговаривать и спустился вниз, но я сидела, сжавшись, в ванной до прихода родителей.

Я слышала, как они разговаривают, но не могла ничего разобрать, а потом мама поднялась по лестнице и подошла к ванной.

– Выходи сейчас же! – приказала она. – Что еще за игры?

Я открыла дверь и посмотрела на маму красными, опухшими от рыданий глазами.

– Марш в комнату, – сказала она, недовольно хмурясь и подталкивая меня в спину. – Расскажешь, что случилось.

Я послушалась, все еще дрожа от страха. Она присела на кровать и вопросительно посмотрела на меня:

– Ну? Что за истерику ты закатила Биллу?

Заикаясь, я стала рассказывать:

– Он целовал меня. Было так больно… Он делал мне больно… Мне не понравилось, что он меня целует. Это ужасно… А еще он трогал меня вот тут. – Я жестом дала понять маме, что он трогал меня между ног. – Совал руку мне в трусики. И заставил потрогать его. Я не хочу этого снова. Не хочу, чтобы он меня трогал и целовал…

Я заплакала, громко всхлипывая, все еще вздрагивая от ужаса.

Мама спокойно выслушала меня. Мой рассказ ее не рассердил. Когда я закончила, она молча встала, вышла из комнаты и спустилась вниз.

Теперь все точно будет в порядке. Мама сделает так, что это никогда не повторится. Она просто обязана. Все мамы защищают дочек.

Внизу говорили на повышенных тонах, и я вышла из комнаты, пытаясь подслушать. Папа явно сердился, но я не могла ничего разобрать. Конечно, теперь он и мама запретят Биллу приходить к нам, хоть он и мой крестный.

Внезапно дверь гостиной распахнулась, и мама с Биллом вышли в прихожую. Они не заметили, что я наблюдаю.

– Ты ведь не веришь тому, что она наплела? – спросил Билл. – Что я мог причинить ей боль?

После того, что произошло потом, мой мир рухнул навсегда. Мать поцеловала дядю Билла в губы. Поцеловала человека, который только что издевался над ее дочкой.

– Ну конечно же нет, – ответила она. – Кэсси лгунья. Тебе, пожалуй, лучше не приходить, пока все не поуляжется, а уж я позабочусь, чтобы она больше не порола вздор. Она у меня не посмеет.

Я не могла понять. Почему мама так сказала? Я никого не обманывала. Я сказала чистую правду. Но кто поверит мне, если родная мать назвала меня лгуньей? Зачем мне придумывать такую ложь? Я думала, дядя Билл любит меня. Я нуждалась в его любви. Я вовсе не хотела всего этого.

Когда Билл уехал, мать позвала меня вниз; я стояла перед ней, напуганная, запутавшаяся. Сначала я надеялась, что она попытается как-то объяснить мне поступки Билла или скажет, что он больше никогда не придет, но я ошибалась.

– Как можно быть такой ужасной? – кричала она. – Как можно выдумать такое! Билл поцеловал тебя, проявляя нежность, потому что он любит тебя, а ты недостойна его любви. – Она сильно ударила меня ладонью по щеке. – Гадкая, неблагодарная лгунья. Я не верю ни единому твоему слову. Билл хороший человек, он всегда так добр к тебе, и вот как ты его отблагодарила. Больше тебя никто не любит, а виновата ты сама.

Я подумала, что такой нежности мне не нужно. Это же больно. И страшно. Мне совсем не хочется, чтобы это повторилось. Я не посмела сказать это матери, которая кричала на меня до хрипоты, все сильнее распаляясь.

– Бегом в комнату, – добавила мать. – И не смей даже заговаривать об этом. Поняла?

Я убежала наверх. Я была на грани сумасшествия. Дядя Билл сказал правду: никто мне не поверит. Никто не защитит. Я была одна против всех.

На следующий день за завтраком я пыталась заглянуть папе в глаза, посмотреть, жалеет ли он меня, но он старательно отводил взгляд. Не думаю, чтобы папа мне поверил. Если бы он верил мне, то Билла и на порог не пустил бы больше. Я уверена, что он так и поступил бы, мне всегда казалось, что он хочет любить меня, но ему не позволяют. Поэтому он даже не взглянул на меня.

– А вот и лгунья пришла! – с ухмылкой говорила мать на протяжении нескольких недель всякий раз, как я входила в комнату.

Она обращалась со мной, как с преступницей. Она и раньше была строга со мной, но теперь это стало просто невыносимо. Мама либо полностью игнорировала меня, либо с помощью язвительных жестоких фраз заставляла снова и снова осознавать, что я – изгой.

Дядя Билл на некоторое время пропал, и я временно могла не опасаться посягательств с его стороны. Зато мать невзлюбила меня еще сильней; я окончательно поняла, что она меня ненавидит и презирает. Говорят, в семье не без урода. Я была таким «уродом» в нашей семье.

Глава четвертая

Почти каждый день мать напоминала мне, что я испортила ей жизнь. Обзывала меня лгуньей. Говорила, что все было бы просто замечательно, не появись я на свет. Что бы я ни делала, все ей не нравилось. Во мне еще теплилась надежда, что однажды она подобреет, станет гордиться мной, полюбит меня. Этого так и не случилось.

Школа позволяла отдохнуть от этого кошмара. Я была тихой девочкой, но у меня было много друзей. Дети дружат из-за выгоды, а я так хотела всем понравиться, угодить, что меня всегда принимали в компанию. В учебе я не блистала, но очень прилежно занималась по всем предметам. В школе мне нравилось. Получив хорошую отметку, я бежала похвастаться маме, но ей было все равно. Она никогда меня не хвалила.

Матери хотелось, чтобы дети занимались музыкой, но ни сестры, ни Том не проявляли интереса, так что она заставила именно меня учиться играть на скрипке. Я часами практиковалась, ходила на экзамены и прослушивания; меня даже приняли в детский оркестр. Этого матери было мало. Она приходила на концерты, только если почетным гостем была какая-нибудь знаменитость. Тогда мать заявлялась под конец выступления с огромным букетом цветов. Все поворачивались в ее сторону: нельзя было не заметить такую видную, статную женщину. Основная программа заканчивалась, артисты выходили на бис, и мама посылала малютку Анну вручить гостю цветы. Зрители аплодировали, умиленные таким милым, трогательным жестом с ее стороны.

Мне нестерпимо хотелось закричать, что она притворяется, прикидывается доброй и великодушной. Только дома она показывала свое настоящее лицо, а на людях превосходно притворялась.

Потом я стала ходить на уроки пения, и наша преподавательница, милая мисс Конти, часто меня хвалила. Итальянка с очень смуглой кожей и темными, почти черными волосами, на репетиции мисс Конти приходила в цветастых юбках и ярких блузках, позвякивая дешевыми украшениями. Я была от нее без ума.

Один раз я даже должна была петь арию «Где бы вы ни шли» из оратории Генделя «Семела» в Альберт-холле[3]3
  Альберт-холл – наиболее престижный концертный зал Великобритании.


[Закрыть]
. Мне сказали, что на концерт придет много знаменитостей. Я нервничала в преддверии выступления, но испытывала радость. Теперь мама точно будет мной гордиться!

Я помчалась домой, желая обрадовать ее как можно скорее. Когда я прибежала, мама на кухне заваривала чай.

Я не удержалась и громко объявила:

– Мама! Я буду петь в Альберт-холле!

– Что ты так орешь! – раздраженно сказала она. – Замолчи немедленно!

– Я буду петь в Альберт-холле, – повторила я. И прибавила: – В самом Лондоне, перед знаменитостями.

Я все надеялась, что мама будет мной гордиться.

Она жестоко рассмеялась:

– Ну и что в этом такого? Если ты думаешь, что я потащусь в Лондон, просто чтобы посмотреть на людей, которых и так каждый день вижу по телевизору, значит, ты еще тупее, чем я думала.

Мы купили телевизор раньше всех на улице, и мать любила этим пощеголять. По вечерам знакомые со всего квартала набивались к нам в гостиную посмотреть семичасовые новости. Мама упивалась восхищением гостей.

Боясь заплакать, я тихо сказала:

– Но ведь это будет мое сольное выступление. («Только не плакать, – твердила я себе мысленно, – только не плакать».)

– Тебя слушать я точно не собираюсь, – заявила мать. – Делать мне больше нечего.

Счастливое возбуждение сменилось разочарованием. Я уже не хотела нигде выступать. Зачем мне все это? Опустошенная, я поднялась в комнату. Надежды рухнули.

На следующий день я подошла к мисс Конти и сказала, что передумала: пусть кто-нибудь другой поет мою арию.

Такое отношение ко мне со стороны матери было обычным делом: она никогда не хвалила меня и старалась унизить. Однажды в школе объявили литературный конкурс, и я написала стихотворение про снеговика Джека Фроста[4]4
  Джек Фрост – фольклорный персонаж, который, как говорится в детских сказках, приносит зимние морозы и разрисовывает окна затейливыми узорами.


[Закрыть]
. Директору школы оно так понравилась, что она отправила его на конкурс графства. Там стихотворение заняло первое место, после чего было перенаправлено в жюри национального конкурса детских рассказов и стихотворений. В итоге я получила главный приз за лучшее стихотворение, содержание и стиль. Все учителя были очень довольны. Я не знала, что означает фраза «национальный конкурс», но мне казалось, это что-то важное и торжественное. Теперь мама наверняка будет мной гордиться.

Я торопилась домой, желая показать ей копию своего стихотворения.

– Мама, я написала стихи про Джека Фроста, директриса послала их на конкурс, и я выиграла! – сообщила я с порога, с трудом стараясь скрыть волнение. – Сначала один конкурс, потом другой, потом еще один, совсем важный, по-моему, он называется национальный.

Я ждала ее реакции.

Она вообще слышала, что я говорю? Понимала, насколько важно для меня то, что произошло?

Я продолжила:

– Мне сказали, мое стихотворение вывесят на Национальной выставке, и все желающие смогут его прочитать, а потом его разошлют во все школы. Это ведь здорово?

Не знаю, на что я надеялась. С чего я вдруг взяла, что успех стихотворения сможет изменить отношение ко мне матери?

– Что это ты о себе возомнила? – сказала она. – Это всего лишь стихи, и потом, ты ведь их не сама написала. Ты бездарна во всем. Начинай накрывать на стол и не болтай ерунды.

Порой я думаю, что жизнь была бы легче, откажись я от надежды угодить и понравиться матери. Но надежда теплилась во мне. Я верила, что в один прекрасный день получу столько призов, наград и хороших отметок, что мама не устоит и полюбит меня так же, как Тома и сестер. Их достижения были важны для нее. Я не ревновала, просто хотела немного внимания.

Я так его и не получила. Я была ей как чужая. Нелюбимая, никому не нужная. Ужасная ошибка.

Постепенно я стала замкнутой и подавленной. Я все еще не оправилась от травмы, нанесенной приставаниями дяди Билла, единственного человека, который, как мне казалось, любил меня. С тоской я вспоминала о тех временах, когда его любовь ко мне не превратилась во что-то ужасное. Я не хотела такой любви. Теперь я была совсем одна.

Я по-прежнему упорно училась, изливая сокровенные мысли и мечты в стихах и рассказах, только маме уже ничего не показывала. Ей было наплевать.

В восемь лет я написала очень грустный рассказ про брошенную всеми маленькую девочку. На самом деле это был рассказ про меня, про то, что я чувствовала. Если б я знала, какой скандал поднимется из-за него, точно не стала бы писать.

В том рассказе девочка знает, что мама не любит ее и жалеет, что не сделала аборт. Ей тяжело понять, почему мать любит ее братьев и сестер, а она вызывает только злость. Я написала, что она изо всех сил старается понравиться маме, но все ее старания напрасны. Мать говорит, что она – ужасная ошибка, но девочка продолжает надеяться, что в один прекрасный день мама подобреет. Она поймет, как ужасно поступала, и станет любить девочку так же, как и остальных своих детей. В сказках ведь всегда счастливый конец.

Мой рассказ встревожил учительницу; она догадалась, что только ребенок, переживший тяжелые эмоциональные потрясения, мог написать нечто подобное. Она даже вызвала маму в школу, чтобы обсудить с ней мое состояние.

Мама не пришла, сославшись на занятость.

Учительница заволновалась не на шутку и на следующий день пришла к нам сама. Меня отправили в комнату, но я все равно подслушала разговор учительницы с матерью.

– Меня очень беспокоит рассказ, который Кэсси написала на уроке, – сказала учительница. – Мне кажется, вам тоже следует его прочитать. Я хочу знать, что вы об этом думаете.

– У меня есть дела и поважнее, – проговорила мама, раздражаясь.

– И все же я настаиваю.

После долгих уговоров мама согласилась. Я услышала, как, закончив читать, она швырнула тетрадку на стол и сказала:

– По-моему, здесь не о чем беспокоиться. У нее буйная фантазия. Постоянно что-то придумывает, маленькая лгунья. Вы не представляете, какую ерунду она несет иногда.

Учительницу по-прежнему волновало то, как со мной обращаются дома, но мать убедила ее, что все прекрасно и что единственная проблема – мое разыгравшееся воображение.

Как только учительница ушла, мать позвала меня в парадную комнату, куда нас пускали только на Рождество. На этот раз повод был куда менее веселый.

– Маленькая девочка из рассказа – это ты? – спросила она, размахивая тетрадкой. – Признавайся!

Сначала я не хотела признаваться, потом мне показалось, что она и вправду беспокоится.

– Да, я писала про себя, – ответила я, смущаясь. – Мне тоже кажется, что меня любят меньше других, что я никому не нужна…

Мама молчала, поэтому я продолжала:

– Я просто хочу, чтобы ты любила меня, но даже когда я рассказала, что со мной делал дядя Билл, ты не защитила меня. Ты мне даже не поверила. Я не понимаю, почему ты ничего не сделала. Он напугал меня и сделал больно, это было ужасно. – При одном лишь воспоминании об этом мои глаза увлажнились.

И тут мать просто взорвалась. Она схватила меня за плечи и чуть душу из меня не вытрясла, потом стала отвешивать одну пощечину за другой со словами:

– Неблагодарная девчонка! Как ты смеешь называть себя несчастной! А про Билла ты все наврала! Он бы тебя и пальцем не тронул! Как тебе в голову пришло написать этот бред да еще и показать учительнице!

Она прекратила и с минуту просто молча смотрела на меня, прикидывая что-то в уме. После чего твердо сказала:

– Решено. С нами ты больше жить не будешь. Придется отдать тебя в детдом. Там тебя быстро научат любить семью.

Дядя Билл уже пугал меня детдомом, говорил, что там злые дети будут делать со мной ужасные вещи. Я не могла понять свою мать. Она ведь спросила, что я думаю. Нужно было солгать и сказать, что я все выдумала, что это просто сказка?

Мама продолжала ругать меня, когда папа вернулся с работы и спросил, что происходит.

– Наша дочь нас больше не любит и хочет уйти из дома, – ответила мать и начала плакать.

Я пыталась сказать, что это все неправда, но она расплакалась навзрыд, поэтому я спряталась в своей комнате под одеялом. Это было мое единственное убежище.

Вечером мы с папой обнаружили, что она исчезла. Это был ее фирменный прием – уход из дома. Мы отправились на поиски. На улице было темно, холодно и сыро, но мы все равно несколько часов бегали по всему городу, пытаясь ее найти. Нашей последней надеждой было кафе тети Мэри, маминой подруги. Мы спросили ее про маму, но она сказала, что не видела ее целый день. Пока папа и Мэри разговаривали, я смотрела на улицу: за зданием кафе находился дом Мэри, и я заметила, что в окне промелькнула мама. Я была уверена, что видела ее, но Мэри сказала, что это глупости.

Поздно вечером, когда мы уже вернулись домой, пришла Мэри. Я подслушала ее разговор с папой.

– Кэт пришла ко мне, она ужасно расстроена, – говорила Мэри. – Ваша неблагодарная дочь распускает слухи о том, что с ней плохо обращаются дома, говорит, каждый раз боится возвращаться домой из школы.

Я была подавлена. Я никому ничего не говорила, просто написала правду в рассказе. Если бы я знала, чем все это закончится…

Я сбежала вниз, подошла к Мэри и попросила:

– Пожалуйста, скажите маме, что я все придумала, что я люблю ее! Пусть она вернется домой!

Мать, конечно, заставила нас понервничать и соизволила вернуться только через пару часов. Услышав скрип двери, я побежала извиняться.

– Не приближайся ко мне, гадкая девчонка! – вскричала мама. – Твое вранье меня в могилу сведет! Я хорошая мать, и вот как ты меня благодаришь за все, что я для тебя делаю!

Она упала в кресло и заплакала.

Сестры и Том бросились ее утешать, папа молча ушел в свой сарай в саду. Я боязливо отступила. Я была изгоем, никому не нужным ребенком.

После истории с рассказом жизнь стала еще тяжелее. Мама решила извлечь выгоду из своего положения – она ведь была несчастной жертвой, которую оклеветала неблагодарная дочь, – и разрешила дяде Биллу снова приходить в гости. Он вернулся с букетом цветов для мамы и подарками для всех нас.

– Не против, если мы с Кэсси покатаемся, Кэт? – спросил он, глядя на меня так же странно, как в предыдущий раз. – Мы ненадолго, обещаю. Я так соскучился по нашим маленьким вылазкам!

«Зато я соскучиться не успела», – подумала я. Мне хотелось закричать: «Нет, никуда я с тобой не поеду!» Но я промолчала. Это не имело смысла.

– Ну конечно, – ответила мать. – Пользы от нее все равно никакой, так что она вся твоя.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации